Текст книги "Жизнь других людей"

Пятница

Честно говоря, все складывается не так плохо. Из-за Элли мне очень хотелось, чтобы неделя прошла хорошо. Сейчас середина полугодия, и она не ходит в садик. Каждый раз, когда в садике каникулы, я обещаю себе, что мы будем проводить много времени вдвоем, мать и дочь, гулять на свежем воздухе, любоваться цветами и пересчитывать разные предметы. Будем читать книжки и играть в супермаркете в «Обмануть всех»[1]1
  Боевик (США, 2002). – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], чтобы она могла выучить буквы. На самом деле утром я заталкиваю полусонную дочь в машину, по дороге она обычно хнычет, что я не дала ей съесть или надеть то, что она хотела, потом я высаживаю ее у Фэй, которая присматривает за ней, пока я не закончу работу. После работы я возвращаюсь к Фэй, и мы пьем кофе с сандвичами, надеясь, что девочки поиграют спокойно еще какое-то время и при этом не убьют Джека.

Но на этой неделе я сделала над собой титаническое усилие. В среду, закончив уборку у Дотти (Хиллсайд-авеню), я взяла ее пса и вернулась с ним к Фэй, чтобы Элли и Лорен могли с ним погулять. Для того чтобы должным образом оценить мой подвиг, нужно немного знать Тоссера. Тоссер – так зовут собаку Дотти – настоящее чудовище. Дотти взяла его щенком у вдовы пьяницы-шотландца, который, подзывая пса, обращался к нему не иначе как: «Эй, ублюдок!» Однажды хозяин собаки, изрядно набравшись, упал в канал и утонул. Его жена жаловала собаку не больше мужа и очень обрадовалась, узнав, что Дотти хочет завести щенка. Обычно я гуляю с Тоссером в среду утром. Сама Дотти страдает артритом, ей тяжело ходить, и она считает, что псу время от времени нужно размяться. Вообще-то, беспокоится она напрасно, – бросаясь на мои ноги и пытаясь вцепиться мне в горло, Тоссер устраивает себе такую разминку, которой вполне хватит на неделю. По неведомой причине дети считают его очень милым и обожают с ним гулять, поэтому в эту среду он разминался вдвое больше обычного. Мало того что паршивец атаковал меня утром, когда его удовольствие оплачивается, при этом до конца дня мне пришлось вести разговоры в духе приведенного ниже:

– Мамочка, почему мы тоже не заведем собачку?

– Потому что они очень дорого стоят.

– А если я отдам тебе деньги из моей свинки-копилки, мы сможем купить собачку?

– Нет, этих денег на собачку не хватит. Всех копилок на свете не хватит, чтобы купить собачку.

– А почему мы не можем взять к себе Тоссера?

– Потому что его хозяйка – Дотти. Кроме того, Тоссер – подлая и жестокая тварь, он искусал мне все ноги, и даже если меня озолотят, я не пущу его к себе в дом.

– Но ты говорила, что Дотти не может с ним гулять, потому что у нее болят ноги…

– Но она все равно его хозяйка.

– Тогда я спрошу у Дотти, может быть, она согласится его отдать.

– Нет, не спросишь. Собаки у нас не будет.

– Но я хочу собаку! Я люблю Тоссера, мамочка! Я хочу такую собаку, как Тоссер! Я хочу собаку…

– Хватит про собаку! Не желаю больше этого слышать! И про чертова Тоссера не хочу слышать!

– Мамочка, ты злая!

Где мои прекраснодушные планы.

В четверг, прибрав Сельский домик, я веду Элли и Лорен в бассейн. Так я могу хоть немного отблагодарить Фэй и позволить ей передохнуть, если, конечно, ей удастся на часок-другой утихомирить Джека.

– Джек идет купаться! – басом заявляет Джек, наблюдая, как я укладываю в сумки девочек полотенца и купальники.

– Нет, Джек, – мягко говорит Фэй.

– В другой раз, Джек, – лицемерно добавляю я.

– Ты очень противный! – безапелляционно объясняет ему Лорен. – Все время орешь.

Джек немедленно заходится криком.

– Вот видишь! – удовлетворенно говорит Лорен.

– Жаль, что он все время плачет, – говорит Элли. – Если бы он не плакал, мы бы взяли его, да, мамочка?

– Да, детка.

Не исключено.

Плавание в бассейне с двумя четырехлетними девочками – не самое увлекательное занятие. Можете мне поверить. Мы отправляемся в лягушатник. Элли плещется с надувными нарукавниками, Лорен недавно научилась плавать без них – каждую субботу она ходит в бассейн с отцом. Элли завидует ей, она стаскивает нарукавники и тут же захлебывается. Наглотавшись воды, она начинает плакать и еще больше злится на Лорен, которая, похваляясь своим умением, плавает вокруг. Я то прикрикиваю на Лорен, чтобы та прекратила хвастаться, то напускаюсь на Элли, чтобы она не снимала нарукавники и не утонула.

– Если не можешь плавать без нарукавников, нечего их снимать.

– Я могу. Я умею плавать. Дурацкие нарукавники. Я не маленькая.

– Никто не говорит, что ты маленькая. Ты просто не умеешь плавать. Пока. Но скоро научишься.

– Умею. Я умею плавать. Посмотри на меня. Я умею плавать, как Лорен. (Буль-буль, кхе-кхе, а-а-а-а!)

– Нет, не умеешь! Сколько можно повторять! Не реви! Сама виновата! Лорен, хватит плавать вокруг с таким видом! Все видят, что ты отлично плаваешь, и ты молодец, но…

Домой мы возвращаемся рано, девочки на заднем сиденье хранят гробовое молчание, они не разговаривают ни со мной, ни друг с другом.

– Может быть, возьмем видео и купим чипсов? – с наигранной бодростью спрашиваю я. Мне неловко, что я привезу Лорен в дурном настроении.

– Я не люблю видео, – угрюмо говорит Лорен.

– А я не люблю чипсы, – Элли бросает на меня гневный взгляд.

В следующий раз возьму с собой Джека.

Сегодня пятница, последний день каникул в детском саду, а пятница – это Кэнэл-стрит. Я не люблю работу по пятницам. Все дома на Кэнэл-стрит одинаковые – типовые домики на две спальни, судя по всему построенные в 1940-е годы, сзади крохотный палисадник, перед домом сада нет – дверь открывается прямо на улицу. Но первое впечатление обманчиво – увидев цены на эти дома в витринах агентств по недвижимости, я не поверила своим глазам. На самом деле отсюда очень удобно добираться на вокзал и в центр города, а для жильцов есть парковка. Дом номер 73 по Кэнэл-стрит сдается внаем, и в нем живут Оливер и Натан, два молодых человека. Домашнее хозяйство их не занимает, и они не дают мне никаких указаний, относясь к моей работе в высшей степени безучастно. Это была бы неплохая работа, если бы не Оливер. С Натаном проблем нет – его никогда не бывает дома. Вроде бы он работает в студии звукозаписи в Лондоне, и, наверное, я бы заинтересовалась этим обстоятельством, если бы узнала об этом не от Оливера. Оливер бо́льшую часть времени работает дома. По-видимому, оставаться там по пятницам он считает своим долгом.

Увидев их впервые, я решила, что они геи. Поэтому, когда Оливер начал заигрывать со мной, я была, мягко говоря, ошарашена. Сначала я отнесла это на счет собственного разыгравшегося воображения. Начиталась всякой ерунды. Давно не занималась сексом. И вот теперь, стоит мне увидеть симпатичного парня, в голову лезут глупые фантазии! Но на следующей неделе он выразил свои намерения совершенно недвусмысленно. Например: «Эй, зачем застилать постель? Может, лучше немного порезвимся?»

Мало того что гнусное предложение а) было сделано работодателем в рабочее время, б) поступило от того, кого я считала геем, и в) потрясло меня до глубины души, поскольку единственная любовь моей жизни покинула меня, вдребезги разбив мою уверенность в себе, – кроме всего перечисленного он на несколько лет моложе меня, с умопомрачительным телом и внешностью, которые можно увидеть только в кино или телесериалах про врачей.

Я не сомневалась, что любой, кто выглядит подобным образом, обычно оказывается геем, даже если не живет в одной квартире с лучшим другом. Так или иначе, жизнь втроем никогда меня не прельщала. Если бы я была в состоянии делить мужчину с кем-то еще, будь то мужчина или женщина, я лучше попросила бы Дэниела привести его новую подружку и пригласила ее к нам в постель.

Я объяснила Оливеру, что предпочла бы заняться уборкой и что я благодарна за лестное предложение, но не может ли он оставить меня в покое?

– Жалко, – улыбнулся он. – Ничего. Может быть, в следующий раз.

С тех пор каждую неделю повторялось одно и то же.

– Может быть, хоть разок, пока ты не начала пылесосить?

– Сегодня жарковато, верно? Не хочешь раздеться? Мы могли бы вместе принять душ…

– Сегодня ты выглядишь усталой, Бет. Как мне хочется тебя поцеловать…

– Мы здесь одни. Нам никто не помешает. Мы никому не скажем…

Я прошу его заняться своим делом и позволить мне заняться моим. Он идет на кухню, раскладывает на столе книги и бумаги, варит кофе и включает радио. Некоторое время он работает, но не проходит и получаса, как он снова справляется у меня, «как идут дела». Угадайте, чем он зарабатывает на жизнь. Он ландшафтный дизайнер, проектирует сады. У него диплом по садоводству, и он – частный предприниматель, сам себе хозяин. Разве не странно, что подобным занимается тип двадцати трех лет, который живет в доме без нормального сада? Я допустила ошибку, проявив интерес к его работе. Теперь он постоянно покупает мне саженцы и цветы. Мой задний дворик мог бы превратиться в настоящий ботанический сад, но я не умею ухаживать за растениями, и добрая половина уже погибла. Я стараюсь вести себя как можно сдержаннее, когда он рассказывает мне о работе Натана, а то, чего доброго, он попросит Натана снабжать меня компакт-дисками. А что подумает Натан?

– А что подумает Натан? – спросила я однажды, отразив особенно настойчивую атаку.

– При чем тут Натан? – удивился он.

Я замялась. Не задашь же такой вопрос в лоб. Смешно спрашивать того, кто беспрерывно пытается затащить тебя в постель, не гей ли он.

Он понимающе улыбнулся:

– Мы с Натаном просто друзья. Друзья и соседи по квартире, больше ничего. Неужели я похож на гея?

Как бы это сказать…

– Разумеется, нет, – поспешно говорю я.

Еще одну ошибку я сделала, признавшись Фэй, что на самом деле хочу его.

– Неужели? – восклицает она. – Бет! Господи!

– Не стоит поднимать из-за этого такой переполох, – огрызаюсь я. – С гормонами у меня все в порядке. А он просто красавчик.

Она поднимает бровь и улыбается.

– И…

– Никаких «и». Я не собираюсь ничего предпринимать. Не желаю иметь дела с мужчинами, не важно, как они выглядят.

– Но ведь он… умирает от желания тебя трахнуть.

– Благодарю покорно!

– И ты можешь каждую пятницу без всяких хлопот иметь потрясающий, сногсшибательный, невероятный секс…

– А когда я буду убирать?

– Бет! Убирать? Ради бога!

– Мне платят не за секс, Фэй. Это унизительно.

– Тогда сначала уборка, а потом секс.

– Но я не собираюсь заниматься с ним сексом! Господи! Зачем я только рассказала!

– Я не понимаю, почему ты отказываешься. Если он тебе нравится и если он так… так настойчив.

Она права. С каждым разом мне приходится все труднее. Он выматывает меня и понимает это. Я боюсь идти туда, зная, что меня ожидает, но невольно начинаю представлять, каково заниматься этим с ним. В душе. На ковре, который я столько раз пылесосила. На диване. На кухонном полу. На лестнице. И в постели. Каждую неделю я застилаю постель – при этом он обычно наблюдает за мной.

Ни за что. Этому не бывать. Но бросить эту работу я не могу, пока не найду другого клиента на пятницу.

И я продолжаю ходить туда каждую пятницу, работать, отводя глаза от обнаженной груди Оливера – в последнее время он решил, что работа над планами садов будет продвигаться быстрее, если он обнажится до пояса, – и делать вид, что не замечаю, как он пытается коснуться меня, проходя мимо, и дотрагивается до моей руки, передавая мне чашку кофе. И изо всех сил избегаю смотреть ему в глаза.

В этот раз все идет своим чередом.

– Бет, привет, дорогая, – проникновенно говорит он, открывая дверь. – Ты выглядишь просто потрясающе.

Это не так. Я надела самые потрепанные джинсы и коричневый джемпер с пятнами на рукавах. Я сделала это нарочно, давая понять, что не расположена к сексу, что во мне не кипит кровь и я всего лишь машина для уборки, робот с тряпкой в руках, который машинально перемещается из комнаты в комнату и не способен испытывать вожделение при виде его соблазнительной задницы, обтянутой шортами.

С каждым разом одежды на нем все меньше. Между тем стоит февраль.

– Может, поцелуешь меня, прежде чем займешься работой? – ласково спрашивает он, наклоняясь ко мне.

Я отстраняюсь от него и целеустремленно направляюсь на кухню.

– У меня полно дел, – говорю я, не поднимая глаз. – На полу просто ужас! Что вы здесь устроили!

Он смеется, и я вспыхиваю, как школьница.

– Какая грязища, какие-то липкие пятна…

– Наверное, они остались после того, как я голышом катался в луже патоки, – говорит он, и я чувствую, что он не сводит с меня глаз.

Я пожимаю плечами, беру ведро и включаю горячую воду.

– Что ж, значит, отмыть будет нетрудно, – говорю я.

– Ты когда-нибудь такое пробовала? – не унимается он.

– Что? Отмывать липкий пол – сто раз. Этим я зарабатываю на жизнь!

– Патоку. Или мед. Шоколадная паста тоже неплохо…

– На тостах, согласна. Неплохо.

Знаю, я смахиваю на порноактрису, которая ведет детскую телепередачу. Я стараюсь сосредоточиться на ведре с мыльной водой. Опускаю в воду швабру, отжимаю, вынимаю и принимаюсь мыть пол. Окунуть, отжать, вытащить…

– Ты меня не обманешь, Бет, – очень тихо говорит Оливер. – Можешь притворяться сколько угодно, но я знаю, что тебя эта мысль тоже заводит, и я знаю, что ты ко мне неравнодушна. Мы могли бы прекрасно провести время, если бы ты расслабилась и уступила своему телу.

Мое тело от этих слов становится горячим и влажным. Я остервенело тру пол, делая вид, что не слышу, и перед моим мысленным взором плывут картины соответствующего содержания.

– Дай знать, когда будешь готова, – бросает он и вразвалку выходит из кухни.

– Чертов гомик! – с отвращением восклицает Фэй за ланчем. – Надеюсь, ты послала его куда следует?

– Я промолчала, – признаюсь я. – Просто продолжала мыть пол.

– Значит, ты подумываешь об этом!

– Нет! Ни в коем случае! – Я избегаю ее испытующего взгляда.

– Я права, я вижу! – не отстает она. – Я знаю тебя как облупленную, Бет Марстон, и это выражение лица мне отлично знакомо!

– Какое еще выражение? – Я притворяюсь, что не понимаю.

– Это… отвратительное… похотливое выражение. Его не скроешь! Не удивительно, что он готов лезть на стенку!

– Фэй, как тебе не стыдно! Я из кожи вон лезу, чтобы он оставил меня в покое! Надеваю старые лохмотья…

– Наверняка это заводит его еще больше!

– …не обращаю на него внимания, отстраняю его, прошу заниматься своим делом и оставить меня в покое…

– Представляя про себя, как ты его возбуждаешь.

– Что я могу поделать со своими мыслями?

– И он об этом знает.

– Откуда?

– Я же сказала. Все написано у тебя на лице.

Господи. Если все мысли отражаются у нас на лице, едва ли у кого-то из нас есть надежда. Об этом даже подумать страшно. Если бы можно было читать наши мысли каждый раз, когда мы представляем собеседника в постели; каждый раз, когда мы с учтивой улыбкой разговариваем с тем, кого не выносим; каждый раз, когда, затаив ненависть, мы поздравляем кого-то с успехом, – общество распалось бы в два счета.

– Это невозможно, – твердо говорю я. – Ведь это просто фантазии. У него красивое тело. А я бог знает сколько не занималась сексом.

Я и вправду этого не хочу. Это лишь усложнит мне жизнь. Не забывайте, я больше не желаю иметь дела с мужчинами. Жаль, что нельзя отпустить на волю свое тело и позволить ему заняться этим без участия души, разума или чувств, а потом снова залезть в это тело и продолжать жить. Это было бы просто здорово.

– Так поступают мужчины, – заявляет Фэй, когда я говорю ей об этом. – Почему бы и нам так не делать?

– Я не хочу, чтобы в моей жизни опять появился мужчина, – говорю я. – Я не желаю, чтобы кто-то поселился в моей квартире, переворачивал там все вверх дном и оставлял повсюду грязное белье.

– Но в этом нет необходимости, – напоминает она. – Ты можешь заняться этим у него дома. Потом оденешься и пойдешь домой. Можешь с ним даже не разговаривать.

Звучит соблазнительно.

Элли собирается ночевать с Лорен. Весь день она пребывает в радостном нетерпении. Прямо с утра, еще не выпив чаю, она начинает складывать вещи.

Мишка, зубная щетка, голубая пижама, халатик. Бутылка черносмородинового сока, два пакета чипсов, пачка вафель «Кит-Кат»…

– Это еще что? – я заглядываю к ней в сумку. – Что, у Фэй нечего есть?

– Ночное пишество, – внушительно говорит она.

– Кто сказал?

– Лорен. Сначала мы устроим ночное пишество, а потом ляжем спать. У нее в комнате.

– Пиршество. Это называется пиршество. Но вы этого делать не будете.

– Что такое ночное пиршество?

– Когда ночью едят много еды. Но вы будете спать.

– Но Лорен сказала!

– Лорен тоже будет спать. Саймон ни за что не позволит вам есть среди ночи чипсы и вафли.

Я вынимаю еду из сумки, и дочь принимается плакать.

– Но Лорен сказала! Ты злая, мамочка! Я тебя не люблю!

Честно говоря, я совсем не против, чтобы они устроили ночное пиршество. Много ли в жизни радостей? Почему, когда тебе четыре года, ты не можешь сесть ночью в кровати вместе с лучшей подругой и выпить черносмородинового сока с шоколадом и чипсами? Кому это мешает?

– Послушай, я оставлю две пачки вафель, и вы с Лорен можете съесть их перед сном, если разрешит Саймон. Но после этого обязательно почистите зубы. Договорились?

Она обвивает мою шею нежными ручками и влажно чмокает меня в щеку.

– Да, мамочка! Я люблю тебя, мамочка! Спасибо, мамочка!

Она прыгает по комнате, напевая что-то про ночные пиры, и я начинаю беспокоиться, не заболеет ли она от перевозбуждения, прежде чем я отвезу ее к Фэй. Она еще не утратила способность радоваться таким простым вещам, и я ловлю себя на том, что отчаянно ей завидую. Почему, когда мы становимся старше, жизнь делается такой сложной?

– Хотелось бы мне прийти в такой же восторг, оттого что я буду ночевать в чужом доме и есть в постели вафли, – говорю я Фэй. Мы сидим в автобусе, который везет нас в город. – С возрастом это уходит. Способность радоваться жизни.

– Почему? Не всегда. Я и сейчас радуюсь праздникам. Или когда покупаю новую одежду. Ты нет?

– Нет, теперь я все время думаю, сколько истратила.

– Даже разным мелочам, например, когда можно заказать ужин на дом вместо того, чтобы готовить. Рождественским подаркам. Любимой передаче по телевизору. – Она помолчала. – Или тому, что мы с тобой выбрались поразвлечься.

– Правда? – Я с удивлением смотрю на нее. – Но вы с Саймоном постоянно куда-то ходите. Приглашаете няньку и идете в ресторан или в кино.

– Да. Но это совсем другое.

Мне немного не по себе. Я почти никуда не хожу, но я не придавала нашей вылазке особого значения. А Фэй ждала ее с нетерпением и радуется ей, несмотря на то что постоянно ходит куда-то с мужем.

– Я тронута, – говорю я. – Действительно, приятно сходить куда-нибудь вдвоем. Я тоже рада этому. Надо почаще выбираться в люди.

– Обязательно будем! – откликается Фэй, ее глаза сияют.

Странно.

Мы идем в бар на главной улице, один из некогда уютных пабов, которые теперь носят нелепые названия, что-нибудь вроде «Улитка в капусте» или «Тритон в томате», где в огромном пустынном помещении тут и там натыканы высокие круглые столики, за которыми приходится стоять, как в метро.

– Пойду закажу нам выпить. – Фэй направляется к стойке.

Я стою за одним из круглых столиков, мне страшно неловко и кажется, что на меня все смотрят.

Большинство посетителей – компании или парочки. Парочки сидят у стен за столиками в освещенных слабым светом нишах, держатся за руки или прижимаются друг к другу, периодически обмениваясь поцелуями. Я невольно вспоминаю Дэниела, но лишь мельком, что-то вроде мимолетного приступа острой боли при несварении желудка, который проходит, оставляя слабость и легкую тошноту. Компания совсем юных ребят и девушек перекрикивается через весь бар.

– Кас! Тебе со льдом?

– Шас! Взять тебе чипсов? Обычные или с солью и уксусом? Уиллс хочет орешков?

– Тас! Джес сегодня придет?

– Пойдем потом к Оскару или нет, Гас?

Гас, Кас, Шас, Тас. Интересно, как их зовут на самом деле? Я наблюдаю, как они курсируют между баром и столиками с пивом, водкой, грудами чипсов и сигарет, смеются и засовывают в кошельки и карманы пачки денег. Эта молодежь богата. У них хорошая работа, добротная одежда и большие планы на будущее, им есть над чем посмеяться. Они не станут перебиваться временной работой и не думают заводить детей.

– Тебе когда-нибудь хотелось быть как они? – спрашиваю я Фэй, которая принесла пиво, и киваю в сторону шумной молодежи.

– В свое время и мы были такими, – говорит она. – Когда учились в университете. Мы тоже любили повеселиться.

– Вот только денег у нас не было.

– Деньги еще не все.

Мне не хочется с ней спорить. То, что я могу сказать, слишком банально: легко так говорить, когда ты не нуждаешься.

– Можно быть обеспеченным, – продолжает она, – даже богачом, но несчастным.

– Разумеется, но все-таки неплохо иметь возможность поразвлечься и не считать каждое пенни.

Она пожимает плечами:

– Не суди по первому впечатлению. Люди могут быть несчастны, изнывать от скуки, но красиво одеваться и развлекаться, делая вид, что прекрасно проводят время…

– Я бы так не смогла, – говорю я, делая большой глоток. – Зачем притворяться? Если ты несчастен, нужно как-то менять свою жизнь.

Фэй не отвечает. Я вижу, что она смотрит на дверь.

– Что? – спрашиваю я. – Что случилось?

– Ничего. Наверное, ты права, но не все так просто. Если человек несчастен. Не так просто что-то изменить. Если речь идет о других людях.

– Я не понимаю, о чем ты? – недоумеваю я.

– Извини. – Она со стуком ставит бутылку на стол и спрашивает: – Хочешь еще пива?

– Господи, Фэй, я еще не выпила и половины. К тому же теперь моя очередь.

– Не волнуйся. Заплатишь в следующий раз. Пойду возьму еще.

Я смотрю, как она идет к стойке. Она меня озадачила – тем, как быстро она пьет, и тем, что она говорит. Она несчастлива с Саймоном? Они поссорились? Обычно она рассказывает, когда они ссорятся, но в последнее время она ничего такого не упоминала.

Фэй долго нет, и, поискав ее глазами, я вижу, что она разговаривает с каким-то парнем. Наконец она возвращается, немного возбужденная, и молча ставит на стол пиво.

– Кто это был? – спрашиваю я.

– Кто?

– Этот тип у стойки.

– А… – Она неопределенно машет рукой. – Он заговорил со мной, пока мы стояли в очереди.

Она меняет тему. Мы говорим о детях. О садике. О предстоящей встрече с будущей учительницей девочек в школе. О Джеке и его капризах.

Мы допиваем по второму пиву, и я иду к стойке заказать еще. Я немного захмелела. Я отвыкла от этого. Теперь я могу рассмотреть парня, который разговаривал с Фэй. Он сидит на табурете у стойки со своим приятелем. Оба хорошо одеты, примерно наших лет, пьют неразбавленное виски. Пока я заказываю пиво, тот, что говорил с Фэй, оборачивается и смотрит на меня. Потом снова на Фэй. Он высокого роста, смуглый, с коротко подстриженными волосами и модной щетиной. Я оборачиваюсь и успеваю заметить, что она ему улыбнулась.

– Ты ведь пошутила? – говорю я, возвращаясь за столик. – Насчет того, что хочешь с кем-нибудь познакомиться?

– Конечно! А что?

– Ты явно положила глаз на этого парня! Я видела. Вон как он на тебя смотрит.

– Бет! Перестань. Подумаешь, посмотрела! Большое дело – перекинуться парой слов!

Произнося эти слова, она снова улыбается ему.

Я не верю своим глазам.

– Ты не забыла, что ты замужем? – резко говорю я.

– Ради бога! Он что, в постель меня приглашает? Что на тебя нашло?

Может быть, я и правда хватила через край. Алкоголь ударил мне в голову.

– Они идут сюда. – Я вижу, как этот тип и его приятель слезают с табуретов у стойки бара и идут к нам.

– Ну и что? Мы должны уйти? Неужели нельзя немного поболтать с парой вполне безобидных…

– Можно. Извини. Ты права. Ничего страшного.

– Привет, девушки. Хотите еще выпить?

Я смотрю на Фэй. Она продолжает улыбаться смуглому. Разумеется, в этом нет ничего страшного.

– Почему бы и нет! – без запинки отвечает она, словно ждала вопроса. – Большое спасибо.

– Нил, – представляется он.

– Мартин, – говорит тот, что пониже ростом, улыбаясь мне. – Что будешь пить?

– Пиво «Бекс», – отвечаю я, – пожалуйста.

Мартин направляется к бару, чтобы сделать заказ, а Фэй и Нил беседуют. Из-за музыки и гвалта им приходится пригнуться друг к другу. Он говорит ей что-то смешное, она хохочет, откидывая голову, ее глаза сияют, и теперь я могу со всей определенностью сказать, что она пришла сюда именно ради этого.

Фэй может говорить что угодно, но ей хотелось подцепить парня.

А ее муж сидит дома с нашими детьми.

Лучше некуда.