Текст книги "Цена любви"

ГЛАВА 16

Мы с графом одержали победу в борьбе за фильм об олимпиаде, и вот каким образом.

Не стоило афишировать мое участие в этом проекте на тот случай, если Джордж или Боланье захотят нам помешать. Значит, следует уговорить французских банкиров принять графа в качестве «фасада», который попытается купить права, ставшие предметом соперничества Джорджа и Боланье. Граф предложит дополнительный процент за сохранение конфиденциальности, хотя он подчеркивал, что главным аргументом являются не деньги, а его родственные связи с королевской семьей. Основную долю предоставят известные родственники графа. Сам он вложит символическую сумму, а банк выделит нам остальные средства на основе долевого участия.

Подкрепляя версию о своем отказе от фильма, я пустила слух, что улетаю в Лос-Анджелес для серьезного сотрудничества с «Парамаунт».

Все знакомые видели, что я раздражена неопределенностью ситуации с фильмом. Мне с трудом удавалось удержаться от того, чтобы не поделиться своей уверенностью в победе над Ивом и Джорджем.

Через леди Мари Клэр, «его самую хорошенькую и драгоценную кузину» и ловкую деловую женщину из Брюсселя, граф установил, что, хотя у нашего неукротимого Джорджа Химинеса появились проблемы в Испании, в Бельгии его репутация оставалась безупречной. Похоже, Мари Клэр близко знакома с Джорджем, поскольку когда-то жила в квартире, снятой на его фамилию. Дальнейшие исследования, проведенные с помощью леди Женевьевы – сестры Мари Клэр и бывшей любовницы Ива, позволили кое-что прояснить. «Иммолер», бельгийская компания Ива Боланье по экспорту продуктов питания, попала в крайне тяжелое положение; ее акционеры пришли в ярость, узнав, что Боланье инвестировал их деньги в кинопроизводство, и готовы были без всяких церемоний покончить с ним. Это подтвердил парижский кузен графа, Жан-Поль.

Не мешает позвонить Джорджу Химинесу. Он сделал вид, будто его гложет вина по поводу того, что я прилетела из Нью-Йорка, а ситуация так ухудшилась по «не зависящим от него причинам».

– Нет, нет, вовсе не переживаю, – заверила я.

– Никаких обид. В нашем бизнесе такое случается ежедневно. Это обычный риск.

–Не уверен, что ты действительно так философски настроена, – скептически заметил Джордж.

– Джордж, честное слово, могу ли я сердиться на тебя, если для меня все обернулось к лучшему? Будь я связана сейчас фильмом, я бы вынуждена была отказаться от сотрудничества с «Парамаунт»… Я очень счастлива, пожалуйста, не беспокойся.

– Carina, признаюсь, тебе исключительно повезло.

– В самое ближайшее время я улетаю в Нью-Йорк. Хочу попрощаться и пожелать тебе удачи.

– Mi Elisabeta, ты демонстрируешь мне благородство королевы.

– Не люблю ссориться, к тому же это мешает бизнесу. Зачем сжигать мосты? Возможно, мы в будущем окажемся полезны друг другу? Послушай, мне бы хотелось встретиться перед отъездом. Как насчет пятницы?

– В пятницу не могу, – твердо ответил он.

Я тяжело вздохнула, апеллируя к его чувствам.

– Очень жаль. Может, в другой вечер? Пожалуйста, выбери для меня время…

Я затаила дыхание…

— Возможно, нам удастся встретиться вечером в воскресенье. Где бы ты хотела пообедать? Я пришлю лимузин.

– Это станет для меня настоящим праздником! Но я улетаю в воскресенье. Давай встретимся сегодня, только чуть-чуть выпьем на прощанье. Скажем, в десять?

– Сегодня я не смогу уделить тебе много времени. Завтра у меня масса дел.

– Ненадолго… пожалуйста! Выпьем по бокалу. И сделаем это в американском стиле – в клубе «Чикаго».

– А, этот новый клуб…

Он заинтересовался.

– Но я освобожусь поздно.

– Ничего, я подожду. Там великолепная музыка.

– Я…

– Пожалуйста, не отказывайся. Безумно хочется увидеться.

– Хорошо, я приду к своей Элизабете.

– Чудесно! Hasta luego.

– Hasta luego.

Я поджидала Джорджа у стойки бара в клубе «Чикаго», который был почти точной копией клуба «Чикаго блюз». Интерьер недавно открытого заведения украшали неяркие светильники, «жидкие обои», обшитый деревом бар.

В десять часов здесь еще бывало малолюдно; за столиками сидели немногочисленные посетители, в основном американские пары и молодые немцы, поглощавшие, как и я, гамбургеры, жареный картофель и куриные крылышки. Испанцы, французы и итальянцы предпочитали более изысканные рестораны с большим выбором блюд. Задник сцены был расписан в виде гигантской клавиатуры. Этим контрастным черно-белым полосам предстояло стать фоном для выступления ансамбля из семи музыкантов, заявленного на афише как «самая модная чикагская группа».

Мое внимание привлекла странноватая женщина в темноте бара у стены. Видимо, она – постоянный клиент, потому что официант обращался к ней как к старой знакомой, но одета она была весьма необычно: в длинное бежевое шерстяное пальто и лыжную шапочку. Ей было зябко в душный вечер. Она куталась в шерстяное пальто, беспрестанно запахиваясь… Наверное, бездомная, нашла здесь пристанище…

Удивительно, сколь почтительно склонился официант, подавая ей горячий кофе. Она обхватила чашку руками, затем наклонилась к ней. Провела чашкой вдоль лба, наслаждаясь теплом. Потом закурила; делая затяжки, она опускала голову к сигарете. Она периодически касалась рукой лица, словно убеждаясь в том, что она по-прежнему здесь. Интеллигентное лицо с красивыми скулами. Кто она? Заметив мой взгляд, женщина спряталась еще глубже.

А что если подойти и заговорить? Обычно никто не приближается к таким людям. Всегда существует опасность открыть что-то такое, чего лучше не знать. Их чувства или ваши?

О, эти нищие, которые подходят на улице и просят денег, не создают для вас проблем… вы никогда не станете делать то же самое. Их легко не замечать… но как относиться к бездомному, который попал в ловушку судьбы… ведет такую жизнь не по собственной воле? Надо ли помочь? Каким образом? Я встала и подошла к незнакомке.

– Здравствуйте.

Она посмотрела невидящим взглядом… «Меня здесь нет, – беззвучно ответила она. – Я вас не слышу». Она словно носила по чему-то траур.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я по-испански.

– Зачем вы обращаетесь ко мне? Я не хочу разговаривать с вами.

Женщина молча отвернулась. Затем встала и пошла по бару, подтверждая, что не сумасшедшая и способна выбирать… ходить… сидеть… как любой другой посетитель. Ансамбль уже заиграл мелодию, но она, похоже, ничего не замечала.

Я вернулась на свое место и положила деньги в конверт. Дала официанту, который принес женщине кофе.

– Пожалуйста, отдайте ей. И попросите ее заказать что-нибудь за мой счет.

– Она откажется принять угощение. – Он покачал головой.

– Тогда скажите, что это подарок от заведения, – попросила я.

– Она догадается.

Когда я повернулась, женщина уже исчезла.

Теперь, после появления на сцене музыкантов, клуб стал быстро заполняться. Кларнет и саксофон начали дуэль под аккомпанемент ударных, электрогитары, контрабаса и электрооргана. Джордж прибыл, когда гости в основном уже пообедали и к другим инструментам присоединились трубы. Произносить слова приветствия не имело смысла из-за невероятного шума. Мы с Джорджем поцеловались. Потянуло легким запахом мужской туалетной воды «Пур Ом» от Диора.

– У меня только полчаса, – удалось разобрать мне сквозь грохот духовых.

Воодушевленные солидными подношениями гостей, музыканты заиграли громче. Не помню, что именно я сказала, не имеет значения. Но быстро и решительно нашла ключевое слово.

– Ив.

Джордж настороженно замер. Он разобрал бы это имя даже в минуты ядерной бомбардировки.

– Боланье? – крикнул он, желая убедиться, что не ошибся.

– Да, Ив Боланье.

Теперь он заинтересовался. Мы разговаривали под соло барабана.

– Бедный Ив попал в этом году в еще более тяжелое положение, чем ты.

– Что-что?

– Просто кошмар, кошмар. – Я покачала головой.

– Что ты сказала?

Снова вступили орган и четыре духовых инструмента.

– Что ты сказала? – крикнул он.

– «Иммолер Лтд», продуктовая экспортная компания Ива, – прокричала в ответ я.

– В Бельгии?

– Да, в Бельгии.

– Ты сказала «да»?

– Да! Я сказала – да!

– Да?

– Да!

– Экспорт продуктов?

Зазвучало нежное соло на кларнете.

– Это компания Боланье.

Джордж настороженно посмотрел на меня.

– Она на грани разорения, – произнесла я печально.

– Откуда тебе это известно? – Он не на шутку встревожился.

– Ты же знаешь, как близки мы были когда-то, у меня до сих пор остались глубокие чувства.

Теперь ревность разожгла в Джордже стремление окончательно погубить Ива.

– Когда состоится собрание акционеров? – спросил он, перекрикивая грохот барабанов.

– Не знаю.

Все последующие слова не имели значения, Джордж был слишком умен, чтобы поверить мне. Он мог выяснить подробности самостоятельно. Мне отводилась роль наводчицы. Если есть хоть какая-то возможность разорить Ива, не сомневаюсь, Джордж не станет медлить. Следующую фразу я позаимствовала у Мерседес:

– Хотелось бы поделиться с вами обоими моим везением.

Итак, план сработал. Прирожденный убийца, Джордж следующим утром полетел в Бельгию, чтобы нанести удар по экспортному бизнесу Ива раньше, чем тот встретится с акционерами. Джордж тотчас наметил себе цель, получив кредит для приобретения разоренной компании Ива у тех самых бельгийских банкиров, что обслуживали самого Боланье.

Ив, узнав об этом, быстро мобилизовал все силы, чтобы подавить пиратскую акцию Джорджа. Боланье забрал средства, которые предназначались на финансирование фильма об олимпиаде, и вылетел в Бельгию.

Граф полетел вслед за ними, затерявшись среди пассажиров туристического класса. Он призван был сделать так, чтобы Джордж и Ив оставались вдали от Франции и нашего будущего фильма. На следующий день граф прислал факс:

Четвертое июля

Моя малышка, поздравляю тебя из Брюсселя с Днем независимости. Как приятно снова оказаться в этом прекрасном городе! Чтобы сберечь бумагу для факса, перейду к делу, как любите говорить вы, американцы. Нахожусь в «Дю Шатон» – оригинальном маленьком бистро, которое тебе бы очень понравилось. Твой блестящий Ив сидит за одним из столиков неподалеку, не притрагиваясь к еде. Надо сказать, он стареет быстрее нашего Джорджа. Конечно, столько пить! Ох уж эти французы.

Похоже, Ив сделал косметическую операцию. Что-то около глаз и, кажется, вокруг рта. Какое тщеславие!

О… наш. Ив уже уезжает… ты никогда не догадаешься, на чем… я еще не видел таких длинных спортивных машин. Что это? Может быть, «бугатти»? Боже, как сверкает! Пусть наслаждается жизнью сегодня, потому что завтра ему предстоит иметь дело с нашим барселонским ягуаром.

Шестого июля, в одиннадцать часов вечера, от графа пришел очередной факс.

Моя дорогая!

Сейчас об этом сообщили по телевидению. Ты не поверишь – Джордж Химинес был остановлен на окраине Брюсселя за превышение скорости. Не понимаю, почему человек, всегда разъезжавший на лимузине с шофером, вдруг оказался за рулем грузовика и почему полицейские решили обыскать машину. И обнаружили оружие. Понятно, у него финансовые проблемы, но заниматься переправкой оружия? Не верю. Должно быть, подставил Ив. Или Джордж всегда занимался этим маленьким дополнительным бизнесом, о котором мы и не ведали… Какая алчность. Теперь сообщение повторяют по радио.

Седьмое июля, восемь часов утра:

Моя дорогая!

Я только что разговаривал по телефону с чиновником из полицейского управления (беседу организовал мой дорогой кузен-детектив Арманд). Кажется, полиция получила указания держать Джорджа под арестом, пока не прояснятся все детали этого неприятного дела. Газеты обсасывают сию историю.

Восьмое июля,шесть часов вечера:

Моя дорогая!

Думаю, наш план удался. Джордж и Ив останутся в великолепном Брюсселе. Каждый занят своим делом. А я собираюсь сегодня вылететь в Париж. Я говорил с руководством банка. Эти бедные банкиры – отнюдь не голливудские киномагнаты. Сейчас, когда Ив занят спасением своей продовольственной компании, а несчастный Джордж надолго застрял в Брюсселе, пришло время купить права. Все документы прилагаются. Пожалуйста, проверь и ответь по факсу.

О, моя дорогая, еще один момент. Пожалуйста, не жди меня в Барселоне, потому что мне надо навестить в Париже свою хорошенькую и драгоценную кузину Съюзанн. Пообещай, что после моего возвращения из Парижа мы отметим наше сотрудничество. До свидания, моя малышка.

ГЛАВА 17

Через три дня в телефонной трубке раздался радостный голос графа:

– Встретимся сегодня в десять вечера в джаз-клубе «Дракон», mi rubia. Помнишь, мы собирались отпраздновать?

– Si.

Действительно, я обещала праздничный ужин и была уверена, что граф не утратил своего вкуса. Он занял столик для двоих у стены. Акустические колонки угрожали нас оглушить. На площадке для танцев интернациональная компания напоминала обезумевшую толпу нью-йоркского метро в час «пик». Плечистый бармен разливал за стойкой пиво. «Если хотите заказать билет, звоните в авиакомпанию», – крикнул он сквозь шум в телефонную трубку.

– Выпьем немного и уйдем, – граф поприветствовал меня поцелуем. – Я запланировал сегодня весьма оригинальную вечеринку. В мастерской одного очень модного художника. Он – необычный человек и автор необычных работ. Он поклоняется дьяволу.

– Поклоняется дьяволу? – слегка встревожилась я.

– О, ничего серьезного. Просто игра, абсолютно безопасная. На самом деле сатанизм – интересная религия. Тебя заинтригует, обещаю. Куда занятнее, чем в любом переполненном барселонском баре или клубе в субботний вечер во время олимпиады.

Пожалуй, он прав, везде сейчас душно, многолюдно. К тому же, как всякого кинематографиста, меня всегда интересует новое. Как знать – такая сцена может пригодиться в будущем.

Мы припарковались на узкой улице, поставив машину колесами на тротуар. По сторонам возвышались каменные здания Баррио Готике Оставшуюся часть нашего интригующего путешествия мы проделали пешком. Шагали по блестящим камням мостовой, залитой лунным светом.

– Ты не представляешь, какой очаровательный сад с лилиями находится за этой дверью, – произнес граф перед вырезанной в стене каменного здания узкой кроличьей норой Алисы.

– Нет, представляю.

Я протиснулась внутрь. И оказалась в мастерской Карлоса! Могла бы догадаться.

Карлос в черной майке встретил нас у двери. Его студия была освещена черными свечами; по увешанным картинами стенам и мансарде двигались тени. Казалось, полная луна находится в самой мастерской.

Карлос поклонился графу.

– О, граф из Марбеллы! Ваш кузен Мигель Антонио сказал, что вы, возможно, придете сегодня. Добро пожаловать!

Карлос никоим образом не признавал факт нашего знакомства. Я молчала. Мы оказались перед гостями, облаченными в черные одежды и сидевшими кружком под лунным светом.

Я ахнула. В центре круга, под луной, на мраморном пьедестале лежали обнаженные молодые женщины, похожие на близнецов.

– Алтарь, – шепнул граф. – Сатанисты кладут женщин на алтарь, потому что считают их прирожденными пассивными медиумами.

Когда Карлос приблизился к алтарю в плаще фуксинового цвета, участники церемонии встали. Он потряс колокольчиком и вошел внутрь круга.

Да здравствует Сатана, – запел он вместе с гостями. – Да здравствует Сатана. Пусть явятся Абаддон, Молох, Нергал, Пан, Дембала, Вили.

– Они вызывают своих чертей, – объяснил граф.

– О Боже!

– Тсс, здесь так не говорят! – предупредил граф, восхищаясь мрачным спектаклем. – Они лишь приглашают чертей принять участие в их торжествах.

– Да здравствует Сатана, – голоса звучали все громче и эмоциональней. – Открой шире врата ада. О, принцы ада, явитесь. Люцифер, Велиал, Левианта. Да здравствует Сатана.

– О Боже, – снова вырвалось у меня.

– Тсс, я же просил, – граф зажал мне рот рукой. – Не волнуйся так сильно. Видишь, никто не появляется.

Поющие принялись сбрасывать с себя амулеты. Женщины раздевались и оставались нагими.

– Nopeai babajehi ds berina val ooaoner, vouuple canisa.

– Что они поют? – шепотом спросила я.

– Это энохский язык – древний язык подобных ритуалов, моя дорогая. Эта песня заряжает их сексуальной энергией, которая, в свою очередь, порождает биохимическую энергию, чтобы встретить и принять Сатану.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, моя дорогая! Сатанизм оправдывает алчность, гордость, зависть, злобу, чревоугодие и похоть. Только здесь человек отбрасывает чувство вины, присутствующее в других религиях, следует своим природным инстинктам.

– О, – промолвила я, потрясенная познаниями графа в области темных сторон жизни.

– Карлос – первосвященник этой церемонии. Сейчас ты кое-что увидишь, следи за ним.

Карлос открыл большие холсты, стоявшие у краев алтаря. Абстрактные пастели смешались с лунным светом; светящиеся лавандовые и голубые краски струились по полотнам, точно вода. Внезапно алтарь ожил, близнецы с остекленевшими глазами корчились на мраморном пьедестале. Священник поднял серебряный потир и вылил им на грудь красную жидкость. Я почувствовала запах крови, меня замутило. Участники ритуала окружили алтарь. Мы с графом посторонились. Мужчины в черном и обнаженные женщины по очереди макали руки в кровь, находившуюся в потире, и рисовали полосы на бюстах и бедрах корчившихся близнецов.

– По-моему, это надо заснять, – серьезным тоном предложил граф.

– Кажется, у меня уже была такая возможность, к счастью, я потеряла сознание.

На небе по-прежнему сияла луна.

Сатанисты развязали близнецам ноги; женщины с остекленевшими глазами дотрагивались большими пальцами ног до половых органов каждого, кто опускал руки в потир. Когда участники церемонии закончили разрисовывать тела, обе женщины уже находились в глубоком трансе. Сатанисты надели свои одежды и вернулись на прежние места; Карлос положил на алтарь какую-то черную тряпичную сумку. Одна из сатанистов вынул из украшенного драгоценными камнями ящика длинный меч и вонзил его в тряпку. Внутри что-то взорвалось.

– Да здравствует Сатана! Да здравствует Сатана! – громче прежнего зазвучали голоса.

– Да здравствует Сатана! – присоединился к ним граф; толкнув меня в бок, он приказывал мне сделать то же самое.

Я подавила очередное: «О Боже».

Первосвященник Карлос казался огромным. В черном плаще, стоя у алтаря, он читал текст с клочков бумаги в деревянной тарелочке.

– Это просьбы членов кружка, – шепнул граф. – Первосвященник является посредником между паствой й Сатаной.

– Пожалуйста, уйдем отсюда, – взмолилась я. – Мы уже насмотрелись.

– О нет, – граф разочарованно поглядел на меня. – Церемония почти закончилась, давай послушаем, что они просят.

– Убей моего врага, – читал Карлос. – Убей, подвергни пыткам, убей, уничтожь.

– Какое однообразие, – невозмутимо заметил граф.

– Это ужасно, пожалуйста, уйдем, – умоляла я.

Зазвучал гонг, и в круг вошел обнаженный мужчина. Он нарисовал на залитом лунным светом холсте два полумесяца, пентаграмму и круг. Затем к алтарю приблизилась женщина; Карлос протянул ей украшенную драгоценными камнями шкатулку, она вынула оттуда несколько тонких длинных игл.

– Да здравствуют Лилит и Гекат, – пропела женщина, опускаясь на колени перед близнецами.

Сатанисты в экстазе наблюдали, как она втыкала иглы в плоть спящих молодых женщин – в их лица, руки.

– О Боже, это ужасно, – я не сдержалась и вскочила, чтобы помешать.

– Не впадай в истерику. – Граф схватил меня за руку и заставил сесть. – Это всего лишь древняя акупунктура. Завтра, когда эти девушки вернутся на работу, они ничего не вспомнят. Днем это обычные, нормальные люди. Карлос – превосходный, весьма уважаемый художник.

Этих одурманенных девушек используют в качестве живых кукол, и она втыкает в них иголки, чтобы отомстить врагам, перечисленным на тех клочках бумаги.

Я снова вскочила и бросилась вперед.

И в этот момент раздался грохот. Что-то тяжелое упало в темноту с застекленной мансарды. Все посмотрели наверх; внезапно послышался пронзительный крик, и чья-то фигура в черном бросилась сквозь стеклянную стену. Куски стекла посыпались на землю.

– Хватит! – Я потянула графа. – Я ухожу. С меня достаточно!

– Не глупи, – произнес за спиной граф. – Моя дорогая, это просто астральный полет. Только и всего.

Но я уже выскочила в сад с лилиями и, повернувшись, осмелилась посмотреть на распластанное кровоточащее тело, которое должно было лежать на земле. Но его там не оказалось, и стеклянная стена была абсолютно целой. Из залитой лунным светом студии не доносилось ни единого звука. Неужели все это лишь галлюцинации?

ГЛАВА 18

Сиюминутные финансовые проблемы отступили, но нам пришлось мириться со значительно меньшим бюджетом.

– Нельзя терять ни минуты, – сказала я съемочной группе. – Сейчас надо заснять натуральную подготовку к олимпиаде, потому что имитация всего этого в мадридской киностудии потребует больших расходов.

Мои сладостные фантазии насчет огромных трейлеров с кинооборудованием улетучились; нашей группе – Жозе, Свену, Пасо и некоторым другим – предстояло обойтись самым скромным съемочным, осветительным и звукозаписывающим оборудованием, максимально используя естественные условия. И все же мы отвоевали права на фильм. Не сомневаюсь, у нас все получится. В конце концов, как сказал граф, кто способен лучше меня снять малобюджетный фильм? Мы обосновались в маленьком неказистом офисе на Ла Рамбла де лас Флорас и приступили к работе.

В течение первой недели пришлось лихорадочно снимать бегунов, гимнастов, дискоболов, велосипедистов, пловцов, новый олимпийский Колизей. Жозе и Свена очаровала молодая шведская бегунья, и они захотели отснять побольше материала с ее участием. Каждое утро, стоило только солнцу подняться, она уже бежала по побережью под присмотром тренера, своего отца; правда, тот ехал за ней на джипе. К концу недели появилась масса материала. В субботу вечером мы собрались в просмотровом зале взглянуть на свою работу.

Свен поставил пленку со скандинавской бегуньей, и даже он, спокойный и невозмутимый, пришел в неописуемый восторг. Жозе буквально прыгал от радости.

– Великолепно, Свен. Великолепно! Смотри, Элизабет, как освещают ее лучи восходящего солнца. Ангел, залитый светом. Почти белые волосы. А какие краски на небе! Свен, ты просто гений.

Он обнял Свена.

– Si, Свен, ты – гений.

Я тоже обняла невозмутимого Свена, глядя на длинноногую девушку на экране. Вот на руках и груди выступили капельки пота, затем – морские брызги из-под ног. Замедленный кадр – пенящийся от набежавших волн берег – стал настоящим произведением искусства.

Камера заработала в нормальном режиме, девушка увеличила скорость, выбрасывая вперед светящиеся ноги.

– Смотрите, какое воодушевление, – кивнул Жозе. – Сейчас пойдет крупный план.

На экране появилось лицо молодой бегуньи. Девушку подталкивал не Бог, а страх! В кадре показался отец на джипе. Я почувствовала, как ее страх передается мне.

– Остановите, – закричала я, удивив Жозе и Свена. – Остановите, остановите!

Свен тут же прекратил просмотр и включил свет.

– Элизабет, что случилось? – Жозе оказался так же не готов к моей внезапной истерии, как и я сама. – Ты же знаешь, что можно вырезать крупный план при монтаже. Когда девушка так сосредоточена, она уже не такая хорошенькая. Впрочем, ничего удивительного. Для спортсменов это характерно. Ладно, не будем использовать крупный план. Нет причин для беспокойства.

Но я все еще дрожала – девушка заразила меня страхом, пробудила память. Жозе и Свен Удивленно распахнули глаза… «Осторожно, Элизабет, – приказала я себе, – или мир узнает… Что с тобой? Девушка всего лишь бежит по берегу. Только бежит по берегу». Мне удалось взять себя в руки, нацепить обычную улыбку. Я стиснула руки… Улыбайся сквозь слезы, улыбайся…

– Извини, Жозе, вероятно, сказывается усталость…

– Что ж, давайте сделаем перерыв, а затем досмотрим остальное.

– Si, Элизабет. – Жозе по-прежнему выглядел ошеломленным. – Конечно, усталость. Мы пока пообедаем, а ты отдохнешь.

Жозе встал, Свен последовал за ним.

Стоило мужчинам удалиться, как я вскочила и перемотала пленку до кадра крупным планом. Остановила мотор и всмотрелась. Страха, который я прежде видела, не было. Жозе прав, это обычное лицо спортсмена, насилующего себя ради физического совершенства, заставляющего сердце разрываться ради шестидесяти секунд славы. Мне захотелось посмотреть то место, где появляется отец в джипе. Их напряжение оказалось совершенно нормальным, даже прекрасным. Восхитительная спортсменка и преданный тренер. Как я могла спроецировать на них свои собственные мучения?

Надо сосредоточиться на следующих кадрах. Но было слишком поздно. То, что я старалась забыть, уже заполнило мое сознание.

… темная комната отца… черная… я вижу лишь приоткрытую дверь… ощущаю его тяжесть… пытаюсь выбраться, уползти, как жалкий червяк, спешащий зарыться в землю, прежде чем его убьют… я чувствую, как он вспотел… задыхаюсь… мои крики падают в темноту… я пытаюсь сдержаться, но они звучат снова… нет, нет, пожалуйста, не кричи… я сейчас умру, да, я хочу умереть… пожалуйста, позволь мне умереть, пожалуйста, позволь мне умереть… И вдруг – сладостное чудо… Я прячусь в тайнике своей души, рядом с источником прекрасного мягкого света… сказочный замок вспыхивает за спиной лавандовыми и розовыми тонами. Бетти – знаменитая балерина, исполняющая партию Авроры в «Спящей красавице»… начинается адажио роз… на мне накрахмаленная белая пачка, я беру по розе у каждого из трех величественных поклонников, по очереди поднимаю цветки вверх, балансируя на пуантах… мой последний арабеск должен длиться вечно… надо сконцентрироваться… сконцентрироваться… потому что только эти восхитительные секунды идеального равновесия способны оправдать мое существование в течение еще одной ночи, Утром я проснусь в своей постели, и все прочее окажется сном… если удастся удержать равновесие, я погружусь в небытие под его тяжелое дыхание и свои крики, пытка будет продолжаться бесконечно…

– Элизабет, – взмолилась я вслух под эхо детского крика в пустом просмотровом зале. – Пора забыть прошлое, забыть Бетти, потому что она умерла. Ты – взрослая женщина, ты живешь настоящим. Реализуешь себя с помощью этого фильма. «Фирензе» застал тебя врасплох. Никто не ожидал подобного успеха. Но ты боролась за фильм об олимпиаде. Вот твое настоящее. Он принадлежит тебе. А еще Жозе, Свену и Пасо. Тебе не изменить происшедшего. Разве стоит губить настоящее, оплакивая прошлое?

Меня знобило; подожду, пока руки снова обретут твердость и можно будет поставить новую пленку. Наконец я уселась на последний ряд и начала просмотр. Бегуны-олимпийцы в замедленном темпе бегут по той самой дорожке, на которой вскоре пожертвуют всем ради единого мига – предела мечтаний своих одиноких тренировок. Я видела велосипедистов, почти прижимавшихся к трассе на крутых виражах, юных девочек, крутившихся на брусьях, желтые грузовики, доставлявшие препятствия на стадион, прыгунов с шестом в дюйме над планкой, молившихся о том, чтобы в решающий момент повторить успех для своей страны. Пошел материал с бегунами-марафонцами в олимпийской деревне. Они бежали по улицам в сопровождении детей; маленькие олимпийские братья и сестры размахивали флажками и игрушечными факелами. Я рассмеялась проделкам американских пловцов, захваченных общей эйфорией, молодых гордых спортсменов, заснятых позже тем же вечером.

Вернулись Жозе со Свеном и с облегчением нашли прежнюю Элизабет. Напряженная неделя утомила меня… Пусть думают, что мой срыв обусловлен чисто женским. Просмотр продолжался.

– Смотрите, – я остановила пленку на исключительно удачном кадре, – вот мой любимец легкоатлет, он всегда приземляется с очаровательной улыбкой на лице.

– А здесь, – Жозе кивнул налево, – кажется, это твой американский комментатор, лыжник, освещавший зимние игры во Франции?

– Верно, верно. – Мои глаза выхватили из толпы Стивена Брендона. – Загадочный Брендон.

– Ты хорошо его знаешь? – Жозе обернулся. – Странно, что он наблюдает за тренировкой пловцов, однако смотрит куда-то вправо.

– Он – странный человек.

– Да, смотрит вправо, не на пловцов. – Глаза Жозе следили за стоявшим в толпе Стивеном. – Элизабет, кажется, на тебя.

– Не думаю, – возразила я. – Уверяю вас, женщин там хватало. Бассейн… купальники… Ну, понимаете.

Я пыталась обернуть в шутку свой интерес r Стивену. На сегодня уже достаточно бурь, мне не хотелось вспоминать, как он заставил ждать себя в «Авенида Палас».

– Он все еще смотрит вправо, – не успокаивался Жозе. – Элизабет, уверен, там стояла именно ты.

– Да не было меня в том месте. Он просто смотрит куда-то вправо.

Жозе остановил кадр.

– Но почему его взгляд полон любви?

Это было уже чересчур. Стивен даже не потрудился поздороваться со мной.

– Жозе, тебе всюду мерещится любовь, – выпалила я.

– Это делает меня счастливым, – радостно заявил он.

– Но в конце концов, – оборвала я, – даже для тебя любовь может обернуться унижением.