Текст книги "Наемный убийца"

Глава 11

Она не слышала, как в замке повернулся ключ.

Не слышала, как отворилась дверь.

Только когда он захлопнул ее за собой, Тина поняла, что Фрэнк Харрисон уже здесь.

Обернувшись к нему, она улыбнулась, скрывая страх и молясь про себя, чтобы он ничего не услышал. Одновременно она пыталась положить трубку на аппарат.

– Фрэнк! – Она сияла натренированной искренней улыбкой. – Я не ждала тебя так рано.

Наконец ей удалось повесить трубку, и она отошла от телефона.

– Я хотел сделать тебе сюрприз, – ответил Харрисон.

В руках он держал огромный букет роз, больше подходящий для украшения какого-нибудь клуба, чем для выражения чувств. Он улыбнулся, но его глаза, как всегда, остались холодными. Он держал букет перед собой, словно предлагая его ей.

Тина подошла ближе.

– Какие красивые цветы, – сказала она, потянувшись к букету.

Но Харрисон отвел цветы в сторону и, схватив свободной рукой ее за запястье, притянул к себе.

– Если они тебе нравятся, докажи это, – сказал он, улыбнувшись еще шире.

Улыбка совершенно не вязалась с грубыми чертами лица Харрисона, она казалась противоестественной и фальшивой, как нарисованная улыбка клоуна.

Когда он сжал запястье сильнее, Тина всерьез испугалась. Тяжело сглотнув, она подалась вперед, чтобы поцеловать его.

– Фрэнк, мне больно, – сказала она.

К его мерзкому рту по-прежнему была приклеена ухмылка. Он положил цветы и, обхватив ее за талию, прижал к себе. Сквозь тонкую блузку она ощутила его эрекцию. Не выпуская запястья, он страстно ее поцеловал. Его хватка была так сильна, что у нее затекли пальцы.

Она почувствовала прикосновение к губам его языка, пытавшегося проникнуть в рот. Она позволила ему это, зная по опыту, что он все равно добьется своего.

Боль в запястье становилась нестерпимой. Она отстранилась и зло посмотрела на него.

– Мне больно руку, – сказала она, и он медленно, очень медленно отпустил ее запястье, на котором остались следы от его пальцев.

Он крепко прижимал ее к себе, наслаждаясь близостью и запахом ее тела, смакуя свое все возрастающее возбуждение.

Он погладил ее длинные волосы и, разделив их на пряди, слегка потянул за одну.

Затем сильнее.

Еще сильнее.

На ней была лишь тонкая блузка, и он увидел ее темные соски, просвечивающие сквозь ткань. Он продолжал держать ее за волосы, но уже не тянул голову вниз. Тина выпрямилась, и он поцеловал ее в нос.

Она виновато улыбнулась.

Харрисон продолжал ухмыляться.

– Кому ты звонила? – мягко спросил он, но в его голосе она услышала угрозу.

– Да так, кое-кому, – ответила она, чувствуя, что его рука снова сжала ее волосы.

– Я его знаю? – поинтересовался он.

– Сомневаюсь, – ответила она, отклонив голову немного назад, чтобы не было так больно. Он продолжал тянуть ее за волосы.

– Не сомневайся, – сказал он, – я знаю очень многих.

Он опять схватил ее за запястье и завел руку ей за спину. Затем, по-прежнему с улыбкой, он принялся расстегивать ее блузку.

Тина холодно посмотрела Харрисону в глаза.

– Так кому ты звонила, дорогая? – настаивал он, расстегивая очередную пуговицу.

– Просто знакомому, любимый, – ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно и он не почувствовал ее страх.

– Мужчине или женщине? – расспрашивал он, распахивая блузку.

Он схватил ее обнаженную грудь, сжав ставший упругим помимо ее воли сосок.

Тина тяжело сглотнула и подалась к Харрисону, позволяя ему ощупывать ее тело. Она стала тереться бедром о его ногу, надеясь, что такое проявление страсти удержит его от этого допроса.

– Разве это важно? – спросила она и почувствовала, как усилилась его эрекция.

– После того, что вчера вечером произошло в ресторане, ты должна быть осторожной и разговаривать поменьше, – ответил он, по-прежнему сильно сжимая ее грудь.

Его прикосновения были грубыми. Его жесткие ногти вонзились в мягкую женскую грудь, оставляя красные царапины.

– Тебе больно? – тихо, почти насмешливо спросил он, отпустив, наконец, ее руки.

Она тут же отпрянула, поспешно застегивая блузку.

– Что-то ты вдруг стала застенчивой, – прокомментировал он, глядя, как она растирает руки.

– Сегодня мы собирались куда-то пойти, – напомнила Тина, направляясь в ванную.

Харрисон подошел к бару и вынул бутылку виски, нашел стакан и как следует себе налил. Он тяжелым взглядом смотрел на дверь ванной и слушал плеск воды.

– А куда мы пойдем?

Босс гангстеров промолчал. Он задумчиво посмотрел на телефон и снова на дверь.

– Фрэнк! Я говорю, куда мы сегодня пойдем? – снова, уже громче, прокричала она, стараясь перекричать шум воды.

– Лучше останемся здесь. Так будет безопаснее. Если кто-то имеет на меня зуб, они могут попытаться еще раз.

– Фрэнк, тебе не следует прятаться. А то они подумают, что ты испугался.

Харрисон направился к ванной со стаканом в руке. Он отодвинул полиэтиленовую занавеску и взглянул на Тину. Та чуть не вскрикнула, испугавшись неожиданного вторжения.

– Я не боюсь, – прошипел он, глядя, как вода струится по ее телу.

Внезапно ее охватил страх. Харрисон смотрел, как теплые ручейки сбегают с ее волос по плечам, по груди, по мягкому животу, по стройным ногам.

Несколько бесконечных секунд они стояли молча, потом Харрисон отошел и уселся на табурет. Тина наклонилась, чтобы задвинуть занавеску.

– Оставь, – резко сказал Харрисон, пристально глядя на нее. – Заканчивай!

У него на лице вновь появилась эта адская ухмылка. Тина поспешно закончила мытье, вышла из ванной и взяла полотенце. Харрисон смотрел, как она вытирается.

– Я думаю и о тебе, – сказал он, оторвавшись от стакана. – Тебя ведь тоже могли убить тем взрывом. И я не хочу, чтобы это повторилось.

Тина вытерла голову и завернулась в большое купальное полотенце, затем прошла в спальню и, присев за туалетный столик, стала разглядывать себя в зеркале, бросая осторожные взгляды на дверь в ванную.

Через несколько секунд появился Харрисон со стаканом в руке и сигаретой в зубах. Тина достала из ящика щипцы для завивки волос и вставила их в розетку.

Харрисон встал рядом, гипнотизируя ее взглядом.

– Думаю, сегодня лучше никуда не ходить, – сказал он, подходя ближе и запуская руку в ее влажные волосы. – В целях безопасности.

Он поставил стакан и принялся массировать ей плечи. Она коснулась его руки, когда движения стали слишком грубыми, и в ее глазах снова промелькнул страх.

Он все яростнее тер ей шею, дыхание стало хриплым, и, наконец, он запустил руку под полотенце и с силой сдавил ее правую грудь. Она застонала, когда его ногти впились в мягкую кожу.

Развернув полотенце, он отшвырнул его в сторону. Сейчас его страсть была почти неконтролируемой. Он по-прежнему держал ее сзади за шею, словно собака кролика.

Тина стала извиваться как червяк, когда он схватил ее за горло и яростно сжал пальцы.

– Скажи мне, дорогая, с кем ты разговаривала по телефону? – промурлыкал он, сжимая одной рукой ее горло, а другой – грудь. – Ты же знаешь, у нас не должно быть секретов друг от друга.

Отпустив ее грудь, он стал расстегивать брюки. Освободив, наконец, свой томящийся член, он прижался им к ее гладкой спине. Она почувствовала на своей коже выделявшуюся из него слизь и изо всех сил постаралась не выказать своего отвращения. Его рука по-прежнему лежала у нее на горле.

Он усилил хватку, и его пальцы глубже вошли ей в плоть.

– Скажи, кто это был, – прошептал он, поворачивая ее к себе, и лицо Тины оказалось рядом с его пахом.

Она наклонилась и, спустив с него брюки и трусы, взялась рукой за его член.

– С кем ты разговаривала? – прорычал он.

– Я уже сказала: со знакомым, – не сдавалась она.

Он схватил ее за волосы и поднял ей голову, чтобы она смотрела ему в глаза. Он казался безумным.

Тина взвизгнула от боли и попыталась высвободиться, но он намотал ее длинные волосы себе на палец. Ей показалось, что еще немного, и он вырвет ее золотистую прядь.

– Ты меня никогда не обманывала, – сказал он, дыша перегаром ей в лицо.

– Фрэнк, ради Бога... – всхлипнула она, и от боли из глаз полились слезы.

– Ты же не обманываешь меня? – злобно прошептал он.

– Нет, – не раздумывая, ответила она.

Ее щеки были мокрыми от слез.

Он потянулся к щипцам для завивки волос, которые теперь уже как следует нагрелись. Она видела, что они пышут жаром.

– Фрэнк, пожалуйста...

Она резко дернулась, и слова застряли у нее в горле. Он поднес раскаленные блестящие щипцы совсем близко к ее лицу.

– Мы должны друг другу доверять, – сказал он, убирая щипцы от лица и поднося их к телу.

Она почувствовала тепло у плеча, затем возле груди. Тина была готова закричать от ужаса, но в горле пересохло, и она теперь даже не могла говорить.

Он поднес щипцы к ее соску. Она зажмурилась, когда до раскаленного инструмента остался буквально один дюйм.

– Я люблю тебя, – мягко сказал он, раздвигая ей ноги коленом.

Она почувствовала жар у бедра. Затем она с ужасом ощутила его у влагалища. Словно адский пенис в жестокой руке Харрисона.

– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю, – сказал он, посмотрев на нее. – Правда?

Она попыталась кивнуть, но это ей не удалось. Он по-прежнему крепко держал ее за волосы. Она не могла посмотреть вниз, но чувствовала телом обжигающий жар.

– Ты же не бросишь меня? – продолжал он. – Мы нужны друг другу, особенно сейчас.

Его голос был ей противен.

Он улыбнулся.

– Мы принадлежим друг другу, и я хочу, чтобы все об этом знали.

Все произошло в одно мгновение.

Он прижал раскаленные щипцы к внутренней стороне бедра. Тина закричала от внезапной острой боли и от того, что он все-таки это сделал.

Харрисон толкнул ее на кровать. Она перевернулась на спину и почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

Кожа покраснела, и вздулся ожог размером с ноготь.

Харрисон тут же бросился к ней, его лицо оказалось у нее между ног, и он стал лизать ожог, как кошка сметану.

Тина зашипела от боли, когда его язык коснулся обожженного места. Наконец он поднял голову. У него на лице по-прежнему блуждала безумная улыбка.

– Моя метка, – хихикнув, сказал он. – Это означает, что ты – моя. Пусть все знают: ты – моя! Мы нужны друг другу. Мы должны друг другу доверять.

Он лег на нее, и она почувствовала его пенис у себя между ног.

– Люби меня, – прошептал он, овладевая ею.

* * *

В комнате было тихо, если не считать тиканья часов и храпа Фрэнка Харрисона. Тина лежала на спине, глядя в потолок, и слушала его завывания. Наконец она встала с кровати и поморщилась от боли. Она осторожно коснулась пальцами маленького волдыря, вздувшегося на внутренней стороне бедра, определяя границы ожога.

Она пошла в ванную, зажгла там свет и отыскала в аптечке мазь. Положив мазь на вату, она несколько раз промокнула волдырь, морщась от боли при каждом прикосновении. Потом оглянулась и посмотрела на спящего Харрисона, вспоминая, как он ее обжег, как пользовался ее телом. Она улыбнулась, стиснув зубы. Боль уступала место злости.

В аптечке лежала безопасная бритва с запасными лезвиями. Она посмотрела на них, а затем на Харрисона. Тот перевернулся на спину и открыл рот.

«Как это просто, – подумала она. – Как просто взять лезвия и перерезать это горло».

Он хрюкнул и захрапел еще громче. Она снова посмотрела на лезвия. Так просто.

«Нет, – сказала она себе. – Не сейчас. Еще рано».

Она погасила свет, и квартира вновь погрузилась во мрак.

«В другой раз, – подумала Тина. – Уже скоро».

Глава 12

Дверь открылась, и в зал заседаний суда номер 1 вошли двое полицейских в форме. За ними следовал Джонатан Крофорд.

Все обернулись к нему, чтобы получше рассмотреть.

Прокурор Томас Бриггс тоже посмотрел на обвиняемого, не скрывая своей враждебности.

Крофорд осмотрел присутствующих с невозмутимостью появившейся на сцене суперзвезды, наслаждаясь всеобщим вниманием.

Истории о нем и о совершенных им убийствах (хотя сам Крофорд предпочитал называть их «наказаниями») до сих пор не сходили с первых страниц газет. Эта дурная слава была ему приятна. Заполненный до отказа зал лишний раз свидетельствовал о том, какой интерес вызвали его подвиги. Крофорд смотрел на повернувшихся к нему людей невозмутимо, почти отрешенно.

Джонатану Крофорду шел двадцать пятый год. Он был очень высокого роста, но отнюдь не производил впечатление неуклюжего или неловкого, что вполне можно ожидать от человека шести футов и четырех дюймов ростом. Рукава тюремной одежды были ему коротки, а брюки широки в поясе. Длинные черные волосы доходили ему до расстегнутого воротника, открывавшего для обозрения его громадный кадык. Публику он рассматривал из-под густых бровей, низко наклонив голову. Глаза, бегая по залу, злобно сверкали, выражая нечто вроде нетерпеливого ожидания. Да, он был рад, что совершил эти гнусности, потрясшие обывателей.

Так было далеко не всегда.

На протяжении большей части его жизни к нему относились как к ничтожеству. Презирали, унижали. Хуже всего было в школе, и в этом, по его мнению, виноваты его родители.

Отец делал все возможное, чтобы устроить сына в закрытую школу. Делалось это не для пользы Крофорда, в этом лишь еще раз проявилось идиотское стремление отца к престижу. Он уже проводил отпуск за границей, завтракал в «Ротер-клаб», являлся членом консервативной партии и ездил в кортеже из двух автомобилей. Но этого ему было не достаточно. Он считал: чтобы завершить переход в средний класс, сына нужно отдать в закрытую школу. Потом в университет. А потом что?

Джонатану Крофорду казалось, что окончательная его судьба еще не определена. Его родители еще не придумали, как бы получше выпендриться. Устроить его в престижную фирму, где работает отец? Там будет видно. Но престижное обучение необходимо.

Его отправили в школу в десять лет. Мнением Джонатана по этому поводу никто не поинтересовался, как это часто бывает, когда речь идет о детях.

На спортивной площадке в школе толку от него было мало. Он не хотел уродовать себя в матчах по регби и не хотел до умопомрачения мотать круги по беговой дорожке. Сверстники считали его абсолютно бесполезным типом. Но со временем выяснилось, что он сам может обеспечить им некую разновидность спорта.

В спальне они прятали его одежду, плевали в его еду, били его. Они ждали возмездия, но оно никогда не наступало. До тех пор, пока ему не исполнилось пятнадцать.

Того мальчика звали Барнес. Он был одним из тех, кто издевался над Крофордом. Отомстить Крофорд решил в химической лаборатории. Это была не внезапная вспышка ярости, а спокойное возмездие за накопившиеся за долгое время обиды. Он, улыбаясь, подошел к Барнесу, измывавшемуся над ним весь урок под дружный смех своих приятелей. До сих пор Крофорд помнил, каким был спокойным и беззаботным, когда приблизился к Барнесу.

Как спокойно он взял бутылку с азотной кислотой.

Как контролировал себя, плеснув едкой жидкостью Барнесу в лицо.

Он помнил, как тот заорал, когда кислота стала разъедать его плоть. Как вырвало двоих и как разбежались остальные.

Барнес вопил во все горло. Крофорд же улыбался, глядя на его лицо, разлагавшееся под действием кислоты.

Ему повезло, и уголовного наказания он за это не понес, но из школы, конечно, исключили, за что на него обрушился такой гнев родителей, какого до сих пор он не видел.

В шестнадцать лет он ходил по лондонским улицам, питаясь из мусорных баков у ресторанов, пока, наконец, не нашел работу в книжном магазине на Диан-стрит. Над магазином располагалась маленькая квартирка, которую хозяин сдавал ему, вычитая половину жалованья.

Эта квартира использовалась также под склад. Здесь были стопки журналов на любой вкус: садизм, порнография, масонство, фетишизм. Крофорд сразу же понял, что можно сделать хорошие деньги, продавая всю эту дрянь в кабаках, куда он наведывался. Обычно по вечерам он уходил с полной сумкой журналов и возвращался под утро с полными карманами денег. Но, вернувшись однажды, он увидел, что его поджидает владелец магазина.

Той же ночью он оказался на улице без денег, у него на спине на память остались три ссадины от выкидного ножа.

Вскоре он встретил Мишеля Гранта.

Воспоминание о Гранте снова вернуло его к действительности. Он вышел из транса и холодно посмотрел на прокурора Бриггса, который направился к скамье подсудимых. Но он прошел мимо и, остановившись возле судьи Валентайна, что-то тихо ему зашептал. Крофорд не стал прислушиваться, он снова вернулся к своим воспоминаниям.

Крофорд был старше Мишеля Гранта на год и сразу обратил внимание, что Мишелю беспрекословно подчиняются два его младших товарища и девушка. Черноволосой девушке было около двадцати лет. Ее звали Салли Риз.

Именно она была соучастницей Крофорда в убийствах, за которые его сейчас судили.

Бриггс закончил беседу с Валентайном и вернулся за стол, где его секретарь тут же протянул ему какие-то рэм-копии. Наконец, Бриггс взял папку и прочистил горло.

По залу пробежал шепоток, когда к стойке для дачи показаний вызвали Крофорда. После обычных в подобных случаях вопросов Бриггс бегло просмотрел свои заметки.

– Вы уже рассказали суду о том, как убили миссис Лауру Дональдсон и ее дочерей Мелиссу и Фелисити. О том, как были намечены жертвы, и о том, как именно вы с ними расправились.

Прокурор повернулся к суду, но обращался по-прежнему к Крофорду:

– Вы сказали, что миссис Дональдсон была еще жива, когда вы отрезали ей груди, хотя до этого ей уже было нанесено шестнадцать ножевых ранений.

– Люблю точность, – сказал Крофорд.

– Увидим, – ответил Бриггс. – Как уже доказано, вы были одним из убийц мистера и миссис Трент. – Прокурор снова повернулся к суду, продолжая разговаривать с подсудимым. – Как вам известно, мистер Трент был режиссером телевизионных и театральных комедийных постановок.

– В тот вечер ему было не до смеха, – пошутил Крофорд.

– Молчать! – отрезал судья Валентайн.

– Вы имеете в виду ночь, когда ворвались к нему в дом и убили его и его жену? – с вызовом сказал Бриггс. – Ту ночь, когда вы зарезали мистера Трента и заставили его жену на это смотреть. Ее, как я понимаю, вы привязали к стулу и силой заставили смотреть, как режут на части ее мужа. С ней было покончено таким же образом.

– Да, – безразлично подтвердил Крофорд.

– Мистеру Тренту были нанесены удары кинжалом в лицо, голову и грудь, – пояснил Бриггс, показав суду и присяжным обоюдоострый кинжал.

Оружие было завернуто в полиэтиленовый пакет и имело соответствующую метку. Присяжные передавали его друг другу, рассматривая со всех сторон. Один из них даже привстал, разглядывая засохшую на лезвии кровь.

– Как вы уже слышали от представителя полиции, – продолжал Бриггс, – мистер Трент умер после того, как ему нанесли четвертый, смертельный удар в сонную артерию. И тем не менее, понимая, что он мертв, – прокурор повернулся к Крофорду, – вы ударили его ножом еще восемь раз. Правильно?

– Я не считал, но не сомневаюсь, что ваши слова абсолютно точны, – снисходительно согласился Крофорд.

– И затем вы отрезали ему пенис. Правильно?

– Правильно.

– А потом засунули его мистеру Тренту в рот.

– Правильно.

– Как реагировала миссис Трент на это глумление над телом ее мужа?

– Сначала она только вопила, и мне пришлось засунуть ей кляп, чтобы она заткнулась. Когда я всадил нож в глаз ее старику, она потеряла сознание, – хихикая, рассказывал Крофорд. – Так что мне пришлось бить ее по морде и поливать водой, чтобы она очухалась. Мне казалось, она прикидывается. И точно. Когда я стал отрезать ему пенис, ее вырвало.

– И поскольку у нее во рту был кляп, она чуть не захлебнулась рвотой?

Крофорд пожал плечами.

– Она все равно должна была умереть, – сказал он.

– Вы это решили уже тогда?

– По-моему, очевидно, что я решил это еще до того, как пришел к ним той ночью.

– "Очевидно", – повторил Бриггс. – И после этого вы вытащили кляп у нее изо рта?

– Я перерезал ей горло.

– Не только, мистер Крофорд. Вы сделали намного больше. Вы нанесли ей семь ран в лицо и шею, после чего отрезали голову.

В зале суда раздались неистовые крики и бормотание; судье Валентину пришлось изрядно постучать деревянным молотком по столу.

В этом гуле проклятий Крофорд и Бриггс молча и пристально смотрели друг другу в глаза. Стенографист тяжело вздохнул, вытер лоб и с опаской посмотрел на пожиравших друг друга глазами прокурора и обвиняемого. Казалось, еще немного, и они сцепятся в рукопашной.

Бриггс взял со своего стола фотографии и передал их присяжным. Девять мужчин и три женщины передавали их из рук в руки, с отвращением глядя на снимки. Казалось, никто из них не хотел даже прикасаться к документам, свидетельствующим о зверствах Крофорда. Одна женщина тяжело сглотнула и закрыла лицо руками, едва эти черно-белые фотографии оказались перед ней.

– Итак, миссис Трент была убита и расчленена. Что дальше? – продолжал Бриггс.

– Что вы имеете в виду под своим «что дальше»? – надменно поинтересовался Крофорд.

– На стенах гостиной, в которой была убита эта пара, вы написали кое-какие лозунги. Правильно?

– Правильно.

– Вы написали кровью: «Богатые – ублюдки» и «Смерть богатым».

– Совершенно верно.

– Как я понимаю, «смерть богатым» – это ваше кредо, мистер Крофорд?

– Да, это так. Разве вы еще не поняли, что идет война? – сказал Крофорд, великолепно себя контролируя. Сейчас он обращался не только к Бриггсу, но ко всему залу. – Я презираю богатых, у которых я вызывал отвращение.

– И поэтому вы решили развязать компанию по их казни, претворяя в жизнь ваши идеи мести, – спокойно заключил Бриггс.

– Эти люди не имеют права жить.

– Поэтому вы их убивали и расчленяли их тела?

Женщина-присяжный, рассматривающая фотографии, всплеснула руками. В желудке она почувствовала спазмы, и ее вырвало.

– На войне нет убийства, – заявил Крофорд. – Они казнены.

– Уж не хотите ли вы сказать, что не признаете себя убийцей? Как же тогда квалифицировать ваше преступление? – поинтересовался Бриггс.

Тяжело застонав, женщина-присяжный упала в обморок. На помощь ей бросились двое полицейских, и Крофорд улыбнулся прокурору.

– Да, я думаю, для этого есть подходящее название.

– Какое же?

– Терроризм.