Текст книги "Космология монстров"

– Честное слово, когда-нибудь я перееду его машиной…

– Удачной тебе охоты на этой «машине смерти», – съязвила Сидни.

– Я не говорила, что ты не особенная. Я просто пошутила. Сейчас ты не поймешь, потому что тебе только семнадцать, но с его стороны было очень непрофессионально искажать мои слова и настраивать тебя против меня. Я поговорю с директором вашей школы.

Мама часто бросала эту угрозу, но никогда не доводила ее до конца, и Сидни об этом знала.

– А еще он сказал, что ты снова ему отказала, – продолжила Сидни.

– Я всегда ему отказываю, – сказала мама. – С чего я вдруг должна передумать?

– Передумать о чем? – спросил я с заднего сиденья.

– Тебя что, кто-то заставляет в этом участвовать? – спросила Сидни. – Просто отдай мне старые папины бумаги, и я все сделаю сама.

В машине вновь воцарилась тишина. Никто никогда не говорил при мне об отце, даже Юнис. Если я вдруг спрашивал о нем, то она или выдавала мне скупую информацию (высокий, темноволосый, как я и Сидни, умер от рака), или, что случалось гораздо чаще, меняла тему разговора, пытаясь меня отвлечь. Я понимаю, почему мама не хотела разговаривать о нем, но почему этого избегали Юнис и Сидни? Быть может, боль от его болезни и смерти наложила свой отпечаток и на них, превратив молчание в способ выжить для всей нашей семьи. Но я не уверен, что это правильно. Жить в семье, получившей рану от потери, которую ты не можешь вспомнить, – это все равно что сидеть в кинотеатре за спиной высокого человека. Люди вокруг смеются, плачут или реагируют на что-то, но ты понятия не имеешь, на что именно.

– Ты знаешь, что я не хочу об этом даже слышать, – тихо сказала мама.

– Но я имею на эти бумаги такие же права… – произнесла Сидни, дергаясь лицом от еле сдерживаемого гнева.

– Какие бумаги? – спросил я.

– Тише, Ной, – сказала Юнис и сильно, до боли сжала мою руку.

– Сидни, советую тебе никогда больше не поднимать эту тему, – сказала мама.

Гнев захлестывал Сидни горячими ощутимыми волнами. В машине даже стало теплее. Как это вообще возможно? Я наклонился к открытому окну, пытаясь поймать лицом ветер, но машина вздрогнула, дернулась, и я треснулся головой об оконный проем.

– Что происходит? – спросила Юнис.

Я потер ушибленный лоб. Мама оторвала пальцы от руля и подняла их, как преступник, сдающийся полиции. Сидни посмотрела на нее уже без гнева, скорее, с замешательством.

– Я не уверена, но… – произнесла мама.

Яркий оранжевый язык вырвался из-под капота, заглушив мамину фразу и обдав нас удушливым потоком тепла, пронесшегося через всю машину.

– Что происходит? – повторила Юнис.

Оранжевый язык принялся раскачиваться и танцевать. Капот машины охватило огнем.

По стеклу постучали. Возле маминого окна стоял мужчина. Его руки были черны от грязи, давно не мытые волосы повязаны банданой. Я думаю, мы не закричали только потому, что были сильно удивлены.

– Выводите из машины детей! – крикнул он приглушенным голосом.

Юнис наклонилась и одним быстрым движением расстегнула мой ремень безопасности. Мама и Сидни выскочили из машины и открыли задние двери. Мама потащила Юнис за руку, а Сидни подняла меня на руки, как малыша, и прижала к груди. Затем сделала несколько шагов назад, чуть не споткнувшись о бордюр, а мама и Юнис отбежали на противоположную сторону улицы.

Мужчина, подошедший к нашему окну, оказывается, остановил свой синий фургон «Фольксваген» прямо за маминым «Торино» и, отодвинув боковую дверь, рылся во внушительной куче из объедков и грязного белья. Наконец он нашел, что искал, – ярко-красный огнетушитель. Затем прочитал инструкцию на краю баллона, бормоча себе что-то под нос, обошел «Торино», уперся ногой в бампер и нажал на рукоятку запуска. Очень быстро весь капот покрылся пеной, и огонь потух.

– Едрена вошь! – воскликнул мужчина. Он все еще направлял огнетушитель в сторону машины, словно опасаясь, что она в любой момент может снова вспыхнуть. – Вот так вот! Покупаешь эту штуку, потому что… ну, знаете, безопасность и все такое, и не думаешь, что она когда-нибудь пригодится. – Он оглядел нас, стоявших по обеим сторонам улицы, – маму и Юнис, взявшихся за руки, и Сидни со мной на руках. – Надеюсь, никто не пострадал?

Мы остановились на совершенно пустынной улице. Здесь не было никого, кроме нашей семьи и чумазого самодеятельного пожарного. Сидни, видимо, только сейчас осознала, что держит меня на руках. Она наклонилась и поставила меня на землю.

– Кажется, никто, – ответила мама.

Мужчина вернулся к своему фургону, бросил огнетушитель поверх кучи мусора и захлопнул боковую дверь. Потом запрыгнул на водительское сиденье и помахал нам рукой.

– Тогда счастливого дня, – сказал он и уехал, оставив нас одних на улице, возле нашей умершей машины.

6

Мама отбуксировала машину домой с помощью эвакуатора и позвонила Рику – по словам Юнис, старому другу отца из Дорожного департамента. Где-то здесь крылась еще одна тонкая ниточка к тайне моего происхождения: в виде пузатого добряка в ковбойских сапогах, который порой помогал нам с домашними проблемами. Но и он никогда не рассказывал о папе – даже если мне удавалось привлечь его внимание.

А в тот день у меня не было даже шанса с ним поговорить. Когда он подъехал к нам на своем пикапе, его тут же встретила мама с пивом наготове. Мы с сестрами сидели на крыльце и смотрели издалека, как он открывает почерневший капот «Торино» и заглядывает внутрь. Мама стояла рядом, скрестив руки. Несколько секунд он изучал двигатель, потом выпрямился, вытер руки тряпкой и одним махом выпил целую банку пива. И лишь после этого огласил вердикт. Мама слушала, понурив голову.

– Похоже, у него для нас плохие новости, – заметила Юнис.

– Ну еще бы. Машина сгорела! – сказала Сидни.

– А часто они сгорают? – спросил я.

– Почти никогда, – ответила Юнис.

Мама пожала ему руку. Рик помахал нам на прощание и вернулся к своему пикапу. Мама стояла и смотрела, как он отъезжает от дома, затем пнула рыхлый гравий и поплелась по центральной дорожке к нам.

– Ну что? – спросила Сидни.

– Мне нужно позвонить, – сказала мама.

Она взяла телефон, ушла с ним в спальню и просидела там несколько часов. На ужин Юнис поджарила мясной фарш и сварила макароны с сыром, а я помогал ей в меру своих детских сил, стоя рядом на табуретке. Мама так и не вышла, когда еда приготовилась, поэтому мы отложили ей отдельную тарелку, поставили в микроволновку, а сами сели ужинать без нее.

Наконец поздно вечером, незадолго до моего отхода ко сну, мама вышла из комнаты и села за стол. Мы столпились вокруг нее и стали ждать. Мама съела полтарелки, прежде чем заговорить:

– Двигатель в машине практически уничтожен. Рику придется его восстанавливать почти полностью.

– А что произошло? – спросила Сидни.

Мама сделала большой глоток воды из стакана.

– Пожар уничтожил все улики, поэтому мы вряд ли узнаем причину.

– Но Рик может его починить? – уточнила Юнис.

– Ремонт двигателя стоит больших денег, – ответила мама.

– Сколько? – спросил я.

– Намного больше, чем мы можем позволить себе потратить, – сказала мама и сжала кулаки. – А еще я буквально только что поменяла масло!

– И что нам делать? – спросила Юнис.

– Салли сможет отвозить вас с Ноем в школу, а меня на работу и обратно. А тебе, Сидни, придется ездить в школу и на репетиции со своим другом.

Сидни и так в основном ездила с другом, но все же спросила:

– Это надолго?

– Не знаю, – ответила мама. – У нас сейчас очень туго с деньгами, и вряд ли в ближайшее время что-то изменится.

– Это все неправильно! – сказала Сидни.

– Сидни… – сказала мама и прижала ладони к лицу. – У меня был тяжелый день. Перестань меня мучить. Ты можешь хотя бы сейчас войти в мое положение?

– Я пытаюсь, – ответила Сидни, удивительно точно подражая расстроенному голосу мамы. – Но дело уже не только в твоих чувствах, мам. Мы мирились с этой паршивой квартирой, мясным фаршем категории «Г», дешевыми макаронами и дребезжащей пожароопасной машиной. Мы столько лет жили по твоим правилам, и вот куда это нас в итоге привело! Может, ты согласишься, что хотя бы в этот раз стоит попробовать что-то другое?

Мама поставила локти на стол и обхватила ладонями подбородок. Затем посмотрела на недоеденную еду в тарелке и обвела взглядом комнату. Она нахмурилась, взглянув на меня, что я весь сжался. Обычно она глядела на меня так, когда хотела поругать. Поэтому я всегда нервничал, когда на меня начинали смотреть пристально.

Наконец мама вздохнула.

– Передай мистеру Рэнсому, что я хочу поговорить о «Доме с привидениями».

Сидни немедленно встала и пошла к телефону.

– Но пока я ничего не обещаю, – добавила мама. – Просто поговорю.

Но Сидни ее не услышала или сделала вид, что не слышит.

7

В субботу вечером Салли отвезла нас всех на ужин к мистеру Рэнсому. Он по-прежнему жил по соседству с бывшим домом моей семьи, и я настоял, чтобы меня посадили у окна со стороны водителя, поскольку хотел как следует все рассмотреть, когда мы приедем. Этот старый дом был еще одной частью нашей семейной истории, про которую я слышал, но никогда не видел. Иногда я смотрел на случайные дома в городе и пытался представить, как мои сестры играют во дворе, как папа стрижет газон, а мама читает у большого окна. И все это внутри пространства ошеломляющих размеров, где можно было проводить целый день и никого не видеть, если вдруг возникала такая потребность.

Когда мы подъехали к дому мистера Рэнсома и Юнис указала на наш прежний дом, я испытал жуткое разочарование: это было обычное кирпичное строение с ржавым фургоном на подъездной дорожке и заросшим двориком, посреди которого торчало одинокое дерево.

– И это все? – спросил я.

– Когда мы здесь жили, лужайка выглядела приличней, – сказала мама.

Сидни, сидевшая на переднем сиденье и демонстративно смотревшая в другую сторону, сказала:

– Это был хороший дом. Лучше, чем то место, где мы живем сейчас.

Впрочем, дом мистера Рэнсома оказался лишь немногим ухоженней. Нам пришлось пройти по утопающей в колючей траве дорожке, перешагнуть через мокрые газеты и нырнуть под низко свисающую ветку дерева, прежде чем мы достигли крыльца. Мама позвонила, и на порог вышел сам мистер Рэнсом в рубашке, застегнутой на все пуговицы. Его свежевыбритая шея пестрела маленькими окровавленными кусочками туалетной бумаги. Он приглашающе дернул головой, слегка смяв воротник рубашки.

Внутри дом выглядел лучше – на стенах гравюры в рамках, лампы с декоративными абажурами, мебель, оббитая девственно-белой тканью и защищенная блестящими пластиковыми чехлами, – но пахло затхлостью и пылью, словно здесь никто давно не жил.

– Я заказал еды, – сказал мистер Рэнсом и провел нас к кухонному столу, заваленному коробками с пиццей, бумажными тарелками, пластиковыми стаканчиками и пластиковыми же столовыми приборами. Выглядело это странно – как стол для вечеринки по случаю дня рождения очень грустного ребенка. Не хватало только остроконечных колпачков и декоративной скатерти.

– Здесь… целая куча всего, – произнесла мама.

– Еду доставили раньше, чем я рассчитывал, – сказал мистер Рэнсом извиняющимся тоном. – Наверное, уже остыло.

– Ничего, мы разогреем, – ответила Салли, затем открыла одну из коробок, потрогала корочку и понесла пиццу на кухню, словно находясь у себя дома.

– А у вас есть ванная комната? – спросил я.

– Без нее дом не дом, верно? – ответил мистер Рэнсом и улыбнулся, показав тем самым, что это была шутка. – В конце коридора слева.

Я прошел через пыльную гостиную и направился в коридор, постеснявшись признаться, что пока не знаю, где лево, а где право. В коридоре было три двери. Я выбрал одну наугад, открыл ее и щелкнул выключателем. Это оказалась спальня какого-то мальчика: на это указывали простыни с «Властелинами Вселенной», занавески с «Суперменом» и игрушечный набор «Пещера Бэтмена» в центре комнаты, причем сам Бэтмен лежал перед ним вниз лицом, словно брошенный в спешке посреди игры.

Поскольку в этом году у нас были большие проблемы с деньгами, то и новых игрушек мне не дарили. Когда на волне успеха фильма на полки магазинов хлынули потоки игрушек с Бэтменом, я мог только смотреть на них и облизываться. «Пещера Бэтмена» стала для меня Святым Граалем: кусок серого формованного под камень пластика с красными лестницами и синими платформами, на которых любил стоять и размышлять Бэтмен. Рядом Бэткомпьютер с огромным монитором, на котором он мог разгадывать всяческие загадки, а с задней стороны – камера для преступников и хитрая ловушка в полу, способная сбрасывать злодея (или героя) в глубокую яму.

Я склонился над «Пещерой Бэтмена», и во рту моем пересохло. Не помня себя, я взял в одну руку Бэтмена, а другой стал оценивать свободное пространство в моем кармане. Кто-нибудь заметит выпирающую из него шишку? И вообще – разве это воровство? Семья мистера Рэнсома уехала. Кто заметит пропажу одной-единственной игрушки?

– Заблудился?

Я выронил игрушку и чуть не закричал от неожиданности. У входа в комнату стоял мистер Рэнсом. Я сцепил руки за спиной и признался:

– Я не знаю, где лево, где право. А потом я увидел эти игрушки…

– Это комната моего сына Кайла, – перебил он.

– Я думал, он здесь больше не живет.

– Надеюсь, что когда-нибудь он приедет ко мне, хотя бы навестить. Я хочу, чтобы комната оставалась нетронутой – такой, какой он ее помнит.

– Это очень… здорово с вашей стороны, мистер Рэнсом, – ответил я, чувствуя, как стыд обжигает мне лицо.

– Ванная напротив, – сказал он, затем вывел меня из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.

Я открыл дверь ванной, а мистер Рэнсом пошел обратно в гостиную. Но прежде, чем я вошел внутрь, он меня окликнул:

– Левая сторона – там, где сердце, – сказал он и приложил руку к груди.

Я повторил жест за ним, и на мгновение мы недвижно стояли лицом к лицу с таким видом, будто произносим клятву верности.

Впоследствии я часто вспоминал этот момент. Когда-то наша левая сторона считалась зловещей или дурной. Если ты был левша, то это однозначно указывало на свойственный тебе моральный изъян. Учителя нещадно лупили линейкой тех, кто писал левой рукой. Поэтому мне кажется глубоко символичным, что сердце – оно же символ любви и орган, предположительно управляющий важнейшими решениями нашей жизни, – бьется с левой стороны нашего тела.

Когда я вернулся в гостиную, все уже сидели перед разогретой пиццей.

– Дело вот в чем, – говорил мистер Рэнсом, пока я забирался на стул возле Юнис. – Мы слишком серьезно потратились на нашу летнюю постановку «Звуки музыки», и теперь у школьного кружка осталось денег только на одно представление. Но проблема в том, что по плану в этом году мы должны поставить еще четыре.

– Значит, нам всем не хватает денег, – заметила мама.

Мистер Рэнсом почесал свою козлиную бородку.

– Ваша семья уже демонстрировала талант к определенного рода представлению, а у меня есть немного денег и театральный кружок, полный детей, страстно желающих выступать перед публикой. Поэтому мы подумали… – мистер Рэнсом указал на Сидни, – что наш театр мог бы посотрудничать с вами в этом году в организации «Дома с привидениями». Весь доход пополам. Если получится, то мой кружок заработает достаточно денег на будущий год, а вы сможете починить машину или даже позволить себе купить новую.

Мама задумчиво поводила пальцем по краю стакана.

– У тебя есть деньги и дети. Зачем тебе моя помощь?

– Мы нуждаемся в концепции, которую может разработать только ваша семья. Иначе «Дом с привидениями» получится таким же дерьмовым, как все остальные.

– Эта так называемая «концепция», – сказала мама, изобразив пальцами кавычки, – полностью творение моего покойного мужа. Я всего лишь шила костюмы.

– Мы с Юнис тоже занимались дизайном, – напомнила Сидни. – Придумывал не один только папа.

– Вы рисовали смешные картинки, а папа хвалил вас, чтобы не расстраивать, – сказала мама.

– Ничего подобного! – резко ответила Сидни.

– Сидни! – вмешалась Салли.

– Отвали, Салли, – огрызнулась сестра.

– Сидни! – прикрикнула мама.

– Как бы там ни было, – продолжил мистер Рэнсом, повысив голос, – насколько я знаю, Гарри оставил после себя целую кучу нереализованных чертежей?

– Это запрещенная тема, – ответила мама.

– Они не только твои! – сказала Сидни.

– Нет, мои, – ответила мама. Казалось, Сидни готова была броситься на нее через стол. Мама посмотрела на нее свысока. – Еще слово, и я сожгу их к чертям сегодня же вечером.

Я запихнул весь оставшийся кусочек пиццы в рот. На самом деле я был не очень голоден, меня даже подташнивало, но ведь надо же было сделать хоть что-то.

– Наверное, зря я это затеял, – сказал мистер Рэнсом. – Я не хотел доставлять вам беспокойство. Уверен, у вашей семьи найдется другой план, как встать на ноги.

Мама откусила огромный кусок пиццы. Затем прожевала, не торопясь, и запила остатками вина из своего стаканчика.

– Будь у меня план, я бы здесь не сидела. Салли, у нас еще остались хоть какие-нибудь деньги?

Салли вылила остатки вина из бутылки в мамин стакан.

– Думаю, у нас все получится.

– Это обойдется дешевле, чем вам кажется, – сказал мистер Рэнсом. – В школе есть своя мастерская для постройки декораций, строительными материалами мы обеспечим. Ученики будут работать за зачеты, так что платить им не придется. К тому же мы сможем распространять в школе билеты. После шоу декорации, реквизит, костюмы и половина прибыли достанется вам.

– Ты серьезно думаешь, что мы получим хоть какую-то прибыль? – спросила мама.

– Я в этом уверен, – ответил он.

8

Вечером я сидел на полу в комнате девочек, прислонившись спиной к их совместному туалетному столику и прижав ноги к основанию кровати Юнис. Их комната была больше моей, но казалась маленькой из-за двух втиснутых в нее кроватей, плакатов с фотографиями различных спектаклей, в которых играла Сидни, а также огромного постера с Полой Абдул[20]20
  Пола Джули Абдул (род. в 1962 г.) – американская певица, продюсер, танцовщица, хореограф, актриса и телеведущая. В 1988 году выпустила дебютный альбом «Forever Your Girl», которому потребовалось рекордные 62 недели, для того чтобы возглавить главный чарт США Billboard 200. Летом 1989 года альбом стал мультиплатиновым.


[Закрыть]. Единственным украшением, принадлежавшим Юнис, являлась фотография Урсулы К. Ле Гуин, которую она повесила прямо над своей кроватью подобно распятию или амулету «ловец снов». Я сидел, а девочки передавали туда-сюда над моей головой пижамы, средства для снятия макияжа, увлажняющие кремы для тела и лица, а также зубные щетки.

– А почему уехала семья мистера Рэнсома? – спросил я.

Я слышал об их разрыве, но никогда не задумывался о нем всерьез, пока не посетил этот тихий пустынный дом и не почувствовал, как тянется к покинувшей его семье мистер Рэнсом, который не может даже побриться, не порезавшись, и отказавшийся есть разогретую пиццу вместе с нами.

– Не твое дело, – буркнула Сидни и оттолкнула меня от туалетного столика. – Отодвинься. Мне нужно заглянуть в нижний ящик.

Я перебрался на постель Юнис и открыл ее толстенный учебник алгебры. Невероятно сложные цепочки из букв и цифр, напечатанные на его страницах, выглядели как чужой язык и всем своим видом вызывали головокружение. Я захлопнул книгу.

– Но все-таки, почему? – снова спросил я.

Юнис выскочила из ванной комнаты и запрыгнула к себе в постель, слегка меня потеснив. Затем взяла будильник с прикроватной тумбочки, положила к себе на колени и завела его.

– Иногда люди женятся не на том человеке. Когда такое случается, они либо живут вместе и ненавидят друг друга, либо поступают правильно и разводятся.

– Не оправдывай ее, – сказала Сидни, вытаскивая майку из ящика.

– Значит, мама вышла замуж не за того человека? – спросил я. – Так вот почему она не хочет говорить о папе?

– Никогда больше не говори так о папе, – дрогнувшим голосом сказала Сидни, после чего ушла в ванную, громко хлопнув за собой дверью.

9

Позже, когда Юнис прочитала мне десять страниц «Кадата» перед сном, я спросил у нее:

– А на что похож «Дом с привидениями»?

– Не знаю. Никогда в них не была, – ответила она. – Только в том, который мы построили с мамой и папой, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас.

– Он был страшным?

– Для меня нет. Ведь я помогала его строить и заранее обо всем знала. Но вроде тем, кто приходил к нам в гости, было страшно.

– А маме с папой?

– В основном они переживали или сердились, – ответила она. – И много ссорились.

– Тогда почему мама хочет построить этот дом еще раз?

Юнис поморщилась.

– Она не хочет, Ной. Ей пришлось. Хочет только Сидни.

– Но почему для Сидни это так важно? И почему мама не хочет отдавать старые папины чертежи?

– Не знаю, – ответила Юнис, и впервые в жизни я ей не поверил.

10

В ту ночь в окно никто не скребся, но меня все равно разбудил внезапный громкий треск. Я открыл глаза и сел в постели. Было темно и тихо, а это значило, что все в доме еще спят. То ли мне приснился этот звук, то ли что-то произошло в атриуме.

Я встал с кровати и раздвинул шторы, но не увидел ничего, кроме самого атриума. Тогда я прижался лицом к стеклу и осмотрелся еще раз: кроме моих игрушек, валявшихся где попало, в ржавом шезлонге лежало что-то маленькое и черное, почти невидимое в темноте. Еще не до конца проснувшись, я отпер окно и отодвинул стеклянную дверь так тихо, как только мог.

Босые ноги нащупали холодный шершавый бетон. Воздух был влажным и вонял выхлопными газами. Я подошел к креслу и поднял то, что в нем лежало: фигурка Бэтмена – блестящая и абсолютно новая, будто из упаковки. Точно такая, какую я чуть было не украл из дома мистера Рэнсома. Я медленно повернулся вокруг себя, но не увидел никого, кто бы скрывался в тени.

11

Мама и Сидни обосновались на старом складе в дальнем конце города. Чтобы заплатить за аренду, маме пришлось продать редкий выпуск «Удивительного Человека-паука», и в выходные, после подписания договора, наша семья отправилась на машине Салли к старой складской ячейке. Там нас встретил мистер Рэнсом с парой ребят из театрального кружка, и все вместе мы распаковали реквизит, костюмы и декорации. Со смесью трепета и разочарования я наблюдал, как остатки Склепа по кусочкам выползают обратно на свет, волнуясь от того, что наконец увидел этот туманный кусочек семейной истории, и одновременно разочаровываясь тем, как убого все это смотрелось под беспощадными флуоресцентными лампами: тонкие фанерные листы, выкрашенные под известняковую кладку гробницы с мумией; расслоившиеся маски монстров из папье-маше; намеренно порванные костюмы с такими жуткими швами, что могли бы довести героев Лавкрафта до истерики. В своем воображении я уже воздвиг огромные кошмарные палаты, но то, что увидел в действительности – как и прежний дом моей семьи, – вызвало полнейшее разочарование. Мама, Сидни и Юнис, напротив, выглядели озабоченными и взволнованными.

Весь Склеп поместился в кузова двух пикапов. Загрузив все и перетянув стропами, мы немедленно поехали к новому складу, располагавшемуся на окраине города в конце узкой подъездной дороги. Сидни вышла из машины и отперла ворота, после чего мы заехали на огромную парковку перед прямоугольным зданием, сложенным из тусклых серых шлакоблоков. Мама провела нас через стеклянную входную дверь в холл с большим столом и несколькими пыльными стульями, придвинутыми к стене. Затем мы прошли за двойные двери, за которыми начинался собственно склад, представлявший собой большое открытое помещение с бетонным полом и открытыми стропилами крыши. В одном из углов виднелась пара туалетов, а выходившая на парковку стена почти целиком состояла из ряда больших гаражных ворот. Под ногами клубилась многолетняя пыль, и горячий душный воздух обжигал нос.

Мы открыли одни двустворчатые ворота, занесли все внутрь и разложили на пустом полу. Пока ребята из театрального кружка пили сладкую газировку на парковке, мама, Юнис, Сидни и мистер Рэнсом сортировали привезенное, прикидывая, что из этого можно будет использовать повторно, а что придется выбросить. Очень быстро они пришли к выводу, что первоначальная мамина идея – восстановить Склеп, освежив краски и добавив пару новых комнат, – здесь вряд ли сработает. Во-первых, бо́льшая часть пиломатериалов, которые папа использовал при строительстве, к сегодняшнему дню или сгнила, или треснула, и была непригодна к применению. Во-вторых, внутри такого огромного, хорошо освещенного пространства все это будет выглядеть мелко и дешево.

– Если мы пригласим сюда людей смотреть вот на это, – сказал мистер Рэнсом, обведя руками плоские панели, – то они сочтут, что мы их надули.

– Это никуда не годится, – согласилась с ним мама.

– У нас есть несколько недель, чтобы придумать что-нибудь с нуля, – сказал он, проведя рукой по волосам.

– Совсем не обязательно, – сказала Сидни.

Она расстегнула молнию на вездесущем рюкзаке Юнис и вытащила оттуда маленькую папку, из которой достала стопку бумаг, затем раздала эти листки всем нам. На моем была изображена группа подростков, сбившихся в кучку в спальне. Они светили фонариком под кровать, в то время как из шкафа на них смотрело нечто. Мы обменялись листками, и я понял, что на каждом из них изображены одни и те же дети в разных сценах. На одном они шли по моргу, а позади них на столе лежало тело, завернутое в простыню. На другом дети пересекали небольшой пруд, перепрыгивая с камня на камень, а из воды к лодыжке одной из девочек тянулась чешуйчатая перепончатая рука. Еще на одной – в богатом кабинете, увешанном отрезанными головами животных, – чудовище хватало ту самую бедную девочку и тащило ее прочь, в то время как остальные дети в ужасе обнимали друг друга. И на каждом рисунке у них был один фонарик на всех.

– Это ты сделала? – спросила мама.

Сидни кивнула.

– Я и не знала, что ты умеешь рисовать, – сказала мама.

– А почему у них всегда только один фонарик? – спросил я.

– Такова концепция, – ответила Сидни, с облегчением переводя разговор на другую тему. – Мы сделаем самые простые и обычные комнаты страха – такие, чтобы их можно было построить за несколько недель, – и в каждую добавим элемент погони. Так что в дополнение к обычным страхам появится преследующий Монстр, и гостям надо будет постараться убежать от него до того, как он их настигнет. Будем пропускать людей группами по четыре и давать только один фонарик на всех. Другого освещения здесь не будет. Время от времени можно включать в состав группы одного из наших актеров, чтобы его потом как бы «сжирал» монстр. Дешево, но сердито. И не надо изобретать никаких велосипедов.

Все уже вернули рисунки Сидни, но мама так и продолжала держать свой в руке. Ее лицо выглядело напряженным.

– Как ты до этого додумалась? – спросила она.

Сидни возилась со стопкой листков, укладывая их обратно в папку.

– Мистер Рэнсом всегда говорит, что необходимость – это мать изобретательности. Я просто пыталась придумать что-нибудь попроще, – сказала она, протянув руку за последним оставшимся рисунком.

– Хорошие рисунки, – сказала мама. – Даже слишком. – Почему-то она выглядела несчастной, когда с явной неохотой отдавала бумагу Сидни. – Ты действительно этого хочешь?

Наступило тягостное молчание, нарушаемое только сопением мистера Рэнсома.

– Господи, Сидни, – сказал он, – как бы я не хотел быть на твоем месте по вечерам!

Он оглядел нас с полуулыбкой и тут же помрачнел, увидев, что никто не засмеялся.

– Кстати, стоит ли Ною слушать весь этот разговор? – спросила Юнис.

– Эй! – возмутился я. – Что я такого сделал?

– Ничего, – ответила Юнис. – Просто я не хочу, чтобы тебе потом снились кошмары.

Мама указала рукой куда-то за наши спины.

– Юнис, отведи брата в кабинет, пока мы будем говорить.

– Но я хочу помочь! – запротестовал я.

– Иди поиграй с Юнис, – сказала мама.

– Я отведу его, а потом вернусь обратно, – ответила Юнис. – Я ведь тоже участвую.

Мама крепко задумалась.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Только ничего там не трогай! – крикнула она вдогонку, когда Юнис потащила меня прочь.

12

– Это было нечестно! – сказал я, когда Юнис укладывала меня спать.

– В жизни все нечестно, приятель, – ответила Юнис.

– Мама разрешила бы мне помочь, если бы ты не вмешалась.

– Маме было не до тебя, – ответила Юнис. – А мне – наоборот. И ты должен верить, когда я говорю, что это будет слишком для тебя страшно. – Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Кого я больше всех люблю?

Но для этого вопроса еще слишком рано!

– Постой… разве ты не почитаешь мне сегодня?

– Мне очень жаль, но сейчас я должна приступить к работе над сценарием. Мистер Рэнсом приставил ко мне девочку из его драматургического класса, а это значит, что мне придется придумать какие-нибудь идеи до того, как я встречусь с ней завтра. Может, почитаем через пару дней, когда у меня появится на это время. – Она быстро пересекла комнату и щелкнула выключателем. – Спокойной ночи, маленький принц.

И вот я лежу в темноте, кипя от злости. Почему моя семья меня всегда игнорирует? Почему я не могу стать частью всего этого?

В этот раз, когда началось царапанье, вместо страха я ощутил в животе холодный комок гнева. Я вылез из постели, подошел к окну и отдернул одну из штор. Гнев тут же рассеялся, сменившись удивлением.

Сначала я подумал, что вижу темный камень, загородивший вид на атриум – высокий и монолитный, но клубящийся еще более темным дымом. Я подался вперед, пытаясь оценить размер предмета, как вдруг он сдвинулся, и его вершина наклонилась вниз. Напротив моего лица возникло другое лицо – вытянутое и мохнатое. Морда прижалась к стеклу и выдохнула темный туман. Глаза у существа оказались ярко-оранжевыми.

Я начал отступать назад, но потом подумал, что делаю это только потому, что якобы должен. Именно так поступали люди в кино и телесериалах, когда видели перед собой чудовище. Но ведь на самом деле я не испугался. Наоборот, хотел поближе увидеть эту штуку.

Существо не двигалось, словно понимая и разделяя мое желание. Я задержал взгляд на клочьях коричневой шерсти, на оранжевых глазах и торчащей морде, когтях на стекле, на одежде, похожей на живую тень, съеживающуюся и изгибающуюся от света и плавно меняющую свой цвет с черного на красный и обратно.

Я положил руку на прохладное стекло и растопырил пальцы. Существо склонило голову набок, затем повторило мое движение, приложив лапу с длинными когтями напротив моей руки. Оно посмотрело на наши пальцы, потом снова на меня. Это было настолько похоже на поведение собаки, что я не выдержал и тихо рассмеялся. Существо тяжело выдохнуло, и стекло запотело. От испуга я сделал шаг назад. Может, это и собака, но даже псы иногда кусаются.

Я сместился чуть вбок, чтобы посмотреть сквозь незапотевший участок стекла. Существо словно куталось в плащ, из-под которого была видна одна морда. Оно смотрело на меня изнутри «капюшона», сверкая оранжевыми глазами в глубоких глазницах.

Я снова подался вперед и поднял палец.

– Погоди-ка, – сказал я, – ты что, все понимаешь?