Текст книги "Это ужасное поместье"

Глава 8

Никаких дыр или брешей в стене Этта с Альманахом не нашли – и надежды, что новое жилище по их приходу будет благоухать ароматами скорой трапезы, тоже оказались бесплодны. Особняк был пуст, как и прежде, только теперь в нём стало ещё и темно, так что детям пришлось взять по подсвечнику. А очаг и плита на кухне так и оставались холодными. Более того, припасы в кладовке лежали ровно в том виде, в каком Альманах оставил их днём. Если в поместье имелись кухарка или повар, они явно манкировали своими обязанностями.

– Не понимаю, – покачала головой Этта, открыв кухонный шкаф и обнаружив впечатляющий набор кастрюль и сковородок. – Нас же должны кормить, правда?

– Может, предполагается, что слуги сами себе готовят? – Альманах осматривал коллекцию ножей и прочих кухонных инструментов, которые не показались бы неуместными в чемоданчике хирурга.

– А как же леди Симона, и лорд Найджел, и… Ой!

Она отскочила от камина, когда добрая порция сажи и пепла выпала из трубы, чуть не изгваздав её новое платье.

– Осторожнее, я слышал тут крыс, – усмехнулся Альманах. – Впрочем, если ты заорёшь с перепуга, сама их отпугнёшь.

– Я не боюсь крыс! – Этта состроила сердитую гримасу. Впрочем, перспектива, что её покусают крысы, ей тоже не улыбалась, так что она решила впредь шарить вокруг поосторожнее. – Теперь, когда ты сказал, я тоже слышу писк.

Альманах наклонил голову, прислушиваясь.

– По-моему, это не крысы. Скорее похоже на голоса… наверное, наверху кто-то разговаривает.

– Кто, например? – Этта прижалась ухом к ближайшей стене, гадая, что удастся узнать подслушиванием. – Хмм. Всего один голос, причём не взрослый. Мальчик…

Она с трудом подавила новый возглас удивления.

Альманах подскочил к ней и тоже припал ухом к стене.

– Что?

– Он говорит о нас! – прошептала она.

Навострив уши, они начали разбирать идущий сквозь стены шёпот.

– Этта… Альманах… Этта… Вы меня слышите? Меня хоть кто-нибудь слышит?

Девочка ахнула и отскочила.

– Он зовёт нас!

– Тсс! – Альманах закрыл глаза, мучительно вслушиваясь и стараясь определить источник звука. – Кажется, – прошептал он, сдвигаясь чуть влево, а потом чуть вправо, – ну, то есть, по-моему… хотя… да, уверен, звучит от… вот отсюда!

Он победно указал направление и открыл глаза.

– Камин? – спросила Этта, проследив, куда он тычет пальцем.

– Ага. Но что там делать, среди крыс?

– Есть только один способ выяснить. Эй! – завопила она, рупором приложив ладони ко рту и повернувшись к камину. – Я тебя слышу! Кто ты и что тебе нужно?

Хорошо, что она стояла на изрядном расстоянии от камина, потому что слова её вызвали целое извержение, внушительную лавину сажи. По кухне поплыли чёрные облака. Альманах торопливо закрыл ладонями рот, нос и глаза, заранее страдая от мысли, сколько им придётся убирать в кухне к возвращению загулявшей кухарки.

– Ой! – произнёс голос из камина – слабый, но внезапно чёткий и ясный. – Ты расчистила засор, но – ох, мамочки! – даже слишком хорошо.

Этта заморгала, прочищая глаза, и закашлялась, выкашливая золу из лёгких. Она так и ждала, что на гору холодных углей в камине выпрыгнет угольно-чёрный бесёнок, однако из трубы так никто и не появился.

– Где ты? – окликнул Альманах, становясь рядом с Эттой.

– В трубе, разумеется. Я Уго – Уго, трубочист. – В голосе его слышался какой-то нездешний акцент. – А вы – Этта и Альманах. Добро пожаловать? Да, да, вам тут рады.

В голосе Уго звучала странная нерешительность, которую Этта не знала как и толковать. Может, он сам не знает, что хочет сказать, или не в состоянии подобрать нужных слов?

– Почему бы тебе не вылезти, показаться нам? – спросила она.

– Ой, я слишком… слишком чумазый. Лучше оставаться тут, где мне и место, да?

Альманах осмотрел царящий вокруг беспорядок. Этот Уго, верно, и правда очень уж грязен, если боится, что от его появления станет ещё хуже.

– Голос у тебя совсем детский. Тебе сколько лет?

– Четырнадцать. Но для своего возраста я мелкий. Сюда ж только мелкий и пролезет.

– Да, пожалуй.

– Я слышал, как ты сюда приходил. Но ты меня не слышал. Принял за крыс.

– Прости.

– Я тебя прощаю. Откуда тебе было знать.

– Так там нету никаких крыс? – с облегчением уточнила Этта.

– О, нет. Ничего… ничего подобного.

Этта и Альманах переглянулись. Опять эта непонятная нотка в голосе Уго, точно он чего-то недоговаривает.

Их разговор прервало тарахтение в трубе.

– Кто-то открыл воду, – сказала Этта, поднимая голову. – Может, если пойти на звук, удастся выяснить, кто это!

– Не, это Олив, – отозвался Уго. – Она служанка, как мы. Живёт в котельной. Когда хочет поговорить, стучит по трубам. Я вас научу коду. Он простой. Смотрите, она говорит. П-Р-И-В… А-а-а, «привет», вот что она говорит! Ну конечно! Привет от Олив! Вам не обязательно стучать в ответ. Она хорошо вас слышит через трубы. Она славная. Я её называю своей маленькой сестрёнкой, хотя она тут дольше меня. Она этого терпеть не может.

В трубе лихорадочно застучало.

– П-привет, Олив, – произнёс Альманах, гадая, что за хозяева заставляют ребёнка жить в котельной.

– Да, привет, – подхватила Этта. Трубы в ответ вежливо постучали. – За время, что мы тут, мы встречали нескольких человек, но никого не видели…

– Кого? – перебил Уго. – Скажите, кто вам представился.

– Леди Симона в Жёлтой комнате. Лорд Найджел в кабинете. Ты в камине и Олив в котельной. Доктор Митили на Восточном чердаке… и Сайлас у ворот. Вот и всё.

– Мистера Паркера забыла, – напомнил Альманах.

– Ой, да, но от него у нас только и есть, что твоя записка. Где он, Уго? Чем он так занят, что не может даже сказать, что нам делать?

– Наверное, пересчитывает столовые приборы. Он прямо одержим столовым серебром.

– А нет тут никого другого, с кем нам поговорить? – спросил Альманах. – Как-то мне не по себе, что мы тут просто слоняемся… и бездельничаем.

– И вовсе вы не бездельничаете, – возразил Уго. – Это очень странный дом, и люди, которые тут обитают, они тоже необычные. Некоторых вы ещё не встречали. Может, и не встретите никогда. Они очень старые и очень тихие. Возможно, спят, видят счастливые сны – кто знает? – Уго рассмеялся, но Этта услышала в его голосе лишь грусть. – Если вас вызовет мадам Ирис, не слушайте её. Она немного своеобразная.

– Хорошо, мадам Ирис, – повторила Этта, делая мысленную зарубку в памяти не слушать совета Уго и отыскать её как можно скорее. Может, придурь лучше того, что тут сходит за нормальность. Девочку всё сильнее и сильнее раздражали бесконечные тайны и недомолвки. – Ты не подскажешь, как уйти из поместья? А то ворота заперты.

– А ты хочешь уйти?

– Может, да, а может, нет. Я ещё не решила. Мы просто хотели выяснить, как это место называется. Понимаешь, мы поспорили, хотя Альманах-то, конечно, ошибается, и… – У Этты громко забурчало в животе. – Знаешь что… Вот прямо сейчас я была бы рада просто отыскать кухарку!

– Она… ах, да… ушла… и ей ещё не нашли… ах, да… замены.

– Так нам самим готовить? И, полагаю, убираться тоже.

Она с несчастным видом посмотрела на вывалившуюся из камина грязь.

– С уборкой я разберусь, – пообещал Альманах, стаскивая камзол и засучивая рукава. – А ты проверь, что там в кладовке, ладно? Я так проголодался, что готов сырой лук жевать.

– Хорошо… но в таком большом доме должны найтись припасы и для чего-нибудь повкусней.

– Ты умеешь готовить?

– Само собой! Я же младшая из двенадцати сестёр. Мне приходилось готовить на всех.

И она отправилась на поиски провианта в холодную кладовую, а Альманах остался, прикидывая, с чего начинать.

– Я бы зажёг огонь, – заметил он, косясь на камин. – Как это… ну то есть… можно?

– Не бойся, мой новый друг. Я переберусь в какую-нибудь другую трубу.

Глава 9

К тому времени, как Этта вернулась с грудой припасов, Альманах познакомил завалявшиеся у него в кармане спички с избранными гостями из дровяной корзинки и развёл огонь. А ещё наполнил чайник дождевой водой и поставил на плиту. Почти вся зола была уже вычищена, кроме нескольких размазанных пятен на полу в углу. С ними можно было обождать и до завтра.

– Там уйма еды, – заявила Этта, сгружая добычу на рабочую стойку. – Я приготовлю фриттату. Это быстро. Уго, а ты хочешь? Олив?

В трубах дважды простучало.

– Олив говорит, нет, – перевёл трубочист. – Два стука – нет, один – да. И я отвечу так же, с самыми сердечными благодарностями. Очень любезно с твоей стороны спросить.

– О чём разговор, – отозвалась она и принялась с жаром кромсать овощи и вбивать яйца в молоко. Желудок не позволял сейчас думать ни о чём другом. С вопросами, на которые ей ещё хотелось получить ответы, можно обождать, пока блюдо не отправится в духовку. Возможно, стоило получше присмотреться к приглашению, прежде чем убегать из дома. Но сейчас, занимаясь хоть чем-то полезным, а не изводя себя мыслями, стоило ли вообще сюда приходить, она сразу почувствовала себя гораздо лучше.

Пока они с Альманахом сосредоточились на работе, Уго рассказал, как сам оказался в поместье. Он был из бедной семьи бродяг, причём самым младшим и мелким, никаких перспектив в жизни у него не было, так что он с радостью ухватился за предложение пойти в трубочисты. Не очень-то шикарная работа, но всё лучше, чем сточные канавы выгребать.

– Эх, – вздохнула Этта. – А Олив?

– Сбежала от нежеланного жениха, – объяснил Уго. Одиночный выразительный стук подтвердил его слова. – А теперь, по-моему, счастлива замужем за котлом.

Из трубы донёсся тихий смешок, а потом череда постукиваний.

– Она говорит – вздор!

Скоро кухню наводнили ароматы стряпни. Теперь, когда в камине весело пылал огонь, а ближайшее будущее обещало вкусный ужин, этот уголок особняка начал казаться почти уютным. Этта придвинула к плите табурет. Альманах последовал её примеру, грея пальцы рук и ног в волнах расходящегося тепла. Когда же из духовки появилась фриттата – восхитительно ароматная, с коричневой корочкой по краям, оба набросились на неё, черпая деревянными ложками прямо из судка с двух сторон и останавливаясь лишь для того, чтобы подуть на дымящийся кусок и немножко охладить его перед тем, как запихивать в рот.

– Вкуснотища! – восхищённо протянул Альманах. Непривычная тяжесть в желудке наполнила его невероятным блаженством. – С ума сойти, как вкусно!

– Угу-у-ум-м-м.

Говорить Этта не могла, потому что рот у неё был забит.

– А завтра ужин приготовишь?

– Если ты потом всё помоешь.

– Замётано! – Такая договорённость Альманаха очень устраивала. – А торт печь ты, случайно, не умеешь?

– Ещё как умею!

Альманах прикрыл глаза от восторга. В сиротском приюте торты были редким лакомством, насладиться которым доводилось лишь раз в году на общем дне рождения.

– Кажется, я мог бы к такому привыкнуть.

– Я и сама о том же подумала. Никто меня не критикует, никто не указывает.

– Жаркий огонь, собственная постель, да если ещё и торт! – Альманах вздохнул. – Кого волнует какая-то старая тайна-другая?

– В каждом доме имеется своя тайна, каждая семья – лабиринт, – вставил Уго. – Так говорил мой дедушка.

– Ручаюсь, тут твой дедушка никогда не бывал. – Этта дочиста вылизала ложку. – Кстати, ты так и не рассказал нам, как открыть ворота. Не думай, что я забыла.

– А почему вы хотите, чтобы я вам рассказал?

– Потому что хотим прочитать надпись спереди на воротах и выяснить, как это место называется.

– А почему это так важно-то?

Из-за этой уклончивости охватившее Альманаха довольство жизнью начало слегка улетучиваться. Да расскажет Уго им хоть что-нибудь или нет?

– Потому что нам надо знать!

Этта предостерегающе положила руку ему на локоть.

– Кажется, я начинаю понимать. Уго, тебе о чём-то не разрешено нам рассказывать?

– Будь оно так, подозреваю, я не мог бы ответить на этот вопрос, – последовал немедленный ответ.

– Ага. – Она кивнула, принимая его слова за подтверждение своей теории, а не за очередную увёртку. И, встретившись глазами с Альманахом, многозначительно прибавила: – Скорее всего, какие-то чары, верно?

Тот кивнул, уловив идею и смекнув, к чему она клонит. Этта считает, что на всех в поместье наложены чары, из-за которых их никто не видит. Но, может, на самом деле заклинание куда более могущественно. Может, Уго и все остальные не в состоянии даже говорить о чарах – и о чём-либо с ними связанном!

Но какое отношение чары имеют к надписи на воротах?

Спросить напрямую нельзя, потому что Уго не сможет ответить. Придётся находить путь в обход, наугад, выясняя, что позволено, а что запрещено. И в конечном итоге попытаться выяснить, кто эти чары наложил, для чего они служат и как самим избежать участи всех остальных и не подпасть под действие заклятия.

Альманах любил правила, но это не значило, что он боялся их нарушать. Пускай правила, по которым работают чары, на первый взгляд казались однозначно чёрно-белыми, но вдруг вокруг остались какие-то серые области, в которых можно обсуждать то, что с этими чарами связано. Совсем как в тот раз, когда попечительница запретила мальчикам играть в помещении мячом, так что Джош стал играть апельсином. Он вроде и послушался, а вроде в то же время и не послушался.

Смысла спрашивать Уго о библиотеке просто так напрямик не было: благодаря чарам ответа не дождёшься.

Однако доктор Митили очень кстати обеспечила им дополнительную зацепку.

– Граммофон, – щёлкнул пальцами Альманах. – Уго, ты знаешь, где он?

– Ну разумеется! За третьей панелью справа на веранде. Панель открывается, если на неё нажать.

Этта схватила подсвечник и в мгновение ока вылетела из кухни. Альманах ринулся за ней. Тени плясали вокруг. Прибежав к северному крылу, где находилась застеклённая веранда, они начали отсчитывать панели.

– Один, два, три! – Этта поставила подсвечник на ближайший стол и надавила. Панель со щелчком вошла в углубление на стене, но не открылась.

– Может, надо сдвигать? – предположил Альманах.

Этта нажала на панель обеими ладонями и толкнула влево. Панель легко отъехала по тонким деревянным рельсам. За ней обнаружилась прямоугольная ниша, выложенная алым бархатом.

В нише, как и обещалось, хранился граммофон – затейливо украшенный, чёрно-серебряный аппарат с фетровым вращающимся диском, тонкой иглой и большим изогнутым рупором.

– Наконец-то! – Этта удовлетворённо посмотрела на него. – Но что теперь?

Альманах пошарил в памяти, вспоминая слова Этты. Что там ещё сказала доктор Митили?

– «Найди граммофон и поверни направо». «Поверни направо». Звучит не очень сложно.

Однако когда Этта встала перед нишей с граммофоном и повернулась направо, там оказалась лишь стена. Ни буфета, ни коридора, ни двери. Дети перенажимали все панели вокруг, но ни одна не щёлкнула и не поддалась.

Граммофон-то они отыскали, но тут же упёрлись в очередной тупик.

– Да как вообще библиотека могла бы находиться тут? – спросил Альманах, заметив расположение витражных окон, на каждом из которых красовался подмигивающий лев. – Это же наружная стена.

– Ой, ну я не знаю. – Этта тяжело рухнула в мягкое кресло. К глазам подступали слёзы, а ей не хотелось расплакаться перед Альманахом. Когда она почти уже нашла долгожданный ответ, его снова выдернули прямо у неё из-под носа. Словно кто-то играл с ней в непонятные игры, пытаясь выставить её совсем маленькой и глупой. – Я не могу думать, слишком устала.

– Я тоже. – Альманах видел, что она расстроена. Глаза покраснели, сама вся бледная в дрожащем свете свечей. – Пойдём спать. Утро вечера мудренее. Может, утром найдём ответ.

– А может, никогда, – горько произнесла она.

– Думаешь? Я-то понятия не имею, как работает магия.

– Очень ты мне этим помогаешь, уж позволь сказать.

– За ночь ничего не изменится, – прошептал Уго из затейливо украшенного камина. – Не бойтесь.

– С какой стати нам тебе верить? – отрезала девочка, смахивая случайную слезинку с правого глаза.

– Если он не может говорить о чарах, – заметил Альманах, – справедливо предположить, что и лгать о них он тоже не может.

– Пожалуй. – Этта сделала глубокий судорожный вздох. – Исходя из предположения, что чары тут и вправду есть, а он их жертва. Но если он сам стоит за этими чарами, зачем он вообще с нами разговаривал бы? А если никаких чар нет…

– То нам и тревожиться не из-за чего или, по крайней мере, не из-за чего голову ломать. – Альманах улыбнулся с уверенностью, которой на самом деле не испытывал. Уго мог подслушать их разговоры, а потом сыграть над ними какую-нибудь шутку по своим, неизвестным причинам. – Пойдём спать.

Этта кивнула и протянула руку. Мальчик помог ей подняться, и они вместе отправились наверх. Половицы под ногами скрипели, а дом отвечал множеством вздохов и шорохов, точно внимая каждому их шагу. Однако Альманах понял, что его это скорее не пугает, а успокаивает. Он вырос в тёмном доме, где всегда было полно народа. Мысль о том, что во всём особняке нет никого, кроме них, пугала его гораздо сильнее.

Не сговариваясь, они выбрали две смежные комнаты на этаже слуг. Так, если понадобится, можно переговариваться через тонкую стенку.

– Если что-то случится, буди меня, – велела Этта.

– Обязательно. И ты меня, да?

– Да. Ох, Альманах, надеюсь, мы поступаем правильно.

– Посмотри на себя, ты же с ног валишься. И я тоже. Сейчас мы всё равно уже ничего не можем, только спать.

– Знаю, знаю. Спокойной ночи.

Этта вошла в свою спальню и закрыла дверь. На постели лежала аккуратно сложенная ночная рубашка, между простынками – нагретый кирпич. Словно бы кто-то заранее знал, какую комнату она выберет. Это что, тоже магия?

По правде сказать, Этта смыслила в магии немногим больше Альманаха. Катти (Катастрофа) приоткрыла младшей сестрёнке ровно столько, чтобы она вконец извелась от любопытства, но не более того, поэтому основные познания Этта почерпнула из книг и историй да просачивающихся от взрослых редких случайных обрывков новостей. По-настоящему могущественных волшебников в мире было мало, ценились они и среди знати, и среди голытьбы превыше даже учёных, да и при желании пугали гораздо сильнее. У молодёжи способность к магии (или полное отсутствие таковой, как вот в случае Этты) проявлялась, как только ребёнок осваивал искусство письма, отчего учить азбуке детей начинали как можно раньше. Большинство тех, кто продемонстрировал «способности», как это называла тётушка Од, шли в ученичество к ведуньям вроде неё, чтобы освоить азы. Немногих счастливчиков принимали в Университет Чудес, где обучались величайшие волшебники на земле. Рассказывали, что там они шествуют во всём своём величии, и никто не смеет встать у них на пути. Сотворить простую ночную сорочку для скромной горничной было бы для любого из них плёвым делом.

Скользнув в узкую постель, Этта мгновенно забыла обо всём, что её тревожило, и в два счёта заснула.

А вот Альманаху пришлось сложнее. Он не привык ни к новой пижаме, ни к нагретым простыням, ни к непроглядной тьме, обступившей его, когда задул свечи. Все эти разговоры Этты о заклинаниях и волшебстве выбили его из колеи – уж слишком всё происходящее шло вразрез с упорядоченным миром господ и слуг, который он ожидал застать в «Руине посла Осмей», или как там называлось это поместье. С самого первого момента тут он столкнулся со сплошной неопределённостью.

Удручали и мысли о кухне. Завтра с утра придётся первым делом убирать оставленный там беспорядок. А потом… «Как увидишь подвалы, сам поймёшь, что надо делать», – сказала доктор Митили.

В глубине сердца он и правда понимал. С самого начала. Надо привести подвалы в порядок, так что, если мистер Паркер или кто-нибудь ещё не даст ему иных указаний, именно этим он и займётся. И если в этом есть нечто большее – как сформулировала доктор Митили: своя метода в безумии старого мастера Исаака, – то это большее станет дополнительной наградой.

Самое главное, твёрдо сказал он себе, это иметь работу и перспективы на будущее.

Составив чёткий план, он сразу же почувствовал себя куда лучше и через несколько секунд тоже крепко уснул.

Дом вокруг них тоже успокоился, погрузился в безмолвие. Ни единая сова не ухала снаружи, ни единый сверчок не стрекотал. Не возились мыши в подвале, не квакали лягушки в ручье. Стояла могильная тишина.

– Может, у них получится, – пролепетал дрожащий женский голос из тени.

– Молюсь, чтобы вы оказались правы, – отозвался Уго, и из камина высыпалась очередная струйка лёгких, как пушинки, хлопьев сажи. – А то я никогда не прощу вас за то, что вы со мной сделали.

Олив стукнула один раз в знак согласия, и снова наступила тишина.