Текст книги "Дети Богов и Воинов"

Остров Феннит, 992 год

Фоула

почти взлетела по лестнице, ведущей в комнату Томаса. Подбежав к его столу, я смела на пол гору свитков.

– Да как ты посмел!

Лицо Томаса оставалось бесстрастным.

– Я был верен принципам Нового соглашения.

– Ты верен только своим прихотям!

Проснувшийся Шенна захлопал крыльями и уставился на меня, как на паука: со смесью отвращения и голода. К его лапе был привязан толстый свиток. Ворон наверняка должен лететь с посланием к одному из Потомков, наблюдавших за смертными из монастыря, но слишком уж он любил послушать, как мы спорим.

– Прихотям? – невозмутимо повторил Томас. – Даже и не вспомню, когда потакал им в последний раз.

– Не лги. Ты всегда ненавидел Роунат.

Он мягко постучал пальцами по краю стола и опустил ладонь на столешницу.

– Не понимаю, чем ты так расстроена. Тебя поддержали четыре хранителя, и я охотно согласился с решением большинства. В отличие от твоей сестры, которая столь нагло попрала принятые нами законы.

– Хоть у кого-то в Совете есть головы на плечах.

Я выпалила эти слова прежде, чем успела хорошенько их обдумать. Мои слезы давно уже высохли: осталась лишь чистая ярость. И чем жарче я горела, тем холоднее становился Томас. Так происходило всегда, и этот случай не стал исключением.

Он вздохнул, наклонился и подобрал свитки с пола.

– Жизни твоей сестры ничего и никогда не угрожало. Мы вынесли приговор еще до суда и вместе условились, как будем голосовать.

– Но зачем?

– Какой урок усвоили остальные Потомки после суда над Роунат? – Томас отвлекся от книги, и его темно-зеленые глаза посмотрели прямо на меня. – Того, кто нарушит законы, ждет смерть.

– Или изгнание.

Он наградил меня многозначительным взглядом.

– Одна лишь Роунат достаточно глупа, чтобы нарушить закон не из-за жажды власти. Но если другие Потомки задумывались о том, чтобы оказывать влияние на смертных в корыстных целях, теперь они узнали наверняка: пощады не будет.

– Значит, вы просто использовали мою сестру?

Томас покачал головой:

– Я так не считаю. Я сделал для нее все, что мог, но другие хранители не соглашались ни на какой приговор, кроме изгнания. Только ради тебя я молил их смягчить наказание. Впрочем, ты редко понимала, чем мне приходится жертвовать по твоей вине.

Я не сводила с него глаз. В этот раз я не позволила воспоминаниям об Ифе и нашем совместном прошлом затуманить рассудок. Во время суда у меня кровь застыла в жилах, когда Аффрика пошевелила пальцами и едва не подняла руку. Она лишь в самую последнюю секунду решила, как голосовать.

– Ты лжешь.

Томас вздрогнул и стиснул челюсть. Раньше я никогда его в этом не обвиняла. Я всякий раз отбрасывала сомнения, уступала, безропотно соглашалась с ним… и просила прощения.

– Если ты так правда считаешь – что же, пожалуйста. – Его голос вновь стал бесстрастным. – Надеюсь, когда ярость утихнет, ты поймешь, что я тебе не враг. – Он указал на кресло, стоявшее рядом со столом. – Присядешь? Нам нужно обсудить еще кое-что.

– Не сейчас. – Я резко развернулась и направилась к лестнице.

– Речь не о личных вопросах, а о делах Совета. Боюсь, я настаиваю. – Он вновь ткнул пальцем в кресло.

– Нет.

– Хорошо, – произнес он, когда я уже собралась спускаться. – Ступай, если не желаешь обсудить, как поступить с ребенком Роунат.

Я замерла на месте, и он взглянул на меня с кривой ухмылкой.

– На стуле будет удобнее. – Он вновь указал на пустое сиденье, но я не сдвинулась с места. – Что же, тогда я начну. – Томас взял со стола один из свитков. – У меня есть для тебя поручение. Справившись с ним, ты одновременно поможешь Совету и исполнишь пожелание сестры.

Мое сердце забилось быстрее. В глазах Томаса мне почудилось знакомое выражение, которое словно говорило: «Ты слишком мнительна. Видишь, я ни при чем. Я пытаюсь помочь».

Прежде чем я успела ответить, комнату заволокло туманом. Опустив руки, я приготовилась к появлению Гобнет. Такие могущественные ведьмы, как она, умели возникать, исчезать и переноситься на небольшие расстояния, но их всегда сопровождали следы чар. Когда Гобнет творила волшебство, вокруг появлялась туманная дымка.

– Как ты, Фоула? – тихо спросила она.

Как только Гобнет поняла, что я не собираюсь нарушать затянувшееся молчание, она прищурилась, переводя взгляд с Томаса на меня.

– Разве Томас не объяснил тебе наш замысел? – настойчиво спросила она. – Я бы никогда не подняла руку, если бы на кону действительно стояла жизнь Роунат.

Гобнат с неловкостью обошла стул и попыталась погладить мою руку. Я ее оттолкнула.

– Не трогай меня.

– Она нам не верит, Гобнет.

Томас смотрел на меня, как на провинившуюся девчонку, которая опрокинула тарелку на пол и не желала за собой убирать. Веселье вперемешку с раздражением.

Гобнат опешила:

– Фоула, да как ты можешь такое думать? Я же с вами так давно дружу! Я…

– Сейчас нет смысла ее переубеждать, – перебил Томас. – Давайте сосредоточимся на деле, а потом разойдемся по постелям, хорошо? День и без того выдался утомительным.

Щеки Гобнат покрылись легким румянцем, но она взяла себя в руки и уселась в кресло. То кресло, где обычно сидела я.

– Меня беспокоит король Манстера, Бриан Бору, – начал Томас.

Гобнат кивнула, пытаясь скрыть интерес за напускным хладнокровием:

– Между Брианом и верховным королем Шехналлом назревает конфликт. Боюсь, кровопролитной войны не избежать.

– И?

– Последствия будут катастрофическими. Оба короля готовят огромные армии, собирая не только ирландцев, но и наемников. Если война действительно начнется, мы должны знать, куда посылать целителей для помощи невинным. – Томас постучал по губам указательным пальцем. – Тем не менее ни один из наших наблюдателей в монастырях не сумел выяснить, что затевает король Бриан.

Гобнат, пристально наблюдавшая за Томасом во время его речи, повернулась ко мне.

– Мы надеемся, что тебе с этим повезет больше.

Я переводила взгляд с одного на другую и ждала, когда они засмеются. Они же шутят, верно? Незадолго до рождения Ифы я два года провела в Келлском женском монастыре. Жить с монахинями было несложно, и мне нравилось работать в поле, но меня утомляли одиночество и постоянные молитвы. Вытягивать сведения из заезжих королев и принцесс у меня тоже получалось из рук вон плохо, и Томас прекрасно об этом знал.

– Нет, я вам точно не подхожу. К тому же я сомневаюсь, что настоятельницы принимают в монастыри послушниц с детьми.

Томас искоса взглянул на меня.

– О нет, ты отправишься не в монастырь.

– Бриан Бору молится со священниками и монахами, – подхватила Гобнат, – но он им не доверяет. Точно так же ведут себя его дети.

– Значит, надеяться не на что.

– Мы так не думаем. Мы считаем, что Бриан доверяет своему внутреннему кругу. – Томас поправил пряди, соскользнувшие ему на шею. – Он весьма необычный правитель. Начнем с того, что этот выскочка вообще не должен был стать королем Манстера – он из другого клана. Многие из его ближайших друзей – простолюдины.

Гобнет кивнула и добавила что-то еще про скромные корни короля Бриана, но я пропустила ее слова мимо ушей. Мне стоило огромных усилий не вскочить и не стукнуть заговорщиков лбами. Было противно даже смотреть на них, не то что слушать, как они плетут свои козни – словно позабыв, что только что изгнали с острова мою сестру. Впрочем, мне не оставили выбора. Роунат хочет, чтобы я воспитала ее ребенка, и я обязана помочь. Это означало, что Томасу нельзя дать ни единого повода отдать моего племянника кому-то еще. Единственный выход – принять его условия.

А еще – на время стать женщиной, которой я была раньше. Фоулой, которая души не чаяла в Томасе и отчаянно жаждала его одобрения. Дурой, которая всегда позволяла ему настоять на своем, сколько бы боли это ни причиняло нам с Ифой.

– Ты нас слушаешь, Фоула? – нахмурился Томас.

– Слушаю.

Заметив, что я отвлеклась, Гобнет напомнила, о чем шла речь.

– Мы хотим, чтобы ты отправилась в Манстер, назвалась лекарем и добралась до королевского дуна – Киллало. Там ты должна исцелить одного из приближенных Бриана и тем самым завоевать его доверие.

– С помощью дара? – Я вскинула бровь. – Разве это не повод для изгнания… или казни?

– Фоула, ты способна вылечить смертного и без помощи дара, – заверила Гобнет. – Ты лучше всех нас разбираешься в травах и растениях. Тебе не нужно использовать дар, чтобы король тебя заметил.

Томас медленно и глубоко вздохнул:

– Если ты произведешь на него впечатление, он может сделать тебя одной из своих приближенных. В противном случае ему все равно понадобятся лекари для армии. Даже если ты просто разведаешь, когда и куда он отправит войско, эти сведения нам пригодятся. К тому же в Манстере ты наверняка найдешь подходящую смертную семью, которой можно будет отдать на воспитание сына Роунат.

– Позволь уточнить: ты хочешь, чтобы я убедила короля поведать мне – женщине – военные тайны? – Я взглянула Томасу в глаза. – С чего бы ему вообще мне что-либо доверять? Вы оба знаете, что соблазнительница из меня никудышная.

– Я бы никогда не попросил тебя никого соблазнять. – Томас потер переносицу. – Более того, я долго думал, как обеспечить твою безопасность.

Гобнет поднялась и протянула мне руку.

– Фоула, подойди.

Я не шевельнулась. Гобнет понуро опустила взгляд.

– Что же, тогда подойду я.

Она медленно зашагала ко мне, вытянув пальцы, пока не коснулась моей щеки. Внезапно я почувствовала, как меня переполняет жар, и скрючилась от невыносимой боли во всем теле. Вокруг нас кружился туман. Я испустила жуткий крик, и Гобнет ослабила колдовскую хватку.

Я провела рукой по саднящей коже.

– Что ты со мной сделала?

– Посмотри в воду.

Я подбежала к столу Томаса и склонилась над стоящей на нем чашей. Левую половину моего лица изуродовали жуткие шрамы, словно оставшиеся после серьезного ожога. Волосы с левой стороны поредели и поседели, а на скальпе появилось несколько проплешин. Одна рука выглядела иссохшей, ее тоже от запястья до плеча усеяли шрамы.

– Что ты наделала?

– Это всего лишь чары, – объяснила Гобнет. – Если ты завоюешь доверие короля Бриана Бору, он будет уважать тебя как лекаря, но не станет добиваться твоей любви.

Томас кивнул:

– За пределами монастыря тебя не спасут священные клятвы и обет безбрачия. Твоим щитом станет новое обличье, но оставайся настороже. Если ты покинешь Ирландию, чары рассеются, поэтому тебе нельзя уплывать даже на прибрежные острова Манстера. Если тебя все же заставят, обязательно закрывай лицо, пока не вернешься на сушу.

Я дотронулась до кожи. Она казалась уродливой даже на ощупь: грубая, заскорузлая.

– Почему именно я?

– Потомки постарше до сих пор питают к смертным теплые чувства, – ответил Томас. – Нам нужен тот, кто не станет отвлекаться от поручения. Твоя задача – собирать сведения, только и всего. Если ты переступишь черту… что же, теперь ты знаешь, сколь суровые последствия это повлечет.

– Когда мне отправляться в путь?

– Пусть Роунат родит ребенка и вскормит его в Уладе, в ро твоего отца. Конфликт между Шехналлом и Брианом еще не скоро перерастет в вооруженное столкновение.

Я и осмыслить толком не могла, чего он от меня требовал. Жить среди смертных – более того, среди смертных мужчин? Таких, как Колум, который в один день пел красивые песни, а на другой лежал на земле бездыханный, пронзенный копьем. Раны усеивали его грудь, а одежда, руки и пальцы были перепачканы в крови. Кто и зачем убил Колума? Я спросила об этом отца, но все, что он ответил: «Смертные мужи убивают друг друга и без всякой причины».

– Сними с меня чары. – Я обхватила себя руками: взглянув на свое отражение, я почувствовала, как к горлу резко подступила тошнота.

Гобнет погладила мое лицо, и кожа приняла знакомый вид. Томас по-прежнему не сводил с меня испытующий взгляд.

– Ну что? Ты нам поможешь?

– Конечно.

Я развернулась и начала спускаться по лестнице. Мысли в голове сбились в ком. Я чувствовала на себе взгляд Томаса: он хотел, чтобы и я обернулась посмотреть на него.

– Однажды ты поймешь, чего я пытаюсь добиться, – тихо произнес он. – Ифа всегда меня понимала, даже когда приходилось непросто. – Томас опустился на колени рядом с лестницей. – Фоула, я желаю тебе лишь спокойствия и счастья. Я хочу, чтобы ты перестала грустить.

Мне так и хотелось заорать: «Прекрати произносить имя нашей дочери! Перестань прикрываться ее памятью, чтобы заставлять меня выполнять твои омерзительные поручения!» Но я знала, что подобные слова ничем не помогут.

– Да, я понимаю. Прости, что накричала на тебя.

Мне казалось, что эти слова прозвучали настолько неубедительно, что Томас обязательно распознает ложь, но этого не произошло. Напротив, он тепло улыбнулся мне. Мы вернулись на знакомую дорожку, по обе стороны которой скрывалось немало грехов.

– Я понимаю, что тебе трудно. Роунат – твоя сестра, но ведь она всегда тянула тебя за собой в пропасть. Думаю, когда ты вернешься из Манстера, тебе станет только легче без нее. – Он коснулся моей руки. – Мне нелегко даются эти слова. Иногда правда горчит, не так ли?

– Пожалуй, ты прав, – кивнула я.

Перед тем как я начала спускаться, Томас еще раз улыбнулся на прощанье. Сколько раз я мечтала увидеть эту улыбку, когда мы только познакомились? Тысячу? Десять тысяч? Когда-то для меня не было ничего важнее его теплых слов, а его упреки клинками вонзались в мое сердце. Возможно, теперь его переполнила такая тоска, что стало неуязвимым. Сказанное Томасом больше не ранило, как прежде, а его похвала не приносила радости. От былой любви не осталось и следа, и эта правда действительно горчила на вкус.

Нортумбрия, 996 год

Гормлат

Двери тронного зала отворились, и Эдвард прошмыгнул внутрь. Пока он бежал к лорду Вальтеофу, капли пота стекали по его носу и падали на каменную плитку Бамбургского замка.

– Милорд, – пропыхтел он. – К нашим берегам пристали десять кораблей викингов.

Лорд Вальтеоф, эрл Нортумбрии, отвлекся от беседы с племянником и воззрился на капитана своей стражи. Затем он моргнул, шумно выдохнул и быстро подошел к своему креслу. Тэны и придворные дамы ахнули, зашептались и потихоньку подкрались к элдормену, как предприимчивые паучки, собирающиеся опутать жертву.

Мы с Гитой остались сидеть у очага, словно новости не имели к нам никакого отношения. Я продолжала чинить подол старого платья, а моя приемная дочь старательно вышивала узор на платке для жены эрла Вальтеофа. Однако мои губы так и норовили расплыться в ухмылке. С тех пор как Сигурд пообещал, что Олаф явится на выручку Гите, минуло четыре года. Я начала волноваться, что мы так его и не дождемся.

– Ты говорил с ними? – спросил у Эдварда лорд Вальтеоф.

Я украдкой взглянула на элдормена, который изо всех сил цеплялся за поручни кресла. По крайней мере, это помогало ему унять дрожь в руках. Когда недостает отваги, нужно хотя бы притворяться смелым, и это один из немногих навыков, которым искусно владел лорд Вальтеоф.

– Да. Они желают поговорить с леди Гитой, – ответил Эдвард.

Нахмурившись, Гита положила вышивку на колени.

– Со мной? Зачем?

Эдвард откашлялся:

– Мне сообщили, что к нам пожаловал ярл Вендланда. Он утверждает, что прибыл поучаствовать в особом собрании, которое называет тингом.

Лорд Вальтеоф огляделся по сторонам, словно не поверив ушам.

– Неужто этот викинг перепутал Нортумбрию с Норвегией? – Несколько придворных дам захихикали в носовые платки, а двое тэнов выдавили нервные смешки. Племянник элдормена Этельвольд, перестающий виться вокруг дяди, лишь чтобы поприставать к Гите, прыснул, словно осел во время случки.

Вальтеофу успех собственной шуточки пришелся настолько по душе, что он ударил себя кулаком по бедру.

– Так что же, Эдвард: ярл Вендланда в своем уме, или он перебрал морской воды? Что еще за тинг?

Я встала и вышла в центр зала.

– Тинг – это «собрание» на языке датчан, милорд, но его уж точно никто не мог созвать здесь, в Нортумбрии. Должно быть, ярл ошибся. – Я улыбнулась собравшимся придворным, стараясь не слишком наслаждаться их мрачными физиономиями. – Гита, ты же помнишь Олафа? Когда наш корабль сбился с курса по пути из Дублина, он гостил у ярла Сигурда.

Гита неуверенно кивнула.

– Ах да, я и позабыла. – Некоторое время она задумчиво разглядывала свое платье. – Олаф прибыл с миром, Эдвард?

Эдвард, к тому моменту сумевший отдышаться, пожал плечами:

– Якобы да. Но он викинг, а им доверять нельзя.

– Тогда я пойду и поговорю с ним, – сказала я, повернувшись к элдормену Нортумбрии. – Я знакома с Олафом и сумею распознать его намерения.

Лорд Вальтеоф нахмурился.

– Это слишком опасно, Гормлат. Я не могу этого позволить. – Он постучал указательным пальцем по подбородку, изучая придворных. Тэны молчали, и элдормену это не понравилось. Все шло к тому, что думать и говорить придется ему самому.

– Чепуха, – сказала я, воспользовавшись его замешательством. – Я хорошо знаю Олафа, и вам наверняка будет приятно узнать, что он ревностный христианин. Он уже обратил в истинную веру многие тысячи соплеменников. Воззвание Христа к миру наверняка смягчило его сердце.

Лорд Вальтеоф пробурчал что-то крайне неразборчивое: он по-прежнему не желал, чтобы я шла на встречу с Олафом, но уже не так рьяно. Меня это не удивляло. С одной стороны, я женщина и не являюсь его подданной. С другой – он едва ли мог отказать в гостеприимстве ярлу-христианину. Несколько мгновений я наблюдала за внутренней борьбой, что отражалась на лице Вальтеофа. Новая религия действительно являла весьма занятный парадокс – сочетание набожности и догматизма. Насколько я успела заметить, чем набожнее казался человек и чем увереннее он рассуждал о воле Божией, тем больше ему сходило с рук.

– Эдвард, возьми двадцать лучших воинов и следуй за мной на пляж, – попросила я. – Уверена, что сегодня им не придется ни с кем сражаться, зато наш элдормен почувствует себя спокойнее. – Я взглянула на Вальтеофа. – Вот видите, все в порядке. Эдвард присмотрит за мной.

Эдвард положил руку на эфес меча.

– Непременно, милорд. Я тотчас отведу ее под защиту крепости при первом же признаке опасности.

Вальтеоф неуверенно улыбнулся:

– Вижу, что тебя не так-то просто отгово…

– Олаф Трюггвасон прибыл сюда ради кровной мести! – Утред Смелый перебил отца и встал поближе к его креслу. Для уроженца Нортумбрии он был весьма высок, а гулкий голос из его широкой груди разносился по всему залу. – Мой прадед сражался с его родичами, когда в наши земли вторгся Эйрик Кровавая Секира. Вдруг Олаф явился отомстить? Будто мы не знаем викингов.

Тэны умолкли, а их мрачные лица сразу посерели. Будь проклят этот Утред. Он подозревал всех викингов, точно овца – волков, и был далеко не так глуп, как его отец.

– Ты ошибаешься, Утред, – сказала я уверенно, стараясь при этом не звучать слишком заносчиво. – Да, дед Олафа был сводным братом Эйрика, но они никогда не сражались на одной стороне. Насколько я помню, его дед и вовсе погиб от рук Кровавой Секиры. Вероятнее всего, Олаф прибыл в Нортумбрию не ради отмщения, а чтобы протянуть руку дружбы.

Утред облизнул губы. Он был далеко не так сведущ в норвежских войнах, как я: оставалось надеяться, что у него не найдется поводов усомниться в моей правоте. Наконец он кивнул и в поисках обмана уставился в мои глаза пытливым холодным взглядом. Я выглядела самим воплощением кротости, но это едва ли имело значение. Утред видел ложь везде, куда бы он ни кинул свой взор.

– Отец, тебе нужно немедленно созвать остальных тэнов и их войска.

Эрл нерешительно молчал. О Боги, ну и тупица.

– Добрый совет, Утред. – Я улыбнулась элдормену и его сыну. – Стоит быть готовым ко всему. Лучше послать гонцов и отозвать их позже, чем оказаться в осаде вместе с ними.

Вальтеоф кивнул:

– Да… Пожалуй, я согласен. Посылай гонцов, Утред.

Я выразила одобрение низким реверансом.

– А что милорд думает о моем предложении поговорить с Олафом? Разве не по-христиански попробовать найти мирное решение?

Вальтеоф выпрямил спину:

– Что же, хуже точно не будет. Да, лучше последовать учению Христа и предложить Олафу дружбу. Раз ты с ним знакома, я готов тебя отпустить, но как только почуешь неладное, сразу же возвращайся в крепость. – Он указал на Гиту. – Для меня нет ничего важнее счастья любимой мачехи, а если с тобой что-нибудь случится, она потеряет себя от горя.

Утред фыркнул, а его двоюродный брат Этельвольд зловеще ухмыльнулся – вот уж кого точно обрадовала бы моя смерть. За эти четыре года я не раз помешала ему загнать Гиту в угол и силой заставить ее выйти за него замуж. В этом было даже что-то забавное. Всякий раз, когда он пытался поговорить с Гитой, а рядом оказывалась я и презрительным тоном строгой матушки пресекала в зародыше любую беседу, его хилая челюсть тряслась от затаенной злобы.

Я еще раз поклонилась лорду Вальтеофу и покинула крепость прежде, чем он успел передумать.

Когда я уходила, Гита неотрывно смотрела мне вслед, приоткрыв рот. Я почти ожидала увидеть в глазах приемной дочери слезы, но, к ее чести, она сумела их сдержать. Мы давно уже не говорили об Олафе. Когда я его упоминала, Гита меняла тему или отказывалась его обсуждать. Я не знала, дело в ее страхе обзавестись новым мужем или в том, что она слишком привыкла к Англии, но давить на нее не видела смысла. Олаф и его воины плавали между английским и французским побережьями, и он мог погибнуть в любой момент. Но он выжил, а раз явился сюда, то собирался вернуться в Норвегию с новой невестой. Пришла пора Гите забыть о нерешительности. Время выбирать сторону – и я, разумеется, намеревалась проследить, чтобы она сделала правильный выбор. От этого зависела жизнь моего сына.

Небо затянули непроглядные серые облака, нависшие над блекло-синим морем. Полотно зеленого камыша перед дюнами качалось и прижималось к земле с каждым порывом ветра, словно указывая путь к кораблю Олафа. Два десятка всадников молча сопровождали мою лошадь, шагающую по прибрежной тропе. Я буквально чуяла их страх и тоску по теплым домашним очагам и мягким телам жен. Если им улыбнулась удача, то Олаф прибыл по приказу Ситрика, и никакого кровопролития не случится. Иначе немногим из них удастся вернуться домой.

Я еще быстрее погнала лошадь к кораблям, стоящим на якорях у побережья Бамбурга. Распознать Олафа оказалось несложно даже издалека. Загадочные татуировки теперь покрывали не только его руки, но и шею, и плечи. Светлые волосы он заплел в косы и скрепил золотыми бусинами. Самой же поразительной переменой со времен нашей последней встречи было то, что Олаф уже не выглядел истерзанным безутешной скорбью вдовцом. Он стоял на палубе, расправив плечи и выпятив грудь.

Как только Олаф заметил приближение нашего отряда, он спустился на пляж в сопровождении пяти воинов. Многообещающе. Они замерли там, где покрытые водорослями камни и галька уступали место сухому песку.

Добравшись до зеленого камыша возле дюн, я остановилась и слезла с лошади.

– Жди меня здесь, Эдвард. Если я уберу волосы с плеч, знай: я в беде. А до той поры держись в стороне.

Эдвард прочистил горло:

– Леди Гормлат, лорд Вальтеоф приказал мне оставаться рядом с вами.

– Ты и так останешься рядом. Пообещай, что не дашь мою дочь в обиду, если викинги меня убьют.

Он как-то странно на меня взглянул.

– Поклянись на кресте.

Эдвард дотронулся до серебряной цепочки на груди.

– Клянусь, миледи.

Оставив его размышлять о священной клятве и ее последствиях, я неторопливо пошла к пляжу. Изящно вышагивать по ненадежному песку было непросто, но, кажется, мне это удалось. Олаф вышел навстречу: его тяжелую походку сырой прибрежный песок ничуть не затруднял.

– Олаф Трюггвасон. – Я протянула руку для поцелуя.

– Гормлат, – улыбнулся он. – Я прибыл на тинг по совету Сигурда Толстого, но местные и понятия не имеют, о чем я.

Я покачала головой с легкой усмешкой:

– Здесь не собирают тингов, Олаф. Нортумбрия – христианская страна, где не в почете языческие традиции.

– Тогда зачем же я приплыл? – спросил Олаф после небольшой паузы.

– Затем, что нужен мне именно здесь.

Его голубые глаза какое-то время изучали мои. Затем Олаф все так же молча взглянул на Эдварда, его воинов и раскинувшиеся позади холмы.

– Вальтеоф послал лишь два десятка воинов. Это не уловка. Никакой армии в кустах ты не найдешь.

– Тогда прошу: объясни, чего тебе нужно?

– У меня к тебе предложение. Если согласишься, то все замечательно.

Олаф скрипнул зубами:

– А если не соглашусь?

– Давай пока не будем об этом. Мое предложение – тема куда более интересная.

Олаф фыркнул и сложил руки на груди. Какой немногословный. Как знать, он еще может мне понравиться.

– Ты уже знаешь, что моей приемной дочери Гите нужен супруг. После смерти ее первого мужа, эрла Нортумбрии, она вправе претендовать на небольшое состояние, но пасынок Гиты, лорд Вальтеоф, не позволяет ей забрать вдовью долю. Они желают выдать ее за собственного родича, а он… едва ли завидный жених.

– Это она гостила с тобой на Оркни? – Олаф пожал плечами. – Большие груди, унылая рожа.

– Кажется, во время нашей последней встречи ты и сам едва ли радовался жизни.

– У меня тогда только что умерла жена.

– А у нее – муж.

Олаф фыркнул:

– Моя жена была известной красавицей, женщиной изящной и остроумной. А муж Гиты – дряблым мешком с дерьмом.

– Пожалуй, что так. – Я гордо выпрямилась. – Честно признаюсь, что ничего не могу поделать с ее унылой рожей. Возможно, удача улыбнется тебе. Ну а если нет, неужели тебя не утешат ее большие груди?

– Большие груди есть и у шлюх.

– И много детей тебе нарожают шлюхи? – ухмыльнулась я. – Напомни-ка… сколько сыновей у вас с покойной женушкой?

Олаф молча стиснул зубы, а щеки его покрылись румянцем.

– Значит, ты предлагаешь мне молодую женщину с внушительным приданым, большими грудями и унылой рожей, которая способна родить законных наследников. Какая щедрость. Полагаю, ты захочешь что-нибудь взамен?

Однако, забавный малый. По низкому бесцветному голосу Олафа было непросто судить, заинтересовало ли его мое предложение. Я подошла ближе, чтобы нас не услышали его воины.

– Помоги моему сыну Ситрику Шелкобородому стать королем Дублина.

Олаф цокнул языком:

– Я не могу просить о таком своих воинов. Их родичи торгуют с Иваром.

– Тебе не придется сражаться с Иваром. Этим займется мой сын. Торговые соглашения Дублина с семьями твоих воинов останутся в силе. Более того, в знак дружбы Ситрик снизит им налоги.

– Если ты не хочешь, чтобы мы сражались, чего же тебе от меня нужно? – прищурился Олаф.

– Отправляйся в Дублин с новой невестой и пробудь там два года, до зимы.

Олаф покосился на воина, стоящего по правую руку от него, а затем взглянул на Бамбургскую крепость.

– Зачем?

– Когда Ситрик победит Ивара, верховный король Шехналл попытается заставить его продолжать платить эрек, назначенный после смерти Глуниарна. Ситрик откажется повиноваться. Не пройдет и месяца, как Шехналл явится в город во главе войска, чтобы настоять на своем. Но увидев в Дублине тебя и твоих воинов, верховный король не осмелится напасть.

Олаф погладил бороду мозолистой рукой:

– Сигурд обо всем этом знает?

– Нет. Если он приведет войско в Дублин, чтобы помочь Ситрику, то сам захочет завладеть городом.

– А я – нет? – Олаф расплылся в хитрой ухмылке.

– Нет.

– Очень уж ты в этом уверена.

– Уверена.

Он рассмеялся, обнажая прямые зубы: в стройном ряду не хватало лишь одного. Тем лучше для Гиты. Я шагнула еще ближе. Олаф пах морем: солью, потом и грязью.

– Ты желаешь Нортумбрию, а не Дублин, – прошептала я ему на ухо. – Вот почему ты послушался совета Сигурда и приплыл сюда. В Гите тебя привлекает не ее золото, не грустное лицо и даже не большие груди. Она многое знает о стране, которую в свое время не сумел покорить твой дед, потому что оказался слишком слаб.

Смех Олафа стих, а пальцы вцепились в рукоять секиры. Едва заметно приподняв руку, я дотронулась до кончиков волос, доходящих мне до пояса. Я чувствовала на себе пристальный взгляд Эдварда. Хватило бы одного взмаха, чтобы его лучший стрелок поразил сердце Олафа.

– Как ты смеешь оскорблять моего деда, – прошипел Олаф.

– Я просто говорю правду. Достало бы у него сил завоевать Нортумбрию, сейчас здесь правил бы не Вальтеоф. – Я выдержала его взгляд и только потом выразительно осмотрела рельефные мускулы его рук. – А вот ты отнюдь не слаб. Ты сумеешь покорить эту страну. Гита расскажет тебе, где расположены крепости, сколько воинов их защищает, каких тэнов стоит опасаться. Кто из них предан Вальтеофу, а кто – нет.

– Может, мне лучше жениться на тебе?

Настала моя очередь расхохотаться.

– Я тебе не подхожу. Такому мужчине, как ты, нужны сыновья, а я уже слишком стара, чтобы понести. Гита моложе меня, а еще она – законная дочь Амлафа Рыжего. Куда более завидная невеста, не находишь?

– И сколько же тебе лет? – прищурился Олаф. – Тридцать пять? Тридцать шесть? Ты молодо выглядишь. Уверен, ты способна понести еще не единожды.

Мое сердце забилось чаще, словно я вновь услышала прощальные слова матери. Она хотела, чтобы к этому дню я уже оказалась в Аквитании или Бургундии – там, где меня никто не знал. Люди не могли не замечать, что у меня нет ни морщин, ни седины. Как же скоро они начнут задавать вопросы?

Усилием воли отогнав прочь ее наставления, я опустила голову и притворилась, что комплимент Олафа вогнал меня в краску.

– Ничто так не старит женщину, как тяжелая работа и роды. К счастью, мне почти удалось избежать и того и другого.

Олаф кивнул: значит, моя хорошо отрепетированная фраза по-прежнему работала. Я глубоко вздохнула и попыталась собраться с мыслями.

– Так что ты скажешь? Союз между нашими семьями будет выгоден нам обоим, а когда ты вторгнешься в Нортумбрию, Ситрик сможет прийти тебе на помощь. Но учти: второго такого предложения не последует. Если ты откажешься от Гиты, ей придется выйти за одного из нортумбрийцев или потерять вдовью долю.

Олаф с непроницаемым видом оглянулся на свои корабли. Как же он меня раздражал. Никакой реакции на то, что ему говорят. Что же на самом деле побудило Олафа приплыть в Нортумбрию? Жажда богатства и власти? Или слепое повиновение совету Сигурда?

– Ну? – вздохнула я. – Не весь же день нам тут стоять.

– Я согласен, – кивнул Олаф и дотронулся до серебряного крестика, висящего на шее. – Клянусь, что женюсь на Гите и помогу твоему сыну стать королем Дублина.

Наконец-то. Я ждала несколько лет и наконец-то получила желаемое. Все это время я предвкушала счастье и облегчение, но вместо этого в животе еще туже затянулся узелок тревоги. Что меня так испугало? Его ледяной взгляд или кривая усмешка? Я не знала наверняка, но чувствовала нутром. Предательство. Я подставила Олафу щеку, чтобы он скрепил соглашение поцелуем. Наклонившись, он скользнул по моей коже сухими губами, и я крепко обхватила его за шею левой рукой.