Текст книги "Дети Богов и Воинов"

– Если ты предашь Ситрика и отнимешь у него Дублин, я тебя убью.

Олаф отстранился:

– Клянусь крестом Господним. Я всегда держу слово, женщина.

– Вот и хорошо. Следуй за мной в крепость. Объясни Вальтеофу, что ты напутал про тинг, и развлеки его историями из странствий. Когда на пир пожалует Гита, притворись, что ослеплен страстью.

– Ослеплен страстью? – Лицо Олафа оставалось непроницаемым.

– Да. Веди себя как по уши влюбленный глупец, не способный отвести от нее взгляда, полного обожания. А если все это тебе не знакомо, вообрази на ее месте свою знаменитую мертвую женушку.

Олаф нахмурился, но я уже развернулась и не обращала на него внимания. Теперь я знала, что он за человек.

Викинги последовали за мной в Бамбургскую крепость, где я познакомила Олафа и Вальтеофа, а затем оставила их наедине и направилась в покои Гиты. Взглянув на меня, приемная дочь положила на стол золотую фибулу, которую старательно начищала.

– Как ты себя чувствуешь, Гита? – спросила я, присаживаясь на ее кровать. – Ты ведь знаешь, что Олаф приплыл сюда сделать тебя своей?

Она погладила серебряный крестик на шее, прерывисто и часто дыша.

– Ведь ты бы хотела такого в мужья? Он и был очень красив, а за эти три года похорошел еще больше.

Гита нервно пожала плечами:

– Даже и не знаю, готова ли я…

Боги меня подери. Она же может все испортить. Четыре года утомительных проповедей от дряхлых морщинистых святош превратили Гиту в богобоязненную клушу. Будь я такой же унылой, как она, я бы зарыдала от счастья, предложи мне кто выйти за такого мужчину, как Олаф.

– Священники говорят, что Олаф уже обратил всех своих воинов в христианство, а вернувшись в Норвегию, он навсегда принесет туда слово Господне. Разве ты не станешь гордиться таким мужем?

Это заставило ее навострить ушки.

– Я так благодарна…

– Ах да. Конечно. Понимаю. – Я встала с кровати и со вздохом подошла к Гите. – Ты воспылала страстью к Этельвольду. Все это время я думала, что ты его ненавидишь, а на самом деле ты тайно влюблена.

– Не дразни меня, Гормлат, – взмолилась она. – Ты же знаешь, что я терпеть его не могу.

– Ну что же, раз ты не хочешь, чтобы лорд Вальтеоф насильно выдал тебя за племянника, соглашайся на Олафа. Он благородный христианин. Нортумбрийцы не имеют права отказать тебе во вдовьей доле, если он возьмет тебя в жены.

– Но мне ведь придется покинуть эти края.

Усевшись рядом с Гитой, я погладила ее руку.

– Нортумбрия – чудесная страна, но место женщины – рядом с мужем. Молись, чтобы этот прожил дольше предыдущего. Тогда у тебя появятся и дети, о которых ты так мечтаешь.

Наконец Гита кивнула:

– Если ты считаешь, что так лучше, Гормлат, я последую твоему совету.

Я прильнула к приемной дочери и заключила ее в теплые объятия.

– Послушай меня, Гита. Слишком многим из нас приходится выходить за тех, кого выбирают наши отцы. Твой первый муж был уродливой дряблой скотиной. Олаф молод, хорош собой и полон честолюбия, и из всех женщин он выбрал в невесты именно тебя. У него уже есть золото – твое ему ни к чему. Ты ему нравишься: он сам мне сказал. А это значит, что ты уже будешь куда счастливее многих замужних женщин.

Ее улыбка становилась все смелее, а на щеках вовсю расцветал румянец.

– Ну а теперь готовься к пиршеству, – сказала я, поправляя ее волосы. – Сделай так, чтобы Олаф не сумел отвести от тебя глаз.

Когда я вышла из ее покоев, Гита вовсю разглаживала новую шелковую мантию, по-прежнему улыбаясь. Ей понадобится не меньше двух часов, чтобы завить волосы и приготовиться к выходу в свет, и, вместо того чтобы просидеть все это время в своей спальне, я отправилась к домам, расположенным неподалеку от городских стен.

Фальк сидел на скамье у своего дома, а его дети играли среди разложенных во дворе деревянных досок.

– Еще один новый корабль? – улыбнулась я. – Скоро у лорда Вальтеофа появится могучий флот.

– Он хорошо платит, – ухмыльнулся Фальк в ответ. – Как ты и обещала.

– Может, даже слишком хорошо?

Фальк закинул ногу на ногу.

– Я слыхал, что утром сюда явился Олаф Трюггвасон. Значит, скоро мы поплывем домой?

Я кивнула:

– До свадьбы я останусь с Гитой, чтобы наш визит в Ирландию не вызвал подозрений. А ты возвращайся сегодня же. Найди Ситрика и его воинов. Привези их в Дублин.

– Он по-прежнему в Уладе? – спросил Фальк.

– Да.

– Тогда я выйду в море, как только стемнеет.

– Есть ли вести от твоих родичей из Дублина?

– Да. У них за душой и так ни монетки, а в следующем месяце верховный король потребует выплатить следующую часть эрека. Город уже на грани бунта: может, помощь Олафа тебе и не понадобится. Я почти уверен, что завидев Ситрика, Ивар припустит назад в Уотерфорд, сверкая пятками.

– Без Олафа нам не обойтись, но меня волнует не Ивар, а Шехналл. Поняв, что Ситрик не собирается выплачивать эрек, он наверняка придет в ярость. Если Дублин не будут защищать воины Олафа, он нападет на город в тот же миг.

– А Олаф знает, что ты его используешь? – спросил Фальк, выдергивая топор из поленницы.

– Знает. – Я сложила руки на груди. – Лгать ему нет никакого смысла. Вдовья доля Гиты – более чем достойная плата за зимовку в Дублине. Он принял мои условия.

– Уверена?

Я вздохнула. Лицо Фалька искажал скепсис, и на сей раз мне хватило мудрости признать, что у него есть причины для сомнений. Впрочем, отказаться от этой затеи означало лишить Ситрика заслуженной короны. Если Олаф однажды и надумает нас предать, мы обязательно дадим ему отпор.

– Не волнуйся. Олаф честолюбив, но ему нужна Нортумбрия, а не Дублин.

Фальк погладил подбородок. На мгновение его плечи поникли.

– Тогда я начну собираться.

– Арни, Фрейя! – Я позвала детей, широко улыбаясь. – Хотите сегодня пойти в крепость на пир?

Дети радостно подбежали и схватили меня за руки.

– Что ты задумала? – нахмурился Фальк.

– Собирай воинов, Фальк. Детям не место среди солдат. Я присмотрю за ними и привезу в Дублин сразу после свадьбы. Обещаю, со мной им ничто не угрожает.

Фальк с улыбкой посмотрел на детей, хихикающих в предвкушении сочного мяса, приготовленного поварами эрла. Улыбка пропала, когда он обратил взгляд на меня.

– Ты до сих пор мне не доверяешь?

– Простая предосторожность, Фальк. Скоро ты снова увидишь их, если выполнишь обещание.

Я развернулась и зашагала обратно в крепость, а дети путались под ногами, весело болтая о всяких бессмыслицах. Меня не беспокоил этот назойливый шум – напротив, он оказался мне по душе. Совсем скоро я вновь увижу Ситрика и смогу осуществить все, что задумала.

Улад, 996 год

Фоула

В расположенном на севере Уладе всегда холоднее, чем в южных провинциях: бури здесь свирепствуют сильнее, а ветер задувает куда безжалостнее. Мне всегда нравилось возвращаться на север, потому что мы с Роунат выросли именно здесь. Те дни были куда счастливее, сказала бы сестра, но на самом деле они просто были более беззаботными. Мне нравилось жить в этом просторном и уединенном озерном краю. Благодаря слишком сырой для пастбищ и слишком неплодородной для пашен почве смертные редко селились здесь. Отец позволял нам с Роунат делать что вздумается, и мы вовсю наслаждались свободой.

Присев на корточки возле озера, я погрузила левую кисть под воду до тонких голубых венок на запястье. Озеро оказалось холодным и негостеприимным, и вскоре я отдернула руку, пустив по поверхности рябь. Кареглазая рыжеволосая женщина, глядевшая на меня снизу, бесследно исчезла.

Прошлая ночь выдалась сырой, над водой повис легкий туман. При виде тонких белесых завитков в воздухе хотелось улыбаться. В их движении крылось нечто чарующее: словно танец нимфы, за которой струится бесконечный подол.

Но в тот день мне было не до улыбок.

Я заслышала глухой стук копыт по волглой почве. Томас и Гобнет уже приближались, а вместе с ними – и пробуждение от сладкого сна, который длился последние четыре года.

Я закрыла глаза.

– Здравствуй, Фоула.

Поворачиваясь на звук голоса, я распахнула веки. Томас прошел сквозь дымку тумана и неспешно повел лошадь ко мне. За ним следовали Гобнет и две ее ведьмы.

– Доброе утро, Томас.

Спрыгнув на землю, Томас церемонно поклонился.

– Мы дали Роунат четыре года на воспитание ребенка, но сейчас настало время исполнить приговор Совета. Он должен попрощаться с ней – и ты тоже.

Я едва заметно кивнула. Казалось, что любые мои слова прозвучат как одобрение этой несправедливости. Молчание стало моим маленьким бунтом. Следовало внимательно следить за языком, чтобы не дать Томасу ни единого повода отобрать у меня ребенка Роунат. А это означало, что моим союзником и единственным оружием оставалось безмолвие.

Тем временем Гобнет успела слезть с лошади и подойти ближе. В каждом ее движении, за каждым выражением лица мне чудилась вина. Остановившись рядом с Томасом, она неловко улыбнулась:

– Подойди, Фоула. Ты знаешь, что я должна сделать.

Я шагнула к ней и схватила протянутую руку Гобнет. Как и в прошлый раз, тело пронзила невыносимая боль. Левая сторона лица стала красной и уродливой, а левая рука иссохла и до самого плеча покрылась жуткими шрамами.

– Все это время смертные не сидели сложа руки, – сказал Томас, когда моя боль утихла. – Нам нужно, чтобы ты как можно скорее добралась до Манстера и узнала, что замышляет король Бриан.

– Мы отправимся туда, как только Роунат отдаст мне ребенка.

Гобнет искоса глянула на Томаса, но тут же перевела взгляд на меня.

– Тебе нужно провести в Манстере по меньшей мере год, прежде чем направиться к королевскому дуну. Бриан насторожится, услышав, что ты появилась в его землях из ниоткуда и никто ничего не знает о тебе. Добравшись до Киллало, ты обязана во что бы то ни стало втереться к нему в доверие. Хранители позволяют тебе однажды – всего один раз – использовать дар, чтобы исцелить Бриана или его сородича и тем самым завоевать доверие короля.

Совет все же позволил мне применить дар, а не обходиться травами и настойками? Как неожиданно. В последнее время наши целители использовали волшебство исключительно для помощи детям и женщинам, пострадавшим в битвах. Должно быть, раз Совет пошел на такой шаг, Бриан Бору и впрямь представлял серьезную угрозу миру на острове. Я постаралась не выдать своих мыслей, сохраняя бесстрастное выражение лица.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Значит, договорились, – улыбнулся Томас и, взяв меня за руку, увел в сторону от ведьм.

Как бы мне ни хотелось отдернуть руку, я позволила меня держать. Чтобы не начинать разговор первой, я внимательно смотрела под ноги и старалась не намочить кожаную обувь. Подошвы утопали в липкой жиже, окаймляющей озеро, и всякий раз, когда я замедляла шаг, через швы просачивалась вода. Холодные лодыжки и пальцы вдруг напомнили мне, как однажды мы гуляли здесь с малышкой Ифой. Когда она забегала вперед, в грязи оставались крошечные следы. Тогда я старалась не наступать на них.

Внезапно Томас остановился, и образ моей смеющейся дочери растворился в тумане.

– Гобнет и ее ведьмы накладывают заклинание на остров посреди озера, – произнес он. – Чары обманут любого смертного. Единственное исключение – сын Роунат, и только до восхода. – Он ненадолго умолк. – Она будет здесь в безопасности. Обещаю.

В молодости меня привлекала уверенность, сквозящая в его голосе. Даже сейчас я ощутила смутное эхо того влечения. Внутри меня простиралась бесконечная пустота, и я жаждала заполнить ее хоть чьей-то непоколебимой верой.

– Увы, не могу пообещать то же самое тебе. Я беспокоюсь, как бы с тобой чего не случилось.

– Со мной? – Я остановилась. – Почему?

Томас задумчиво взглянул на меня:

– Когда вы жили в Уиклоу, ты росла по соседству с семьей смертных, верно?

Я кивнула.

– И, помнится, ты говорила, что в той семье были лишь женщины и дети.

Я снова кивнула. Рассказывать ему о Колуме было бессмысленно: когда мы познакомились, тому едва исполнилось четырнадцать. Он еще не был мужчиной – по крайней мере, на тот момент.

Свободной рукой Томас взял несколько прядей иссохших и редких седых волос, свисающих с левой стороны моей головы, и погладил их пальцами.

– Бойся любого мужчины, которого встретишь на своем пути. Ты уже знаешь, на что они способны.

– Я и так их боюсь. Они глубоко мне противны.

– Тогда почему ты никогда не говорила о смертном, которого исцелила после сражения при А Клиа[5]5
  В 919 г. в сражении при А Клиа (в английских хрониках известном как «сражение при Айлендбридже») войско дублинских викингов под командованием короля Ситрика Слепого разгромило войско верховного короля Ирландии Ниалла Глундуба и его союзников (прим. пер.).


[Закрыть]?

– Что?

Теплая улыбка Томаса дрогнула, а его пальцы едва заметно сжались вокруг моих.

– Аффрика рассказала мне про битву, состоявшуюся незадолго до того, как мы перестали участвовать в войнах смертных. Она видела, как ты помогала умирающим воинам, которых бросили их военачальники. – Отпустив волосы и позволив им упасть мне на ключицу, он пристально смотрел в мои глаза. – Почему ты так поступила?

– Н-не знаю, – пробормотала я.

На трех воинов, которых я нашла в овраге после битвы, невозможно было взглянуть без слез: они рыдали, плевались кровью и прижимали к себе выпавшие внутренности, точно новорожденных младенцев. Самый молодой истошно звал маму. Я приглушила их боль и помогла отойти с миром – всем, кроме этого юноши. Я знала, что мне разрешено помогать лишь детям и женщинам, но не могла позволить ему умереть. Его веки уже сомкнулись, а сердце билось из последних сил. Прижав руку к ране, я исцелила воина настолько, чтобы он смог добраться до дома, как только очнется от лихорадки. Я так устала тогда, что и не обратила внимания на Аффрику.

Томас навис надо мной, и я поняла, что он жаждет иного ответа. Поэтому я сказала именно то, что он хотел услышать.

– Просто оттачивала владение даром. К тому же они были так тяжело ранены, что не смогли бы мне навредить.

Хватка его пальцев ослабла.

– Главное, не забывай, что все смертные мужчины вероломны. Они одержимы алчностью, местью и насилием. Бриан Бору и его старший сын наводят ужас на остальных смертных.

– Почему? Что же они натворили, чтобы снискать такую дурную славу?

– Ты действительно хочешь знать?

Выпрямившись в полный рост, я твердо посмотрела Томасу в глаза.

– Когда Бриана предали викинг из Лимерика по имени Имар и предыдущий король Манстера Муад, они с сыном отправились на их поиски. Имар и его дети запросили убежища в монастыре на острове Скэттери, но Бриан явился туда и не внял мольбам монахов. Он убил Имара и его детей прямо в церкви. Затем созвал войско, отыскал Муада и за один день убил короля и двенадцать сотен его воинов. – Томас ссутулился и какое-то время смотрел на озеро. – Мы знаем, что смертные – дикари, но нарушать неприкосновенность убежища? Уносить столько жизней? Такого на моей памяти не совершал никто. Нельзя допустить, чтобы такой человек завладел севером. Это принесет ирландскому народу невыносимые страдания.

До сей поры я и не задумывалась о порученном задании. В моих мыслях хватало места лишь для тоски из-за скорого расставания с Роунат. Внезапно я осознала, что мне предстоит сделать. Отправиться в Манстер с маленьким племянником и завоевать доверие этого короля? Уму непостижимо. Как мне расположить к себе такого человека? Как не дрожать, разговаривая с ним?

Увидев мелькнувший на лице страх, Томас нежно провел большим пальцем по моей щеке.

– Как только ты окажешься среди близкого окружения короля, никакого волшебства. Как бы ты их не жалела.

– Разумеется. По-твоему, я полная дура?

– Смертные способны обмануть даже самого умного Потомка. Ты разве забыла, скольких наших предков они втянули в свои войны? – Томас нерешительно переступил с ноги на ногу. – Совет дозволяет использовать дар лишь однажды и лишь ради доверия короля Бриана.

– Да, я помню.

– Знаю. Просто… С твоим добрым сердцем, Фоула, сложно отказать смертным в помощи. Я знаю, как трудно не сблизиться с ними, притворяясь другом, но ты обязана помнить: законы нельзя нарушать. Я ведь не зря доверяю это поручение именно тебе, правда?

Взглянув в глаза Томаса, я снова кивнула. В окружающем нас белом тумане его темно-зеленые радужки сияли, словно драгоценные камни. Красивый мужчина, к тому же уверенный в собственной правоте. Сегодня он даже казался не таким изможденным, как обычно. Я вдруг увидела в нем юношу, которого некогда полюбила, задержала взгляд на его лице на мгновение дольше, чем следовало. Томас это заметил.

– В последний раз мы сказали друг другу много лишнего, – мягко проговорил он. – Не забывай, что я по-прежнему очень тебя ценю.

– Спасибо за добрые слова, Томас. – Я перевела взгляд на дальний берег озера. – Я… тоже тебя ценю.

Он широко улыбнулся:

– Я так рад это слышать. Я хочу, чтобы мы…

– Поговорим после задания, Томас. – Я изо всех сил постаралась наполнить голос эмоциями. – Сейчас мои мысли заняты только им.

Я ожидала, что на его лице мелькнет такая знакомая тень разочарования, но этого не случилось. Напротив, он тепло улыбнулся погладил мою руку. Удостоверившись, что сумела его задобрить, я не произнесла больше ни слова, и мы вместе направились обратно к Гобнет. Я больше не вглядывалась в следы на мокрой земле.

– Тебе здесь нравилось? – спросил он немного погодя.

– Мне было приятно жить с Роунат и ее сыном. Она назвала его Брокканом.

– Но ты ведь не постоянно оставалась с ними, правда? – Томас хитро покосился на меня. – Мои вестники говорят, что ты редко бываешь дома.

Под «вестниками» он имел в виду Шенну. Огромный черный ворон умел избегать любопытных глаз, но провести меня ему было не по силам. Я всегда чувствовала кожей, как меня буравят его маленькие желтые глазки.

– Ты уверена, что хочешь этого? Я и сам могу подобрать мальчику подходящую семью. – Томас понизил голос. – И нам не обязательно говорить об этом твоей сестре.

Я покачала головой:

– Я готова исполнить твое поручение и проследить за королем Брианом. Если разразится большая война, наш долг – применить дарованные нам умения, чтобы помочь пострадавшим женщинам и детям.

– Замечательно. Я так рад, что мы снова действуем заодно.

– И я, – согласилась я. – Смотри, вот и Гобнет.

Я уже могла разглядеть старую подругу сквозь густой туман. Впрочем, белое дымчатое марево, окружавшее ее во время заклинания, было еще плотнее. Две молодые ученицы помогали наложить чары, и я терпеливо ждала, пока они закончат колдовать. Томас шагнул ближе, чтобы подхватить Гобнет, если она вдруг упадет. Сотворение заклинаний утомляет ведьм точно так же, как исцеление – меня, а наложение столь сложных чар грозит полностью лишить Гобнет сил, даже невзирая на помощь.

Как я и предполагала, Гобнет рухнула в протянутые руки Томаса, как только закончила произносить заклинание, и он понес ее к лошадям. Юные ведьмы поковыляли за ними, устало опираясь друг на друга.

Я осталась на месте, гадая, что они скажут мне на прощанье.

Забравшись на лошадь, Томас заговорил привычным нейтральным тоном:

– Сегодня ты отвезешь Роунат и ее сына на кранног[6]6
  Кранног (ирл. crannóg) – искусственный или естественный обитаемый остров или жилище на деревянных опорах посреди водоема (прим. пер.).


[Закрыть]. Лодка уже ждет на берегу. Твоя сестра больше не покинет остров, иначе на закате того же дня ее сердце остановится навсегда.

По телу пробежала холодная дрожь, и мне стоило огромных усилий не отреагировать на его слова.

– Прощай, Фоула, – произнесла Гобнет, на которой лица не было от усталости. – Скорее бы снова встретить тебя в крепости. Как только выполнишь задание, мы сможем снова болтать и танцевать, как в старые добрые времена.

– Обязательно, Гобнет, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно искреннее.

Я не промолчала и не рявкнула на нее, и ведьма улыбнулась, чуть выпрямившись в седле.

– Не забывай, что мои чары рассеются, если ты покинешь Ирландию, – напомнила она. – Не позволяй смертным увидеть твою истинную внешность.

Томас сжал коленями бока своей гигантской лошади, и она тронулась. Я подняла руку в знак прощания и смотрела им вслед, пока их не поглотил туман.

Я открыла дверь, зашла в отцовский ро, и у меня перехватило дыхание. Роунат сидела на кровати и щекотала четырехлетнего Броккана, который хохотал и катался по полу у ее ног.

– Нам пора, – молвила я.

Сестра кивнула, быстро поднялась и одной рукой подняла сумку, а другой обхватила сына. Тот помахал мне.

– Тетя Фоула! – позвал он, все еще задыхаясь от смеха, и протянул ко мне руки. Роунат опустила сына на пол, чтобы он мог подбежать и обнять меня.

– А что с тобой случилось? – Улыбка Броккана пропала, когда он дотронулся пальчиками до покрасневшей изуродованной кожи на моем лице.

– Пожар, Броккан, – выдавила Роунат.

Мальчик нахмурился:

– Тебе больно, тетя Фоула?

Я покачала головой:

– Ну что, малыш, готов к приключениям?

Он кивнул, но его лицо оставалось невеселым.

– А где ты была? Я соскучился.

– Бродила то тут, то там. Танцевала с ветром и пировала с волками. – Взяв его за руку, я провела носом от запястья до локтя. – А ведь волкам очень понравится такая аппетитная ручка!

Броккан завизжал и спрятался за ноги матери, заливисто хохоча.

– Я тоже по тебе скучала, – сказала Роунат, глядя на меня. – Тебя не было почти два месяца.

– Чем меньше времени оставалось, тем…

Роунат в три шага пересекла комнату и заключила меня в объятия, обрывая меня на полуслове:

– Я знаю.

Я хотела объяснить. Рассказать, что просто не могла совладать со скорбью и тревогой. Но как можно говорить о таком, когда наказание понесет она, а не я? Я позволила сестре держать меня так долго, как она хотела, чтобы спрятать лицо. Еще недавно от таких объятий из моих глаз потекли бы слезы, но теперь они пересохли. Так всегда случается, когда внутри воцаряется пустота.

Отстранившись, Роунат погладила мою здоровую руку.

– Пойдем, – быстро предложила я, не давая ей сказать ни слова. – К полуночи нужно добраться до острова.

Садясь в лодку, Роунат задержала дыхание:

– Меня не страшит одиночество, Фоула.

Я взяла весла, а Броккан забрался на колено матери: этот проворный олененок как-то умудрился даже не намочить башмаки. Роунат закутала его в свой плащ.

– Ну что, сынок? Поплыли на остров?

– Я не вижу. – Он старательно вглядывался в стену тумана, сотворенную ведьмами вокруг краннога. – А где остров?

– Туман слишком плотный, – объяснила я. – Увидишь, когда подплывем ближе.

Броккан прижался к матери, и я оттолкнула лодку от берега. В густой дымке я ничего не различала дальше собственного носа, но не сомневалась, что легко доберусь до островка в самом сердце озера. В детстве мы с Роунат плавали туда каждый летний день. Я найду его даже с закрытыми глазами.

– Томас сказал, что кранног очень уютный. – Кажется, я произнесла это, только чтобы развеять тишину. Уютный или нет, это все еще был кранног: сырое жилище на острове, со всех сторон окруженное водой и грязью.

– Лишь бы в доме было сухо и горел огонь, – улыбнулась сестра.

Я налегла на весла.

– А еще безопасно – смертные его даже не увидят.

Роунат фыркнула:

– И что же, по-твоему, подумают местные жители? Что остров проглотило неведомое чудовище?

– Вряд ли они будут думать о нем слишком долго, ведь там не выращивали урожай и не пасли скот.

Томас часто говорил, что воспоминания смертных гниют быстрее забытой еды, но меня все равно терзали сомнения. Вдруг кто-то попытается добраться до исчезнувшего острова вплавь? Или выйдет в озеро на лодке? Сумеет ли он найти Роунат и навредить ей?

Сестра прижала ладонь к моей щеке:

– Хватит волноваться. Я могущественная ведьма. Никто меня не обидит.

– Неужели у меня на лице всегда написано, о чем я думаю?

– Всегда. – Она подмигнула. – Но читать его умею только я.

Остаток пути я гребла молча. Ветер пускал по воде рябь, и лодка покачивалась на невысоких волнах. Через десять минут я по привычке уперлась веслом в воду, чтобы замедлить ход, и суденышко скользнуло на песчаный берег. Я с облегчением обнаружила, что сам остров не был погружен в этот вездесущий туман, а трава оставалась все такой же зеленой и пышной, как раньше. Чтобы здесь выжить, Роунат придется заняться земледелием, но местная почва была достаточно плодородной. В озере водилось немало рыбы. К тому же здесь обнаружился загон с тремя козами, неподалеку кудахтали четыре курицы.

Роунат направилась к хижине, скрытой в небольшой рощице, и я последовала за ней, прихватив сумки. На первый взгляд низкие земляные стены дома казались прочными, а на крыше лежал плотный слой соломы.

– Я буду счастлива, – сказала сестра. – Здесь есть все, что мне нужно.

Впрочем, на хижину Роунат смотрела недолго. Вскоре она перевела взгляд на боярышник, растущий в самом центре острова.

– Ты ведь сможешь поговорить с ветром, правда?

– Если ветер ко мне обратится, я отвечу, – кивнула она.

Разговоры о голосах ветра заставили меня вспомнить о той ночи, когда сестра попросила меня о помощи. Я отвернулась, не желая задумываться о событии, с которого все началось. Перешагнув через порог хижины, я обнаружила, что внутри она темная, скудно обставленная и потому безрадостная. Как бы я ни старалась, у меня не получалось вообразить, что Роунат будет жить здесь совсем одна.

А вот Броккану было безразлично, что остров крошечный и влажный. Он принялся беззаботно и весело скакать по грязи.

– Мам! – крикнул он. – А мы теперь тут живем?

– Да, но только сегодня, – улыбнулась Роунат.

Я взглянула на сестру. Раньше я никогда не слышала, чтобы она лгала сыну.

В центральном очаге краннога потрескивал огонь, и густой дым валил наружу через соломенную крышу. Роунат готовила суп: он пах диким чесноком и рыбой, которую мы поймали в озере. Несмотря на все мои сомнения, выглядел он весьма аппетитно. Сестра разлила еду по трем плошкам, и мы сели к столу.

За ужином стояла тишина: не слышалось даже привычной болтовни Броккана. Скорее из-за незнакомой обстановки, нежели преждевременной усталости.

– Кушай, родной, – сказала я, положив на тарелку мальчика яблоко, но он лишь покачал головой и продолжил рассматривать свои руки.

Роунат протянула сыну чашку.

– Водички, Броккан? Ты наверняка хочешь пить.

Мальчик послушно взял чашку, осушил ее и вдруг завалился вперед. Роунат поймала сына и усадила себе на колени.

Я подбежала и прикоснулась к его лбу, но он не горел лихорадочным жаром: напротив, кожа Броккана была прохладной на ощупь.

– Что случилось?

– Я дала ему настойку, которую для меня сварил Томас, – объяснила Роунат.

– Какую настойку?

– Она поможет ему уснуть. А еще – забыть меня.

Я вернулась на стул и опустила ложку в плошку с недоеденным супом. У меня пропал аппетит.

– Он совсем ничего о тебе не вспомнит?

Роунат погладила сына по волосам, запуская пальцы в густые кудри.

– У него останутся воспоминания, но нечеткие и размытые. Когда он проснется наутро, ему покажется, что мы расстались не предыдущим вечером, а год назад. – Подбородок сестры задрожал, и она наклонилась поцеловать Броккана. – Вам пора уходить.

– У нас есть весь вечер. Мы можем остаться еще немного.

– Нет. Вам лучше уйти отсюда до наступления темноты. – Она вновь поцеловала сына и погладила его мягкие щечки. – Теперь его главные воспоминания будут о тебе.

Давно выплаканные слезы вновь потекли по моим щекам.

– Ненавижу хранителей и то, как они с тобой поступили.

– Тсс, не злись, – нежно попросила Роунат, а затем протянула свободную руку, и я ринулась к ней. Прильнув к ее боку, я обняла сестру и племянника.

– Я стараюсь.

– Вот и хорошо. – Сестра положила подбородок на мою макушку. – Тебе ведь не о чем волноваться. Мне здесь будет хорошо, и я не сомневаюсь, что под твоим присмотром Броккан вырастет здоровым и сильным. Я счастлива, что знаю это.

– Может, нам просто остаться с тобой?

Она резко выдохнула.

– Томас никогда этого не позволит. Если пойдешь ему наперекор, он заберет у нас Броккана. Этого нельзя допустить.

– А вдруг? Если я его попрошу? Он же…

– Фоула, – повысила голос сестра. – Ты и сама знаешь, что Томас не разрешит тебе остаться со мной. Не обманывайся. Прошу. – Она взяла меня за руки. – Он ведь все еще у тебя в голове. Да, ты всегда предпочитала видеть в людях хорошее, а не плохое, но сейчас все иначе. Не рассчитывай, что он однажды займет мою сторону. – Она строго взглянула на меня. – Пообещай.

– Обещаю.

Роунат положила Броккана на одеяла и достала небольшую сумку с его одеждой.

– Все, Фоула: хватит переживать из-за меня, начинай думать про себя. Я ведь никогда еще не видела такой уродины.

Я прыснула и утерла слезы со щек.

– Вот спасибо.

– Тебя это правда не смущает? – Взгляд сестры скользнул по изуродованной коже на моем лице.

– Нет. Я даже рада, что больше не буду привлекать внимание мужчин – не хватало еще заинтересовать смертного.

– Возможно, ты передумаешь, когда окажешься в Манстере: подальше от крепости и от Томаса.

– Я же уродина, – фыркнула я. – Смертные не пожелают меня, а я уж точно не захочу никого из них.

– Уверена? – Роунат смешно пошевелила бровями. – А ты там ни по чему не заскучаешь?

Я натужно хихикнула, стараясь показать сестре, что ей удалось меня рассмешить, но попытка не убедила даже меня саму.

– Тебе не о чем волноваться. Даже если станет совсем невмоготу, я не возьму смертного любовника. Не подумай, что хочу тебя обидеть.

– Я и не обижаюсь. Просто дразнюсь. Я хочу, чтобы ты прожила в Манстере как можно дольше и чтобы Броккан оставался с тобой. Влюбляться в смертного точно не стоит.

– Да уж. Томас взбесится.

– Это точно. Он заставит тебя вернуться и отдать Броккана на воспитание, а я хочу, чтобы ты присматривала за ним, пока он не вырастет и не станет мужчиной.

Ее серьезный тихий тон заставил меня умолкнуть. Когда мы обсуждали это раньше, я предполагала, что стану воспитывать Броккана, пока не найду ему приемную семью. Но глубоко внутри всегда понимала: Роунат не захочет, чтобы мы с племянником расставались, пока он не вырастет. А это зависит от того, успешно ли я выполню поручение Томаса. При мысли о встрече с этим злодеем, королем Брианом, мои внутренности сжала в кулак невидимая рука.

– Я ведь солгала, знаешь? – сказала Роунат, отстраняясь.

– Броккану? Да, я слышала.

– Нет, я не об этом. Я солгала тебе.

Я приподняла бровь.

– Вовсе ты и не уродина. Напротив, я думаю, что ты очень красивая.

– Роунат. У меня половина лица похожа на оплавившуюся свечу. Моя внешность невероятно отвратительна.

– А твоя внутренняя красота сияет все так же ярко, и смертные ее обязательно заметят.

– Ничего они не заметят.

Роунат странно на меня посмотрела.

– Фоула, тебе никогда не казалось странным, что величайшим из наших предков был Луг?

– Что?

Томас в подобный момент вполне мог начать разглагольствовать об истории нашего рода, но от Роунат я такого не ожидала.

– Он ведь лишь наполовину Туата Де Дананн. Его мать из фоморов, а воспитывали его смертные. – Роунат подняла три пальца. – Если чистота крови была так важна нашим предкам, почему же всеми дарами завладел не полноценный представитель рода?

Вместо ответа я закатила глаза, но Роунат все так же испытующе глядела на меня, что совсем на нее не походило.