Текст книги "Зимняя бегония. Том 2"

Глава 10

Намерение Шан Сижуя поставить новую пьесу было равнозначно поиску проблем на свою же голову. Его уже обливали кипятком на сцене, поносили в газетах, строили против него тайные заговоры и игнорировали – он вкусил достаточно горестей, но ничто не могло его отпугнуть. Страсть Шан Сижуя к постановке новых пьес была проявлением молодости, и потому никакие угрозы не могли его остановить.

Чэн Фэнтай прекрасно осознавал, что актеры – безумцы, а их поклонники – душевнобольные. Новая постановка, в особенности такая выдающаяся и величественная, в случае провала могла не только повлечь за собой ряд критики (что, впрочем, было мелочью), но и свести с ума страстных театралов – вдруг кто-то из них совершит глупость, которая будет стоить жизни. Не слишком ли это высокая цена? Ход мыслей Чэн Фэнтая, человека несведущего, был именно таков, однако на деле поклонников театра сводили с ума лишь переписанные старые пьесы, успех или провал новых постановок не так волновал их сердца.

Чэн Фэнтай похлопал Шан Сижуя пониже спины, поразмыслил немного и медленно проговорил:

– Когда ты станешь играть новую пьесу, я попрошу мужа старшей сестры, чтобы он одолжил нам солдат, мы выставим их вокруг театра, пусть охраняют тебя. Если кто-то посмеет баламутить публику, мы его отметелим на месте – и прямиком в полицейский участок. Проделать подобное пару раз, и все тут же станут как шелковые.

Шан Сижуй вскинул голову и взглянул на него с некоторым изумлением:

– Как это можно допустить? Привести солдат на сцену! Никогда в театре не бывать таким правилам!

– А правилу обливать кипятком бывать? Если бы они только бранились, мне и вовсе неохота было бы вмешиваться в ваши актерские дела. Ну а что, если заявится какой-нибудь негодяй, которому жизнь не мила, и плеснет в тебя не кипятком, а азотной кислотой? – Чэн Фэнтай ущипнул Шан Сижуя за щеку: – Тогда он уничтожит это прекрасное личико.

Шан Сижуй хлопнул его по руке, но решил оставить этот спор.

В последующие дни Шан Сижуй не только был занят постановкой новой пьесы, но и продолжал выступать в труппе «Шуйюнь», вдобавок обучая Сяо Чжоуцзы исполнять «Чжаоцзюнь покидает пределы родины». Он хотел, чтобы Сяо Чжоуцзы официально дебютировал в интерлюдии его новой пьесы, и это требовало тщательной подготовки, дабы имя юного актера тут же взвилось к небесам. Шан Сижуй никогда не верил в медленный путь к успеху, он считал, что так слава приходит через знакомства и связи. Если же человек и в самом деле одарен, стоит ему только выйти на сцену, как он тут же очарует всех в зале.

С приближением премьеры силы покидали Шан Сижуя, он почти не выходил из дома, а ворота в его двор были широко распахнуты, зазывая актеров репетировать прямо тут – спеть, зачитать свою роль или отработать жестикуляцию. Во дворе Шан Сижуя не было ничего лишнего, в отличие от других домов, – ни навесов, ни рыбных чаш или прочей чепухи, только простор да сливовое дерево, так что оставалось достаточно места для репетиций. К тому же здесь не мешались никакие домочадцы, была лишь одна служанка, которая прекрасно заботилась об актерах: заваривала для них чай с архатом и семенами стеркулии [50]50
  Оба фрукта применяются в китайской медицине; так, архат, или фрукт Будды, снимает жар и нервное напряжение, а сушеные семена стеркулии увлажняют легкие и уменьшают болезненность в горле.


[Закрыть], готовила еду без соли и не подавала холодных закусок из опасений, как бы они не застудили горло. Более подходящего места для сборов, чем дом Шана, не существовало. Актеры репетировали, в то время как соседские детишки взбирались на стены и тайком за ними подглядывали. На тех сценах, которые особо удавались, они забывались и, вытягивая шеи, принимались восторженно голосить.

При поддержке Юань Лань и прочих актеров из труппы «Шуйюнь» Сяо Чжоуцзы ушел от Сыси-эра и на время остановился в доме Шан Сижуя, где обучался театральному искусству. День премьеры новой пьесы приближался. Всех актеров, задействованных в постановке, охватило смятение, у них темнело в глазах. Шан Сижуй был хоть и уникальным воином, но вовсе не талантливым полководцем. Дайте ему роль, и он мог исполнить ее столь проникновенно, что достигал небывалых высот. Но вот если велеть ему спланировать какое-то дело от начала до конца, здесь его ждало поражение – это становилось ясно при первом же взгляде на труппу «Шуйюнь». Если бы не участие Юй Цин и Ду Ци, неизвестно, удалось ли бы вообще поставить эту пьесу. Шан Сижуй только и мог, что размахивать руками, придираясь к мелочам, и навязывать обычным людям недостижимые идеалы; отказов при этом он не терпел, говоря:

– Вы ни во что меня не ставите! Да еще спрашиваете моего мнения, а сами не слушаете. Я ведь все говорю верно…

Тут Юй Цин уж не знала, смеяться ей или же плакать, ей так и хотелось воззвать к его предкам, и она бросала на Чэн Фэнтая жалобные взгляды. Чэн Фэнтай усмехался и приобнимал Шан Сижуя за плечи со словами:

– Шан-лаобань, ну что за самодовольный нрав! Я знаю, ты голоден. Пойдем-ка перекусим на ночь. Отведаем в ресторане «Люго» [51]51
  Ресторан «Люго» (кит. 六国饭店) – ресторан «Шесть государств».


[Закрыть] миндальный тофу по иностранному рецепту!

Так и сяк уговаривая Шан Сижуя, он наконец уводил его прочь, и труппа получала возможность в спокойных условиях прорепетировать хотя бы один отрывок. Чуть позже они втайне заключили соглашение: Юй Цин и Ду Ци будут отвечать за постановку пьесы, а Чэн Фэнтай возьмется утихомиривать Шан Сижуя, поскольку тот в одиночку мог устроить такой беспорядок, какой сравнится со всеми хлопотами, вызванными спектаклем. Достойный владелец труппы «Шуйюнь»!

За три дня до премьеры Чэн Фэнтай и в самом деле отправился к командующему Цао, чтобы одолжить у того солдат. Обычно его товары сопровождали лучшие отряды командующего – все равно что он обратился бы в специальную компанию по перевозке грузов, к тому же оружие у тех солдат было даже лучше, чем у наемников, да в придачу имелся боевой опыт.

В этом году третий день двенадцатого лунного месяца считался особенно удачным и счастливым как для свадеб, так и для жертвоприношений и начала нового дела. Труппа «Шуйюнь», как основной костяк этой постановки, выбрала благоприятный час на рассвете, и Шан Сижуй вместе с Сяо Чжоуцзы и другими питомцами «грушевого сада» торжественно воскурил благовония и попросил благословения у основателя профессии. Церемония проходила во дворе Шан Сижуя, где установили простенький столик и расположили на нем фрукты и приношения. Впрочем, все присутствующие отнеслись к ритуалу с большой набожностью. Даже молодой господин Ду Ци, окутанный клубящимся дымом, проникся торжественной обстановкой и, встав в ряд, с изящным и горделивым видом отвесил основателю профессии целых два поклона.

Юй Цин невольно повернула голову и взглянула на Ду Ци, во взгляде ее изумление смешалось с восхищением. Она и сама вышла из чиновничьей семьи. Ду Ци, этот избалованный отпрыск богатой семьи, частенько проводил время среди цветов, ночевал в ивах и якшался с актерами, в лучшем случае он слонялся без дела, что тоже бывало нередко. Однако этот поклон был равнозначен чуть ли не вступлению в актерскую профессию, и телом, и душой он поддерживал своих друзей. Юй Цин лучше всех знала, какое резкое осуждение это может вызвать, если долетит до ушей старейшин рода Ду. Она тайком кивнула. Затем взглянула на Шан Сижуя, на нем был темный длинный халат, лицо бледное, что белая яшма. Худощавый, он выпрямился в струну и был столь полон очарования, что от одного взгляда на него сердце радовалось. На сей раз не требовалось упрашивать его воскурить благовония, настроение у него было бесстрастное и вместе с тем строгое и почтительное – воплощенный дух одной из трупп «грушевого сада».

Впрочем, когда церемония была окончена, Шан Сижуй отряхнул полы халата, повернулся к актерам и с покрасневшим от стыда лицом улыбнулся им, закивав:

– Увидимся в театре, господа!

Актеры стояли в некотором замешательстве, они-то думали, что перед премьерой полагается еще раз пройтись по самым важным моментам или дать наставления каждому, однако Шан Сижуй, казалось, завершил уже все свои дела и позволил им разойтись. Требовалось понимать, что из-за грандиозности постановки каждый актер ощущал огромное давление и косые взгляды, все они рисковали обрушить на себя всеобщее неодобрение. Речь даже не о провале: если они не смогут продать достаточно билетов, путь для новых постановок окажется закрыт.

Завидев замешательство собравшихся, Юй Цин улыбнулась:

– Почему вам не отправиться со мной в дом собраний «Грушевого сада», там мы еще раз прогоним некоторые отрывки, прорепетируем на сцене? Да это и ближе к театру.

Все, разумеется, с радостью согласились. Ду Ци также последовал за ними. Он совершенно не беспокоился насчет пьесы, поставленной Шан Сижуем, ему не требовалось пристально за всем наблюдать, и потому он просто сказал Шан Сижую:

– Не спи слишком долго после обеда, а то лицо опухнет, вечером не снимай грим второпях.

Ду Ци прекрасно знал все мелочи актерской жизни. Шан Сижуй кивнул в ответ.

Когда всех гостей проводили, маленький дворик в один миг опустел. Шан Сижуй зашел в дом, отыскал пластинку с записью Хоу Юйкуя и включил граммофон погромче, затем передвинул стул во двор и уселся греться на солнышке, слушая оперу и наблюдая, как Сяо Лай убирает подношения и благовония со столика для обряда.

Сяо Чжоуцзы с самого начала просто стоял на месте, не зная, что ему делать. Сегодня должен состояться его первый серьезный выход на сцену – Шан Сижуй выделил ему интерлюдию перед их новой пьесой. Говорят, что зал должен быть забит, а Сяо Чжоуцзы к такому не был привычен, и это для него стало огромным событием. Прошлые его выступления казались ему теперь репетициями или даже детскими забавами. Шан Сижуй не раз говорил ему, что актер, исполняющий амплуа дань, или поразит всех, впервые запев, или же он гроша ломаного не стоит; никогда не бывает такого, чтобы успех пришел к нему позже. Ему казалось, что, если он не справится с этой сценой, Шан Сижуй наверняка отвергнет его. При одной мысли об этом Сяо Чжоуцзы охватывал страх, сердце его колотилось в груди как бешеное, руки и ноги холодели. Шан Сижуй ниспослан ему самой судьбой, он его единственная соломинка. Ему казалось, что после встречи с Шан Сижуем жизнь его обрела ясность и цель, в ней забрезжил свет надежды. Без Шан Сижуя, учитывая его положение, кто знает, в каком году и каком месяце горести его в труппе Сыси-эра подошли бы к концу.

Закончив уборку, Сяо Лай заварила обжигающего зеленого чая билочунь и, прихватив чайник полотенцем, понесла его Шан Сижую. Повернув голову, она заметила, что Сяо Чжоуцзы в растерянности застыл на месте. Он жил в доме Шана с полмесяца, и, хотя тренировался так усердно, что пот с него катился ручьем, обилие еды явно пошло ему на пользу, он вытянулся и теперь болтался в дверях эдаким верзилой, не зная, куда девать руки и ноги.

Сяо Лай с легким смешком подтолкнула его:

– Вечером уже спектакль, ты чего тут замер?

Сяо Чжоуцзы поспешно ответил:

– Ой, пойду поупражняю голос.

Не успел он пройти и пары шагов, как Шан Сижуй остановил его:

– Разве утром ты уже не разогрел голос? К чему снова упражняться?

– Представление скоро начнется, я хотел поупражняться еще.

Шан Сижуй махнул рукой, пригубил чай и, совсем как почтенный старец, кичащийся прожитыми летами, неторопливо проговорил:

– Тебе петь где-то через полдня, ты совсем не бережешь голос? Если сейчас примешься упражняться через силу, к вечеру дыхания у тебя совсем не останется. – Он призадумался. – Лучше разомни руки и ноги, разогрей мышцы. Лежащая рыбка в этой пьесе требует сил!

Сяо Чжоуцзы закивал и тут же отправился разминаться, в сторонке на пустыре сгибать и разгибать руки, сосредоточившись на тренировке. Шан Сижуй время от времени поглядывал на него, изредка поправляя парой фраз, а затем вдруг спросил:

– Как тебе этот отрывок в исполнении Хоу Юйкуя?

Сяо Чжоуцзы как раз уселся на шпагат, притянув руки к стопам и прижавшись грудью к бедру, другую ногу он согнул в колене; воздуха в легких у него почти не осталось, так что говорил он через силу:

– Шан-лаобаню нравится… Само собой, она хороша…

Шан Сижуй покачал головой:

– И все же он исполняет эту партию не так хорошо, как мой отец, – помедлив, он добавил: – Моего отца звали Шан Цзюйчжэнь. Когда он выступал в столице, о твоем учителе Сыси-эре никто еще не знал. Говорят, как-то они даже пели вместе. Твой учитель когда-нибудь упоминал о нем?

Когда Сыси-эр не бил Сяо Чжоуцзы, то бранил, никогда он не вел с ним дружеских бесед. Сяо Чжоуцзы покачал головой, и Шан Сижуй больше не заговаривал с ним.

Когда Шан Сижуй дослушал свою драгоценную пластинку, Сяо Лай уже приготовила еду и накрыла на стол, и как раз в этот миг заскрипели ворота. Это Лао Гэ растворил их перед Чэн Фэнтаем. На том был светло-бежевый костюм, поверх которого он набросил черное драповое пальто, и солнцезащитные очки. Опираясь на трость, он вошел во двор размашистым шагом, величественный и непоколебимый.

Чэн Фэнтай первым же делом приметил накрытый во дворе квадратный столик, куда Сяо Лай одно за другим выставляла разнообразные блюда, и сказал с улыбкой:

– Такая холодная погода. Шан-лаобань решил отобедать снаружи?

Затем он увидел, что Шан Сижуй с улыбкой оглядывает его с головы до ног, и не удержался от вопроса:

– Что такое? Чего смотришь на меня и хихикаешь?

Шан Сижуй поспешно затряс головой:

– Второй господин пришел в этом костюме да еще надел круглые темные очки, вошел опираясь на трость. Я уж было подумал, что к нам явился сам император.

Сяо Лай когда-то давно сопровождала Шан Сижуя в Тяньцзинь [52]52
  С начала 1925 до конца 1931 года Пуи, последний император Китая, как простой гражданин жил в Тяньцзине, городе особого назначения. Многие политические деятели того времени скрывались в нем от преследования.


[Закрыть], где тот выступал по приказанию императора, самого государя она тоже видела и, услышав слова Шан Сижуя, скользнула стремительным взглядом по Чэн Фэнтаю. Если говорить о наряде, он и в самом деле был похож на императорский. Однако лицо и манеры поведения Чэн Фэнтая весьма отличались. Сяо Чжоуцзы лишь слышал от Сыси-эра, как тот хвалился представлением, сыгранным для императора и вдовствующей императрицы; охваченный тщетными мечтаниями, он решил взглянуть на Чэн Фэнтая, не отвлекаясь от тренировок.

Чэн Фэнтай решительно раскинул руки, показывая себя во всей красе:

– Что, похож на Пуи? Да это Пуи на меня похож!

Чэн Фэнтай видел в газетах фотографии Пуи, однако его картина мира никогда не включала в себя концепцию почитания государя, с улыбкой он обратился к Шан Сижую:

– Пуи сплошь кожа да кости, разве сравниться ему с прекрасным вторым господином! Правда ведь?

Шан Сижуй был человеком республики, а у нового начальника – свои люди, о делах прошлой династии он уже позабыл и сейчас видел перед собой лишь этого изящного императора, что было мочи он закивал:

– Второй господин самый красивый из всех!

Чэн Фэнтай взглянул на часы и кивнул подбородком в сторону Шан Сижуя:

– Ешь скорее, нам скоро выезжать. Сегодня у Шан-лаобаня большой день!

Чэн Фэнтай сам сел за руль, Шан Сижуй устроился рядом на переднем сиденье, а Сяо Лай и Сяо Чжоуцзы сели позади. Лао Гэ, человеку незначительному, велели взять рикшу и следовать за ними. Однако дорога оказалась не такой свободной, как ожидал Чэн Фэнтай, где-то за пол-ли [53]53
  Ли (кит. 里) – мера длины, равна 0,5 км.


[Закрыть] от театра по обеим сторонам улицы уже собрались люди, они громко кричали «Браво!», поднимая оглушающий шум. Издалека Чэн Фэнтай заметил, как некоторые особо любящие внимание актеры из труппы «Шуйюнь» медленно проезжали на рикше сквозь толпу, сложив руки в знак приветствия.

«Это что еще за переполох, – подумал Чэн Фэнтай, – представление еще даже не началось, отчего они шумят так, словно мы вернулись из победоносного боя и теперь нас надобно приветствовать, выстроившись вдоль улиц». Это напомнило ему, как командующий Цао хвастался своим приездом в Бэйпин: стоило командующему под руку с супругой сойти с поезда, как студенты, посланные властями, заполонили вокзал и все улицы, устроив им жаркую встречу. Однако тогда все было спланировано, здесь же толпа собралась стихийно, и из этой битвы победителем вышел Шан Сижуй. Чэн Фэнтай обратился к Шан Сижую с улыбкой:

– Что, Шан-лаобань едет на заморском автомобиле, чтобы показаться?

Шан Сижуй, и так человек горячий, в дороге то и дело поглядывал на часы, беспрерывно крича, что они не успеют и вот-вот опоздают, ему было не до поддразниваний Чэн Фэнтая, он без остановки поторапливал его с каменным лицом. На самом деле он и сам не ожидал поддержки подобного размаха. Он столько раз выступал в театре «Цинфэн», где путь за кулисы пролегал через узкий переулок, что почти уже позабыл, какие облавы могут устраивать на него заядлые театралы.

Чэн Фэнтай тоже ощутил некоторую беспомощность, подумав даже, а не стоит ему одолжить свою шляпу Шан Сижую, чтобы прикрыть тому лицо и провести прямиком через оцепление? Сяо Чжоуцзы, который когда-то прислуживал Сыси-эру, пока тот выступал в этом театре, нерешительно проговорил:

– Я знаю один переулок, через него можно пройти, в этом театре имеется задний вход. Но мы потратим чуть больше времени.

О чем еще тут было говорить, они поспешно вышли из машины и стремительно бросились вперед. Пока добежали до артистической уборной, чуть припозднились, все актеры были уже в сборе. В уборной тускло горели лампы, воздух заволокло смрадом и дымом, тут и там были разбросаны гримировальные краски и яркие театральные костюмы, кто-то кинул на спинку стула цветастое ципао и длинные шелковые чулки. В воздухе смешались запах опиума, аромат духов, перегара и еды. Актрисы кокетливо хохотали во весь голос, кто-то из мужчин продекламировал вслух пару строчек чудным голосом, отчего их смех стал еще невыносимее. На удивление, и владелец театра веселился вместе со всеми. С первого взгляда стало ясно, что это уборная труппы «Шуйюнь». Куда бы они ни пошли, везде поднимали страшный шум, актеры из других трупп подобного раньше не видали, они молча собрались в уголке, сосредоточенно нанося грим, по-видимому, пораженные тем, какой предстает труппа «Шуйюнь» за закрытыми дверьми.

Чэн Фэнтай усмехнулся и пробормотал сам себе:

– Совсем как в цирке…

Шан Сижую такое поведение тоже показалось постыдным, как-никак сегодняшний спектакль особенно важен для всех, да и в конце концов здесь были приглашенные актеры. Встав в дверях, он кашлянул пару раз, Сяо Лай стрелой ворвалась в уборную, один за другим собрала в пепельницы окурки, брошенные актерами, выбросила остатки еды и обертки, хоть немного наведя здесь порядок. Юань Лань и другие актеры зашумели при виде Шан Сижуя, с улыбкой его браня:

– Хозяин, вы чего застыли, чего ждете? Вам пора уже гримироваться! Второй господин, вы тоже пришли! Как давно мы вас не видели!

Чэн Фэнтай неловко улыбнулся, ничего не сказав.

У Шицзю был острый взор, и она вытянула из-за спины Шан Сижуя Сяо Чжоуцзы, ноги у того запнулись от неожиданного рывка. Шицзю вытащила его под свет ламп, где он встал с низко опущенной головой. Она сказала со смехом:

– Этот парнишка пожил у нашего хозяина несколько дней, а уже посвежел и даже поднабрал жирка. Интересно будет взглянуть, справится ли он с «Чжаоцзюнь покидает пределы родины»!

Юань Лань подхватила:

– Разве человек, которого наставлял сам хозяин, может оплошать?! Сяо Чжоуцзы – ребенок, поклоняющийся Будде Майтрейе [54]54
  Будда Майтрейя – Будда грядущего мирового порядка, следует за Буддой Шакьямуни.


[Закрыть] и изучающий канонические писания [55]55
  Поклонение Будде и изучение канонических писаний – два аспекта буддийской веры и практики, помогающих практикующим достичь гармонии и совершенства ума и тела.‌


[Закрыть].

На деле же Юань Лань и прочие были очень недовольны тем, что Шан Сижуй так рьяно поддерживал чужака, у них в труппе и своих детей навалом, но что-то не видно было, чтобы Шан Сижуй относился к ним с подобной нежностью. К тому же после того, как Сяо Чжоуцзы прославится своим дебютом, ему все равно придется вернуться к Сыси-эру, так с чего бы шить свадебный наряд для другого, какой в этом смысл?

Сяо Лай, поняв, что они вот-вот собираются наговорить колкостей Сяо Чжоуцзы, поспешила увести его в укромное местечко, попросив Ла Юэхуна помочь тому нанести грим, а сама отправилась прислуживать Шан Сижую. Шан Сижуй притянул к себе Чэн Фэнтая:

– Ты не пойдешь со мной?

Чэн Фэнтай похлопал его по плечу и с легкой улыбкой проговорил:

– Мне нужно идти вперед и удостовериться, что император… – в новой пьесе Шан Сижуй играл императора, – …что император под защитой своих подданных!

Шан Сижуй радостно рассмеялся и вслед за Сяо Лай отправился в отдельную гримерку для актеров главных ролей.

Глава 11

Гримерка для ведущих актеров только так называлась, на деле же под нее приспособили каморку с окном, эдакий «карман» [56]56
  «Карман» – подсобные помещения по бокам сцены.


[Закрыть], отгороженный от главной уборной, и ни в какое сравнение с условиями большого театра «Цинфэн» она не шла. Шан Сижуй и Сяо Лай, болтая и перешучиваясь, с треском распахнули двери и вошли внутрь. Подняв взгляд, к своему изумлению они увидели, что Юань Сяоди, одной рукой держа Юй Цин за подбородок, кистью подводил ей брови, на лице его было ласковое и в то же время жалостливое выражение. Юй Цин же, запрокинув голову с закрытыми глазами, была одета лишь в серебристо-голубоватую рубашку. Внезапное появление Шан Сижуя с Сяо Лай застало их врасплох.

Сяо Лай уже привыкла следить за порядком в огромной труппе «Шуйюнь», да в «грушевом саду» слышала и видела она немало, а потому мигом захлопнула дверь. Засова на ней не было, и ей ничего не оставалось, кроме как привалиться к двери спиной, чтобы никто больше не смог ворваться внутрь. Тем самым обстановка в гримерке стала еще напряженнее, словно этих двоих голышом застали в постели.

Юань Сяоди так и застыл с поднятой в руке кистью, продолжи он подводить Юй Цин брови, это выглядело бы бесстыже; однако опустить руку и бросить кисть – значило признать, что совесть у него нечиста, дать повод для пересудов, и он растерянно выдавил:

– Шан-лаобань, приветствую вас.

Тут неожиданно смутился Шан Сижуй, опустив голову, он принялся разглядывать паркет, словно ему неловко наблюдать такую неоднозначную сцену между мужчиной и женщиной. Юань Сяоди зарделся вслед за ним. Сяо Лай подумала уже, не следует ли ей открыть дверь и отыскать для Юань-лаобаня предлог, чтобы тот скорее удалился.

– Юань-лаобань, – стыдливо начал Шан Сижуй, – вы пришли сегодня, а мне и не сообщили. Я оставил бы для вас хорошее место.

Прежде он, не без помощи Чэн Фэнтая, отобедал с Юань Сяоди за одним столом, правда, назвавшись выдуманным именем – Тянь Саньсинь, а затем на одном из собраний общества «Грушевого сада» Юань Сяоди столкнулся с ним и все же разоблачил его истинную личность. Вот почему при следующих встречах Шан Сижуя грызла совесть, как какого-то мошенника. Отсюда и происходило его смущение. Увидев, как Юань Сяоди подводит Юй Цин брови, он не подумал даже ни о чем романтическом. В его представлении они с Юань Сяоди были людьми разных поколений, да еще и талантливыми, а такие должны держаться друг друга. Юань Сяоди и Юй Цин – одаренные актеры, так что наверняка без умолку болтали об опере.

Договорив, Шан Сижуй взглянул на кисть в руке Юань Сяоди, а затем с завистью посмотрел на Юй Цин. За эти дни, проведенные подле Шан Сижуя, Юй Цин успела хорошо его изучить и почти всегда могла предугадать ход его мыслей. Шан Сижуй и в самом деле был человеком простым, другие видели его насквозь, сердце у него было словно хрустальное, душа открытая и честная. Он всегда говорил и действовал откровенно, сама простота и наивность. Никогда его мысли не шли в дурном направлении, он не надумывал многого. Завидев выражение его лица, Юй Цин тут же догадалась, что у него на уме. Вот почему она решительно улыбнулась великодушной улыбкой, вскинув голову, бросила взгляд на Юань Сяоди и легонько кивнула, давая понять, что он может продолжать гримировать ее, а сама сказала:

– Говорят, у Юань-лаобаня получаются самые красивые брови, сегодня я насилу его поймала и привела сюда. Прошу, Юань-лаобань, из уважения ко мне, нарисуйте брови и Шан-лаобаню, вы согласны? Наш Шан-лаобань сегодня выступает в амплуа шэна [57]57
  Шэн (кит. 生) – амплуа главного мужского героя.


[Закрыть], играет самого императора! – Юй Цин провела несколько дней в труппе «Шуйюнь», и когда произнесла имя Шан-лаобаня, то сделала это в той же манере, что и дети из труппы.

Шан Сижуй был так счастлив, что едва не начал пускать пузыри, тут же принялся повторять: «Хорошо, хорошо!» Он боялся, как бы Юань Сяоди не передумал. Охваченный беспредельным восторгом, он нанес основу грима, надел повязку на голову и вытянул шею в ожидании Юань Сяоди. Ему всегда казалось, что брови, нарисованные Юань Сяоди для цзиньшэнов [58]58
  Цзиньшэн (кит. 巾生) – амплуа в опере куньцюй, романтичный и изящный молодой ученый, не достигший еще зрелого возраста и не занимающий пока что официальной должности. Свое название амплуа получило от традиционной квадратной шапочки цзинь, которую носят такие герои.


[Закрыть], самые изящные. Юань Сяоди, завидев воодушевление Шан Сижуя, мало-помалу начал осознавать, что тот вовсе не притворяется невежественным, чтобы снять с них вину, а и в самом деле невежественен, по-настоящему простодушный человек. Неясно было, откуда взялись слухи о романтических похождениях Шан Сижуя. Невольно улыбнувшись, он все же расслабился и спокойно подвел брови Юй Цин, послав ей подбадривающий взгляд. Затем он снова окунул кисть в краску и с улыбкой обратился к Шан Сижую:

– Шан-лаобань, вы уж заждались. Какие брови вы хотите? Обычно у императоров брови должны быть под стать их величественному и гордому облику.

Шан Сижуй ответил с улыбкой:

– Этому императору подобное ни к чему. Этот император никудышный. Юй Цин играет мою наложницу, а вы нарисовали ей брови Ду Линян, тогда уж мне подведите брови как у Лю Мэнмэя!

Всего одна фраза взволновала сердца Юй Цин и Юань Сяоди, взгляды их пересеклись, а затем они в спешке отвели взор.

Чэн Фэнтай осматривал солдат, которых одолжил у своего зятя. Молодые парни выстроились вдоль стен театра, каждый стоял, выпрямившись по струнке, рукоятки винтовок они уперли в землю, а штыки начистили так, что те блестели, и весь их вид внушал ужас. Зрители в зале, должно быть, догадались, что это солдаты командующего Цао, во всем Бэйпине именно он считался самым упрямым и высокомерным. Куда бы он ни отправлялся, всегда брал с собой комендантское отделение в качестве пышной свиты, да и его солдаты считались самыми бравыми и крепкими, рослыми и крупными. Командующий Цао наверняка придет поддержать своего любимого Шан-лаобаня на его спектакле, это было бы вполне логично. Зрители внизу хоть и думали, что командующий Цао пришел, но никто не смел взглянуть в сторону лож, опасаясь встретиться с ним взглядом и оскорбить неуважением. Представление еще не началось, и внизу слышались шепотки и обсуждения, отчего обстановка в зале напомнила Чэн Фэнтаю атмосферу западного оперного театра, которым он так восхищался.

Чэн Фэнтай подошел к одному из солдат, взял его винтовку и открыл затвор, чтобы проверить, есть ли внутри патроны. Солдаты знали, что это шурин их командующего, и стояли не шелохнувшись, позволяя ему осмотреть оружие. Командир взвода подбежал к Чэн Фэнтаю, отдал ему воинское приветствие и тихо проговорил:

– Второй господин, не беспокойтесь, все как вы и приказывали, патронов в стволах нет. Вздумай кто-то чудить, сразу же получит прикладом по спине, затем выволочим его за дверь и там уже решим, что делать дальше!

Чэн Фэнтай кивнул, вернул винтовку хозяину и похлопал командира по плечу:

– Братья, благодарю за ваш тяжелый труд.

С этими словами он вытащил из позолоченного портсигара две сигареты, одну положил себе в рот, другую протянул командиру. Командир тут же расслабился, совсем как тетива, которую отпустили, обрел непринужденный вид, дал Чэн Фэнтаю прикурить, затем закурил сам и с наслаждением затянулся:

– Я не посмею сказать, что служить второму господину – работа тяжелая. Разве второй господин хоть когда-то обходился с нами несправедливо! Вы не беспокойтесь, братья наши знают меру, неприятностей второму господину доставлять не станут! Достаточно и того, что мы здесь стоим. Кто объестся белены и посмеет напрашиваться на неприятности у самого командующего?

Чэн Фэнтай цокнул языком:

– Ты не понимаешь. И актеры, и зрители – все поголовно сумасшедшие, натворить глупостей им раз плюнуть. Это новая постановка Шан-лаобаня, кто знает, что за безумцы на нее слетятся!

Устремив взгляд на сцену, командир взвода хохотнул:

– Это вы верно говорите! У нас во взводе много кто страстные поклонники Шан-лаобаня! Перед тем как сюда прийти, я особо приказал: только служба, никаких восторженных криков. Кто не сдержится и лишит нас авторитета, тот по возвращении получит десять толстых палок! И то все сюда рвались! И это благодаря второму господину, получить такую завидную должность, где бы иначе мы достали билеты на новую постановку Шан-лаобаня!

Чэн Фэнтай, перебросившись с солдатней парой шуточек и выкурив пару сигарет, вытянул карманные часы и взглянул на время – представление вот-вот начнется. Поднявшись в ложу второго яруса, он огляделся. Вот и чудесно, почти все богачи и власть имущие Бэйпина собрались сегодня здесь, на дамах и барышнях переливались жемчуга и сверкали бриллианты, блеск их слепил глаза издалека. Чэн Фэнтай обвел взглядом зал, кивнул нескольким закадычным друзьям, а затем приметил Шэн Цзыюня, тот давно уже не показывался на людях. Сейчас Шэн Цзыюнь примостился между членами семьи вице-министра Хэ, теша себя надеждой, что тем самым укроется от взора Чэн Фэнтая. Студенческой формы на нем не было. Чэн Фэнтай немало изумился: Новый год на носу, все учебные заведения давно должны были распустить на каникулы, так почему же он все еще в Бэйпине. Интересно, что он наплел семье, раз смеет тянуть с возвращением домой на Новый год! [59]59
  Новый год по лунному календарю (или праздник Весны) в Китае принято встречать в кругу семьи, на этот праздник все возвращаются в родные края.


[Закрыть] Если Шэн Цзые обвинит Чэн Фэнтая в том, что он недостаточно рьяно присматривал за его братом, объясниться будет непросто. Чэн Фэнтай нахмурился и решил, что завтра поймает Шэн Цзыюня и выяснит все, на сегодня же пощадил его. Он перевел взгляд, и лоб его вдруг разгладился, на лице заиграла улыбка, и он поманил к себе кое-кого пальцем. Там, впрочем, сделали вид, что его не заметили. Чэн Фэнтай снова поманил человека, и тот просто-напросто повернул голову, принявшись бесцельно скользить взглядом по залу.

Лао Гэ тоже его заметил, склонился и спросил с улыбкой:

– Второй господин, мне пойти позвать его?

Чэн Фэнтай махнул рукой:

– Не надо. Если ты пойдешь, будет слишком много чести для него. – Он поднялся и крикнул вниз: – Командир Ли! Поднимитесь!

– Есть! – с лязгом ухватив винтовку, командир взвода притворился, что собирается броситься на верхний этаж.

Тот самый человек поспешно ухватил чашку с блюдечком, пригнулся и засеменил в ложу к Чэн Фэнтаю, смертельно боясь пролить чай:

– Как кстати! Зять!

Чэн Фэнтай искоса взглянул на него:

– Как кстати! Шурин!

– Столько дней вас не видел, чем же вы были заняты?

Чэн Фэнтай злорадно усмехнулся:

– А чем я могу быть занят? Занят тем, что поддерживаю актеров! А вы, почтеннейший, чем были заняты? Должно быть, тем, что прячетесь от кредиторов?

Фань Лянь недоуменно спросил:

– О чем это ты? Разве есть у меня долги?

– А если у тебя нет передо мной долгов, что же ты отворачиваешь лицо, едва завидев меня? Я уж подумал было, что твоя текстильная фабрика разорилась и теперь тебе совестно глядеть в глаза акционерам!