Текст книги "Терминатор Гун. Стихия"

Терминатор Гун
Стихия
shybyntay

© shybyntay, 2023

ISBN 978-5-0059-9626-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Терминатор Гун (сборник №6)

В снегах тополиного пуха

 
В снегах тополиного пуха,
В кольчуге разорванной духа
С улыбкой от уха до уха
Щербатым клинком рыть песок
К тому, что к мольбам твоим глухо,
Губам твоим выжженным сухо,
А брюху пустыни глоток,
Но тащит костлявой старухой
С улыбкой от уха до уха
В снега тополиного пуха
Щербатым клинком рыть песок.
 

Женщины из книги

 
Женщины крадут из дома книги
– денег нет на столике ночном.
Из бюстгальтеров оборваны вериги,
Падаю кроватью в ада дно!
 
 
Женщины, верните мои книги!
И вернитесь сами затемно.
Руки просят новые вериги
– падаю кроватью в ада дно!
 

Я контужен

 
Когда же кончится эта война?
Я контужен.
Из оглохших ушей сочится Slipknot.
Там, в окне, кто-то делает ужин?!!
 
 
Рот обожжён в оре гари табачной.
Я контужен.
Из железных окопов заезженных тачек
Я в атаку! – но бьют светофорные ружья.
 
 
Палец стёрт на курке ржавого enter.
Я контужен.
Ржа, безногий из дота подбитой бэхи
Выползаю, войною утюжен.
 
 
Печень разорвана осколком стакана.
Я контужен.
В дыме воронки фейсбучных напалмов
Я и небу не нужен?!!
 
 
Когда же кончится эта война?
Я контужен.
 

год-дог

 
Я верил в Бога,
Гляделся в оба.
Ты недотрога,
Шоссе не жизнь.
 
 
Стой у порога,
Моя зазноба.
Гладь ухо дога,
Май лайф, скажи.
 
 
Я не вернуся,
Бывай, братуся.
Сыграют гусли
Последню жизнь.
 

Забытое вино

 
В том тёмном погребе
В патине, паутине,
Пыли и зелени стекла
Молчит оно, забытое вино,
Что помнит лик из той картины,
Где жизнь бурлила и текла!
 

Ты весенний и весел

 
Когда умираешь вдруг:
Ничего уже нет, и ноты…
И ломается в клавишах звук
Сокращая жизни длинноты.
Ты становишься звездным Ничто,
Своих снов определеньем.
Ты – Любовь! Процентов на сто.
Ты – весенний!
Ты лежишь или ешь апельсин,
Тебе хочется джаза и песен.
Да, ты умер, выстрелив в синь,
Но весенний и весел.
 

Проснись влюблённым!

 
Жизнь коротка. Успей!
Окурком в тьму лети с балкона.
Испей, как солнце гуру сонный,
В себе включивший свет аллей
И вечер ждущий просветлённым.
И поднимись уже над Ней,
Пусть на локтях… Определённо,
Качнёт там шторы суховей,
Ударит дождь! Проснись влюблённым!
Крича в орнаменте корней
О маме, папе и о доме.
 

формула времени

 
Моя вечность – формула времени,
А беспечность – всего один шанс
Вырвать мяса для племени,
Вызвав бога на рамс!
 

Дети ветра

 
Когда небо было синее,
А мы смотрели на него и мечтали,
Когда девушки были красивее,
Ну а дали – ДАЛИ!
 
 
Никуда то время не делось,
Никуда не ушли мы от света:
Потемнело и вновь растемнелось,
Да все те же мы дети ветра!
 

На перекрёстке

 
Как тьма над голосом прохожим,
Она в порхающем снегу
Опять стоит в своём «быть может»
На перекрёстке «Не могу».
 

ты космолет

 
ты космолет
твое тело горит как обшивка
в атмосфере земли
сердце в улет
не так быстро
ты снова пересолил
энергия ноль
разрывает дюзы
сжигая все и все
мозг в перезагрузке
бога поюзай
еще и еще
 

Ты уплыл, Малыш…

 
Ты уплыл, Малыш,
Стоя на утлой досточке
В мировом океане Боли.
 
 
Ты уплыл, Малыш
В свои многоточечки,
Будто вернуться волен.
 
 
Но ты уплыл, Малыш…
И я снова понял:
Любовь есть Боль.
И, конечно, обратное:
Наши игры вовсе не роль.
 

слабость бога

 
Почему со смертью просто,
А с любовью – нет?
Светотенью брезжить на погосте
Горных склонов лет…
 
 
Да потому что смерть сильней!
А любовь – только слабость бога,
Которого нет в этом царстве теней
На пустынной, как небо, дороге
из бесчисленно численных дней…
 
 
Но опрокидывает эта слабость,
Этот котик пушистый и белый
Шизофреническую радость,
Нарисованную синим мелом!
 
 
И так хочется видеть свет,
Ну хотя бы по вторникам,
И так хочется слышать «нет»
Молодым и влюбленным дворником!
 

Вечер с Цукербергом

 
Однажды вечером в четверг
Ко мне зашел друг Цукерберг.
– О чем, – спросил, присев на стул, —
Сегодня думаешь, Расул?
 
 
А я… не думал! Вот конфуз!
Ведь думы блажь, ведь думы груз,
Они ввергают йогов в грусть,
Бросают грудью на гвоздищи
И принуждают к жирной пище…
 
 
– Подумай же, Расул, не трусь.
– Послушай, Марк, но я весь вышел
Из слова в космос. И, дружище,
Там ник вопрос про человечность —
Безмолвие! И Бога млечность…
 
 
И друг ушел. Сел кот на стул.
Мы все безумно помолчали.
Взглянула ночь из черных дул,
Не утоля моя печали.
 
 
И я… подумал: Нет – назад!
Кому-нибудь отдайте безупречность,
За жалкий рупь продайте Арканар,
Танцуя от беспечности во вечность,
Как граф Ту Гис, бредущий на базар,
Я выйду прямо здесь – на встречной!
 

Сила боли

 
У меня есть сила боли – я могу бросить жить.
У меня есть сила боли, чтоб однажды сказать: I did it.
Только воли нет, воли! – запаролен, но боли открыт.
 

аналог

 
я пришёл из аналогии
светлой тени тёмного света
лампорампы диодной дилогии
неконтрастного человека
из проявленной плёнки
ночью всплыл в комнате красной
и закручен в пелёнки
рвано плакал о разном
 
 
я пришёл из аналогии
цифр нищих в кредит королями
в дабл три писсуар урологии
единицами и нолями
и принёс серебра негативы
скрытый снимок дождя и ночи
где мы все чёрно-бело живы
ад оплачен – рай обесточен
 

В мелодии гобоя

 
Я верно снова сплю
И сновидением ловлю
Видение другое,
Что было утром королю
В мелодии гобоя,
Оплакавшим любви закат,
Червонным золотом эфира,
Окрасившим дым облака
Из сонного сапфира,
Которым проступает лик,
Играя в бога, или блик
Печали сквозь вуали газ
Грозы грядущей блеском глаз.
 

Кувшин

 
Так ткётся жизни полотно:
Течёт тягучее вино,
Ребёнок за окном смеётся
Где полдень птиц ему проснётся,
И всё задышит стариной,
И сон – кувшином разобьётся!
 

Пятёрка вечности

 
Остался миг перед исчезнуть…
Четыре взмаха крашенных ресниц,
На три уже стоим над бездной,
И бог пред нами упадает ниц!
На два – кричит от боли птица,
Лист клёна падает на два,
Танцует, светится, кружится,
Касаясь ветра слов едва.
А что один?
Суметь присниться!
Чуть в танце к небу голова,
А на губе осколок пиццы,
Как эти вечные слова…
 

Лихо

 
Когда я ушёл, было тихо.
Никто не заметил ночи:
Кто-то пускал шутихи,
Кто-то подушку ворочал…
 
 
А проснулось оно, это Лихо,
Облаков искривляя почерк,
И последний ворвался вихрь
В ваши окна скопцов-одиночек!
 
 
Ну а дождь просто плакал и плакал,
Палантином покрыв моё тело —
Мой скафандр на планете Аллаха,
Где «Я был!» и любил так несмело.
 

Вий

 
Звёзды падают спелым яблоком гулко
В амфору тела, полную боли!
Я разрежен как воздух cartoon-переулка
И от крена пространств озаборен…
 
 
А вы тут в коробке с коробкой в руке
Будто бы едете и говорите
По крутящейся белкой железной реке
На разбитом орбитой астрала корыте…
 
 
Я не понял ни слова!
Ничто о Любви?
О Прозренье?
О Боге?
Где плачущий Вий?
Своей смерти алчущий Вий
С бородой синей в пластике стога?
 
 
О, верните же пленку назад,
Ведь вначале были не цифры!
А всего только ночь,
И вдруг – гроза!
Эти звёзды
И яблоки висли…
 

Битва на Курукшетра

 
Я люблю эту зелень глаз,
Этот поворот ветра,
Эту россыпь хрустальных страз,
Эту битву на Курукшетра.
 
 
Я люблю это слово «это»,
Выходить из него люблю,
Вылетать из кареты вето…
Вето, знаете, не люблю.
 
 
Но люблю эту зелень глаз,
Этот поворот ветра,
Этот пазл, совпавший на раз,
Твоих глаз у виска пистолета.
 

без двух бесконечность

 
дождик-дождик сеет-сеет
сеет-сеет дождик-дождик
все весеннее беседа
бесконечность без двух 8
 
 
тучи-тучи кружат лужи
кружат лужи тучи-тучи
отражает небо ужин
организм обезвосемь
 
 
кото-кошка я-и-ты
чудо-you-do вера-дверь
окружающей среды
в окружающий четверг
 

Земляной Человек

 
Умрёшь и через год забудут.
Ты это знаешь?
Послушай, чернозёма груда,
О чём мечтаешь?
О чём молчишь,
Когда, блять, трудно?!
О чём кричишь,
Когда светаешь?
 
 
Когда твой обжигает взгляд,
Отчаяния боли полон,
Но кто же посмотрел назад
В решётку глаз,
Где бьется воля?
 

Черновик света

 
Плыло лето.
Я писал
Черновик света.
Комкал день
И ночь бросал
Грезой сигареты.
 
 
Сон струился
В волосах,
Слушал души
В голосах,
Боль качалась
На весах,
Воля мчалась
В небеса
Золотой кометой…
 
 
Сплыло лето.
Исписал
Черновик светом.
 

Когда купался в облаках

 
Когда купался в облаках,
Заметил плот из зоревых лучей:
Качался плод и нес его ручей
Небесных вод в космический рукав.
 
 
Но вместо яблока – вблизи!
Младенец плакал и кричал
И звездам сумрачным грозил
Недетским гневом кулачка.
 
 
За что и кто его убил?
В земной купели диких сил:
Беспечность, алчность, злоба, власть,
Война, дурман иль нищета,
Клыки любви, разлуки пасть…
 
 
Но плод упал с лучей плота
В тот перевернутый торнадо,
А я ушел на дно – так надо,
Когда ты прыгаешь с моста.
 

исчезаю

 
исчезаю
исчезаю
исчезаю снова
снова истязаю слово
бога вырезаю
из заката в бирюзовом
океане зова
паладинов рая
и смеркаюсь
исчезая
исчезая
исчезая снова
 

Под лучами жёлтого карлика

 
Под лучами жёлтого карлика
Блики чаек в сиянии лика
И качает отчаянье ялика
Бриз капризов твоих рандеву.
Я же втуне в лагуне атолла
Опускаю вину в глубину,
Весел, вёсел вращаю шарниры
Плыть в картины аквамарина
На квазара гитарное соло
Прошлой смерти в созвездии Лиры.
 

Пурре базилюрре

 
И на гору взойти горбатым гуру,
И бросить в пропасть высоты
Божественной убогости тщеты
Объять в кулачной кубатуре
Летучий одуванчик смысла
И разума пустые числа,
И чувства шатки коромысла,
И тела горб как бремя времени,
Что тень на иссветленной темени,
Чтобы на радуги мосты
Ступить и в небо снизойти,
Прервать полет горы и гуру,
Шепнув: снип, снап,
И дале: снурре,
А после:…
 

Колыбельная

 
Кто помнит ее?
Она исчезла в долинах памяти
За пропастями суеты,
Но звучит где-то там,
Неслышная в шуме времен.
 
 
Попробуй вспомни,
Попробуй услышь,
Вернись и заплачь
В счастливой боли Любви!
 
 
Ведь однажды
Смолкнет шум времен
Исчезнут пропасти суеты,
Сотрутся долины памяти,
Но последнее, что услышишь,
Будет тем самым первым —
 
 
Колыбельной мамы…
 

mea culpa

 
Вино моей вины в бокале легком культа
безличности и терпким вокалом mea culpa
согреет невесомости текучим абразивом
оммажа падме хуму ошибками прошивок
всех пришлых Я с винтажно расстрелянной войны
домой хлебнуть купажа моей земной вины.
 

Последняя улыбка

 
Твою последнюю улыбку никто не увидит,
А ведь все улыбаются, отрываясь…
 
 
Земное застыло в слезах и обиде,
А ты вдруг завис, улыбаясь.
Сначала испуганно, чуть виновато:
Да как же такое случилось?
 
 
Затем облегченно, уже не солдатом
Нелепых земных мочилов.
 
 
Казалось серьезным и бешено важным,
Казалось любимым и страшным,
Но вот улыбаешься, радостный даже,
И даже кому-то машешь…
 
 
Но, к сожалению, никто не заметит
Улыбку твою, да и руки
Останутся там, на том уже свете,
Как чувства и сны, и поступки…
 
 
Останутся там и те, что боятся
Последний раз улыбнуться.
Поэтому их так тянет смеяться,
Когда, поминая, напьются.
 

Вензель

 
Хвале не верьте – она как вензель в небе выжженный,
И памяти в патине слезных слов не верьте.
Вся пошлость смерти – в претензии на возвышенное,
Пошлей которой только послесмертие.
 

Монета

 
Однажды в поисках ответа
Подбросил старую монету:
Она, взлетев, закрыла лето
И холод тени как вендетта
Пронзил погасшим солнцем…
 
 
Но понял я, что мы пробьемся
Тоннелем в конце света!
 

поХаронка

 
Не промыслом селедки в лодке —
Хароном кротким, молчаливо вертким,
Когда накоротке с Аидом,
Но Стикса поводке коротком
Ходил на берег тот и видел,
Как падает бездушный век
Холодным душем мертвых рек
С обрыва слез, то плакал сам,
Толкая ваши туши пассажиров,
Забывшихся в забитости селедки
Меж утлых ребер сморенного мира,
Зовя проснуться и вернуться:
В реальность грез и в буйство гроз
Опять младенцем окунуться,
Парить на ароматах роз,
Вращая нос по ветру лодки,
И – разогнать ее шутя!
Но вы опять смотрели в сотки*,
Барахтаясь в своих сетях.
 

*сотки (жаргон.) – сотовые телефоны

Письмо себе

 
Открою почту – ещё не прислано письмо себе:
 
 
Мессир!
Я – Всё:
и бог, и мир.
Настолько всё, что
Я – обессмыслено,
а Всё – осмысленно
в луча пунктир.
 

Человек из Ниоткуда

 
Человек из Ниоткуда
И бредущий в Никуда
Притомился, сел под дубом
И давай считать года.
 
 
Года три он прожил в Чуде,
Два ходил туда-сюда
Между Буду и Небуду —
Все искал путь в Никуда.
 
 
Отрывался в Буги-Вуги,
В Нет зашел, заехал в Да,
Воздвигал Велику Груду
В Шмотках – восемь лет труда.
 
 
Ел и пил, жируя в Блюде —
Пять лет пузу не беда,
Год сидел в кремле Ворюги
Как почетный член суда.
 
 
Мародерствовал под Спудом,
Осаждая города,
Шар залил, спалил все Трубы —
Шесть лет ратного труда.
 
 
Выбил хайп из Ундервуда
Книгой «Жизнь – ерунда!»
И продал тупому люду
В год, что падала звезда.
 
 
Загонял иголки в Вуду,
Кукол завозил туда.
Задремал под бодхи в Будде —
Лет десяток – как вода.
 
 
Семь – прошел все Ада круги,
Даже Невидаль видал,
Разукрасил Кали Югу —
Год за три там шел всегда…
 
 
Человек из Ниоткуда
Перестал считать года,
Взял и дал под дубом дуба,
И побрел вновь в Никуда.
 

Клон

 
Ребенком вычеркнут из списка,
Но осенен дождем осенним,
В помете голубиным обелиска
Согнул колени
И клоном поклонился низко
Обугленной второй ступени,
Упавшей отработанной вселенной
В ад телефонного огрызка
С червем со-мнений,
Что выжил мертвым в зоне риска,
Где горечь наполняет вены,
Конец тоннеля бесконечно близко:
В проеме тени.
 

Фламинго танцуют фламенко

 
Фламинго танцуют фламенко
Вкруг кратера лейкоцита:
Взмывают худые коленки
К солнцу из антрацита,
Вздымают кривые клювы
Клинками аюдха-катти!
 
 
Смотрю я на это муви:
Кто не танцует – платит
За брошенную дорогу
К вулкану, где брошенный ты
И марь осторожно трогает
Пикселы пустоты.
 

Открой глаза!

 
Открой глаза —
Я в них хочу увидеть небо,
Где мчит гроза
За горний край
И солнце в снеге
В наш дольный рай
Дождем и радугой
Кружиться в неге
Сквозь птичий грай!
 
 
Открой глаза —
Не закрывай,
Не падай в небыль,
Вернись назад,
За горний край
И солнце в снеге
В наш дольный рай
Дождем и радугой
Кружиться в неге
Сквозь птичий грай!
 
 
Открой глаза —
Не умирай…
Я так хочу увидеть небо!
 

Как грифы в мор с высот Афона

 
Как грифы в мор с высот Афона
Просторы ветрят, в час калифа
Коварны боги баги пишут
В неверном свете монитора,
И игры вечные лагают,
А рот людской слагает мифы,
О времени снаружи споря,
Папирусов посланья скроля,
Где бьется в давнем страхе прах,
Трепещет огонек айфона,
Сгущая тени выше крыши,
И вирусный взрывает Кролик
Пустые норы в головах.
 

Дождливый Робинзон

 
Мой остров, где остов стеклянной бригантины,
Застывшая волна из звездной мешанины
И горизонта нет во сфере океана,
От ног бежит безбрег, слезою зов туманя…
 
 
Дождливый Робинзон в предгрозовом озоне
И зумом близок сон, как на размытом склоне
От Берега Мечты, волнуясь, трудно пятится
Уж пятьдесят седьмой на сей неделе Пятница.
 

В старинных гостиных

 
В старинных гостиных иссиня пустынно,
Мостами столы в снегах серебра,
Дельфины графинов на камне каминов,
Смола из стекла истекла в виде бра,
Картины гардин в глубине габардина,
Вираж витража золотая зола,
В акриле светила инь-яном лепнина
И свечи предтечей вечернего зла:
Гостей всех мастей, паутин серпантина,
Торнадо нарядов, музык мишура,
В патине гордыни личин мешанина,
Фантомы фантазий и грез веера…
Пока же пустынно в старинных гостиных
когда же, когда же займется игра?
 

белый шум

белый шум (сборник №7)

шотокан

 
Да (запятая) я создатель.
Через ашипки.
Мечтатель хлипкий,
Что не смог
(из запятой) одной пятой
Обычным шотоканом выбить
Тот необычный слог крутой!
И просто выбыть…
А посему опять с тобой
(мечтая прибыть
 

экзерсис

 
на яви границе мне снится синица
на ивы косице бы ей прилепиться
и выцелить мне бы тёмные лица
на башне высокой пробитой бойнице
ударить стрелой и вниз укатиться
туда где за шторами речка искрится
а дальше та ива с зависшей синицей
а выше те самые тёмные лица
стрелой коридор в белом эхе больницы
темницы узор на последней странице
а там приговор вечно жить и светиться
 

Лики

 
В кармане карма – я плачу!
Я плачу: снова тайны майнить,
Чтоб сдачу справно палачу
На чай отчаянья оставить.
 
 
В стакане кальпа – я лечу!
Лечу хтоническую свечность,
Чтобы опять вернуть врачу
Его печальную беспечность.
 
 
В шотгане кали – я мечу!
Я мечу снова в бубен пики,
Чтоб и врачу, и палачу
Не снились собственные лики.
 

Зона Златовласки

 
Вновь вами брошенный в биде,
в кровь длань! – крошу урду в ворде,
любови край мне ласка!
Улов из слов как дань звезде:
лечу к лучу на вы! Вы где?!
Я в маске, вот, на бороде…
Я в зоне Златовласки!
 

Эго

 
от жизни складываясь в лего,
до смерти рушась бабой снега,
с челом увечным игом эго
к Я позабыл пароль,
чтобы зайти в настройки Бога,
поколдовать с исходным кодом,
пролезть червем в апорта прогу,
да редиректнуть роль:
и жизнь лепить как бабу снега!
и смерть крушить как горстку лего!
в корзину скинуть игры эго
и… позабыть пароль.
 

Ты снова мне приснилась

 
Ты снова мне приснилась,
Как будто мы друзья,
И, улыбнувшись, скрылась
В калине сентября.
 
 
И в явь тропинка вилась,
Молчали лица: зря!
Ты снова мне приснилась
В калине сентября.
 

Светлые творения

 
Что будет дальше – нас убьют,
Разрушат светлые творения
И колыбельную споют
На темном пляже привидения?
 
 
Неужто не разорван круг
В котором, преклонив колени
И року вскинув реки рук,
Мы молим к лучшей перемене?
 
 
Что в этом боге райских мук
Из рвущих души песнопений,
Когда мы знаем, что убьют
Его и нас в одно мгновенье?
 
 
И не обретшие уют
Миров иных, мы сами тенью
Падем туда, где рвут и бьют
Свои же светлые творения.
 

Аттачмент

 
Хронос колок, текуч и песочен.
Зубы гриль истекающий точат.
Как найти начало у скотча,
Если мир безначален?
 
 
Что такое «письмо себе» в почте:
Мне пишу я аттачмент отточий,
В кои прячу порочность пророчеств
И бессмысленность смысла?
 
 
Кто прозреет сквозь вордовский почерк
Пустоту, что пинг-понгом отскочит
В бесконечность стаканчика скотча
После гриля в полуденный час?
 

Я родом из рая

 
Я выполз на сушу – прибой как кастет!
Не лезьте мне в душу – там выключен свет.
 
 
Я родом из рая как Оккам небритый,
Чей прайд вымирает, играючи битой,
 
 
В хибаре ньюпахаря Сириус грезится,
В Сахаре лжесахара – оазис генезиса,
 
 
И множество сущностей или любовей
Терзают для кучности в бое прибоя…
 
 
Однако на сушу я выполз – привет!
Не лезьте мне в душу – там выключен свет.
 

Без четверти в осень

 
Мы приручаем друг друга.
Время: без четверти в осень.
Гость уже Ghost и напуган
Хуже тунгусских сосен.
 
 
В апострофе катастроф
Зря заговора zero,
Он перевёл себя в off:
Вот тебе, Бог, порог!
 
 
Бит переменным роком,
Тихо гудел как дроссель,
Руки – берсерк в амоке,
Глаз через Glass угрозой.
 
 
После стал сирым, серым
Толк за столом спиритом,
Спирт разбавляя серой,
Sleep свой слепя молитвой.
 
 
Мы приручили друг друга.
Встал он и вышел в осень…
Калиткой юлит кали-юга,
Дрёмой my Dream папиросен.
 

Киборгия

 
Киборгия!
Упорно снимаем дубли порно:
Актриса стонет вздорно,
Не мнётся силикон,
Актер не больно резов —
Как бесит скрип протезов! —
На монтаже, наверно,
Винтаж сей уберем.
Искусство не для перца,
В ком охлопан клапан сердца,
Чип страсти на два герца
И к био сник разъем.
А нет живого места,
Есть роль в нуарном квесте
«Жених уже невеста» —
И это всё о нём…
 
 
Киборгия!
Задорно качаем долби-порно,
Рожок охоты горной
В анналах утопив.
Нам опыт – през в порезах,
Трах страха в день аскезы
Плюс деньги – йети Креза
И сэмплов лейтмотив:
Вагон вагинных ахов
Сквозь охи аруахов,
«Фантастиш фик, хер Фейербах»
И прочий нарратив
Для групповухи в танке,
Да сцены на гражданке,
Где Анка – дочь Ананке,
А Петька – Йёбальчиш.
 
 
Киборги, дайте ж шоу!
Любитесь всей душой!
Мотор. И звук пошел…
 
 
Стоп. Снято. Хорошо!
А впрочем, дело к ночи —
Давайте дубль еще.
 

Смени любовь

 
Сколько лиц у одиночества?
Сколько лжи на дне пророчества,
Павших ниц, воздавши почести,
Сколько их? Смени любовь.
 
 
Сколько лиц у безнадеги?
Сколько пней в конце дороги,
Павших птиц, единорогов,
Сколько их? Смени любовь.
 
 
Сколько лиц у лиц идущих?
Сколько дней в ночи грядущей,
Колких спиц звезды падучей,
Сколько их? Смени любовь.
 

Либидо

 
Мы бродим с лучинами по лабиринту,
Причинами следствий мерцает сознание,
Бросая в пляс тени пучин мироздания
Чернильной ночи квазимодо-инстинкта.
 
 
Мы знамя знамений несем как картинку
В искорках знаний страшно красивы,
Выживши спермой, горбаты и кривы,
Рубища вышив божественным принтом.
 
 
Лакая и лайкая ереси, вирусы,
Скупо считая плюсы и минусы
И наслаждаясь обидой,
 
 
Вечно мы бродим по лабиринту
Вечной ночи квазмодо-инстинкта
Вечного света Либидо.
 

Танго ножниц

 
Как славно прожит,
О, мой год!
Как в танго ножниц
Циркуль ног
Вращает сферы:
Быль дорог,
Па де наложниц
Лжи и Меры,
Беретту в лоне шифоньера
И мой пророческий амок,
Что переменный счастья ток
Толкнет с жужжанием курок
И срежет с мушки кавалера!
 

Пейзанка и Поэт

 
Я богоизбранный урод,
Я небо пьющий ницшеброд
– краев не вижу!
 
 
А ты богиня всех чертей,
Пейзанка в городской черте
– и город брызжет!
 
 
Я опер ариев фантом,
Я пранкенштейн в луивитон
– из джойдивижен!
 
 
А ты по темени та тема:
Эдема сад в содома демо
– и даже ниже..
 
 
[…]
 
 
Нам фары ближних халилуят,
В греху и ты, в греху и ху я
– и бога выжег!
 

Люблю я твой нестриженый газон

 
Люблю я твой нестриженый газон,
Который орошает шланг упругий:
Бозоны Хигса мчат за горизонт —
Вселенная танцует буги-вуги!
 
 
У каждого газона свой кобзон…
(тьфу! – резон),
Своя луна заглядывает в окна,
И пуст порой событий горизонт,
Промеж вазонов снова «чота мокра».
 
 
Пусть в каждой аризоне свой бизон,
Своих концертов строгие мотивы,
Но одиночеств звонкий пи-мезон
Свербит в ночи, мечтая о поливе.
 
 
А я люблю нестриженый газон,
Который орошает шланг упругий,
Бозоны Хигса мчат за горизонт,
Вселенная танцует буги-вуги!