Текст книги "Сколько золота в этих холмах"

Соль

Потом наступает ночь, когда Нелли чуть не убегает.

Люси так никогда и не узнает, как именно это случилось, но ей нравится думать, что этот побег начался, как и многие другие: в глухой ночи. В то время, которое до сих пор называют часом волка. Десятилетия назад, еще до истребления бизонов и тигров, которые бизонами кормились и вымерли, когда тех не стало, одинокая лошадь на этих холмах дрожала бы от страха перед голодными хищниками. Хотя тигров теперь нет, Нелли дрожит, как ее предки. Она умнее многих людей, как заявлял ее хозяин. Она знает, что есть вещи более опасные, чем любая живая угроза. Например, эта штука, что привязана к ее спине, эта мертвечина, которую она не может стряхнуть с себя. Нелли дожидается того часа, когда звезды начинают глядеть с небес сквозь свои смотровые глазки, а два человека забываются сном. И тогда она начинает копать.

Нелли копает в час волка, змеи, совы, летучей мыши, крота, ласточки. В час, когда земляные черви начинают шевелиться в своих норах, Люси и Сэм просыпаются под стук копыт о кол, к которому привязана Нелли.

Сэм реагирует быстрее. В четыре прыжка она догоняет Нелли и хватает поводья одной рукой. Другой рукой она ударяет Нелли. Бьет сильно.

Кобыла только храпит, но этот звук вызывает у Люси воспоминания о других ударах других рук по другим частям тела. Она становится между сестрой и кобылой. Рука Сэм замирает в воздухе. И только потом, когда шея Сэм расслабляется, Люси признается себе, что не знала, остановится Сэм или нет.

– Она пыталась убежать, – говорит Сэм, не опуская руки.

– Ты ее напугала.

– Она предатель. Она бы убежала вместе с ба.

– У нее тоже есть чувства. Она…

– Умнее большинства людей, – издевательски произносит Сэм, понижая голос, чтобы он звучал, как голос учителя Ли. Получается довольно убедительно. Отвечает новому, исхудавшему лицу Сэм. Они обе замолкают. Когда Сэм начинает через некоторое время говорить, она все еще делает это чужим голосом – не вполне мужским, но и не вполне голосом Сэм. – Если Нелли так умна, то она должна знать, что такое верность. Если она так умна, то может и принять наказание.

– Она устала от этого груза. Я тоже устала. А ты – разве нет?

– Ба не отступил бы, сославшись на усталость.

Может быть, в этом и заключалась проблема ба. Может быть, ему следовало бы примириться с тем, что у них есть, перед тем как умереть грязным в своей постели, не имея ни единой чистой рубашки. Люси прижимает руку к своей горячей голове, слыша гудение в ней. Странные мысли поселялись в пустых пространствах Люси. Иногда ей кажется, что сам ветер нашептывает ей по ночам какие-то идеи.

– Позволим ей отдохнуть немного, – говорит Люси. – В любом случае конец пути уже близок. – Она оглядывает холмы. Ни одной живой души не видели они с тех пор, как повстречали двух мальчишек на пересечении дорог месяц назад. Она должна задать этот вопрос если не ради Нелли, то ради себя самой: – Ведь верно?

Сэм пожимает плечами.

– Сэм?

Еще одно пожатие плечами. На сей раз Люси воспринимает смягчение линии плеч Сэм как сомнение.

– Если мы не остановимся, – говорит Сэм, – то, может, найдем место получше.

«Новое место может быть получше», – говорил ба каждый раз, когда они собирали вещи, чтобы отправиться на новую шахту. Но «лучше» никогда не наступало.

– Ты сама не знаешь, куда идешь, – говорит Люси.

А потом неожиданно начинает смеяться. Она не смеялась с тех пор, как умер ба. И это не ее натужные «ха-ха» – из нее вырывается нечто саднящее и мучительное. Если Сэм собирается следовать мечте ба о диком месте, то они всю жизнь проведут в пути. Может быть, Сэм именно этого и хочет: чтобы они всю жизнь тащили на себе ба.

– Не валяй дурака, – говорит Люси, сумев перевести дыхание. – Мы уже больше не можем.

– Могли бы, будь ты посильнее.

Это слова ба, и Сэм снова замахивается, чтобы ударить Нелли.

Люси хватает Сэм за руку. Это прикосновение – как шок, запястья Сэм такие тонкие и хрупкие, несмотря на всю ее непримиримость. Сэм выдергивает руку, Люси теряет равновесие, выкидывает вперед руку, чтобы не упасть, и царапает ногтями щеку Сэм.

Сэм отшатывается. Сэм никогда прежде не пасовала – ни перед мальчишками с их камнями, ни перед ба в самом его пьяном виде. Да и с чего бы ей пасовать? Ба никогда не пытался ударить Сэм – он бил только Люси. Утренний свет стал уже резок, обвиняющие глаза Сэм широко распахнуты, как солнца-двойняшки.

Люси, по природе трусиха, бросается наутек. Удары за ее спиной возобновляются.

Она карабкается по склону самого высокого холма, какой ей удается найти, страждущие растения цепляются за подол ее платья, которое стало теперь слишком коротким и выцвело за время пути. Трава настолько высохла, что царапает ее до крови, разрисовывая ее ноги замысловатым узором. На вершине она подтягивает колени к груди. Просовывает между ними голову, зажимает уши ладонями. «Тин лэ?[12]12
  Слышишь? (кит.)


[Закрыть]» – спрашивала ма, закрыв уши Люси руками. Тишину в первое мгновение. Потом биение и шум собственной крови Люси. «Это внутри тебя. Оттуда, откуда ты. Это звук океана».

Соленая вода, яд для тех, кто ее пьет. В исторической книге учителя Ли земля заканчивается у океана, который ограничивает западную территорию. Дальше – пустая голубизна, морские чудовища, нарисованные между волнами. «Неизвестные дикари», – говорил учитель, и Люси взволновалась оттого, что ма говорит о море с такой страстью.

Люси впервые понимает это желание уйти куда подальше от той жизни, которую она знала. Когда они покинули город, она надеялась, что ярость Сэм останется позади. Но ярость живет и в Люси.

– Прости, – говорит Люси, обращаясь теперь к ма.

Она не заботилась о Сэм так, как ее просила ма. Она не знает, по силам ли ей это. И Люси наконец позволяет себе заплакать, потому что Сэм отсутствует и не увидит эту слабость сестры. Она слизывает слезы на ходу. Соль дорога, соли много лет не было на их столе. Она плачет, пока ее язык не начинает засыхать. Она берет в рот травинку, чтобы отделаться от неприятного вкуса во рту.

У травы тоже вкус океана.

Второй стебелек оказывается таким же соленым. Люси останавливается. Смотрит за гребень холма. Видит белый проблеск.

Она идет, пока не оказывается на краю громадного белого диска, который хрустит под ее ногами, обжигает ее царапины. Разгар засушливого сезона, и повсюду на холмах исчезают неглубокие озерца и ручьи. Здесь исчезло целое озеро, оставив после себя солончак.

Люси стоит достаточно долго, чтобы собрались облака и мир начал вращаться вокруг нее. Она думает о сливах – мать засаливала их, благодаря чему они сохранялись дольше. Она думает о ба, который засаливал свою добычу. О соли, которая поедает железо. О соли на открытой ране, об очищающем ожоге. Соль для очищения и соль для спасения. Соль на столе богача каждый день, добавка, которой отмечают окончание недели. Соль, сморщивающая плоть плода и мяса, изменяющая их, позволяющая выиграть время.

* * *

Когда Люси начинает спускаться, солнце висит низко. Лицо Сэм в пятнах, но не из-за теней. Сэм неистовствует, но за ее неистовством – страх. Что здесь, в этой пустоте, могло напугать Сэм?

– Ты ушла, – со злостью бросает Сэм между цепочками ругательств.

И Люси понимает. Она нарушила негласный контракт между ними. Это Сэм всегда гуляет где хочет, а Люси сидит в ожидании. Сэм никогда не остается одна.

Люси начинает говорить, ласково говорить, как говорила бы с перепуганной лошадью. О соли и свинине, оленине и бельчатине, но Сэм не соглашается. Кричит громче.

– Это будет означать, что мы сможем продолжить поиски, – говорит Люси. – Нелли не так крепка, как ты. – Она делает паузу. – И я тоже не так крепка.

Это успокаивает Сэм. Но убеждает ее ветер, который заполняет собой пространство между ними, неся с собой мух и запах ба. Сестры бледнеют. И, когда Люси говорит, что некоторые индейские племена именно так чтили своих воинов, Сэм наконец сдается.

Имеет ли значение, что они достигли согласия, основываясь на лжи?

Они впервые за все это время развязывают веревки на спине Нелли. Получившая свободу кобыла катается в траве, оставляя черную массу раздавленных мух.

Что делает мужчину мужчиной? Они переворачивают сундук. Неужели это лицо, которое показывают миру? Руки и ступни, чтобы придавать этому миру форму? Две ноги, чтобы ходить по нему? Сердце, чтобы биться, зубы и язык, чтобы петь? Но у ба мало что осталось от этого. Он принял форму сундука, как тушеное мясо, которое приобретает форму горшка. Люси приходилось солить мясо, которое уже позеленело по краям, и мясо, которое в течение многих дней пребывало в замороженном состоянии. Но ничего подобного тому, что она видела теперь перед собой.

* * *

Сэм бегом приближается к солончаку. К вечеру впечатление такое, будто на землю упала огромная белая луна, оставив на небе малую, которая теперь неубедительно восходит. Трещина раскалывает поверхность, ее длина – два роста Сэм. Грохот, как при близком ударе грома. Люси поднимает голову на темное теперь небо. И конечно, облака начинают хоровод.

Она кладет лопату на плечо. Люси следует за Сэм, перепрыгивающей через препятствия, разглядывает белые глыбы. Несмотря на жару, кожа Люси покрывается пупырышками. Этот здешний ритм хорошо ей знаком. Рытьё. Жара. Даже грохот, похожий на смех зрелого мужчины. Люси поднимает глаза и видит, что Сэм оглядывается на нее.

– Это почти так же прекрасно, как золото, – соглашается Сэм. – Жаль, что он не видит.

* * *

Соль, рассыпанная по телу ба, похожа на пепел. Мухи разлетаются, спасаясь от неминуемой смерти, но личинки не могу сбежать. В своих предсмертных конвульсиях они очень похожи на маленькие белые язычки, свернувшиеся в крике.

Ба потребовалось четыре обжигающих дня, чтобы превратиться во что-то иное. Нелли получает достаточно времени, чтобы отдохнуть и наесться от пуза травы. Сэм с помощью лопаты переворачивает отдельные части тела, чтобы равномерно покрыть их солью. Время от времени Сэм разрубает сустав, хрящ. С расстояния кажется, что в руках у Сэм огромная ложка.

«Похороны – это всего лишь еще один рецепт», – говорила ма.

* * *

Ба усыхает, становится меньше Люси, меньше Сэм. Они засовывают его в пустой заплечный мешок: пугающий цветок его ребер, бабочку его таза, улыбку, прилипшую к его черепу. А также отрезки и комки, которые они не в состоянии идентифицировать, затвердевшие тайны, возможно, хранящие ответы на вопросы, которые Люси никогда не решалась задать. Почему он пил? Почему иногда казалось, что он плачет? Где он похоронил ма?

Они оставляют изгвазданный сундук. Когда-то ма пересекла с ним океан. Теперь это подарок мухам. Люси неожиданно испытывает укол сочувствия к этим мухам, которые преданно следовали за ними несколько недель, жужжали и спаривались, рожали молодняк. Бессчетное число жизней обитало в теле ба, щедрость такого рода он никогда не демонстрировал при жизни. Будь у Люси горсть серебра, она бы бросила ее в их рой.

Череп

Учитель Ли говорил, что Нелли самая быстрая из лошадей на территории в сотни миль, что она из той породы лошадей, которая гораздо старше, чем Западные территории. Он никогда не участвовал с ней в скачках. Говорил, что это было бы несправедливо по отношению к ковбойским пони.

Теперь они проверяют истинность этих слов. Первой садится Сэм, за ней – Люси. Они вдвоем и заплечный мешок с ба весят меньше, чем весил сундук. Нелли бьет копытами по земле, она рвется пуститься вскачь, несмотря на скудную травяную диету. Люси предполагает ответное нетерпение в Сэм.

Но Сэм вместо этого подается вперед и шепчет. Серые уши кобылы вывертываются назад, чуткие, как речь.

И тогда Сэм гикает.

Нелли вся вытягивается в длину – ноги ее мелькают над травой, и они летят, визжит ветер, из горла Сэм вырывается звук, саднящий и восторженный одновременно, в нем и гордость ба, и хрипловатая досада ма, и что-то, принадлежащее самой Сэм, дикой, как зверь… и тут Люси понимает, что звук этот издает не одно горло. Ее горло – тоже.

Если этот звук наводит ужас, тем лучше.

* * *

Путешественник в фургоне мог бы пересечь западную территорию за месяц. Основная тропа, с которой они свернули, начинается у океана на западе и упирается во внутриматериковые горы на востоке. Там тропа поворачивает на север, обходя гряду, пока та не сходит на нет. Дальше на восток тропа петляет по пологим долинам следующей территории. Четкая тропа, наезженная. Потеряв, ее легко найти, было бы желание. Но Сэм тем вечером чертит на земле, у нее другие планы.

– Так идут большинство людей, – говорит Сэм, чертя палкой на земле первый отрезок фургонной тропы. Сэм изображает горы так, как это делала ма: три пика вместе.

– А потом, – говорит Люси, тоже подбирая палку, – большинство людей идут дальше.

Она чертит следующий отрезок тропы, пересекающий соседнюю территорию.

Сэм хмурится. Отводит палку Люси в сторону.

– Но сюда никто не идет. – Она берет палочку потоньше и рисует новую линию, которая отходит от фургонной тропы. – И сюда тоже. – Линия тянется прямо через горный перевал. – И сюда. – Теперь линия резко уходит в сторону, словно ее оттолкнули. – И сюда.

Когда Сэм заканчивает, на карте остается извивающаяся змея тропы, которая петляет, описывает круги, прорезает горы, направляется на юг, спускается на север, склоняется к дальнему западному побережью.

Люси прищуривается. Новая линия Сэм, кажется, заканчивается там же, где начинается, – столько петель делает она на своем пути.

– Никто не пойдет такой дорогой. Это лишено всякого смысла.

– Вот именно. Никто не пойдет. Тут повсюду совершенно дикие места. – Сэм изучающе смотрит на Люси. – Ба говорил, здесь можно встретить бизонов.

– Это все сказки, Сэм. Бизоны вымерли.

– Ты читала об этом. Ты этого не знаешь.

– Никто не встречал бизонов в этих краях много лет.

– Ты сама сказала, мы можем еще поискать.

– Но не вечность же.

Линия Сэм подразумевает путешествие по самым гористым, нетронутым местам, путешествие, на которое уйдет не один месяц. А может быть, не один год.

– Ты обещала.

Сэм отворачивается. Красная ткань на ее спине выцвела, натянулась сильнее, чем когда они отправлялись в путь. Голый живот виден из-под полы рубашки – Сэм выросла. Необъяснимым образом в углу земляной карты образуется темное пятно, хотя палочка Сэм не двигается. Пятно расползается, плечи Сэм сотрясаются. Темное пятно пропитано влагой. Сэм… неужели Сэм плачет?

– Обещала, – повторяет Сэм, на этот раз тише.

Слова, которые она произносит до и после, не слышны. Слышно только хлюпанье. А потом Люси слышит: «Он обещал, что не умрет».

Люси уже три года знала, что ба умирает. Только день, в который это случится, не был ей известен. Хотя ему и двадцати не стукнуло, когда он встретил ма, ее смерть состарила его. Он отказывался от еды и пил виски как воду. Его губы вросли в дубленое лицо, зубы расшатались, пошли пятнами, а глаза покраснели, потом пожелтели, потом эти цвета смешались в них, как в жирной говядине. Люси не очень удивилась, когда нашла его тело. Она к тому времени уже давно не горевала из-за того, что ба не выполнил своих обещаний.

Но Сэм видела это в ином свете. Ту малость нежности, что еще оставалась в нем, ба отдавал Сэм.

Люси знает: ничего они не найдут. Ни одного бизона. Истина об этих диких местах записана в книгах. Но Сэм верит всего двум источникам: ба и своим собственным глазам. Одного из этих источников больше нет. Другой очень скоро увидит пустые горы. Может быть, на это уйдет еще несколько недель, но Люси надеется, что еще немного – и Сэм согласится опустить ба в землю.

* * *

Со спины скачущей Нелли кажется, что холмы накатывают один на другой, как волны. Океан, о котором говорила ма, воплотившийся в желтой траве. Далекие горы приближаются, и в один прекрасный день Люси видит: да они же вовсе не голубые. Зеленые кустарники и серые скалы, фиолетовые тени в глубинах хребтов.

Земля тоже обретает цвет. Ручьи расширяются. Рогоз, клайтония, пучки дикого чеснока и моркови. На холмах растительность не такая густая, как в долинах. Время от времени в тени рощ трава загорается сочной зеленью.

Не подобное ли дикое место искал ба? Ощущение, что они могут исчезнуть в этой земле, удовлетворить стремление своих тел к чему-то вроде невидимости и прощения? Пустота внутри Люси сжимается по мере того, как сжимается она сама, становится такой ничтожной в сравнении с горами, с золотистым цветом, проникающим сквозь кроны зеленящих его несгибаемых дубов. Даже Сэм смягчается на ветру, у которого вкус не только жизни, но и смерти.

Как-то утром Люси просыпается под птичий щебет, и это не сон о прошлом, которое не отпускает ее. Это новое видение будущего, прилипчивое, как роса.

Были среди шахтерских жен такие, которые смотрели на восток и вздыхали: «Цивилизация». Эти жены происходили из тех плодородных долин, что по другую сторону гор, их выманили на запад письма от мужей-шахтеров. В письмах ничего не говорилось об угольной пыли. Жены приезжали в цветастых платьях, которые вскоре, как и их надежды, выцветали на жарком солнце.

«Нежные, – сетовал ба. – Кань кань[13]13
  Здесь: вот увидишь (кит.).


[Закрыть], они быстро поумирают». Он был прав. У них начинался кашель, и они сморщивались как цветки, брошенные в огонь. Вдовцы брали себе в жены крепких женщин, которые следили за делами и никогда не смотрели на восток.

Но Люси нравилось слушать и про соседнюю территорию, и ту, что за ней, и даже еще дальше на восток. Про эти равнины, где вода в изобилии, а зелень тянется во всех направлениях. В городах там тень деревьев и мощеные дороги, дома из дерева и стекла. Где вместо засушливого и влажного сезонов – сезоны с именами, похожими на песню: «осень», «зима», «весна», «лето». В магазинах там одежда всяких цветов, конфеты всех видов. Корень слова «цивилизация» – «цивил», и он означает «воспитанный, культурный», и Люси воображает детишек, которые хорошо одеты, а говорят еще лучше, она воображает владельцев магазинов, которые улыбаются тебе, придерживают дверь, чтобы не хлопала, где всё – носовые платки, полы, слова – чистое. Новое место, где две девушки могут быть совершенно незаметными.

В самых сладких снах Люси, от которых она не хочет пробуждаться, она не бросает вызовов ни драконам, ни тиграм. Не находит золота. Она видит чудеса издалека, ее лицо незаметно в толпе. Когда она идет по длинной улице, ведущей к ее дому, никто не обращает на нее ни малейшего внимания.

* * *

Неделю спустя они почти добрались до подножий гор, край неба к тому времени сгустился. Волчья луна, самая редкая. И после того, как заходит солнце и загораются звезды, света достаточно, потому что всходит луна. Серебряный свет не дает закрыться их глазам. Стебли травы, щетина кобыльей гривы, складки их одежды – все освещено.

Там, где кончается трава, свечение еще более яркое.

Они как две сомнамбулы поднимаются со своих одеял и идут. Задевают друг друга руками. Неужели Сэм потянулась к ней? Или они шагают теперь в ногу, потому что Сэм стала выше ростом?

Свет исходит из тигриного черепа.

Череп прекрасно сохранился. Скалится, как и при жизни. Этот череп попал сюда не случайно. Зверь умер в другом месте. Других костей рядом нет. Пустые глазницы обращены одна на восток, другая на север. Проследив направление взгляда черепа, Люси видит самый конец гор, где фургонная тропа сворачивает в равнины.

– Это… – говорит Люси, чувствуя, как участилось сердцебиение.

– Знак, – говорит Сэм.

По большей части Люси не понимает выражения темных глаз Сэм. Той ночью лунный свет насквозь пронзил Сэм, сделал ее мысли ясными, как лезвия травы. Они стоят вместе, словно на пороге, вспоминая тигра, которого ма рисовала у дверей каждого их нового жилища. Тигр ма был не похож ни на одного другого тигра, каких видела Люси. Ряд из восьми линий, которые обретали очертания зверя, только если прищуриться. Шифр. Ма рисовала своего тигра для защиты от того, что может прийти к их дверям. И пела при этом Лао ху, лао ху[14]14
  Тигр, тигр (кит.).


[Закрыть].

Ма рисовала своего тигра в каждом новом доме.

Песня дрожит в голове Люси, когда она прикасается к цельным зубам черепа. Угроза, а может быть, ухмылка. Каким словом кончалась эта песня? Обращением к тигру: Лай.

– Что делает дом домом? – говорит Люси.

Сэм смотрит на горы и рычит.

Ветер

Ветер скатывается по склонам, в воздухе новый запах. В ярком свете луны Сэм готовит место для похорон.

Она обкладывает тигра камнями по кругу. «Дом», – нарекает это место Сэм. С одной стороны круга находятся их кастрюля, сковородка, половник, нож и ложки. «Кухня», – нарекает это место Сэм. С другой стороны – их одеяла. «Спальня», – нарекает это место Сэм. По кромке втыкаются ветки. «Стены», – нарекает их Сэм. На ветках – плетеные коврики из травы. «Крыша», – нарекает их Сэм.

Сэм оставляет центр напоследок.

Когда она заканчивает, рассвет уже близко. Травяная крыша неровная и с дырами, в сковородке остались комья овсянки. Сэм плохая хозяйка, потому что у нее нет опыта. И тем не менее Сэм отвергает предложение помощи от Люси. Теперь Сэм подходит к тигриному черепу, она держит лопату наготове. Дрожит ли ее рука, когда она вонзает лопату в землю?

Сэм останавливается. Дрожь продолжается. Может быть, от недосыпания. Может, от чего-то другого. У Сэм высохшее лицо. Сэм смотрит на череп, словно ждет ответа.

Люси подходит к ней и берет за руку. Сегодня она не встречает возражений, когда укладывает Сэм, подтыкает под ее дрожащий подбородок одеяло. Торопиться теперь некуда. Они похоронят его днем. А до этого времени, говорит Люси, она может посидеть рядом с Сэм, покараулить сестру.

* * *

И остальную часть ночи ветер задувает с какой-то особой яростью. Он сдувает дом Сэм, проникает под изодранное платье и одеяло Люси, через ее горло – в ее пустоты, отчего внутри у нее становится холодно. Ветер, раздающий пощечины. Порывы один за другим хлещут ее по щекам. Это означает, что приходит сезон дождей.

Впрочем, «приходит» – слишком сильно сказано, если это слово не имеет того значения, которое вкладывал в него ба, когда говорил «я приду сегодня вечером», а имел в виду следующее утро, следующий вечер, следующий понедельник, когда он приходил с отекшими глазами, распространяя запах виски. Дожди приходят так же, как приходил и не приходил ба, – далекая, бродячая туча. Пока Сэм спит, ветер свистит так громко, что Люси может не тревожиться – уснуть он ей не даст. Ветер, не похожий на дневной ветер, ветер, как голос, низкий и ревущий в траве. Ааааа, говорит ветер. А иногда Уууууу. И иногда ииииии, иногда бен бэньдааааань. Люси не может поспорить с ветром или попросить его замолчать, а потому она делает то, что умеет: помалкивает. Она позволяет ветру молотить по ней, жалить ее глаза. Она позволяет ветру приносить дары из далеких краев. Увядшие листья приносит он, длиннопалые, как руки. Измельченную землю, которая желтит ее волосы. Дары или предупреждения? Запах влаги и разложения. Скорлупу цикад, которую она на первый взгляд принимает за пальцы ног и рук, а на третий, четвертый и пятый – за призраки пальцев рук и ног. Призраки преследуют ее так же, как ветер, дующий ей в горло с мстительной силой, наполняющий ее уши словами, которые она не отважится вспомнить днем. Ааааа, вскрикивает ветер, притязая на нее своим холодом. Ээээр, вскрикивает ветер. Нюй ээээр[15]15
  Нюй эр – Дочка (кит.).


[Закрыть]. Ветер устремляется вверх по склону, и, пока Сэм спит, Люси сидит и слушает. Слушает. Слушает.

* * *

А потом наступает день.

В руках у Сэм лопата.

У Люси – половник.

«Еще один рецепт – похоронный чжи ши», – сказала ма.

– Готова? – спрашивает Сэм.

Труууднооо, говорит ветер.

А Люси говорит себе: «Помнишь? Как он учил нас искать золото. Помнишь? Как у него на запястьях были ожоги от масла. Помнишь? Его рассказы. Помнишь? Его ногти, обкусанные до самой кожи. Помнишь? Как он храпел, пьяный. Помнишь? Его седые волосы. Помнишь? Его хвастовство. Помнишь? Как он любил свинину с перцем. Помнишь? Его запах».

Они выкапывают ямку. Размером с пистолет. Они копают. Размером с мертвого младенца. Они копают. Размером с собаку. Они копают. Размером с девочку, которая хочет лечь и отдохнуть. Они копают, хотя есть уже место для заплечных мешков, двух, четырех. Они копают, и могила принимает форму той могилы, что внутри Люси, пустоты, наполненной запахом суглинка и утреннего дыхания. Они копают, пока солнце не начинает сползать по невидимым им сторонам холмов, пока оно не бросает тень на край могилы.

Труусиииха, печально завывает ветер.

Люси не собирается отвечать.

Сэм открывает мешок.

Ба выпадает кучей своих отдельных частей. Уложить их в каком-нибудь порядке невозможно. Почва, такая сухая и страждущая, сразу же начинает поглощать его. Он погружается. Куда он попадет? Упокоится ли во всеобщем мраке с костями ма, в могиле, которую Люси никогда не видела?

Сэм лезет в карман. На мгновение выпуклость кулака вызывает в памяти Люси выпуклость револьвера, который Сэм вытащила в банке. Они столько отдали за два эти кусочка серебра – она надеется, что это могила стоила воровства.

«Помнишь? Как он учил тебя ездить на лошади? Помнишь? Его ботинки, которые сохраняли форму его ноги. Помнишь? Его запах, не когда он перестал мыться и не когда выпивал, а его прежний запах».

Но Люси все еще молчит. А Сэм не двигается. Сэм держит эти два кусочка серебра, и наконец Люси понимает: Сэм хочет, чтобы она ушла.

Как это случалось не раз, Люси оставляет Сэм и ба вдвоем и уходит. Она не видит, что происходит в самом конце между отцом и дочерью, отцом и лже-сыном.