Текст книги "Сколько золота в этих холмах"

Вода

Грозовые дни. Хляби небесные разверзаются, когда они говорят «до свидания» человеку с гор. Ливень хлещет с такой силой, что капли, ударяясь о землю, взрываются, образуя белый туман, смешанный с взрыхленными частицами почвы и похожий на разорванный послед. Два раза Нелли проваливается в, казалось бы, обыкновенную лужу и погружается по грудь, а потом выпрыгивает. Не столь быстрая лошадь уже несколько раз утопила бы их.

Единственную твердую опору дают кости бизонов. Сестры останавливаются на ночь рядом с особенно крупным скелетом. Сэм сначала прикасается к черепу, словно спрашивая разрешения. Потом они отделяют хрупкие ребра от позвоночника. Сложенные вместе дугообразные кости образуют устойчивые ложа.

Дождь прекращается ненадолго на четвертый день. Они достигли конца гор. Нелли поднимается на невысокое каменистое подножие горы – последнее подножие, – и они оттуда смотрят на долины.

Трава здесь невысокая, ровная и зеленая, словно мягкий бархат, развернутый для их гудящих ног. Вдали они видят полосу реки и пятно – вероятно, Суитуотер. Люси делает глубокий вдох при виде этого нового мира. Его запах такой влажный и такой тяжелый на языке.

Она двигается вперед…

Ветер ударяет ее по плечам. Не такой сильный и неистовый, каким он был в дни грозы, а жалобный. Мягкий. В этом ветре печаль, которая заставляет Люси оглянуться.

Издалека холмы ее детства кажутся вымытыми дочиста. Она прожила немало дождливых сезонов, но прожила их в слякоти. В местах, где тонкий слой почвы превращается в бульон, каждый день раскисая под приливами и отливами жизни. Издалека она не может видеть, насколько опасен запад, насколько грязен. Издалека мокрые холмы отливают ровным и ярким светом, они напоминают слитки и тянутся – сокровище за сокровищем – до самого западного горизонта. У нее сжимается горло. Щиплет в глубине носа, за глазами.

Потом это проходит. Она решает, что это воспоминание о старой жажде.

* * *

Встреча с рекой…

Всю жизнь Люси вода означала для нее тонкие, полузадушенные ручейки, текущие вниз от шахт. Река широкая, река живая. Она колотится в берега и бушует. Ма говорила, что ба тоже вода, а Люси никогда до этого дня не понимала, как такое может быть.

* * *

Лагерь в этот день они разбивают на берегу. А утром – в Суитуотер. Люси кутается в одеяло, потом вскакивает. От него пахнет пылью фургонных троп и старым пóтом, месяцами страданий на жаре. Чистота реки несет в себе укор.

– Я оставляю тебя, – говорит она одеялу.

Сэм поворачивает голову.

– Что?

Люси пинает одеяло, отбрасывая его в сторону, встает. Она сразу же чувствует себя чище. Ночь прохладная и влажная.

«Вода для очищения», – говорила ма.

– Когда мы придем туда, – говорит Люси, кивая на огни Суитуотера, – ни одна душа не должна знать, кто мы или что сделали. И мы никому не обязаны ничего говорить. Если кто спросит, откуда мы, – мы можем говорить что угодно. Я тут думала. Мы вообще можем обойтись без всякой истории.

Сэм запрокидывает лицо.

– Шанс начать все заново. Неужели ты не понимаешь? Нам не обязательно быть шахтерами.

Или неудачливыми золотоискателями. Или разбойниками, или ворами, или отчисленными учениками, или животными, или жертвами.

Сэм поднимается на локоть и говорит с легкостью:

– Если они не захотят нас, то нам ни к чему и оставаться. Мы их тоже не хотим.

Люси смотрит на нее сверху вниз. Как это ни нелепо, Сэм усмехается.

Три месяца они скитались, боясь и скрываясь, и Сэм воспринимала это как игру. Сэм, которая в любом месте чувствует себя как дома, не страшат и самые тяжелые испытания. Карта, которую нарисовала Сэм, тропинка, которую хотела выбрать Сэм, – это все не про месяцы или годы, понимает Люси. Это было началом жизни.

– Я не могу, – говорит Люси. – Я должна остановиться.

– Ты меня бросаешь? – Лицо Сэм искривляется, словно это не Сэм говорила об уходе, словно это не Сэм не сидится на одном месте. – Ты меня бросаешь.

Сэм гневается – не увидеть это невозможно. На этот раз Люси не сдается. Она напрягает спину. Сэм всегда считала, что право на гнев она получила от рождения. Кто дал Сэм это право?

– Ты такая эгоистка, – говорит Люси; сердце у нее колотится, чуть не выпрыгивает из горла. В ритм с сердцем ломается и ее голос. – Ты знаешь одно: хочу, хочу. Ты когда-нибудь спросила, чего хочу я? Ты не можешь ждать от меня, что я буду вечно потакать твоим капризам.

Сэм тоже встает. Прежде Люси смотрела сверху вниз, всегда вниз, на лицо младшей сестры. Теперь оно вровень с ее лицом. Лицо чужого человека. Лицо, которому она не может сказать, что…

Что она безусловно хочет чистой воды и хороших комнат, платьев и ванн… но все это только вещи. А что еще, кроме этого, – она не знает. В пустоте внутри ее больше нет всего того, что было там прежде, точно так же и могила, которую они выкопали, не смогла вместить всей выброшенной из нее земли. Углекопы знают: выкопаешь слишком глубоко, выберешь слишком много того, что ценно, и вероятность обрушения будет высока. Тело ба, сундук ма, хибара, ручьи и холмы – она с радостью оставила все это, предполагая, что Сэм останется с ней по крайней мере до того времени, пока они не перейдут в будущее.

Но Люси не может просить. Не может говорить. Вонь ее собственного грязного тела душит ее. Она снимает платье через голову, отгораживается им от лица Сэм. Потом она снимает и сорочку и прыгает в реку.

Вода разом вышибает из нее все мысли. Холодная пощечина. Благодатное притупление чувств. Она набирает горсть песка и трет свои плечи и шею, трет под мышками, запястье, которое держал траппер, пальцы, которые прикасались к пальцам ба. Она сдирает с себя шесть лишних слоев. Скребет медленнее на груди, где кожа чувствительная и мягкая. Ей не дотянуться до спины. Она зовет на помощь Сэм.

Сэм отворачивается. Щеки ее над выцветшей рубашкой горят красным пламенем. Нет, это невозможно – Сэм никогда не краснеет. Люси плывет назад к берегу, снова просит у Сэм помощи. И опять Сэм отказывается.

– Эгоистка, – говорит Люси, пересиливая волны.

Она хватает Сэм за ботинок.

Тащит ее в воду во всей одежде. Люси дергает Сэм за воротник и начинает стирать корку грязи с ее кожи, не обращая внимания на идущие изо рта сестры пузыри. Все упрямство Сэм здесь превращается в пену.

– А теперь спину, – говорит Люси, обращаясь с Сэм так, как обращалась с ней ма, купая ее в тазу. – Твердая рука – вот, что тебе нужно, – говорит Люси и только потом вспоминает, кто сказал эти слова – ба – и по какому поводу.

Что-то рвется. Рука Люси натыкается на чужеродную твердость. Она остается с обрывком трусиков Сэм в руке, а сама Сэм ныряет на дно. Вода – стихия Люси. Она легко перегоняет Сэм, хватает удлиненный серый камень, существование которого хранилось в тайне. Но Сэм продолжает плыть, будто этот камень не имеет никакого значения.

И в этот момент Люси видит, что еще роняет Сэм. Оно падает быстро, в конечном счете серебро тяжелее обычного камня. Пара монет сверкает на дне реки. Не похороненных, не утопленных в грязи, не оставленных с телом.

Два серебряных доллара ба.

Люси выныривает на поверхность, проплывает мимо Сэм. В какой-то момент она оказывается так близко, что они могут коснуться друг друга. Одна из них может протянуть руку и остановить движение другой, задержать обеих между поверхностью воды и дном. Но ни одна из них не делает этого. Сэм продолжает нырять, а Люси выбирается на противоположный берег и лежит, тяжело дыша, в зеленой траве новой земли.

«Прежде всего семья», – говорили ма и ба. Невзирая на побои и дурной нрав, Люси до конца уважала веру ба. Эта вера – ее единственное наследство.

Но теперь?

Сэм наконец-то появляется. Вода придает блеск ее волосам, пропитывает ее одежду так, что видны кости, выпирающие из-под кожи. В темноте Люси видит неизвестное ей существо с руками, полными серебра, похищенного у мертвеца.

Кровь

Утром Сэм в торжественной позе, с прямыми плечами сидит подле Люси. Сэм начинает говорить, словно речь – это монетка, припрятанная до этого дня на три месяца.

– Если бы мы их закопали вместе с ба, никому не было бы пользы, – говорит Сэм, пока Люси складывает одеяло.

– Глупое суеверие, – говорит Сэм, пока Люси снимает траву со своего платья.

– Это не будет иметь никакого значения, – говорит Сэм, пока Люси расчесывает волосы пальцами, а потом, как может, сплетает косички. – Знаешь, что сталось с твоей мертвой змеей? Ба забрал тот наперсток. Я сама видела. И ведь ничего не случилось, да? Да?

Неделю назад Люси с радостью выслушала бы эти откровения. Но сейчас ее воротит от них.

– Он мне сказал, что живым серебро нужнее, чем мертвецам, – говорит Сэм, пока Люси собирается в город. – Он мне давно сказал, что его не нужно хоронить, как хоронят всех. – Более тихим голосом Сэм добавляет: – Он сказал, что не заслуживает этого. Клянусь тебе, я собиралась оставить монетки при нем, но в ту ночь он словно сам мне об этом сказал. Из могилы. Ты его не слышала?

Люси разглядывает Сэм с одной стороны, с другой. Как бы она ни прищуривалась, ей не разглядеть, где у Сэм заканчивается правда и начинается ложь. И есть ли для Сэм какая-нибудь разница.

– Постой, – говорит Сэм, хватая Люси за локоть. – И ма. Он сказал, что ма…

Люси отталкивает Сэм.

– Нет. Не говори со мной про ма.

Сэм не возвращается на прежнее место. Люси делает шаг назад. Они смотрят друг на друга. Люси делает еще один шаг назад. И еще, и еще шаг, и часть ее радуется, часть ее уже в Суитуотере, уже репетирует историю про сиротку – ее малая, запутавшаяся часть испытывает облегчение оттого, что Сэм там не будет, что ей не придется объяснять людям странности Сэм.

Люси поворачивается.

Сэм окликает ее в последний раз. Страх в ее голосе узнается безошибочно.

– Люси – у тебя кровь.

Люси прикасается рукой к своему платью сзади. Рука ощущает влагу. Она поднимает юбку и обнаруживает, что ее нижнее белье тоже в крови. Но кожа внизу повсюду целая. Она не чувствует никакой боли, несмотря на влагу между ног. Она нюхает свои пальцы и под медным привкусом ощущает другой запах, еще противнее.

Ма говорила, что этот день они отпразднуют с пирогом, солеными сливами и новым платьем для Люси. Ма говорила, что Люси в этот день станет женщиной. Кровь течет свободно, оставляя после себя томление пустоты. Люси расстается с этим почти без боли. Хотя ни пирогов, ни праздника не будет, она с уверенностью, заявляющей о себе тяжестью в ее теле, чувствует истинность слов ма: она больше не маленькая девочка.

Лицо Сэм от ужаса становится совсем детским, словно Люси на ее глазах обретает новую и пугающую силу. Люси впервые, глядя на младшую сестру, чувствует, как по ее жилам вместе с кровью струится жалость. Она не думала, что должна будет оставить позади и это.

– Я скоро вернусь, – говорит Люси, сдаваясь. – Принесу какую-нибудь еду. После того как найду работу.

Люси принимается отмывать пятна, а Сэм отходит в сторону. Очистив, насколько это возможно, ткань, выжав ее до влажности, чуть превышающей влажность воздуха, набив траву в трусики и глотнув холодной воды, чтобы облегчить тяжесть в желудке, Люси, прищурившись, смотрит в сторону берега и замечает фигуру среди деревьев.

– Я сейчас ухожу в город, – кричит Люси.

Человек поднимает голову.

– Вы будете здесь? – говорит Люси.

Она хотела, чтобы эти слова прозвучали как приказ. Но расстояние между ними и рев реки не позволяют ей сделать это. То, что она произносит, звучит как вопрос.

Часть вторая
ХХ59

Череп

Ма – их солнце, она же – их луна. Ее бледное лицо над порогом нового дома, изнутри наружу, в сторону света из тени. Она готовит место для тигра.

Снаружи ждет семья.

Дом на самом деле – лачуга, стоящая в одиночестве на краю долины в отдалении от ручья внизу. Щербатые стены, жестяной потолок. Чего внутри с избытком, так это сумерек – в хибарке всего одно окно. Стекла нет – на окно натянута клеенка, желтая и грязная, она едва пропускает свет, а разглядеть через нее можно лишь смазанные очертания. Сердце Люси упало при виде всего этого после двух недель пути. Но приведший их сюда хозяин шахты почти не оставил им выбора. «Либо здесь, либо ваша стоянка на мусорной свалке за чертой города», – сказал он. Он добавил бы и еще что-нибудь, но ма упреждающе прижала руку к груди ба и сказала: «Нас устраивает».

Голос ма звучит низко, хрипловато, как потрескивание костра, в который подбросили новую порцию веток. Его грубое звучание входит в противоречие с ее изящными движениями, ее гладким лицом. В этом несовпадении обескураживающая красота. Хозяин шахты покраснел и пошел по своим делам. «Ингай[20]20
  Здесь: (Тебе) должно быть (кит.).


[Закрыть] не все равно, что в тебе видят другие люди», – говорила ма, выпрямляя Люси спину, приводя в порядок косички Сэм, выговаривая ба за его любовь к игровым притонам и индейским лагерям на городских окраинах. «То, что люди видят, определяет их отношение к тебе, дун бу дун?[21]21
  Здесь: Верно я говорю? (кит.)


[Закрыть]»

Но, когда хозяин ушел, ма сникла. Тени потянулись к ней внутри хибарки. Ее красота поизносилась за время пути, потому что ма подхватила какую-то болезнь и ее мучила рвота. Теперь ее красота едва прикрывает кости. Ма двигается по дому, и Люси видит форму ее черепа.

– Девочки, – зовет их ма, подметя часть земляного пола. Дыхание у нее рваное, горло пульсирует, кожа, кажется, вот-вот порвется. – Принесите мне какую-нибудь палку.

Люси огибает хибарку с одной стороны, Сэм – с другой.

Сторона Люси наполовину лежит в тени плато, которое нависает над краем долины. Люси пинает гору мусора: мертвая трава, обожженный провод, обгоревшие прутья. На дне она находит подходящий кусок дерева. Она тащит его, и из мусора появляется табличка.

Она протирает ее от сажи и читает: КУРЯТНИК.

Это не обгоревшие прутья – это перья. И хибарка – не дом для жилья. Ма снова зовет их в тот момент, когда Люси запихивает табличку назад.

– Хао дэ[22]22
  Замечательно (кит.).


[Закрыть], – говорит ма, когда Люси возвращается. – Вот мы все и вместе.

Ма, несмотря на болезнь, улыбается. Она, словно драгоценность, держит палку, которую принесла Сэм. Несмотря на все заботы, которые выгнали их сюда, в воздухе висит гул надежды, как и всегда в начале этого ритуала. «Правильный дом, – сказал ба, прежде чем они отправились в путь. – На сей раз место, где можно обосноваться надолго».

Ма начинает рисовать своего тигра.

Тигр ма не похож ни на одного другого тигра. Всегда восемь линий: некоторые искривленные, некоторые прямые, некоторые похожи на хвосты. Всегда в одном неизменном порядке. И только когда Люси косит взгляд, отворачивается, смотрит под углом, тигр, нарисованный ма, оживает на миг, становится настоящим.

Но последний штришок ма делает через боль, череп снова просматривается через кожу. Защита установлена.

Ба стремглав, забыв о больной ноге, бросается к ма, подхватывает ее под локоть, удерживает от падения. Он просит подать кресло-качалку. Сэм перетаскивает кресло через порог, тарелки, лежащие на сиденье, начинают соскальзывать. Люси бросается, успевает подхватить одну, но ее нога при этом стирает последнюю черточку тигра.

Она думает, не сказать ли об этом родителям. Но тогда ма захочет повторить ритуал с самого начала, а ба нахмурится и назовет Люси да цзуй[23]23
  Оскорбительное слово (кит.).


[Закрыть], скажет, что она должна сечь, когда и где открывать свой большой рот. Люси ничего не говорит, как не говорит и о едком запахе в доме, остатки старого куриного помета перепутать с чем-то трудно. Она учится хранить свои секреты.

Земля

Шесть дней в неделю Люси просыпается первой. Это час крота: когда она проскальзывает мимо семьи, стоит абсолютная темнота.

Сэм рядом с ней на кровати-чердаке, ма и ба на матрасе на полу у лестницы, ведущей к Сэм, – Люси обходит их по памяти в той же мере, что и по виду, как она обходит набросанную одежду, мешки с мукой, простыни, рукоятки метелок, чемоданы. В доме стоит застоялое, спертое зловоние звериной норы. На прошлой неделе здесь перевернулась ванночка с водой из ручья, и запах от этого ничуть не улучшился.

Со временем ма могла бы сделать этот дом уютным. Пучок ароматных трав, коврики, расположенные в точно выбранных местах. Но теперь ее единственное занятие – сон. Ее щеки кажутся еще более впалыми или покусанными, словно что-то грызет ее по ночам. Она около месяца не ела нормальной пищи. Говорит, что может переваривать только мясо, но на мясо у них нет денег.

Ба обещал мясо, когда они переедут на эту новую крупную шахту. Еще он обещал сад, хорошую одежду, изрядных лошадей, школу. Сюда понаехало слишком много народу, опередив их. Жалованье ниже обещанного. Теперь, когда ма болеет, Люси приходится пропускать занятия в школе, чтобы ходить с ба на шахту, – Люси, которая просыпается первой, готовит завтрак.

Она ставит сковороду на плиту. Слишком громко – ма начинает шевелиться от лязга. Ма, когда не спит, без конца спорит с ба. «Девочки ходят голодные. – Я бы зарабатывал больше, приедь мы сюда пораньше. – Но мы не приехали пораньше. – Не по моей вине. – Скажи напрямую, что ты имеешь в виду. – Я имею в виду только то, что заболеть было ужасно некстати. – Ты думаешь, я сделала это специально? – Иногда, цинь ай дэ[24]24
  Дорогая (кит.).


[Закрыть], ты бываешь ужасно упрямой».

Тихо, тихо Люси прижимает картошку к сковородке. Масло пузырится, обжигает ей руку, но по крайней мере шипение приглушенное. Две картофелины, завернутые в кусок ткани, для нее и ба, одна на столе для Сэм. Еще одна в надежде, что у ма проснется аппетит, остается на плите.

* * *

Две мили до следующей долины. Ба прощается с Люси, когда они доходят до шахты, он идет в главный ствол с остальными работягами. Он оставляет Люси одну, и ей самой приходится добираться до ее туннеля.

Она смотрит на восток. У неба все еще цвет кровоподтека – темно-синий, но все же она медлит, словно может позволить себе дождаться восхода. Она ползет вниз. Цвет исчезает, потом исчезает и звук. Когда она добирается до своей двери, темнота стоит полная. Долгое время ничего, до первого стука.

Шахтеры появляются, когда Люси открывает тяжелую дверь и рукой придерживает ее. Стены снова возникают из тьмы в тонких лучах фонарей. Она почти не чувствует ожог на предплечье. Это ничто в сравнении с болью от ухода шахтеров и возвращения тьмы.

В течение долгого времени безделья она трется спиной о стену шахтного ствола или кричит для пробы. Пять раз, распахивая рот во всю ширь, вгрызается она в картофелину в предположительно полуденное время. Картошка тоже пахнет землей.

– Не навсегда, – обещает ба в конце дня, хотя отличить конец от начала довольно нелегко. Снова темно. Привычная печаль парит над Люси, как солнечный луч над далекими холмами. Если остальные шахтеры расходятся группками по четыре или пять человек, обмениваются приветствиями и сетованиями, то ба и Люси идут вдвоем. Он приглаживает ее жесткие волосы.

– Тин во. У меня есть план. Если у тебя все еще будет желание, пойдешь в свою школу, нюй эр.

Она верит ему. Верит. Но от веры боль становится только сильнее. Точно как и в туннеле – боль в глазах от долгожданных фонарей.

* * *

Хибарка – еще одно обиталище темноты, пока ба не поднесет спичку к лампе. Ма дремлет, Сэм носится где-то как сумасшедшая, играет. Люси готовит обед, а ба тем временем переодевается за занавеской. Он проглотит свою еду и поспешит за ручей на вторую работу – валить лес на дрова для вдов. Семье нужно больше денежки. Ночь за ночью. День за днем. Медленный ручеек накоплений, который так быстро опустошается потребностями их желудков.

Этим вечером происходит что-то новое.

Четвертая картофелина с плиты исчезла. В засохшем на дне сковородки жирке – отпечатки пальцев. Радость переполняет Люси, такая же сильная, как тоска по свету: вероятно, у ма проснулся аппетит.

Но щеки у ма такие же впалые, как всегда, а пальцы – чистые. Единственный запах из ее рта – запах рвоты.

– Ты не видела? – спрашивает Люси у Сэм, как только та появляется в дверях. – Она ела?

Сэм, бронзовокожая, несется по дому, как клубок пойманного дневного света. За прошедший день Сэм потеряла ленточки, берет, из подола у нее вырван кусок ткани. А приобрела этот запах солнца и травы.

– Опять картошка? – спрашивает Сэм, принюхиваясь к обеденной кастрюльке.

– Ты приглядывала за ма, как я тебя просила? – Люси отводит руку Сэм от кастрюли. – Не готово, еще минут десять. Ты присматривала за ней? Мы с тобой говорили об этом. У тебя никаких других занятий сегодня не было.

– Прекрати нудить!

Сэм отталкивает Люси и хватает крышку кастрюли, но та выскальзывает из ее руки, вытянутые пальцы Сэм лоснятся и сияют. Сэм, отмеченная солнцем, травой… и жиром.

– Эта картофелина была не для тебя, – шипит Люси. – Она была для ма.

– Я проголодалась, – говорит Сэм, глядя ясным взором, даже не пытаясь ничего отрицать. – Ма все равно ничего не ела.

Сэм не лгунья, не воришка. Просто она живет по своему кодексу чести и отказывается подчиняться другим правилам. Упреки переходят в смех, потому что Сэм умеет даже упрямство сделать очаровательным. В худшие дни Люси спрашивает себя: не в этом ли истинная причина того, что Сэм не отправили на шахты, причина, более основательная, чем возраст – Сэм слишком хорошенькая, чтобы подвергать ее опасности.

Люси прикрывает синяк на предплечье; если бы она посмотрела в жестяное зеркало, то увидела бы другие синяки – на плечах и спине.

– Я скажу про тебя ба. – Но ба только ущипнет Сэм за пухлую детскую щечку. – Я ему пожалуюсь, – добавляет она с внезапным вдохновением, – и тогда посмотрим, не считает ли он, что ты уже достаточно выросла для работы.

– Нет!

Люси складывает руки на груди.

Сэм сквозь сжатые зубы говорит:

– Пожалуй, я прошу прощения.

Ма уподобляет извинения Сэм воде, выжатой из сухой деревяшки. Люси наслаждается победой так, что у нее в животе начинает урчать.

– И все равно скажу.

– Не говори. Если не скажешь… я тебе покажу, что ела ма.

Люси в нерешительности.

– Сегодня вечером, – добавляет Сэм с усмешкой. И тогда Сэм бросается прочь, но натыкается на ба, который появляется в чистой одежде, с топором, на поясе у него висит револьвер. Сэм, как обычно, просит, чтобы он взял ее с собой.

* * *

Некоторое время спустя из дверей походкой сомнамбулы выходит ма.

Люси думает, что ма направляется по малой нужде, но Сэм машет сестре, чтобы она шла следом. Люси оставляет свою книгу, не вложив закладку. В любом случае она столько раз перечитала три семейные книги сказок, что все картинки выцвели, лицо принцессы превратилось в пятно, поверх которого она может воображать собственное лицо.

Внизу в долине – точки далеких огоньков. Ма отворачивается от них. Она направляется на клочок земли за их хибарой, где разглядеть что-либо довольно сложно. Там она роется в земле голыми руками, словно надеясь найти овощи в огороде, пока так и не засаженном ба. Низкое неженское кряхтение – потом она вытаскивает что-то.

Невидимые ей, спрятавшиеся Люси и Сэм тоже присели. Вечер теплый, спина у Люси потеет. Она видит белую полоску на шее ма, лопатки, выпирающие под одеждой. Потом она слышит, как ма что-то жует. Ма становится вполоборота, в руке у нее что-то длинное. Морковка? Батат? Из-за налипшей земли не разобрать.

– Что это? – шепчет Люси.

– Земля, – говорит Сэм.

Этого не может быть. Ма корит Сэм за то, что та подбирает еду с пола, ма два раза протирает каждую тарелку – один раз для сухости, другой – для блеска. И все же темные земляные пятна отчетливо видны на щеках ма. Но Сэм не вполне права. Ма лижет, пока не обнажается поверхность того, что она держит в руке, потом появляется круглый сустав, отливает белым светом. Она держит кусок кости.

– Нет, – говорит Люси, говорит громче, чем намеревается. Ее вскрик заглушен хрустом.

Сэм наблюдает за происходящим, кажется, что тьма ей нипочем, нипочем земля и затасканная юбка, распустившаяся косичка. Люси отводит глаза, она не хочет видеть, что еще может съесть ма: земляных червей, камушки, древние прутики, выкопанные яйца и лиственную плесень, скрежет жучиных ножек. Пир из волглых тайн земли.

* * *

Прежде ма и Люси хранили секреты друг друга. Каждый день ба и Сэм исчезали в сумерках на фургонной тропе – уходили на разведку или на охоту. И каждый день Люси и ма оставались вдвоем среди холмов, лишенных звуков. В просторную, просторную тишину проливала Люси свои страхи – она боится мула, она украла нож у ба, она завидовала Сэм… Ма впитывала слова Люси, а ее кожа впитывала в себя позолоту предвечерья. Ма знала, как хранить тайны в тишине, иногда приборматывала что-то, иногда наклоняла голову, иногда гладила руку Люси. Ма слушала.

Ма, в свою очередь, рассказывала Люси, как она растирала руки салом, чтобы они были мягкими, какие трюки она использовала, торгуясь с мальчиком мясника, как выбирала со всем тщанием кусочек получше, с кем дружила. В эти мгновения Люси знала, что ма больше всех любит ее. Пусть у Сэм волосы ма, ее красота, зато ма и Люси были соединены словами.

Но в эту ночь Люси замыслила предательство. Она лежит без сна, долго после того, как Сэм начинает храпеть. Ей не уснуть. Стоит ей закрыть глаза, как в них начинает просачиваться, словно лунный свет, сияние зубов ма. Когда внизу скрипит открывающаяся дверь, Люси машет ба, просит его подойти.

– Повтори-ка, – говорит ба, когда Люси заканчивает свой рассказ. Он стоит на прикроватной лестнице, его заговорщицкое лицо вровень с ее. – Мань мань дэ[25]25
  Не спеши (кит.).


[Закрыть]. Что она ела?

На его лице появляется странная ухмылка, когда Люси спрашивает, не следует ли им открыть сундук ма. В сундуке ткани и сушеные сливы, а самое главное – пахучие, горькие лекарства, из которых ма заваривает целительные бульоны.

– Спи, – говорит ба и спускается. – Твоя ма не больна. Я готов поставить на это кучу денег.

Люси дожидается, когда он исчезнет из виду, потом скатывает матрас, чтобы можно было смотреть через отверстие в основании кровати. Внизу она видит ма, ссутулившуюся в кресле, ба, который подходит к ней, собираясь ее разбудить. Первыми открываются глаза ма. Потом рот.

Ма начинает бранить его.

Люси никогда не слышала, чтобы ма бранилась, но теперь она начинает понимать, что ночь – иная территория. Сколько лет и веков были проглочены с теми костями? Достаточно, чтобы в эту ночь казалось, будто из горла ма льется поток чего-то иного. Чего-то неимоверного, неблагородного. «История», – думает вдруг Люси, вспоминая пьяницу, который плюнул на их фургон два городка назад. Пока ба и ма смотрели вперед, пьяница кричал о земле и праве на нее, о том, кому она принадлежит по закону и что должно быть захоронено. Люси не помнит точных слов, сказанных этим человеком, но в разлетающихся изо рта ма брызгах слюны, в срывающемся голосе она видит и слышит то страшное существо. Наверное, это история.

Ма спрашивает, который час. Она называет ба лжецом. Она спрашивает, сколько тут может быть вдов. Обвиняет его в том, что он опять играет в азартные игры.

Когда она замолкает, чтобы перевести дыхание, ба говорит:

– Ты ела землю.

Ма подтягивает одеяло повыше, наверное, чтобы скрыть грязь под ногтями. Ткань, скользя по сухим рукам, издает звук, подобный тому, что слышен, когда змея сбрасывает кожу.

– Ты заставляешь моих собственных детей шпионить за мной? Ни чжэй гэ[26]26
  Ты этакий (кит.).


[Закрыть].

– Неужели ты не понимаешь, что это значит? – ба опускается на колени. Ма в удивлении подается назад. – Цинь ай дэ. – Руки ба берут когтистые руки ма, нежно гладят их. – Эта тоска. Эта болезнь. Это напряжение между нами. Это, наверно, ребенок.

Ма отрицательно покачивает головой. Щеки ее темнеют. У нее испуганный вид, она слышит прежний непрерывный поток обещаний. На лице ма появляется нечто похожее на улыбку, а потом выражение на нем снова меняется. Становится жестким. Люси будет вспоминать эту жесткость много лет спустя, пытаясь понять, что это было тогда на лице ма: решительность, или мужество, или холодность. Пытаясь повторить это выражение.

– Я думала, мы не сможем… – говорит ма, хотя задиристость исчезла из ее голоса. – И с девочками меня не тошнило. Голода такого не было.

Ба смеется так громко, что просыпается Сэм. Две яркие щелки в темноте – глаза Сэм жалят Люси. Они обе слышат голос ба, который говорит:

– Это мальчик. Что еще может быть таким прожорливым?

Утром ба уходит на холмы, прихватив инструменты своего прежнего ремесла – золотоискательства, которое он забросил два года назад. Он с любовью затачивает кайло и прикидывает на вес лопату, достает маленькие щеточки.

Кайлом он вскрывает кости на склонах холмов, лопатой выкапывает их. Щетки, от самой мелкой до самой крупной, выскребают лишнее с выкопанного, обнажают древнюю белизну. Ба перетирает кости и смешивает их с водой.

Ма пьет – она снова легла в постель, ее слишком тонкие руки дрожат вместе со стаканом. Ее горло то набухает, то спадает. Часы работы ба, столетия жизни исчезают в младенце.

«История», – думает Люси, и ее пробирает дрожь.