Текст книги "Вера. Детективная история, случившаяся в монастыре"

4

К чайку нашлась и булочка с красной икоркой и деревенским маслицем «со слезой», и фрукты, и душистая ушица, и запотевший графинчик. От водочки Вера отказалась, но поела с удовольствием, неожиданно поняв, что действительно устала с дороги.

Говорила больше игуменья, много, приветливо. Рассказала об истории монастыря, о том, как по капризу строителей – Курихина и Штольца – вырубили лес на холме, отчего между собором и колокольней часто ветрено и неуютно. О том, как нелегко приходится поднимать святое место в наше бездуховное время. О том, как живут сегодня сестры, какие отношения с местной администрацией, жителями поселка.

В чистой, уютной гостиной горел настоящий дровяной камин, было тепло, даже жарковато. После уличной прохлады Веру немного сморило, и слушала она игуменью вполуха. На стенах висели портреты неизвестных ей людей в необычных одеждах, иконы, картины южного города в разных ракурсах с большими буквами «Jerusalem», на окнах – дорогие шторы.

О погибшей монахине Херувима отзывалась только хорошо. И послушная была, и работящая, и смиренная. Да вот только болезнь ее превозмогла и, видимо, довела до такой беды…

После сочных рыбных котлеток с картофельным пюре на сливках и с домашним сыром игуменья позвонила в небольшой колокольчик, и девушка в черном лет двадцати пяти, читая нараспев какую-то молитву, снова внесла поднос с красивыми тарелками: на десерт сегодня был домашний пирог с творогом, орехами и вареньем.

Хоть Вера и не выпила ни капли, вскоре почувствовала себя захмелевшей от духоты, обильного угощения, необычной терминологии и непривычного гостеприимства.

– А гостиницы в поселке нет, Вера Георгиевна, так что остановиться мало-мальски с комфортом можно только у нас. Для уважаемых гостей на выбор: либо здесь, в игуменском корпусе, либо в гостевой келье во флигеле сестринского. Думаю, что паломническая гостиница никак вам не подойдет, одноместных номеров там нет, а завтра автобусы с паломниками на выходные приедут – шумновато будет. Люди разные приезжают, и не всегда, как бы сказать, адекватные.

– Ну что вы, матушка, спасибо. Не хотелось бы вам тут надоедать. Кто знает, насколько все растянется? Я, если можно, лучше в комнатке гостевой остановлюсь.

– Растянется? А разве… Ну, как скажете… Но на ужин милости просим.

Если игуменья и была недовольна, то виду не подала. Позвонила в колокольчик и деловито распорядилась позвать какую-то сестру Викторию, постелить в гостевой келье и отнести Верины вещи.

– Живите, конечно, сколько надо! Только, думаю, и расследовать тут нечего, все понятно, хоть и прискорбно: Фаина от горя помрачилась рассудком, а может, и опухоль уже давила на мозг, вот и пошла, несчастная, на тяжкий грех, сама не отдавая себе отчета в том, что делает. А может, и задумалась за рулем, да вовремя не спохватилась. Об этом мы уже и с начальством вашим говорили. Так ведь, отче?

– Да, это, думаю, единственное объяснение, – чуть подчеркивая слова, проговорил отец Трифон. – Это многое бы объяснило и для нас, и для вас, Вера Георгиевна. И с монастыря бы сняли позор, и в рапорте, думаю, смотрелось убедительно.

– Да, это вполне правдоподобная версия. Вы думаете, что Торнина так близко к сердцу приняла свою болезнь?

– А как иначе? На нее это произвело сильное впечатление. Вообще, надо сказать, в последние дни она ходила сама не своя, как будто тяготилась чем. А тут и ясно стало чем.

Игуменья настороженно глянула на старого священника, но промолчала.

«Ага, неужели старец лишнего сказал? Не из-за вас ли, матушка, Фаина ходила сама не своя?»

– Спасибо, отец Трифон, это важно. Могу ли я побеседовать с сестрами?

Какой взгляд, однако! Не привыкла игуменья, чтобы ей перечили.

– Думаете, это нужно? Ну, как скажете… Хотя зачем? Ума не приложу.

– Как же, матушка? Важно, чтобы сестры для протокола подтвердили, что не было ни давления, ни постороннего влияния. Только следствие болезни, боязнь мучительной смерти… Ну, вы понимаете.

– Хорошо, воля ваша. Можно всех сюда вызвать, побеседовать после вечерни.

– Нет, матушка. Лучше наедине. Похожу, поспрашиваю. Вы же знаете, люди лучше раскрываются вдалеке от начальства. Поменьше официоза, а то замкнутся, не расскажут всего. Вы же сами сказали, что-то Фаину беспокоило. Вот и надо выяснить, что именно, иначе рапорт неубедительно смотреться будет. Мне же потом перед начальством отчитываться. Только проводника бы из местных, чтобы не заплутала тут нигде.

– Ну, как знаете, – внезапно светло улыбнулась игуменья, как будто приняв какое-то решение. На этот раз взялась не за колокольчик, а за смартфон. – Алло, сестра Ермия? Да, Бог благословит! Поднимись ко мне сейчас, дело есть.

Через пару минуту в комнату вошла высокая худощавая монахиня. На вид – ровесница Веры.

– Вот, Вера Георгиевна, благочинная наша – сестра Ермия. Проведет везде, со всеми познакомит, да и монастырь покажет. В общем, содействуй, мать, следствию! Помощи вам Божией! – широко и безмятежно улыбнулась на прощанье игуменья, осеняя гостью в воздухе широким крестом.

Глава четвертая

1

После духоты игуменских покоев весенний ветерок во дворе заметно освежал. Сойдя с крыльца, Вера осмотрелась. От игуменского корпуса к остальным зданиям расходились аккуратно выметенные дорожки, красиво выложенные по краям белым камнем. Клумбы, затейливые мусорницы, небольшой прудик, скамейки, беседки – во всем ощущение уюта и покоя. Для цветов рановато, но зеленая травка уже начала пробиваться навстречу дерзкому молодому солнцу. Если не стоять в тени, то в демисезонном пальтишке даже немного жарковато.

– Давно у вас снег сошел?

– Да дней пять назад, – мелодично и спокойно ответила мать Ермия, идя чуть впереди Веры, показывая дорогу, но думая, казалось, о чем-то своем. – Как на Пасху тепло пришло, так на холме все и стало таять… Начать беседы с сестрами сейчас проще всего с библиотекарши, сестры Авде-лаи. Библиотека у нас в сестринском корпусе, вон там, – словно пропела Ермия, сдержанно указывая на соседнее здание. – На втором этаже. Лифта нет.

Показалось или монахиня усмехнулась, заподозрив в Вере городскую неженку? Надо поофициальнее, что ли.

– Давно вы знакомы с Торниной?

– Да, уже давно. Еще когда она деток учила. А ближе познакомились года два назад, как она в монастырь пришла. Все гадали тогда, почему она гражданского мужа своего, Сергея Фокина, участкового нашего, бросила? Красивая была пара. Наша «святая» Никитишна, к каждой бочке затычка, уже чего только не придумала. А я думаю, что есть люди, которым семья не нужна. Не по размеру души. Позовет их вечность – и ничего не поделаешь…

– Вы ладили?

– Как вам сказать… В целом – да. Характер у нее был спокойный, светлый. Легка в общении, но в душу особо никого не пускала. Все старалась делать с усердием. О бывшем муже никогда плохо не отзывалась, но вообще о прошлой жизни мало говорила. Старалась все по совести делать.

– Обычно начальникам не нравятся чересчур самостоятельные подчиненные…

– Это верно, – улыбнулась Ермия. – С игуменьей у Фаины были ссоры, но вообще-то они у всех бывают. Матушка наша добрая, но строгая, нрав тяжелый. Со временем и Фаина приноровилась: если что не так, всегда смиренно просила прощения. Это матушке нравится. И потом, знаете, Вера Георгиевна, в монастыре не как в миру. Мы тут все как большой семьей живем. И молитва. Это важно…

Замолчала.

– Но характер же так просто не поменяется, ведь так? Может, она чем-то недовольна была? Что-то ее возмущало?

– Возмущало? Это вряд ли. Хотя… Было у нее свое чувство справедливости. Немного своеобразное, я бы сказала…

Ермия задумчиво помолчала, что-то вспомнив, потом продолжила:

– Внимательная была, это да. Конфликты старалась гасить. Иногда я даже думала про нее: вот живая святая… Фаина полностью нашла себя в Боге, это было заметно. Поменяла привычки. Курить бросила сразу, как пришла к нам, хотя нелегко ей было. Все время носила с собой леденцы. Знаете, карамельки такие? Наш старец благословляет такие паломникам, чтобы через их сладость отвыкать от дурной привычки. И да, заметно было, что последние два дня Фаина была явно чем-то обеспокоена. Скорее всего, из-за диагноза.

– Вы тоже про диагноз знаете?

– Так все уже знают, Вера Георгиевна, – мягко улыбнулась Ермия, немного удивленно посмотрев на Веру. – Уж весь поселок. Никитишна никого в неведении не оставит.

– Прямо какое-то местное информационное агентство… А почему вы ее святой назвали? Как и Фаину.

– О, нет-нет! Они совсем разные!.. Простите, это так, лишнее. Юмор такой у нас монастырский. Никитишна ни одной службы не пропустит, у старца постоянно исповедуется. Всё грехи юности замаливает. Посты соблюдает так, что никто в поселке не усомнится. Но на пользу ей почему-то не идет: язва та еще, прости меня, Господи!..

Опять эта тень на лице. Это Никитишна всех достала? Или что-то другое?

– То есть вы думаете, что эта… авария из-за диагноза могла случиться?

– Нет, что вы! Это же тяжкий грех – самоубийство! Нет! Да и если по-мирскому рассуждать, она еще и болей не чувствовала. И знаете… вообще не похоже на нее. Не та для нее причина, чтобы прощаться с жизнью. Думаю, отвлеклась на дороге. Грязь кругом, слякоть. А кстати, может, с машиной что не то?

– Нет. Экспертиза показала, что машина была исправна.

– Да? Тогда и не знаю, что подумать. Но не такой она была человек.

– А где вы были в то утро?

– Как обычно, вместе со всеми была на полунощнице, потом пошла на хоздвор проверить, поедет ли машина в Шумское. Потом ко входу в монастырь.

– Вы всегда так тщательно машины проверяете?

– Обычно да, мне же надо быть в курсе всего, что тут происходит. Смотреть надо еще, кто из детей садится в автобус. А то они иногда не приходят, особенно кто постарше, балбесничают в поселке. А родители на работе, сразу не узнают, а нас потом упрекают. Дескать, покрываем лоботрясов.

– Понятно, спасибо. Кстати, а враги у Фаины были?

– Враги? – Ермия приоткрыла дверь в библиотечный флигель, впервые посмотрела Вере прямо в глаза и как-то горько улыбнулась. – Какие у нее здесь могли быть враги? Впрочем, вы сами все увидите.

2

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! – громко произнесла благочинная, стуча в обшарпанную дверь с табличкой «Библиотека. Часы работы…».

– А так всегда надо? В смысле, этот текст читать? Просто постучаться нельзя? – тихонько спросила Вера.

– Так в монастырях принято. Входим с молитвой, выходим с молитвой. Чтобы вся жизнь с Богом была.

Жаль, дверь не скрипнула. Потому что открывшая ее монахиня очень напомнила Вере сказочную Бабу-ягу. Особенно взглядом.

– Аминь, аминь! Книги выдаем только по благословению матушки! – недовольно проворчала Авделая. – Уж вы, мать Ермия, могли бы это знать. И нечего сюда водить всех подряд!..

– Я – следователь из Нижнего Волочка, Вера Георгиевна Шульгина, капитан полиции, – суховато и с достоинством прервала Авделаю Вера. – Расследую несчастный случай с гражданкой Торниной. Монахини Фаины, по-вашему.

Благословение игуменьи у меня есть, – добавила она на всякий случай «пароль».

Остановленная на полном скаку библиотекарша обиженно притихла и заговорила мягче, пытаясь растянуть губы в подобии улыбки.

– А, ну если есть благословение, то тогда конечно, конечно… Хотя что уж тут расследовать, и не знаю. И так все понятно: гордыня и своеволие никого до добра не доведут. Не слушала никого Фаина эта, все с машиной своей возилась, суету создавала, лезла куда попало…

– Вы не ладили с Торниной?

– О! Много чести с ней ладить. Без году неделя в обители, а все туда же! Гордыня!.. Нет чтобы старших слушать да премудрости божественной поучаться, сама всех поучала да лезла не в свое дело! Это же просто ни в какие ворота! Возмутительно! И вот результат – впала в обольщение бесовское и от отчаяния разбилась. Так ей и надо!

– Да, но все-таки смерть примиряет…

– А что мне с ней примиряться? Я с ней не ругалась и напраслину на нее не возводила. Во грехе смертном она ушла, самовольно жизнь скончавши, погибель ей вечная, и точка. А мне, грешной, до нее никакого дела нет. Своих грехов хватает.

– Вы желали ей смерти?

– Я? Да я… Да что вы!.. Господи, прости! Нет, конечно! Но и молчать о правде не буду. Поделом ей.

– А вы сами давно в монастыре?

– Лет двадцать уже. В миру была бухгалтером на закрытом предприятии, офицер запаса, пришла к вере в конце восьмидесятых, стала духовной дочерью старца Аввакума в Лавре. Нас много таких у него было, птичек Божиих, желали жития постнического. Вот старец и благословил сюда ехать. Сначала послушницей пару лет была, потом и совсем осталась.

– А где вы были утром перед несчастным случаем?

– На полунощнице молилась, потом отнесла конфет детишкам перед школой. У меня внук погиб пять лет назад, Вера Георгиевна, поэтому стараюсь помогать местным деткам. За душу его подаю, может, смилуется Господь…

3

– Вредная какая старушка эта ваша Авделая! Чем ей так Торнина насолила?

– Фаина подметила как-то, что эта вредная старушка, как вы выразились, в библиотеке запирается и кагор потихоньку попивает. Обличила ее наедине, та в ответ громко нахамила. Мимо случайно проходила игуменья и обо всем догадалась, конечно. Скандал был. Авделае влетело при всех. Очень обиделась, до сих пор считает, что во всем Фаина виновата, хотя та, собственно, не ябедничала, не рассказывала никому…

– А вы об этом ее недуге знали?

– Как не знать? Знала, конечно. Видно же, когда человек под градусом. Но я ее не виню. Уж не я… Понять Авделаю можно: всем проповедует, всех наставляет, а у самой семья некрещеная, внук некрещеным в ДТП погиб. Ей очень больно… Еще сами какими будем, неизвестно. А потом знаете, старики одиноки и обидчивы. Иногда и опасны…

– Простите, можно личный вопрос?

– Да, пожалуйста.

– Не скучно вам так жить?

– Как «так»? – не останавливаясь, улыбнулась монахиня.

– Ну, вдалеке от городов, от людей. Все эти одежды, молитвы, жесткий распорядок дня. На себя времени, наверное, совсем не остается. Жизнь проходит мимо, нет счастья с детьми, в браке…

Вере показалось или по лицу Ермии промелькнула какая-то тень?

– А вы счастливы? – внезапно спросила Ермия по-прежнему спокойным голосом.

– Я?.. Слушайте, нуда… ну, не знаю, как прям вот так вот ответить…

Неловко получилось. Навернулись слезы. В другой раз ответила бы спокойно и твердо. Но сегодня, когда рана еще так свежа… Какое уж там счастье! На душе уже не кошки, тигры скребут!

– Не отвечайте, Вера Георгиевна, я понимаю. Счастье разное бывает…

Нет, что она себе позволяет?! Вера хотела возразить, объяснить, что ее личный опыт в данном случае не важен. Да и вообще: в век торжества науки и техники вся эта религия и все, происходящее здесь!.. Но промолчала. Так нелепо прозвучало бы все это здесь – на краю земли, в монастыре, где реальностью как раз было все то, что Вера в расчет не принимала и считала нелепым пережитком. Тем более что объяснять ничего незнакомому человеку не хотелось.

Внезапно наперерез Ермии бросилась невысокого роста румяная старушка в черном.

– Матушка! Сколько это еще может продолжаться?! Я же просила! Всем, послушайте, всем раздали по нескольку пакетов с подарками к Пасхе, а мне опять только один пакет дали…

– Сестра Софония, – спокойно и четко выговорила благочинная, – я сейчас занята. После вечерни ко мне подойдите, и все уладим.

– Нет, не уладите! Как на Рождество, опять будет! А мне же не себе, мне доктору в Шумское отвезти…

– Сестра Софония…

– Вот так всегда! Как кому-то – так все и сразу, а как мне…

Внезапно Ермия в длинных своих одеждах спокойно и степенно поклонилась в ноги старушке, встав на колени прямо на не до конца просохшей от снега и грязи дорожке:

– Прости меня, сестра!

Изумленной Софонии ничего не оставалось, как тоже плюхнуться на колени и пробормотать в ответ: «И меня простите!» Конфликт был исчерпан.

«Интересно, – подумала Вера. – А если бы у нас все проблемы с начальством решали таким образом?»

4

– Батюшка не принимает! Запись только на завтра, – произнес низкий, усталый голос за дверью в ответ на молитву, которую решилась повторить за Ермией Вера, привыкая к местным обычаям.

– Это не к батюшке, к тебе, мать Лариса. Следователь из области по делу Фаины, – быстро произнесла в дверь Ермия.

Минутная пауза, щелкнула дверная задвижка. Спокойные, умные глаза. Черная накидка – апостольник – оттеняла немолодое, гладкое лицо. Вера уже видела ее за рулем «лендкрузера», она же носила чемоданы в игуменский корпус.

– Ой! А я вас за паломницу приняла, неловко-то как, – светло улыбнулась Лариса. – Чай будете? Мне тут печенье пожертвовали хорошее.

– Нет, спасибо большое. Может, как-нибудь в следующий раз. Расскажите, пожалуйста, о Фаине. Какие у вас были отношения?

– Да уж, горюшко какое… С Фаиной у всех были хорошие отношения, и я не исключение. Не припомню, чтобы ругались с ней когда. Она к батюшке нашему на исповедь постоянно ходила, так что встречались часто и здесь, и в храме. Умная была, слушалась старца, к сестрам приветливая, всегда старалась помочь. Почему она решилась на такой поступок? Я краем уха слышала про болезнь, но кто точно знает? А может, расстроилась после разговора накануне с матушкой…

– Разговора? А можно подробнее? О чем они говорили?

– Ой, простите, лишнее сказала. Не дело мне, простой монахине, обсуждать начальство. Да, характер у матушки тяжелый. Она строгая, но справедливая. А иначе монастырем непросто управлять. Мать Херувима о сестрах, как о родных детях, заботится. Если и нашумит, то для нашей же пользы. Лучше у нее спросите, не мое дело пересказывать чужие разговоры, да и не слышала я почти ничего.

– А вы что в день трагедии делали?

– В тот день вместе пошли на полунощницу, я ушла пораньше, подготовить машину к поездке в город для матушки и отца Трифона. А потом отец Павел, священник наш, позвонил. А ему участковый о случившемся сказал. Не сразу до нас дозвонился: на приеме были у владыки, а там телефоны отключаем. Так что только днем узнали о смерти Фаины, по-быстрому взяли для монастыря все, что надо, и поехали. Но дороги тут, сами видели, какие. Так что вернулись только к вечеру… Что еще сказать?

– Давно вы здесь?

– Да лет двадцать уже. В основном при старце. И секретарь, и медсестра, и шофер. Батюшка мне многое доверяет, стараюсь не подвести. Веду запись паломников, а то иногда столько народу приезжает, что до вечера готовы батюшку мучать. Нет, не подумайте, что мы тут людьми пренебрегаем. Но у него диабет, сердце, надо поосторожнее. А люди не понимают: идут день за днем со своими печалями. Завтра вот опять целый автобус паломников ждем. А раньше я, как и усопшая Фаина, учительницей была… Слышите? Звонят уже. Пора на вечерню. Простите. Если понадоблюсь, всегда можно меня либо здесь найти, либо в сестринском. Да и так заходите, на чай.

5

В широком монастырском дворе звон был слышен гораздо отчетливее. Солнце почти зашло, фигуры спешащих в храм монахинь и паломниц отбрасывали на каменные плиты длинные тени. От монастырских ворот, запинаясь о выступающие из земли камни, быстро поднимался к храму худощавый молодой человек с короткой бородой, в черном балахоне и потертой синей куртке.

– Отец Павел Федотов, – тихо подсказала Ермия. – Наш священник. Живет в поселке, на службы приходит, когда отец Трифон не служит. Батюшка, благословите! – приветствовала она священника, сложив руки лодочкой.

– Бог благословит, – ясным голосом произнес священник, как-то смущенно перекрестив благочинную, не давая поцеловать свою руку. – Ну сколько можно? Утром же благословлялись… А вы, наверное, следователь? Не удивляйтесь! Никитишна уже всех оповестила. Здравствуйте!

– Да, здравствуйте! Сейчас, наверное, неудобно вас расспрашивать?

– Да, простите, пора вечерню начинать. Но я здесь все время, и, похоже, навсегда. Так что, если захотите, подойду, куда надо… Как же так-то, а? – внезапно с сердцем произнес он. – До сих пор не могу поверить, что это не дурной сон!

– У вас были хорошие отношения?

– Как и у всех. Но она была заметно другой, более живой, что ли… Простите. Мы старались поддерживать друг друга. Не подумайте чего, это на эмоциональном уровне. Без грешных помыслов.

– Я так понимаю, вы утро в день смерти Фаины провели в храме?

– Да, отец Трифон в город уезжал, хотя обычно полунощницу он начинает, как монах. Так что в храме я был с шести до девяти утра. Когда вышел с крестом, то из наших подошли только трое: мать Ермия, Авделая и Евпраксия.

– А все постоянно стоят на одном месте в храме или можно выходить?

– Ну, так-то стоять положено, но если надо выйти, то выходят. В то утро все время от времени выходили. Но этому есть вполне понятное объяснение, простите… Ну все, тут уже вход в алтарь, вам туда не положено заходить. Матушка Ермия, на клиросе сегодня вы?

– Да, со старицами нашими, горлицами сладкогласными. – Ермия тихо улыбнулась. – Я на службу пойду, Вера Георгиевна, пора уже, а вас в гостиничный флигель сестра Виктория отведет.