Текст книги "Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман"

# Макет художника в юности

Всегда возводи то, чем ты занимаешься, в культ. Превозноси никчемных, среди которых ты окажешься лучшим и самым интересным.

Мартин, христианский проповедник и мой галерист.

Искусство – это намордник. Я сам придумал это изречение, но великий Куратор Бен и Великий человек-собака Олег Кулик подтвердили мои слова.

Художник Джейсон Александр.

## I.

Самое время все резюмировать. Николь уговорила меня ввязаться в авантюру, связанную с картотекой ее отца. Первое – мне надо было вернуть саму картотеку. И второе – для этого мне предстояло подружиться с Беном, более известным как Куратор.

Ради содержимого картотеки мы могли, разве что, внедрить меня в «Войну» под видом перспективного художника, подобно полицейским в фильме «Мачо и ботан», внедрившимся в банду школьников-драгдиллеров.

Николь предложила пойти проторенной дорожкой, то есть повторить то, с чего начинали все современные классики – от Джеффа Кунса до Нама Джуна Пайка – заручишись ее связями, прилюдно вытряхнуть мусор из кладовки где-нибудь в залах Музея Современного искусства. Но я отнекивался:

– Для этого не дурно бы иметь за плечами хотя бы диплом Колледжа Искусства и Дизайна Сейнт Мартинс! Не говоря уже о кладовке. И вообще, большинство известных мне настоящих художников поголовно ненавидят как выставки и музеи, так и свою публику, ведь все это нейтрализует мощь их искусства.

Николь уговаривала меня:

– Слушай, есть много историй, согласно которым даже уборщики из придорожных забегаловок становились звездами Армори Шоу, а то и Кунцхале.

Она твердо знала, что способна меня уговорить, ни минуты не сомневалась.

– Если не хочешь мусорить, то можно сделать как Кателлан – изобразить, что объедки и мусор из кладовки здесь только были, но их – понимаешь – украли! Оставить тут и там грязные следы военных ботинок, какие носит Гарри Галонян, и спустить из окна веревку из простыней.

Прошла минута, за ней проковыляла другая.

– То есть ты совершенно не видишь проблемы в том, что современные художники генерируют объекты искусства как бобры плотину?, – вопрошал я. – С другой стороны, современное искусство посвящено современности, а сегодня она может быть только здесь – на Манхеттене.

– Мне казалось, в этом возрасте тебя уже окончательно перестало интересовать какое-либо внимание к подлинности.

Так эта идея к вечеру прописалась в наших сердцах и, казалась, уже сформировала всю нашу последующую жизнь. Однако я вовремя догадался, что вскоре словосочетание «наша жизнь» канет от нас вникуда как устаревшее понятие.

После первой моей полноценной работы, Николь, что называется, вымашнила для меня интервью в журнале Гараж: «Художник Джейсон Александр рассказал читателям журнала Garage о своих любимых местах силы мирового современного искусства» Я перечислял в ней якобы святые для меня места в NY и в мире. Не прошло и месяца, а я уже сочинил себе творческую биографию и этим запустил неумолимую машину искусствоведческих спекуляций с легкой руки World Art Review и «Гаража».

Через пару месяцев я узнаю, что Медиа, освящающие творчество художника-новобранца, подбираются в зависимости от суммы. Суммы, полученной в задаток или в кредит, и выданный на изготовление данного художественного произведения. Да-да, не удивляйтесь: художественная практика встроена в систему кредитования.

Благодаря Мартину и «Ассоциации Голоса Методистов» моя первая выставка теперь считалась локальным фурором. Ходили слухи, что та работает последнии дни, балансируя на грани закрытия городскими властями. Закрытие же сыграло бы нам только на руку. Ведь, единственную выставку, например, Модильяни полиция запретила за «развратные картинки». «Крылатый спутник жалок на земле», – часто говорил он о себе, цитируя Бодлера. Затем, Модильяни сближается с поэтом Жаном Кокто, часами говорит об искусстве с писателями и художниками в знаменитом кафе «Ротонда». И «списывает» у мэтров: подражает то Пикассо, то Сезанну, то Тулуз-Лотреку.

Когда наш Джейсон размышляет с работ в каком жанре начать, он сразу отметает фотографию: Тиражная фотография – мечта любителя посмотреть в стену. В действительности, все что меня интересует в плане искусства – это потайная красота жизни. Помню, как разглядывал выставку Хорст П. Хорст «Чародей света». Эта вдохновленная фотографиями Брассая коллекция до сих пор вызывает очень неоднозначную реакцию. Да, сегодня еще живы пионеры некоторых классических направлений цветной фотографии, такие как 66-летний Стивен Шор, знаменитый, благодаря съемкам той обыденной американской жизни, которой как раз сегодня уже не существует.

Или вот взять Генри Мура. О нем он читал на сайте E-flux. Крайне изящны его деревянные скульптуры, отшлифованные и отполированные, их обтекаемые силуэты не напоминают ни что иное, кроме себя. В них сияют деревянные лунки некогда срезанных сучьев, интересно преломляющие текстуру дубовой кроны.

Стоит обратить внимание на игры. В пространстве компьютерных игр, -продолжал рассуждать я, – в наши дни могут сбыться даже самые изощренные фантазии как писателей, так и торчков, а реалии жизни таковы, что эти понятия – не всегда взаимоисключающие.

И что вообще делает современное искусство таким чересчур Современным? Иногда через плотную маску его концептуальных игр действительно пробиваются мощные обертона болезненной одержимости и желания смерти… Впрочем, Джей с детства был человеком строптивым, но всегда придерживался презумпции величия и красоты всего, что называют искусством.

Устав от бесконечных бесплодных исканий, я решил упрямо создать нечто, что уж выйдет. В ту далекую ночь я проснулся в 4 утра и, весь в мурашках, слушал Стравинского в перемешку с тяжелой музыкой – чтобы не считать подаренные судьбой обстоятельства сном или дешевой галлюцинацией. И сейчас я отложил в сторону наушники, открыл макбук и записал пометку на будущее. Пусть сам случай выберет жанр.

Сначала Джейсон пытается создавать живописные произведения на основе фотографий, витиеватыми тропами связанных с его личными воспоминаниями. Он не особо-то задумывался о том, кому из творцов прошлого он обязан данной художественной техникой, по его мнению, он делает это по праву – в наше время кто ей только не пользовался.

Ради порядка я завел себе ничего не значащий блог-визитку, какие раньше создавал для кафедры. Я вставил в код сайта метрический компонент, позволивший мне с улыбкой наблюдать, как посетители, не добравшись до миниатюр, составляющих мое портфолио, водят по экрану курсором мыши, упрямо останавливаясь на словах приветствия и исполняя вокруг них круговой танец курсором.

## Мастерская, Пинк

Когда пришло время арендовать мою первую мастерскую, способную стать и моим первым выставочным пространством, я вспомнил о том, что после завершения академических каникул мне придется вновь вернуться в университет.

Мне уже не хотелось завоевывать академический авторитет или конкурировать за гранты, равно как и развенчивать свою проф. непригодность, выраженную в недостатке публикаций, поэтому оставшиеся шесть месяцев я не отказался бы побыть в шкуре богемного художника.

Памятуя о завышенной ежемесячной плате за приемную Николь, мы совместно подобрали несколько доступных вариантов, воспользовавшись услугами сайта Rent-a-tent. В конце-концов нам удалось снять несколько просторных помещений городского кондоминимума в Восточном Манхеттене. В «Отделе по работе с действующими арендаторами» на входе играла музыка детской радиостанции «Песенки для дельфинов» и сидела девушка с голубыми как у персонажа японского мультика волосами, которая сначала несколько минут отвечала на наши вопросы, не поднимая взгляда от спрятанного за стойкой экрана.

– Вы не подскажете, здесь ли сдается мастерская? – поинтересовалась Николь.

Тут девушка стремительно зажурчала кнопками клавиатуры. Будущая мастерская оказалась небольшой частью заброшенного склада, так что странно было встретить у проходной цветастую Пинки.

На поверку кондоминимум оказался собственностью ее родителей, которых она проклинала за необходимость просиживать здесь платье в то время, когда можно было… впрочем, смирение ее было достаточно выраженным, чтобы понять, что похоже у нее сейчас не было иных перспектив. Я перегнулся через стойку, чтобы понять, кому же мы столь сокрушительно проигрываем в конкуренции за ее внимание. Монитор был выключен. Девушка подняла глаза и улыбнулась. Так мы познакомились с Пинк.

# КРУПНЫЙ ПЛАН: Пинк Панк Космо

Прозвали ее так в честь одного коктейля в TGI Friday’s – Пинк Панк Космо: 2 унции водки SKYY, 1 унция клюквенного сока, 1 унция – ананасного, мешочек сахарной ваты (обязательно розовой), 1 бокал мартини. Ваты можно класть больше.

По своей субкультурной принадлежности Пинки была сипанком. Движение последних зародилось в tumbler с подачи очаровательного зеленоволосого француза, известного как Ultrademon, и было построено на эстетике морского дна. Дельфинчики, русалки, 8-битная музыка из подводных игровых сцен, и, как сейчас принято выражаться, «вот это вот все».

СТРЕМИТЕЛЬНАЯ ОЧЕРЕДЬ ИЗ БЕСПЛАТНЫХ ФОТОИЛЛЮСТРАЦИЙ: Для ее облика характерны стили Chic Casual, Gothic, It-Girls Style и использование неона и синего цветов в макияже и интерьере. Часто выражается милыми фразами из социальных сетей в стиле: Ничего, перевернется и на нашей улице грузовик с мотивацией.

ВНОВЬ КРУПНЫЙ ПЛАН: Пинк Панк Космо

Взглянем на нее еще раз. Поверх ее майки-алкоголички цвета зеленого чая было пришвартовано того же цвета нечто детское, оттороченное металическими зубцами молний. Из всего этого выглядывала девичья шея, уверенно державшая ее неглупую подростковую головушку с крайне интересной прической. С боков волосы были острижены коротко, а сверху и по центру, казалось, замерла изящно растрепанная волна розовых волос. Волосы ее были шикарны даже в этой угловатой хипстерской прическе. Бледное лицо и очки в тонкой желто-черной, текстурированной под пантеру оправе, с вставленными в них гигантскими линзами ей превосходно подходили и вскрывали легкое прикосновение руки стилиста в ее образе. Розовый Космос взглянула на меня слегка прищурившись, в чем я мгновенно прочел игривое недоверие:

– Ты сегодня Похож на античное существо, Джей, ну или на мутанта из «Кремастера» Мэтью Барни – и это совершенно не комплимент, зайка.

Джейсон в таких случаях никогда не терялся и дерзко выпалил:

– На себя посмотри, Пинки. Заводы стоят, одни хипстеры в стране!

Наш «Отдел по работе с действующими арендаторами» сначала лишь пыталась просто выполнять свои обязанности, но уже вскоре она полноценно взяла мою художественную карьеру под свой неусыпный контроль.

# Куратор

Мы решили, что самым простым способом внедриться в Войну можно считать знакомство с Беном, прикинувшись «подающим надежды начинающим художником». Однако врать я никому не хотел, да и прикидываться тоже, поэтому решено было не прикидываться, а, действительно, стать им.

Накануне знакомства с этим Цукербергом современного искусства (тм) у нас состоялась такая беседа с Николь:

– У тебя есть его номер? Погуглить «Куратор» в телефонной книге?

– Хочешь связаться с ним? Тогда просто запишись к нему на стрижку.

– Что, я тебя не понял. Ведь он же скрывается?

– Да, и поэтому он работает парикхмахером.

Накануне встречи, Джей становится почти-искусствоведом, проведя сутки в приложении от Google. Я, действительно, провел почти целые сутки в мобильном приложении-каталоге произведений искусства от гугл, лишь изредко отрываясь для бытовых прихотей, после чего сразу почувствовал себя без пяти минут состоявшимся искусствоведом поистинне Рескиновского масштаба. Напомним, что Google Art Project стартовал в 2011 году, объединив на крупнейшей интернет-платформе 184 музея и более 35 000 произведений искусства.

Рядом с интересующим меня старым домом повсюду нежились голуби – эти городские крысы, которых никто не любит. Среди них были сразу заметны нахохлившиеся крысиные короли. О чем размышляет местный голубь? Наверное, о довольно мрачных – и очень скандинавских – темах: глупости, безразличии, смерти. Шаркающей ногой голубей флагматично разогнал какой-то бедолага в рванье.

КРУПНЫЙ ПЛАН: Бездомный

Люди думают, что я собираю из мусорных баков очистки, да тем и живу. На самом деле моя жизнь состоит из боли и сна, сквозь который проникает боль. Я слоняюсь по городу с язвами, которые не затихают, поэтому я сижу на всем, что мне доступно из анестезирующих препаратов – алкоголе и сне. Ведь даже ксанакс для нас теперь – лишь по рецепту.

Окружной суд приговорил Бена к общественным работам под прикрытием, и Бен выбрал самую законспирированную. Парикхмахерская была так скудна, что мне, коренному нью-йоркцу в первом поколении это задевало за струну альта, натягивало во мне жилу забытой симпатии к Ред-Хуку. Странно было подумать, что Бен работает здесь парикхмахером, скрываясь от преследования. При всем этом, пребывая здесь, он, вдобавок, тайно исполняет роль главаря арт-мафии, совсем как Роберт Флетчер во время отсидки в двухтысячные. Журнал Forbes, например, давно включил Куратора в список самых теневых миллиардеров.

Я шел к нему с ощутимым трепетом. Таинственная атмосфера его личности всегда обгоняла его непосредственное присутствие, где бы он ни собирался появиться.

Волшебство иногда встречается и в парикхмахерских. Человек с миллиардным состоянием, полученным благодаря форсированным инвестициям в контемпорари-артный ширпотреб и большим кампаниям по раскрутке художников, музеев и галерей. Кроме того, на весь мир известна деятельность «Единственного Фонда Рескина», легального альтер-эго некоего Бена Блейка, которого остальные давно знают лишь по прозвищу – Куратор.

Прозвище это Бен получил еще во времена своей принадлежности к байк-движению, оно отражало его отстраненную роль и отношение к цепи поставок запрещенных веществ и полуфабрикатов кокаина. Как это ни странно, Бен, со временем, и впрямь, приобрел склонность к такого рода организации художественных сообществ.

Куратор, похоже, свершил тот революционный финт ушами, после которого кураторство, обычно воспринимаемое как нечто спрятанное от глаз публики, третьестепенное и не играющее особой ценности, в глазах художественного сообщества вышло на первый план восприятия. С его подачи кураторы впервые сделались очень важными птицами, их начали называть «художниками», которые используют настоящих художников только в качестве «красок» в своих полотнах. Правда, вскоре он пойдет дальше и начнет творить сами «краски».

Куратору в Ангелах приходилось придерживаться сугубо бедного языка, состоящего из четких как могильный заголовок выражений, и поэтому он изголодался даже по минимальной интеллектуальной сложности, ему не терпелось вербально расцвести. Перейти к чему-то более высокому в пирамиде эстетических суждений.

В новом общественном классе ответственных за культурную сферу – музейщиков, аукционистов, галеристов, коллекционеров, госслужащих, связанных с культурой, кураторов и искусствоведов он чувствовал себя как рыба в подслащенной запрещенным порошком воде.

В парикхмахерской всюду по стенам висели небольшие полочки со стоящими на них пахнущими хвойным лесом кремами для бороды и глиной для стайлинга волос. Парикхмахерская Hairy Issues была мужской. Кресла из уверенной винтажной кожи иррационально подкрепляли мое содрогнувшееся сердце частицей веры в себя.

Отреагировав на трезвон дверной канарейки, ко мне обернулся крупный мужчина в старом фартуке и с кругловатым, но волевым лицом, окаймленным бородкой, которому защитные очки пойдут куда больше, чем очки в квадратной ретро-оправе. В руках его были тонкие ножницы и головка пушистого блондина, сидящего в кресле.

Я прокашлялся перед тем, как, наконец, озвучить кодовою фразу, присланную мне накануне в sms:

– «Оксфорды…, но не броги»?

– Да брось ты, Николь пошутила – я сразу понял, что это вы, Джейсон.

Лично я оценил бы его массу фунтов эдак за 240, доведись ему выступать в состязаниях по бодибилдингу, то он был бы допущен только к абсолютной категории, соревнуясь с монстрами-тяжеловесами.

И все—таки поверить в увиденное оказалось непросто. Среди бывших партнеров Куратора были (перечисляю в алфавитном порядке): Марк из Кейв Крик, Триумф Трондхейм и Ленни «Отец из Йо’бурга». Только не говорите, что не знаете кто это, я и сам не знаю – но речь явно идет о каких-то былых воротилах – их имена теперь написаны на мемориальной доске «Ангелов». Раньше псевдонимы были поярче – Ленин, Сталин, Вуди Аллен. Бен Блейк, некогда бывший большим бугром в «Ангелах ада» теперь стоял в центре скромной парикхмахерской Hairy Issues, сделанной под лофт и стриг малютку-блондина:

– Джонни, скажи, а ты помнишь, какие были у Шредера помощники в Черепашках-Ниндзя?

– Бибо и Рокстеди!

Бен, кажется, поймал в ловушку его внимание, но выглядел как ни в чем не бывало, даже глаз не сощурил.

– Только они? Больше никого не забыл?

Мальчик озадаченно кивает…

– Был Шредер… был тот помощник Шредера, человек-рыба…

…еще Мозг, еще Мозг. Мозг!

Бен говорит со мной, состригая прядь за белесой прядью. «Мое имя давно всплывает в связи с таким сумасшедшим количеством марок, брендов и ивентов, что у меня возникает чувство, будто у меня завелось с десяток любовников. – и через секунду добавил: что не обязательно является неправдой… но все—таки! – Это раздражает, в первую очередь, потому, что это неуважительно по отношению к другим людям. Мне было очень грустно, когда Гальяно пришлось покинуть Dior. Я бы очень хотел, чтобы Джон вернулся, он был тем человеком, который научил меня мечтать. А на это способны немногие. Люди, которые расширяют границы, – такая редкость в наши дни! Мы больше не способны на это».

– Вы написали, что я вам нравлюсь, но не как редактор издания WAR (World Art Review) и не как Куратор… Были времена, когда слово куратор не всплывало без вездесущей приставки KGB. Двадцать лет назад нельзя было не работать на власть, потому что единственное, что можно было экспонировать – это образцы боли, причиняемой бюрократическими машинами.

Б-г словно нарочно создал этого человека, чтобы подразнить церемонных, корректных нью-йоркцев.

…. а он продолжал работать: Бен наполовину закончил стрижку, спустил малыша с кресла и отпустил того побегать. «Пусть бежит, малец…».

Курс биткоина рухнул, а Джейсон знал, чего он хочет. Он хочет постричься. Парихкмахер Бенджамен был доисторическим знакомым его отца.

– У тебя при себе имеется защита?

– Что вы имеете в виду?

– Твой отец разнес бы здесь все, если бы узнал, что его сынишка Джей ходит по кварталу без защиты.

Так наш диалог, наверняка, выглядел бы у Дона Делило.

Джейсон отогнал от себя нервирующий образ, часто возникающий перед ним в парикхмахерских, – он отстраненно видел себя, втыкающим эти противные, специально затупленные ножнички для болезненного обкорнания – кому-то прямо в мягкую шею, да подальше от шейной артерии.

Из древних колонок (деревянные деки, по которым видна блудная рука аудиофила) непрерывно звучала «Симфония прощания» Бриттена, сливаясь с тем, как журчит в кулере и разливается Andes Mineral Water, минеральная вода из Патагонии. Производители этой воды тоже подходят к ней творчески – разливают ее под классическую музыку.

Бен говорит: «У парикмахера уникальный подход к людям, волосы рассказывают ему все, что нужно». После этих слов он «буквально на полсекунды» высунул бороду наружу, чтобы вернуть выбежавшего на улицу блондина.

Стрижет осторожно, стрижет вертко. Из самого центра зала с зеркалом Бен кричит мальцу-подмастерью, чтобы тот принес еще шампуня. Все приборы, лежащие на столике с зеркалом – все бритвы и металлические расчески сделаны с прицелом на долговечность. Их дизайн таков, чтобы идеально вписываться в пару к надежной обшарпанной деревянной мебели, сделанной в 90-х.

Он перевел взгляд на очень хипстерский фикус в горшочке у крамольно не-джентрифицированного окна.

– Джейсон, вот тебе от меня главное правило всех арт-критиков и современных художников, в наших кругах оно называется «правилом шести кварталов». Состоит оно в следующем – подождите пока не окажетесь по крайней мере в шести кварталах от того места, где проходит выставка, и только тогда можете давать свои отрицательные оценки.

Куратор говорил почти аристократическим языком, а Джейсон изъяснялся – раскованным и панибратским, вот так чудный пример взаимной трансгрессии.

– На самом деле, чтобы узнать, кто есть кто, мне достаточно просто посмотреть на человека лично или сделать пару телефонных звонков. Мир искусства – по-прежнему глухая деревня.

Произнося эти слова, он дунул в забрало крохотной электрической бритвы-миллиметровки и достаточно четкими движениями подравнял мальчику виски.

– В кокаиновом бизнесе нравы куда жестче, у наркодельцов раньше была поговорка: Сделка по марихуане завершается рукопожатием, сделка по кокаину – только пистолетом, замечает суровый мэтр.

…а также вытеснявший нас молодняк, который в отличие от нас, возивших товар от случая к случаю, занимался только кокаином и использовал новые контрабандные пути. Контрабандистам из старой школы места, увы, не осталось.

Как бы то ни было, соскочил Бен с темы как всегда вовремя, а именно – продав 314 кокаиновых шаров, чистота продукта в которых колебалась от 88 до 94 процентов, а значит каждый из них стоял целого состояния. И вот как Бен, по его словам, осуществил ту рокировку со смертью:

– В обмен на инвестиции в размере 300 тысяч долларов, о магнетизм нолей ровных денежных сумм!, можно получить гражданство островного государства Сент-Китс и Невис – очень популярной теперь юрисдикции в Карибском море.

На стене парикхмахерской я, конечно же, заметил большую картину, на которой изображен двухколесный транспорт. Бен, хоть уже и отскочил от них, видать – уже ностальгирует. Картина изображала столкновение спортивной и туристической колонн велосипедистов, вступивших в гиперболическую драку с топорами, гранатометами и истребителями. Батальное полотно вело-движения содержало в себе следующие сюжетообразующие элементы:

1 Колесный транспорт

2 Мужчины

Велосипеды были изображены игриво, что сделало мужчин похожими на мальчиков.

– Кураторству я учился у Николаса Ре, отца своего друга. Джерси вдруг не стало, а мы остались друзьями. Бывало, он сидел дома – без пиджака, в шортах, – что-то насвистывал и перекладывал на столе крошечные рисунки и вырезки, которые сам же и делал (например, бумажки с изображением скульптур Пабло Пикассо) – в этом для него состояло наивысшее счастье. Счастья у него стало достаточно, да вот мир был уже немолод…

Стрижка была закончена. Блондин успел надеть детский шлем с надписью Kids 75 Racing и убежать восвояси через утопленный в глубине заклееных плакатами стекол вход.

Я же попросил его слегка прояснить мне идеологию планетарной арт-группы.

– Против чего направлена Война? В первую очередь – это сопротивление свободного духа классическому искусству, которое таковой исключает.

– Не думаю, что сопротивление ему имеет какой-либо смысл.

Куратор перебивает меня:

– Вот! Так нашим голосом говорит европейская культура в том виде, в котором мы ее застали. В античности отношение к войне было другим. Мы забыли, что Война – это нормально!

– Война нормальна только в литературе, – отвечаю я. – Из чего мы могли бы сделать вывод, будто вы стремитесь превратить жизнь в литературное произведение, конец которого предрешен.

– Война – арена для экзистенциального выбора. Что же касается жизни, то уж поверь мне на слово – моя непредсказуема.

Взявшаяся невесть откуда мамаша вновь вернула блондина в кресло, и, не отрывая от уха ай-трубки, выбежала наружу. Бен достал из фартука миниатюрную модель боинга А310.

– Ссааамммолееет, – завороженно констатировал блондин.

– А теперь, братишка Джонни, закрой-ка свои ушки, и тогда я дам тебе его поиграть.

Мальчик послушно обнял руками свою голову и молча разглядывал качающийся в руке дяди-парикхмахера белый остов. Бен же принялся рассказывать мне все начистоту:

– Я жил на цепи и в клетке на дому у одного из своих Хозяев целых 3 года. Жил «по доверенности», почти как Сирано Де Бержерак. Мне запрещалось даже думать, что я человек: я был рабом, я был вещью, я был игрушкой. – Его ритмичные «я-я-я» начинали отдаваться на моих нервах. Бен продолжал: – Я отдавал себя отчет, что являюсь покорной вещью для служения, более того, мне нравилось это обесчеловечивание, я получал наслаждение. Я упивался соком наслаждения, извлекаемого из унижения. Да, пожалуй, я был извращенцем и заслуживал унижения. Моей единственной жизненной целью было: быть рабом, жить у ног, быть опущенным, подчиняться, делать все, чтобы Хозяин или мои Господа были довольны.

Однажды, когда пришлось снова искать работу, в графе «профессия» своего CV я честно указал: «Мазохист нижайший». Тогда я безвылазно жил в клетке неделями. Выходил наружу, разве что, в кафе или за покупками. Посидишь с айриш-кофе и рюмочкой ирландского виски отдельно, – и обратно к Хозяину на цепь. В той жизни я старался стирать границу между человеком, животным, роботом, я чувствовал себя частью мира вещей.

Но, вдруг, у витрин запели горны полицейских сирен, наполнив страхом воздух вечернего Манхеттена. Разобравшись, что к чему, Бен спокойно подошел к окну, постоял у него, поглаживая ладонью бороду, выдохнул и, наконец, произнес непередаваемым извиняющимся тоном:

– А, не обращай внимания, старые друзья снова решили навестить.

Меня взволновало сладкозвучное пение сирен полицейских словно сирен морских, оно рассказывало о повествовательном многообразии миров и их городов. Потом нас завалили эти хищные птицы семейства ястребиных – цру-шники; меня прижали лицом к стене, а Бена положили мордой в пол.

Не удивительно, что на душе у меня теперь постанывал грустный тромбон. Ведь наше знакомство ознаменовал обыск федералов – есть откуда сплину взяться. На мой взгляд, случившееся было катастрофой, подобной тому, как если впервые поехать в Париж и умереть прямо в терминале аэропорта Шарль-Де-Голль.

Сразу после их ухода, Бен пожаловался мне:

– Вот сволочи. Еще упекут меня лет на тридцать….

– Да, но отсидеть – это, Бен, не смертельно. Сейчас один американский преступник вдруг стал секс-символом в Facebook.

– Ну да, конечно, Джимбо! Что может быть круче легкой электрической встряски от перепада напряжения с аромата ванильной пенки с кофейным ароматом из старбакса к потной тюремной вони.

Когда меня чуть отпустил страх, я начал всматриваться в свои воспоминания и сделал небольшое, но довольно впечатляющее открытие – образ полицейского, синий образ этой пыльной фуражки и опозновательно-смутных знаков каждый миг создавался моей памятью заново, подобно ангелам, которые, согласно Талмуду, поют хвалу Богу и внезапно исчезают в ничто.

Мы встречались еще несколько раз, старательно закладывая фундамент сотрудничества между нами: мной, вчерашним профессором университета NY и Беном – другом семьи Николь. Кроме того, Джулиан был и для Бена весомой утратой, и нас всех объединяло какое-то современное подобие скорби.

Уже на следующий день мы встретились вновь, и на прощание Бен дал мне мое первое небольшое задание. Сложность заданий, очевидно, должна была возрастать от раза к разу. Поэтому в качестве второго задания он поручил нам с Пинк…

Чокнувшись со мной вечерней бутылкой Будвайзера, открытой под тентом на крыше здания с парикхмахерской, Бен добавил: «За знакомство!» И значило это, что, все-же, цели своей я добился – мы стали друзьями.