Текст книги "Светорада Медовая"

Вечером, когда стало смеркаться, все собрались в дружинной избе, стоявшей за недостроенным частоколом нового града на мысу. По центру длинной постройки были наскоро установлены очаги, в которых разожгли пламя. Запах дыма смешивался с запахом свежих деревянных плах; скамьи вдоль стен еще не были сколочены, и люди разместились на охапках сена, поверх которых бросили овчины и плащи. Дым от огней поднимался к продуху в кровле, шатровая крыша была высока и пока не успела потемнеть от копоти, и оттого помещение казалось большим и светлым, несмотря на то что по углам до сих пор валялись щепки и другой строительный мусор.

Собравшиеся – воины, приглашенные торговцы-варяги, местные старшины мерян – были в приподнятом настроении. Аудун был особенно доволен. Надо же, горбатый хазарин, который сперва так упрямился, вдруг передумал и уступил ярлу весь табун по сходной цене. Он и мену провел кое-как, начал вдруг торопиться, а вскоре вообще отбыл.

– Видать в край булгар решил повернуть, – сказал Аудун, передавая дальше по кругу мех с местным березовым медом. – Ему для господина девы нужны, вот и решил, что там на рынке рабом их выменяет на полученные от меня меха и мед. А вообще, как по мне, бестолковый он торговец. Ну да мне даже повезло с таким. Лошадки его теперь мои! – смеялся захмелевший ярл.

Аудун, будучи в прекрасном расположении духа, не прочь был похвалиться удачным торгом, однако, как и остальные, поглядывал во двор, где у котлов с другими женщинами хлопотала Медовая. От котлов так пахло, что слюнки текли, и все довольно загалдели, когда женщины сообщили, что варево готово, и стали разливать длинными черпаками по мискам похлебку.

Светорада пошла туда, где в окружении дружинников сидел Стема, и воины потеснились, давая ей место подле мужа. Кто-то передал Свете чашу березового меда, тягучего, густого и пряного, и Стема предупредил ее, чтобы не усердствовала, если не хочет охмелеть. Она же только смеялась. Ей так хорошо было, что она тут со Стемой! И совсем не хотелось вспоминать про злые намеки тиуна Усмара. Но не удержалась все же спросить, кто такая эта Согда, о которой столько толков?

Стема только хмыкнул:

– Да есть тут одна шаманка. А тебе-то что, краса моя? Не ревнуешь ли?

Светорада смотрела на своего Стемку сияющими глазами.

– Сокол мой ясный! Я ведь всегда знала, что твой удел высок и что я с тобой не пропаду. И как же хорошо, что сегодня к тебе приехала! Так надоело, что ты все время тут, а я в Ростове. А здесь ничего, уютно, – произнесла она, окидывая взглядом светлые бревенчатые стены, где из щелей между свежевыструганными бревнами торчали беловатые с зеленью пряди высушенного болотного мха – для тепла. И Света сказала Стеме, как она все устроит тут, когда поселится с ним на правах жены воеводы и хозяйки.

Стема пристально поглядел на нее.

– Светка, уж не надеешься ли ты, что со мной тут останешься?

Ее сияющие глаза потемнели, предчувствуя подвох, но сказала:

– Конечно, останусь. Я ведь твоя жена. Или думал, что мерянке Согде тебя отдам?

Стема нахмурился.

– При чем тут Согда, разбей ее Перун своей молнией!

– Так уж и разбей, – деланно улыбнулась княжна, не понимая, отчего так резко изменилось его настроение.

Стема огляделся, увидел, что воинам сейчас не до них – вон кто-то уже гусли притащил, плясать собираются, – и решил, что, если они незаметно уйдут, никто не поставит новому воеводе это в вину.

Он встал, увлекая за собой Светораду, и двинулся вдоль прохода к дверному проему. Откинув занавешивающую выход шкуру, вывел жену во двор.

Здесь уже стемнело, частоколы отдаленного тына островерхо выделялись на фоне темно-синего вечернего неба. Было прохладно, как всегда бывает весенними вечерами, когда солнышко-Хорос уходит на покой и земля вспоминает, что еще не прогрета до конца. Со стороны Итиля, за мысом, слышался плеск волн могучей реки, пахло сыростью, где-то вдали залаяла собака. Стема шел быстро, увлекая за собой Светораду, и она еле поспевала за ним.

Он вывел ее к берегу, где днем бабы лепили горшки. Сейчас здесь было пустынно и их никто не мог подслушать.

– Ты не останешься тут, Светорада, таково мое слово! – строго и твердо произнес Стемид. – И не ссылайся ни на какую Согду. Что мне до нее, что мне до всех женщин под серединным небом?[80]80
  По поверьям славян серединное небо то, которое нависает над миром людей. На верхнем живут боги, а низинное располагается над подземным миром.


[Закрыть] А без тебя мне хоть заря не всходи. И потерять тебя мне горше жизни, тяжелее, чем лишится веры в помощь богов!

Светорада, хотевшая было возразить, растроганно взяла в потемках его руку, почувствовала, как он крепко сжал ее пальцы.

– Ты не останешься, – повторил Стемид. – Если Ростов прячется в чащах и за болотами, то тут, на речном пути, постоянно идет движение. С полуночи уже прошли новгородские суда, идут и варяжские, а булгары и хазары правят струги с полудня, направляясь в Новгородскую Русь. Пока никто из них ничего не говорил о том, что творится у престола князей Олега и Игоря, но однажды и сюда могут дойти вести или, что еще хуже, приплывет кто-нибудь из торговых гостей, который Днепром ходил, а значит, может признать в тебе смоленскую княжну, некогда за Игоря Киевского просватанную. Ты понимаешь, чем для нас обоих это может обернуться?

Он на умолк, взволнованно дыша. Светорада тоже молчала, понимая, что ее Стема прав. Ей даже стало страшно. Он же продолжил:

– И если я готов служить и добиваться власти и почета, чтобы дать тебе достойное существование, готов стать воеводой в столь неспокойном месте, как путь от Варяг в Хазар, то ты не должна быть подле меня, не должна быть на виду. Поэтому ты вернешься в Ростов. Я так велю, а жена обязана слушаться мужа. Так ведь, Светка моя? – почти шепотом добавил он, слыша, как она сердито задышала во тьме.

Светорада была воспитана править, он всегда помнил об этом, потому никогда ничего не делал, не посоветовавшись с ней. И пусть мужи так себя не ведут с женами, но ведь не каждому достаются в жены женщины княжеского рода, причем похищенные от высокородных женихов накануне свадебного пира!

Он обнял Светораду, чувствуя, как у его груди бьется ее сердце, и стал говорить, что для него нет ничего важнее, чтобы так и оставалось, чтобы она всегда была рядом. А если для этого им придется нечасто видеться, то тем слаще будут эти редкие встречи. И уже думая совсем об ином, Стема начал нежно целовать ее щеки, опустился к губам, коснулся их сперва нежно и ласково, потом, когда она едва заметно ответила, стал целовать со все возрастающей страстностью.

Но княжна увернулась.

– Хитер ты, Стемка Стрелок. Всегда знаешь, как меня уломать. Но думается мне, что ты прав. Я знала, что непроста будет моя жизнь подле тебя, но я ни о чем не жалею, только бы нас никто не нашел… Только бы мы всегда были вместе.

Стеме казалось, что и прохладная ночь течет сладким медом, когда она так говорила. Неужто это та же капризная смоленская княжна, которую он когда-то почти ненавидел за ее причуды и вздорный нрав? Теперь рядом с ним была верная и понимающая женщина. И такая красавица! Едва сдерживая нетерпение, он подхватил ее на руки и понес прочь. И век бы так нес, оберегая от всех, пряча, владея ею, наслаждаясь… Никто ее у него не отберет! Никому ее не отдаст!

В это время на плывущем по реке Итиль хазарском корабле у высокого штевня стоял горбун Гаведдай. Несмотря на попутный ветер и скорое течение, он не дал гребцам отдыхать этой ночью и велел торопиться. Его не интересовали земли булгар, не заботили и торги, ради которых он отправился в это плавание. Он думал о том, что негаданно узнал: пропавшая на Руси перед свадьбой с Игорем княжна Светорада живет здесь, на самой окраине подвластных Олегу земель!

Когда Гаведдай увидел ее на берегу, ему поначалу подумалось лишь о редкостном сходстве этой девы с той, которая по сей день, словно болезненная заноза, сидела в сердце его господина царевича Овадии бен Муниша. Однако после слов Аудуна…

Когда-то молодой Овадия сватался к дочери смоленского князя, но получил отказ. И с тех пор ни воинские походы, ни борьба за власть при дворе кагана[81]81
  Каган – правитель у хазар, хотя в этот период фактическая власть находилась уже не в руках каганов, а у их главных военачальников бек-шадов.


[Закрыть], ни самые красивые наложницы не могли избавить его от тоски по Светораде Смоленской. Каково же будет благородному сыну кагана узнать, что исчезнувшая смоленская красавица безвестно живет на окраине Руси, а какой-то мальчишка рус называет ее своей женой?

Глава 7

Если весна в ростовских землях была куда холоднее, чем в краях, где Светорада жила ранее, то и пришедшее ей на смену лето не спешило побаловать людей теплом. Поэтому и частые дожди, и холодные рассветы, и пробирающая по ночам сырость здесь были привычны. Но на праздник Ярилы[82]82
  Ярилин праздник – 5 июня – день ухода весны и прихода лета. Ярила – бог плодородной силы у славян, его празднование означает начало лета.


[Закрыть] народ все одно повеселился вволю. Светораде тоже было весело, особенно когда Стема прибыл из своего Медвежьего Угла в Ростов. После плясок и обильного пира в честь божества удали и жизни Ярилы, после песен и хороводов, когда они уединились вечером в их закрытой боковуше, Стема ласкал ее так, словно хотел получить прощение за то, что так долго не приезжал. Однако княжна еще и его рассказов на празднике поняла, насколько муж доволен службой.

Ее Стемид… Ее воевода, которого она чтит и уважает. Лежа на груди молодого мужа, она оглаживала новый шрам у него на скуле, почти привычно прикидывая в уме, что со времени его нанесения прошло дней так десять. Эх, какая непростая у них жизнь! Да и бывает ли она простой?

– Я хочу родить тебе ребенка, – прошептала Светорада, целуя его закрытые глаза. – Так мне было бы спокойнее.

– Так уж и спокойнее, – негромко засмеялся Стема, но, видя острый блеск в ее золотистых глазах, не спорил. – Ладно уж, постараемся, – сказал, запуская пальцы в ее распущенные волосы.

Он смотрел, как она откидывает голову, бережно поворачивал ее на спину и склонялся к ней. Участившееся дыхание Светы казалось ему прекраснее плеска волн на Итиле, ее кожа была нежнее шелка, который он привез жене в подарок. Да, теперь он мог позволить себе наряжать и баловать свою княжну, мог позволить родить с ней ребенка, правда, пока слабо представлял, как это будет, но если она хочет, то и он не прочь.

Утром Светорада вышла проводить его, несмотря на ранний час и прохладу. Кутаясь в широкую накидку, смотрела, как Стема отъезжает, все время оглядываясь, и машет ей рукой. Его теперь сопровождали конные воины, да и сам Стема в его дорогой куртке с множеством начищенных блестящих блях смотрелся внушительно. И хоть голову не покрыл, растрепан был (торопился, даже не позволив ей как следует расчесать его отросшие волосы), но все одно смотрелся настоящим витязем, а не мальчишкой-стрелком, в которого некогда так безоглядно и страстно влюбилась смоленская княжна Светорада.

В утренней дымке стала видна фигура идущей от хозяйственных построек Верены. Молодая женщина несла миску с солеными грибами прошлогоднего сбора, по пути подхватила один, жевала с явным удовольствием. Верена этой весной вновь забеременела, вот ее все время и тянуло на солененькое.

– Что, распрощалась с милым? – сказала она, становясь рядом с кутающейся в накидку Светой. – А мне опять ваша возня за перегородкой спать всю ночь не давала. Все хотите нагнать нас с Асольвом и тоже ребеночка зачать?

– Попробовали, – просто отвечала Светорада. А сама подумала: вдруг и впрямь на этот раз получится?

Ей хотелось родить свое дитя. В глубине души она завидовала Верене. Та говорила, что после девочек-близняшек они на этот раз непременно ждут сына. Да что они, вон и Гуннхильд, несмотря на почтенный возраст, тоже забеременела. И Верена добавила: пусть Нечай и редко заглядывает в усадьбу Большой Конь, а своей жене сумел ребеночка сделать. Так что и у Стрелка с Медовой должно сладиться в этом деле. Чтобы у такой любящей пары да все прахом пошло – да ни в жизнь! А из Светы мать выйдет превосходная – ее вся ребятня в усадьбе любит, так и льнет к ней.

И правда, малыши в Большом Коне отличала вниманием веселую и ласковую жену воеводы Стрелка. Она и сама охотно нянчилась и играла с ними, но особым ее расположением пользовался сын Аудуна и Русланы Взимок, родившийся в ночь обоснования Светорады в Ростове. Близняшки же подруги Верены и младшие дочери Гуннхильд, так те просто ходили за Светорадой по пятам, им нравилось слушать ее сказы о жар-птице или мече-кладенце. А старшая дочь Гуннхильд Бэра, как дитя, дурачилась с веселой Светой. Дети и подростки чутьем улавливали ее нежность и доброту к ним, да и веселая она всегда была, ласковая. Только Асгерд, как-то пришедшая в усадьбу отца и наблюдавшая за играми Светы с ребятней, отметила, что той, как видно, боги и забеременеть не дают, потому что она сама еще дитя – все бы ей петь, скакать да веселиться.

Светорада расслышала только, что «боги не дают ей забеременеть», и опечалилась. В глубине души ее донимала тревога, отчего до сих пор их любовь со Стемкой не имеет ожидаемых последствий. И вспоминались странные слова лесного волхва, что ей трудно будет выносить дитя. Но ведь у них со Стемкой еще столько времени для любви, друг для друга и для продолжения рода… У них все получится. Ибо позволить себе завести ребенка они уже могли.

То, что пришлый Стрелок так скоро выбился в воеводы, в Ростове никого особо не удивило, как и то, что Стемид баловал свою жену, одевая ее в бархат заморский и легкие вуали-паволоки. Причем ей удавалось так умело сочетать кроенные из шелка платья с мерянскими меховыми узорами и местной традицией носить у висков треугольные подвески из бронзы, что вскоре и иные ростовчанки стали подражать этой манере Медовой. О ней вообще много говорили, и она была едва ли не самой известной женщиной в Ростове. И хотя Светорада, как и ранее, помогала Гуннхильд по хозяйству, делала она это скорее благодаря своей бьющей через край энергии, нежели из обязанности принятой в род.

Как-то следившую за работами на огородах Светораду заехал навестить вернувшийся с выездки лошадей Скафти. Ярл Аудун, который теперь почти не наведывался в Ростов, проводя все время в речном дозоре, наказал старшему сыну приглядывать за своими конями. Вот и ныне, перегнав кобылиц с жеребятами на новую луговину, Скафти решил поболтать с женой воеводы Стрелка.

Светорада с удовольствием смотрела на прекрасных животных. Особенно ей нравилась одна новая кобыла в табуне, поджарая, рыжая с атласным отливом и большим пятном на крутолобой изящной голове. Аудун приобрел ее не так давно, но Светорада уже ездила на ней и оценила легкую мощь животного. И сейчас Скафти, проследив за взглядом Светы, сам предложил проехаться вдоль озера.

Ах, как же ей было любо взвиться на горячую кобылку, показать свое умение наездницы, а лошадка, даром что горяча, все же признала волю всадницы, смирилась под ее маленькой, но твердой рукой. Вот они с варягом и промчались галопом вдоль берега, распугивая притаившуюся в камышах водную птицу.

Когда возвращались вдоль опушки леса, Скафти неожиданно остановился, глядя в сторону деревьев, где сквозь подлесок виднелась чья-то фигура. Светорада проследила за его взглядом и ей сперва показалось, что это один из мерянских шаманов в своем рогатом головном уборе. Потом с удивлением поняла, что перед ними женщина.

– Это Согда, – сказал Скафти.

Светорада чуть закусила губу. Она уже слышала, что в последнее время эта женщина перебралась из лесов на реке Итиле ближе к Ростову, устроив в зарослях леса свою кумирню. И вот она приближалась к ним со Скафти. Красивая, медно-рыжие косы спадают едва ли не до колен, лицо необычное, а смотрит хмуро.

Скафти спросил, что понадобилось чародейке племени подле Ростова.

– Ко мне скоро придут те, кому нужна моя ворожба, – отозвалась Согда, продолжая при этом оценивающе разглядывать Светораду, и ее узкие темные глаза стали колючими.

Княжне стало неприятно под ее взглядом и она тронула коленями бока лошади, ускорив ее ход. Да и нет у нее нужды с шаманками разговаривать, поэтому вскоре Светорада отвлеклась, завидев идущих из лесу своего приятеля Киму и юную Беру. Причем молодые люди шли, взявшись за руки.

Скафти сказал:

– Этот Кима еще тот ловкач. Год назад все на Асгерд заглядывался, потом вокруг тебя вьюном вился, а теперь решил увлечь дочку нашей Гуннхильд. Нечай, как муж Гуннхильд, уже высказал Киме, дескать Бэра ему почти что сестра. Но этот белобрысый все настаивает, что она не родня ему по крови, а значит он может сватать падчерицу отца. Думаю он девушку и к Согде водил, чтобы та поддержала его в том, что не кровным родичам нет беды вступить в брак. Ведь слово столь почитаемой шаманки тут много значит.

– Но он и впрямь может ее сосватать, если получит разрешение шаманки, – заметила Светорада, считавшая в глубине души, что Кима и резвушка Бэра были бы неплохой парой.

Скафти о чем-то подумал и засмеялся.

– Скоро тут будут отмечать день вашего Купалы плодородного[83]83
  Купальский праздник происходит в самую короткую ночь в году – с 22 на 23 июня. Считалось, что с этого момента начинается время подателя плодоносящих сил земли, сытой жизни и благополучия.


[Закрыть]. У нас на старой родине это называется праздник Лета и мы тоже гуляем в это время. Но уж не так, как вы! У вас на Купалу люди словно сходят с ума, пьют, веселятся, любятся кто с кем, вроде так подзадоривая подателя летнего плодородия Купалу. И кажется мне, что белобрысый Кима постарается во время веселья уложить дочку Гуннхильд где-нибудь под кустом.

При последних словах Скафти не улыбался. Ведь несмотря на то что этот красавец варяг сам задрал немало подолов, честь девушки его рода для него много значила. Вот и заметил, что постарается предупредить сестру, чтобы та присматривала за Бэрой на празднествах. И вдруг подмигнул ехавшей рядом княжне:

– Ну а за тобой кто приглядит на Купалу, красавица?

– Ко мне муж приедет на праздник, – уверенно произнесла Светорада. А саму кольнуло – приедет ли? Заметив иронию во взгляде Скафти, даже слегка стегнула его по колену концом кнутовища. – Не смей сомневаться в Стрелке! И пусть в купальскую ночь всякому дозволяется любиться, я знаю одно: не будет Стрелка, я ни к кому иному не подойду.

– А жаль, – усмехнулся Скафти, за что опять получил кнутовищем по колену.

Но тут их внимание привлек идущий вдоль кромки леса тиун Усмар.

– Кажется и этот тоже к Согде направляется, – с некоторым удивлением заметил Скафти, проводив взглядом мужа сестры.

И хотя тиун раскланялся с ними, Скафти отвернулся. А вот Светорада чуть склонилась в приветствии. Так уж вышло, что ей теперь часто приходилось общаться с Усмаром. Посаднику Путяте было спокойнее, если Медовая проверяла подсчеты Усмара, и, как ни странно, у них с тиуном это получалось споро и, можно сказать, миролюбиво. Причем за все это время Усмар ни разу не повел себя с Медовой непочтительно.

– Может, он уже и забыл, что некогда лихое задумал, – даже заступилась за Усмара Светорада. Скафти только пожал плечами. Своего деверя он явно недолюбливал.

В Ростов Усмар вернулся уже под вечер, шел веселый, улыбался своим мыслям. А помрачнел он, только когда стал приближаться к своему терему. На пороге едва поздоровался с женой. На Асгерд было светлое длинное одеяние, длинная шаль с кистями прикрывала округлившийся живот. Ее волосы были спрятаны под плотную головную повязку, а вдоль щек колыхались серебряные подвески, похожие на веточки инея. Она принарядилась для мужа, но он довольно грубо сказал, что она похожа на ледяное изваяние.

– И сама ты ледяная, – добавил Усмар. – Обнимаешь тебя – и будто холодом веет.

Асгерд смолчала. Она все не могла понять, отчего муж то и дело упрекает ее в холодности. Разве она не заботится о нем, разве не ждет его, не следит за хозяйством? Что же ему надо от нее еще? Неужели он хочет, чтобы она стонала и визжала под ним, как какая-то полудикая мерянка?

О ком думает Усмар, Асгерд поняла, когда муж сказал:

– А ведь Медовая одна на Купалу останется. Мне Согда доложила, что Стрелка дела на Итиле задержат.

Опять Медовая… Да еще эта шаманка… Асгерд почувствовала, как больно сжимается сердце. Ах, как бы ей заставить милого мужа полюбить ее со всей силой… так же, как она сама его любит.

В день перед Купальской ночью в Ростове царило оживление. Вдоль берега озера, где по традиции проводились гуляния, еще с утра натаскали дров для кострищ, установили скамьи для нарочитых градцев, расстелили войлочные и меховые коврики для их жен. Лето хоть и ступало в силу, но было еще холодно, а земля только недавно прогрелась.

В самом Ростове девушки плели гирлянды из зелени и украшали свои жилища; все принаряжались, молодые люди перемигивались друг с другом, зная, что этой ночью они много чего могут себе позволить. Старики же больше думали об угощении, хозяйки доставали из подполов соления и меды, а меж собою обсуждали, что нагадают волхвы насчет будущего урожая. Все понимали, что в столь обильном на дичь и рыбу ростовском краю они не изголодают, но так хотелось есть хлебушек до следующего урожая, не выгребая из сусеков последние крохи.

Вечером на берегу Неро собралась внушительная толпа. Из окрестных селений явились мерянские шаманы, но держались в стороне, с независимым видом поглядывая на вышедших из чащи волхвов в чистых светлых одеждах. По обычаю все сначала наблюдали за требами. Путята не поскупился выставить для жертвоприношения толстую свинью, купцы торгового ряда, скинувшись, приобрели круторогого вола для заклания, а кожевники овец привели. Все одно после сами же полакомятся их жертвенным мясом ради здоровья и благополучия.

Угощения и впрямь хватало. Меды и наливки кружили головы, веселые песни поднимали настроение. Когда стемнело и от вод Неро потянуло туманом, только ярче запылали костры на берегу. Смех, песни, хлопки, веселые оживленные голоса, освещенные кострами лица – все это вызывало у собравшихся праздничное возбуждение. А там и гусельки забренчали, рожки загудели, в бубны ударили, и вскоре песни сменились хороводами и танцами. Главный же хоровод повели вокруг большого соломенного чучела в венках и зелени, изображавшего того самого Купалу, которого в разгар празднества должны поджечь, чтобы свет его огня отменил запрет на купание в зачарованных водах. До того же момента нельзя – нечисть не позволит и утащит.

Светорада сидела среди скандинавок усадьбы Большого Коня. Держалась степенно, хотя глаза ее так и блестели, когда смотрела туда, где шли пляски. Ах, как же ей хотелось плясать!.. Но нельзя. Она мужнина жена, а е Стема так и не приехал. И что же ей теперь, и на празднике повеселиться нельзя? Светорада только вздохнула, когда Гуннхильд и Асгерд повели в сторону усадьбы недовольную Бэру и остальных своих женщин. Скандинавские женщины хоть и давно жили в этом краю, но не считали что им следует оставаться на лихое купальское буйство. Не их это был бог, хотя и они следили за ритуалами и пировали до ночи с местными.

А вот почитавшая местного Купалу Верена осталась. Жена варяга Асольва, веселая и хмельная от меда и наливок, льнула к плечу Светорады, а на подошедшего Усмара замахала рукой, отгоняя. Но Усмар держался приветливо, подсел к ним, расправляя складки своего нарядного, сверкающего бисерными нашивками кафтана. Тиун принес с собой бутыль с запечатанной пробкой, откупорил и, налив немного в чашу, протянул Светораде.

– Изведай заморского зелья, красавица!

Это было настоящее вино, сладкое и густое, пряно пахнувшее какими-то неведомыми травами. Княжна Светорада такое только в отцовском тереме пробовала. Сделав глоток, она удивленно взглянула на тиуна.

– Где и раздобыл такое? Не иначе ромейское?

– Угадала, красавица! Мне его мытник с Итиля передал, прикупив пару бутылей у хазарских торговцев.

Светорада медленно смаковала вино, чувствовала, как от него по телу разливается блаженное тепло. Хотелось расслабиться, откинуться на мягкие овчины, на которых они сидели с Вереной. Она видела, как тиун пристально смотрит на нее, но это не раздражало ее, как ранее, а неожиданно вызывало приятное чувство. Пусть смотрит. С нее от его восхищенных взглядов не убудет.

Усмар вновь плеснул из бутыли в плоскую чашу и протянул ей. Но тут и Верена выразила желание испробовать это темное заморское зелье. Однако едва Светорада протянула подруге чашу, Усмар неожиданно выбил ее из руки. Верена и Светорада расшумелись, обрызганные темным вином, взволновались, что следы с их нарядных одежд не так-то просто будет отстирать. Правда, Верена, скоро успокоившись, снова протянула Усмару чашу, делая знак, чтобы налил. Но тиун не стал ее угощать, даже разволновался отчего-то и отстранил рукой настырную родственницу, заявив, что пусть, мол, Асольв не поскупится для нее. Разобидевшаяся Верена ушла жаловаться мужу, а тиун торопливо, будто опасаясь чего, вновь плеснул темного вина в чашу Светорады.

– Пей, – уговаривал, – не для всякой подобный напиток. Он из самого солнца и соков земли, он дарит радость и красу. Вон как вспыхнули твои щечки, Медовая, словно сам ясный Купала послал тебе свою благодать.

Светорада послушно выпила. Ох и вкусное же! Она попросила, чтобы тиун и Верену угостил, но он молча глядел на нее и улыбался. И она тоже стала улыбаться ему, найдя сегодня тиуна на удивление милым и приятным.

Но тут рядом оказался Скафти и, потеснив от Светорады Усмара, властно взял ее за руку и повел прочь. Она только оглянулась на тиуна, оставшегося сидеть на шкурах среди разложенных яств. Его лицо показалось ей озадаченным и расстроенным, но девушку это только позабавило. Эх, все не успокоится Усмар, не усвоит, что она не для него. Как и его вино не для Верены. Но отчего же не для Верены? Обидел славную женщину, пожадничал…

Светорада стала говорить про это Скафти, но не заметила, когда он отошел. У Светорады слегка кружилась голова. Весь мир мелькал то ярким светом огней, то темнотой нависающего в вышине неба. Появилось странное ощущение, будто огни этой ночи зажигались в ней самой и она вся горит, но это был волнующий жар. Он разлился по ее телу, приятным теплом вспыхнул в ее лоне и горячечной волной прокатился по животу, по ногам, вспыхнул и в груди, которая вдруг стала такой чувствительной, что даже трущаяся о соски ткань рубахи вызывала волнение и истому. Голова была непривычно легкой, княжна тряхнула ею, сбрасывая нарядную повязку, наслаждаясь свободой рассыпавшихся по плечам волос.

Ей было жарко, и Светорада жадно облизнула языком пересохшие губы. Они горели, но не от жажды а от волнующего нетерпения. О, как ей захотелось, чтобы к ее устам прикоснулись… чтобы приникли и ласкали их! Ее даже качнуло в сторону прошедшего мимо мужчины. О да это же сам посадник! Обычно Светорада несколько робела перед ним, а тут проводила таким взглядом, словно только сейчас заметила, какая мощная и коренастая у Путяты фигура. Подумалось сколько же в нем силы! Мужской силы и крепости. И словно завороженная княжна шагнула следом.

Рядом опять возник Скафти, смеялся, подходя, веселый, растрепанный, рубаха на груди расшнурована и видна его сильная мускулистая грудь. Светорада протянула руку, желая коснуться его там, у самого сердца. Но Скафти не понял, просто словил ее кисть, увлек к кострам, где все плясали и смеялись.

Светорада подчинилась, смеясь и не понимая, что с ней происходит. И, когда Скафти поднял ее и закружил, ей показалось, что она сама вспорхнула, став легкой, почти невесомой в его сильных руках. Но особенно сладостно стало, когда он опустил ее, все еще не разжимая рук, и Света оказалась в кольце его объятий. Но когда сама обняла его, Скафти неожиданно отпрянул. Посмотрел пытливо:

– Когда это ты успела так охмелеть, моя сладкая калина пряжи?

– Сладкая? А вот ты попробуй меня на вкус, – смеялась Светорада, подставляя ему свои пухлые губы. Чувствовала, как он напряжен, и сама едва не сходила с ума от нестерпимого горячего желания обнять его, прильнуть к сильному мужскому телу…

Но Скафти повел ее в кострам. Его силуэт то возникал перед ней на фоне огня, то растворялся во мраке и Светорада хватала его за руку, такую сильную, увлекающую. Ей хотелось, чтобы он увел ее куда угодно, чтобы заставил подчиняться!..

У костром молодежь совершала прыжки через огонь. Считалось, что священное пламя огней купальской ночи очищает от хворей и несет благость. В эту ночь дозволялось все, и в этом не было ни греха, ни темных помыслов, ни злых страстей, а только радость и любовь. Светорада сияющими глазами смотрела, как пары, взявшись за руки, визжа и хохоча, взлетают над кострами, как взлетают подолы, мелькают быстрые ноги, развеваются в свете огней волосы.

Откуда-то вновь появился Усмар, протянул руку, приглашая прыгнуть с ним через костер. Света и пошла бы, да Скафти не пустил. Если прыгать, то только с ним, сказал. И стал увлекать ее, а Усмар застыл, глядя растерянно и почти несчастно.

Светораду тянуло к огню, как ночную бабочку к свету. Она чувствовала в себе некую сводящую с ума беспечность. Эх, была не была! Они разбежались и взлетели. Прыжок был долгим, но и мгновенным. И вот они уже оказались в толпе собравшейся за костром молодежи, побежали к следующим огням. Мельком Светорада опять увидела Усмара, который с кем-то говорил, указывая на Светораду. Неужели Согда? Что, и эту дикарку занесло на веселый Купальский праздник? Но сейчас об этом думать не хотелось. Сегодня всякому воля. И Светорада, увлекаемая Скафти, неслась к следующему костру; они прыгнули – Светорада завизжала, Скафти хохотал.

Она опять прильнула к нему, обняла, ощущая, как страстно хочет его.

– Ну поцелуй же меня, любый!

Но варяг довольно сильно тряхнул ее.

– Да что же это с тобой? Праздник совсем замутил голову?

Светорада не ожидала, что он может быть таким грубым. И это в момент, когда ее неудержимо тянет к нему, хочется обнять его мощные плечи, коснуться бедра, провести ладонью по крутым ягодицам, взлохматить длинные волосы с вдовьей косичкой на виске. Сегодня такая ночь! Прочь все печали! И Светорада не удержалась, чтобы не прильнуть ртом к груди варяга, там, где расходились тесемки на рубахе. Скафти замер на миг, коснулся ее волос, тяжело задышал. Потом отстранился.

– Идем-ка я отведу тебя в усадьбу! Ты сегодня сама не своя, Медовая.

Он говорил строгим голосом, да и увлекал ее за собой почти грубо. А она все смеялась, потом стала упираться и рвалась туда, где молодежь покатила со склона зажженные колеса в воды Неро. Они неслись, как маленькие солнышки, а затем с шипением гасли в воде. Вокруг все кричали радостно и возбужденно. Это была традиция – смешать огонь и воду, – ибо огонь и вода очищают душу и тело. Это знак, что пора и Купале вспыхнуть жарким пламенем. Вокруг его разгорающегося соломенного изваяния уже побежал хоровод, все, стар и млад, влились в него с радостными криками. Даже строгого Путяту увлекли в пляску молодицы, и он шумел, крича вместе со всеми. Ибо в это мгновение нет хворей, нет возраста, а есть только сила и ликование!