Текст книги "Замок на скале"

Баронесса оставила работу и обратила взгляд к герцогу.

– Ее величество раньше называли воплощением красоты с золотыми волосами. По-прежнему ли она столь прекрасна?

Генри заметил, что при этих словах Филип Майсгрейв бросил на жену насмешливый взгляд. Совершенно неожиданно герцог вспомнил, что некогда слышал что-то о королеве и худородном рыцаре из Пограничья. Не о Майсгрейве ли шла речь?

– Почему вы молчите?

Анна не сводила с него глаз. Герцог улыбнулся.

– Ее величество действительно великолепная дама. Однако я считаю, что льстецы несколько преувеличивают, именуя ее так. Думаю, в старой доброй Англии найдется немало красавиц, превосходящих очарованием мою коронованную свояченицу.

Вероятно, в голосе Бекингема проскользнули нотки неприязни, которую этот аристократ питал к заносчивой Элизабет Вудвиль, добившейся трона, вскружив голову юному Эдуарду Йорку. Майсгрейв, его жена и внимательно наблюдавший за собеседниками капеллан обменялись взглядами. Но герцог снова заговорил:

– Возможно, Элизабет Вудвиль когда-то и была хороша. Но ведь и ее царственного супруга именовали «шесть футов мужской красоты». Однако сейчас он изрядно разжирел, поскольку любит хорошо поесть. Мне довелось видеть, как его величество принимает рвотное, дабы иметь возможность вновь наполнить желудок. Эдуард Йорк не знает меры ни в чем, это известно всем. Что, впрочем, не мешает ему любить танцы, молоденьких девушек и охоту. И хотя он уже с трудом взбирается в седло, король почти каждую неделю устраивает травлю в Уолтхемском лесу. Правда, зачастую в его охотничьей свите оказывается больше низкородных купцов, нежели знатных вельмож. Эдуард очень благоволит к лондонским толстосумам. У него особые счета с ними, иногда он даже входит с ними в долю, когда те везут на континент шерсть. Поистине мир перевернулся, если короли стали отдавать предпочтение купцам, хотя, насколько я слышал, даже великий Делатель Королей имел с ними тесные связи.

Леди Анна вдруг уронила шитье и резко поднялась.

– Ради Бога, милорд, но… Но мне… Мне, пожалуй, пора укладывать детей спать.

Маленькие Кэтрин и Дэвид, возившиеся с другими детьми челяди тут же, в один голос принялись выражать неудовольствие, твердя, что еще слишком рано. Дэвид даже забился под стол, но баронесса с помощью Молли и ее дочери-подростка извлекла его оттуда. Вскоре женщины увели и других детей. В зале остались одни мужчины, и барон Майсгрейв велел кравчему принести им с герцогом вина. Непринужденный разговор продолжался. Барон посетовал на то, что такая крепость, как Бервик[43]43
  Бервик – укрепленная крепость на реке Твид, отданная шотландцам Ланкастерами во время войны Алой и Белой Розы.


[Закрыть], до сих пор остается в руках шотландцев, затем коснулся особы наместника Севера герцога Глостера.

Генри Стаффорд отзывался о нем с уважением.

– Прекрасный полководец! Битвы при Барнете и Тьюксбери выиграны исключительно благодаря ему. Да и в моем родном Уэльсе он сумел навести порядок. Думаю, Глостер сможет призвать к порядку и мятежный Север королевства, несмотря на происки графа Нортумберлендского, сэр Филип. Хотя вы-то, разумеется, держите сторону Генри Перси.

Майсгрейв задумчиво глядел на огонь.

– Упаси меня Бог, милорд, выступить против брата нашего короля. Однако здесь, в Пограничье, вот уже много столетий подряд крепка власть Перси, и я думаю, этот род не заслуживает того, чтобы им командовал кто-либо иной, каковы бы ни были его достоинства.

– Даже брат венценосца?

– Даже сам венценосец. Граф Нортумберлендский – верный слуга Эдуарда IV, и я полагаю, что, если его величество не хочет вызвать новое восстание Хотспера[44]44
  Восстание, поднятое в 1403 году семьей Перси против первого короля из рода Ланкастеров Генриха IV. Завершилось поражением при Шрусбери. Хотспером (Горячей Шпорой) прозвали сына графа Нортумберлендского, погибшего в этой битве.


[Закрыть], ему не стоит посягать на интересы столь сильного вельможи, как Генри Перси.

– Клянусь вечным блаженством, вы сейчас говорите словно типичный северянин. Разве вы не видите, что герцог Глостер более способный правитель, чем Перси? Когда он прибыл на Север, здесь были сильны симпатии к Ланкастерам и память о власти непокорных Невилей. Теперь же Нортумберленд стал оплотом Йорков. И разве мятежный город Йорк, отказавшийся впустить Эдуарда с Ричардом, чтобы сразиться с Делателем Королей, не боготворит сейчас наместника короля Ричарда Глостера?

– Я не намерен спорить с вами, ваша светлость. Герцог Глостер действительно талантливый политик, и когда я ездил в Йорк, чтобы продать шерсть, то воочию убедился, сколь он популярен. Наместник Севера пошел по стопам своего брата – если Эдуард приручил Лондон и его жителей, то герцог Глостер так же поступил с Йорком, вторым по значению городом королевства. Сейчас он здесь даже более популярен, чем его царственный брат. Однако я заметил также, что, добившись поддержки горожан, Ричард жестоко расправляется со многими дворянскими родами. Он объясняет это тем, что ранее они служили Алой Розе, но ведь король Эдуард IV помиловал своих бывших противников, и вы, ваша светлость, его родственник и полномочный посол, разве не являетесь тому подтверждением? Отчего же младшему брату Эдуарда, берущему с короля пример, не поступать так же? И что плохого в том, что потомки древнейших родов на Севере будут иметь защиту в лице Перси?

Он говорил неторопливо, не глядя на герцога. Языки пламени озаряли его смуглое красивое лицо. Лохматый волкодав барона подошел к хозяину и положил голову ему на колени, и Майсгрейв машинально потрепал его загривок.

– Я вижу, вы не являетесь приверженцем младшего из Йорков, – заметил Бекингем.

Майсгрейв кивнул.

– В отличие от вас, милорд Стаффорд.

Барон поднял бокал, показывая, что пьет за здоровье гостя.

Генри тоже отхлебнул глоток вина. В это мгновение позади них раздался голос баронессы:

– А почему вы ничего не скажете о среднем из Йорков – герцоге Кларенсе?

Генри не слышал, как она появилась. Баронесса опустилась на резную скамеечку у огня и, сложив на коленях вышивание, выжидательно смотрела на герцога.

Бекингем ослепительно улыбнулся.

– А что о нем толковать? Я плохо знаю среднего Йорка. Слава Богу, мне не довелось сойтись с ним поближе. Но на юге королевства, когда о чем-либо хотят сказать худое, говорят, что, наверное, и у Кларенса вышло бы лучше. Этот вельможа вечно чем-то недоволен, вечно брюзжит и с кем-то ссорится. Самый состоятельный человек в Англии после короля, он любит поговорить о том, сколь многим ему обязан старший брат и что он куда более достоин трона, чем Эдуард. Удивительно, как много ему сходит с рук. Однако то, что король недолюбливает его и отнюдь не выказывает радости, когда Джордж является ко двору, очевидно для всех.

Баронесса медленно перебирала мотки ниток на коленях.

– А его супруга? – спросила она после непродолжительного молчания. – Как поживает прекрасная Изабелла Невиль?

Генри заметил, что Оливер со значением взглянул на свою госпожу, а невозмутимый Майсгрейв на миг задержал у губ бокал с вином и тоже поглядел на супругу. Что такого особенного они нашли в ее невинном любопытстве? И герцог ответил как можно беспечнее:

– Отчего вы решили, что супруга Кларенса так прекрасна? Ради Бога, не сочтите меня женоненавистником, однако герцогиня Изабелла – это сухая, желчная, вечно чем-то раздраженная дама. Между Стаффордами и Невилями существует родство, правда Изабеллу мне довелось увидеть лишь однажды, ибо Джордж Кларенс не любит брать ее с собой. Герцогиня невероятно ревнива, а сам герцог, следуя примеру царственного брата, отдает должное хорошеньким леди.

– Но разве Джордж не влюблен в Изабеллу Невиль? Когда-то их называли самой любящей парой Англии.

– Да, я слышал, что Делатель Королей решился на этот брак по просьбе дочери. Но я не особенно в это верю. По крайней мере, Кларенс не демонстрирует особой любви к супруге. Кажется даже, что он тяготится ею. Впрочем, когда я отбывал в Шотландию, до меня дошел слух, что герцог ожидает прибавления семейства.

– Правда?

Глаза леди Анны возбужденно блеснули, и она улыбнулась. Это показалось герцогу и вовсе странным, в особенности после того, как отец Мартин, подобрав рясу, прошел между ними и, как померещилось Генри, сделал баронессе предостерегающий знак. Все это было весьма подозрительно, и герцог продолжил ту же тему, надеясь хоть в чем-то разобраться.

– Я скорее готов поверить, что брак между Изабеллой Невиль и вторым из Йорков был браком по любви только со стороны дочери Уорвика. Кларенс же всего лишь стремился заполучить в союзники могущественнейшего из вельмож. Изабелла Невиль – старшая и любимая дочь Делателя Королей, и именно ее он хотел видеть на троне…

– Вы ошибаетесь! – подалась вперед баронесса. – Все знают, что любимицей Уорвика была его младшая дочь и именно ее он хотел сделать королевой, даже обручив ради этого с Эдуардом.

Брови Генри Стаффорда поползли вверх.

– Неужели? Мне и в голову не приходило, что Анна Невиль была невестой Эдуарда Йорка. Хотя о нем ходит столько всевозможных слухов, что немудрено, если кое-что и забылось. Впрочем, о младшей дочери Уорвика ныне почему-то не принято упоминать при дворе. Шепчутся, что она была не вполне в здравом уме и в конце концов окончательно повредилась рассудком. Больше того, кое-кто утверждает, что она покончила с собой, а король взял на себя грех, похоронив ее в освященной земле. Не похоже, чтобы такой дальновидный и трезвый политик, как Делатель Королей, хотел видеть именно эту несчастную на престоле Англии. Изабелла же была действительно несравненно хороша, и именно из-за нее у Делателя Королей произошел разрыв с Эдуардом, когда Йорк вступил в брак с Элизабет Вудвиль. Я даже припоминаю, что во время пребывания леди Кларенс в Виндзоре она сама рассказывала об этом, подчеркивая, что отец бесконечно любил ее и стремился возвести на трон. Когда же Уорвик стал изгоем, он принял решение увенчать короной супруга Изабеллы герцога Кларенса. Бедняжке пришлось второпях бежать из Англии, а она была беременна, и ей пришлось рожать прямо в море, в каюте корабля. Да-да, она говорила также, что ее младшая сестра была с ней и помогала ей при родах.

– Но ведь это неправда! – возмутилась Анна. – Я… Я совершенно точно знаю, что сестра герцогини в ту пору находилась в одном из монастырей Йоркшира.

– О, вы так убеждены, что я просто теряюсь! – рассмеялся Бекингем. – Но возможно, я мало знаю о несчастной Анне Невиль, а то, что знаю, мне ведомо из уст герцогини. Однако, судя по вашей реакции, мне не следовало бы безоговорочно верить ее словам. Я мог убедиться, что леди Изабелла недолюбливала младшую сестру. Сия дама крайне честолюбива и никак не может смириться с тем, что венец ускользнул от нее. Ее сестра, став некогда по желанию отца супругой принца Уэльского, в свое время была куда ближе к трону, чем любимица Уорвика Изабелла. При дворе об этом помнят, и леди Кларенс, по-видимому, до сих пор не может простить сестре, что та обошла ее.

– Почему вы так считаете? – взволнованно спросила леди Майсгрейв.

Ее грудь вздымалась, глаза лихорадочно блестели. Генри мог поклясться, что баронесса едва сдерживает себя, стараясь казаться спокойной.

– Судите сами, миледи. Герцогиня Кларенс, упоминая о младшей сестре, заметно отступает от правила говорить о мертвых одно лишь хорошее. Как, впрочем, и ее супруг. Когда при нем упоминают об Анне Невиль, он лишь вздыхает, крестится и не забывает напомнить, что, к сожалению, принцесса была не в себе. Герцогиня же не устает твердить, что ее сестра была дикого и необузданного нрава и ей ничего не стоило убежать из дома и скрываться где-нибудь в трущобах Уайтфрайерса, а однажды, когда она гостила у Изабеллы, с ней случился припадок и она каталась по полу в присутствии слуг. Согласитесь, такое поведение предосудительно для дамы из королевской семьи. Однако я, кажется, вас огорчил. Признаюсь, меня удивляет, отчего вас так занимает судьба дочерей Делателя Королей.

Леди Анна растерянно глядела на него, но внезапно вмешался барон Майсгрейв:

– Моя жена в течение короткого времени входила в окружение герцогини Кларенс, а если быть точным – была очень дружна с одной дамой из ее свиты.

– В самом деле? С которой же из них?

Генри озадачила и заинтересовала вся эта история. Но леди Анна уже овладела собой.

– С некой Деборой Шенли.

– О, да я ее знаю! Этакая смиренная блондиночка. Ныне она супруга шталмейстера герцога, сэра Кристофера Стэси, и, если не ошибаюсь, состоит воспитательницей дочери герцога Кларенса. Если вы знаете герцогиню, то наверняка вам известно, как несладко оказаться ее придворной дамой. Не исключено, правда, что вашей подруги это и не касается, поскольку теперь она леди Стэси, а ее супруг в фаворе у герцога. И даже не столько он, сколько его младший брат Джон – студент Оксфорда, астролог и предсказатель. Наверняка этот Джон Стэси предрек Джорджу Кларенсу не больше не меньше как корону Англии, раз тот так носится с этим мальчишкой.

Зал постепенно пустел, лишь кое-кто из ратников барона еще возился с оружием у противоположной стены, да служанки разносили по покоям дрова и воду. Один из лакеев, взобравшись на стремянку с гасильником на длинной ручке, тушил факелы на массивной люстре. Однако около большого камина все еще оставался кружок слушателей герцога. Здесь по-прежнему ярко пылало пламя, озаряя колеблющимся красноватым отсветом лица собравшихся.

Генри Стаффорд видел обращенный к нему лик баронессы. От длинных ресниц в углах ее глаз лежали тени, и от этого миндалевидные глаза молодой женщины выглядели еще сильнее оттянутыми к вискам. Герцогу нравился такой разрез глаз, ему казалось, что он придает необычное очарование этому прелестному лицу, как и чарующий голос. Как горделиво несет она свою красивую головку на стройной шее!

– Странное дело, – неожиданно заметил герцог. – Знаете ли, миледи, минуту назад вы вдруг удивительно напомнили мне Изабеллу Невиль. Нет-нет, разумеется, вы вовсе не похожи, и все-таки есть что-то в посадке головы, в звуке голоса, во взгляде… При всех различиях существует какое-то необъяснимое сходство.

Барон быстро поднялся и, извинившись, сказал, что ему пора обойти посты и отдать распоряжения на ночь. Леди Анна встала вслед за ним и, торопливо простившись, удалилась в свои покои.

Майсгрейв, проводив знатного гостя до дверей его спальни, поднялся на стену замка. У него давно вошло в привычку не ложиться, пока он не проверит, как несут дозор часовые. Закутавшись в плащ, он медленно шел по стене, вдыхая легкий морозный воздух. Было полнолуние, и зубчатые башни Нейуорта, казалось, светились собственным зеленоватым светом. Вокруг, куда ни глянь, лежал нетронутый снег. Даже старожилы говорили, что не припомнят столь холодной зимы. Освещенные лунным сиянием, Чевиотские горы вздымались, словно волны, одна за другой. Стояла тишина, лишь изредка нарушаемая перекличкой стражи на стенах и доносившимся из людских негромким гомоном, где укладывались на ночь слуги. Из заснеженного леса временами долетал поразительно отчетливый в этой зимней ночи волчий вой.

Филип на миг задержался в проеме между мощными зубцами стены. Он находился рядом с квадратной башней, стоявшей на самом краю скалы, над обрывом. Это была самая древняя постройка замка, опирающаяся на фундамент, заложенный еще кельтами. В башне обычно располагался гарнизон замка. Филип видел слабый отблеск пламени за узким решетчатым оконцем. В такие холодные дни приходилось поддерживать огонь в каминах ночи напролет. Счастье еще, что не было ветров.

Снова из бесконечной ночи долетел голодный волчий вой. Ему ответил еще один, совсем близко. Филипу показалось, что он видит хищные тени, скользящие по заснеженному склону холма. Он подумал, что давно пора устроить облаву на волков, которых в этом году развелось столько, что они подходят к самым домам селения, утаскивают собак и рушат крыши хлевов. Да и в горах, где он был совсем недавно, пастухи говорили, что от волчьей наглости нет никакого спасения.

Филип чувствовал, как от камня, на который он оперся, стынет спина, но решил еще немного побыть здесь, чтобы ледяной воздух остудил кипевший в нем гнев. Он не хотел показывать Анне, как зол на нее. Святые угодники, как она могла вести себя так безрассудно, так искушать судьбу, расспрашивая герцога Бекингема о сестре! Он с большим трудом делал вид, будто и ему любопытно послушать, что болтают при дворе о его собственной жене. Впрочем, он сам виноват. Всякий раз, когда Филип возвращался из поездок на юг Англии, она с жадностью принималась расспрашивать его о новостях, но он не любил посвящать ее в сплетни двора. О сестре Анны он никогда не стремился ничего узнать, в особенности после того как встретил ее в Йорке и герцогиня окинула его ледяным, полным враждебности взглядом. Филипу было известно, что Анна в свое время поведала Изабелле о их любви и что старшая сестра, впав в неописуемую ярость, обо всем донесла мужу. Поэтому Филип с безразличием отнесся к презрению герцогини, однако, когда вернулся в Нейуорт, не сообщил Анне о встрече с Изабеллой. Он видел, что со временем Анна простила сестре былые измены и теперь тоскует по ней.

– Понимаешь ли, Фил, – говорила она Майсгрейву, – вся вина Изабель лишь в том, что она до безумия любит мужа. Этот негодяй заставляет ее делать все, что ему взбредет в голову. Разве она не страдала, когда предавала меня в Лондоне? Но увы, она всегда оставалась лишь слабой, не слишком счастливой женщиной, и ее любовь к Джорджу была подобна дьявольскому наваждению. Герцог не заслуживает и малой толики такой любви. И хотя все говорили, что мы с Изабель очень разные, на самом деле в нас много общего. По крайней мере, я порой понимаю ее чувства. Она всю жизнь любит одного Джорджа, а я – тебя.

Однако у Филипа в отношении герцогини Кларенс сложилось свое мнение, и он никогда не говорил жене о том, что Изабелла распускает лживые слухи, будто именно она была обожаемой дочерью Делателя Королей и только ее он мечтал увидеть на троне. Теперь же этот красавчик Бекингем с самым невозмутимым видом поведал Анне обо всем, не зная, как болезненно ранит ее новое предательство сестры, не говоря уже о том, как неосторожно было ей с таким жаром расспрашивать о сестрах Невиль. Филип хотел было предостеречь ее, а капеллан – единственный, кто помимо Оливера знал подлинное имя леди Майсгрейв, – даже решился на предостерегающий жест, но Анну, словно норовистую лошадку, закусившую удила, уже было не остановить. Неудивительно, что герцога удивил горячий интерес леди с окраины королевства к судьбам первых вельмож державы. Когда же Бекингем вдруг заметил, что между этой леди и высокородной герцогиней Кларенс есть известное сходство, у Филипа от недоброго предчувствия на миг перехватило дыхание. Он был смелым человеком, барон Майсгрейв, но его ахиллесовой пятой, брешью в его броне всегда оставалась тревога за Анну. Она была хозяйкой его замка и матерью его детей уже несколько лет, однако в глубине души Филипа всегда гнездился страх, что когда-нибудь все откроется и у него отнимут его бесценное сокровище, его жену… Он сам корил себя за подобные мысли, твердя, что многое изменилось за эти годы и что их брак, освященный в часовне церкви святого Катберта, имеет законную силу. Однако он был наслышан о грандиозном скандале, который разразился в свое время в Англии, когда получил огласку тайный брак вдовы Генриха V с уэльсцем Оуэном Тюдором. И хотя Тюдор поклялся на Библии, что его союз с королевой Екатериной освящен Церковью, ему не поверили, а несчастную французскую леди обвинили во всех смертных грехах. Нет, Филип Майсгрейв не желал такой судьбы для своей Анны. Пусть уж лучше тайна Нейуорта останется тайной, а весь мир продолжает считать младшую дочь Уорвика погибшей.

Когда на это Рождество Филип отбил у шотландцев двух путников-англичан и привез их в Гнездо Орла, он был несколько обескуражен, узнав, кем является один из спасенных. Он даже хотел было переправить его во владения графа Нортумберлендского, полагая, что Генри Стаффорд, пэр Англии и свояк короля, получит там лучший уход, но Анна тотчас догадалась, что беспокоит Филипа.

– Тебе не стоит так волноваться, Фил, – мягко сказала она мужу. – Я, конечно, состою в родстве со Стаффордами, однако никогда раньше не встречала Генри Стаффорда, а он – меня. Мы с герцогом почти ровесники, но всегда жили в разных концах королевства. К тому же этот юноша тяжело болен, его нельзя перевозить сейчас, это может его убить.

Филип уступил, хотя в глубине души все же не был спокоен. Однако время шло, и Стаффорд и в самом деле не вызывал у него никаких подозрений. Но сегодня вечером все опасения Филипа возродились вновь. Заподозрил ли Бекингем что-либо или приписал все обычному любопытству сельской леди? Во всяком случае, Филипу очень не по душе пришлись его заключительные слова о сходстве между леди Майсгрейв и герцогиней Кларенс.

По стене к Филипу неторопливо приближался один из часовых. На металлическом острие его короткой пики горел холодный лунный свет. В такие морозные ночи несладко нести службу на стенах Нейуорта. Филип видел, как стражник притопывает и, зажав пику локтем, хлопает себя по бокам руками в меховых рукавицах. Барон внезапно почувствовал, что совершенно замерз под легким шерстяным плащом, накинутым поверх замшевой куртки. Поежившись, он сбежал по гранитным ступеням на нижнюю площадку стены, к двери, ведущей во внутренние покои.

Он прошел сводчатым коридором, миновал большой зал и поднялся на третий этаж донжона, где находилась их с Анной спальня. Войдя к себе, он обнаружил, что его супруга еще не ложилась. Обхватив колени, она сидела на разостланной у огня медвежьей шкуре. Филип осторожно приблизился и, опустившись в стоящее рядом кресло, стал смотреть на нее. Кажется, до его появления она плакала, но сейчас стремилась скрыть это и отвернулась. В неверном свете барон видел ее напряженную шею, нежную округлость щеки, густые ресницы. В том, как она сидела, обхватив колени, было что-то от канувшего в прошлое мальчика Алана Деббича. Так она любила сидеть у огня, когда они делали привалы на пути во Францию. Так она устраивалась, когда уже здесь, в его владениях, Филип иногда брал ее с собой на горные пастбища и они проводили вечера с арендаторами у их костров.

– Итак, что случилось, радость моя?

Она потерянно взглянула на него и вновь отвернулась. На ее щеке блестел легкий след от слезы.

– Мне не следовало бы расспрашивать герцога.

– Это так. Но в этом есть и моя вина. Я плохой рассказчик и никогда не мог утолить твое любопытство, когда возвращался с юга.

Она проглотила ком, стоявший в горле.

– Ты знал… Знал, что Изабелла так и не простила мне, что я была любимицей отца?

Филип какое-то время молчал.

– Видишь ли, дружок, слишком многое из того, что я слышал о событиях прошлых лет, не соответствует действительности. Люди оставляют после себя не такой след, какой им хотелось бы. Так, я слышал, например, что в битве при Барнете именно Ричард Глостер пешим повел войска на Уорвика, что просто абсурдно – как может хромой вести пехоту? Зато о том, что Кларенс изменил в самый разгар битвы, никто и не упоминает. Говорят, что он встал на сторону брата еще перед сечей под Барнетом, а измена последовала со стороны не то Оксфорда, не то Монтегю. Видимо, сам король хочет, чтобы неблаговидная сделка братьев Йорков против Уорвика была забыта. Ты слушаешь меня, Энн?

– Конечно.

Филип увидел, как она смахнула слезу. Тогда он опустился на колени и, притянув Анну к себе, обнял. Он ничего не говорил, а лишь гладил ее волосы. Она покорно прильнула к нему, глядя на огонь, а он, чувствуя тепло ее нежного тела, неожиданно вспомнил, как некогда, в первые дни их пребывания в Нейуорте, они иной раз занимались любовью прямо у огня, на этой шкуре…

Воспоминание о том времени вдруг так взволновало его, что руки сами собой крепче сомкнулись вокруг ее тела, а губы скользнули по рассыпающимся мягким волосам. Но Анна, казалось, была далека отсюда – она даже не заметила волнения мужа.

– Понимаешь, Фил, – сказала она, – я ведь люблю сестру и давным-давно все простила. И не потому, что Библия учит прощать врагов наших. Простить Изабель мне казалось столь же естественным, как дышать и молиться. Она моя сестра, и, кроме нас двоих, никого из Невилей больше не осталось. И это новое ее предательство больно ранит меня. За что она так ненавидит меня – давно умершую Анну?

Филип обнимал ее, чувствуя, какая она теплая, мягкая, гибкая. И то, как она сейчас сидела, откинувшись в кольце его рук, заставляло его кровь шуметь в висках. Он взял Анну за подбородок и повернул ее лицо к себе.

– Ты вовсе не Анна Невиль, родная. Твое имя – Майсгрейв, и ты принадлежишь одному мне.

Теперь она увидела знакомый блеск в его глазах, почувствовала, как рука Филипа скользнула по ее бедру.

– Не надо, Фил. Сейчас, когда я думаю об Изабель…

– Не думай, малыш… не стоит об этом.

Она ощутила его дыхание на губах и легкий дразнящий поцелуй. Ей вдруг стало легче. Мир предательства и честолюбия, который так больно сегодня напомнил о себе, остался в прошлом. Она покинула все ради этого человека, с которым так счастлива, который стал ее семьей, защитником, другом, всем на свете. И она любит его. Сейчас, когда он касался ее нежно, так нежно, что она слабела, Анна испытала мгновенный взлет блаженства, оттого что у нее нет пути назад, что она связана с Филипом навсегда, она сама его выбрала и принадлежит ему безраздельно.

– Моя сладостная фея… – шептал он.

Филип целовал ее нежно, долго, медленно – ведь впереди у них была целая ночь… Целая жизнь… Прикосновения его ласковых рук пробудили в Анне горячую ответную волну желания, его медлительность доводила ее до исступления. Она сама льнула к нему и лишь счастливо засмеялась, когда он уложил ее на пушистый мех у огня…

Все остальное уже казалось далеким и неважным – горькие воспоминания, утрата близких, недавние страхи. На этом свете остались друг для друга только они одни – Филип и Анна…