Текст книги "Сын ведьмы"

Струны почти гремели на последних словах, голос бояна сделался сильным и велеречивым. А потом Добрыня резко положил руки на струны, и умолкли они вмиг. И стало слышно, как щебечут птицы в лесу и шелестит листва под легким ветерком.

Забава, слушавшая с широко открытыми глазами, несколько раз моргнула и сглотнула ком в горле, словно приходя в себя. И когда увидела, с какой улыбкой смотрит на нее кареглазый гусляр, улыбнулась ему в ответ. Сперва неуверенно – он ведь восхвалял в песне того, о ком в ее племени говорили как о завоевателе, – потом улыбка стала более явной, а затем в ней появилась даже насмешка.

– Гусляры всегда восхваляют в песнях правителей – тем и кормятся. Но каковы бы ни были ваши песни, есть еще и людская молва. И в ней говорится, что не так уж добр и великодушен ваш Красно Солнышко.

Добрыня поправил ремешок на лбу.

– Правители тоже люди. А в каждом человеке есть и добро, и зло.

– Вот о зле и идет молва, – прищурившись, уточнила Забава.

– Люди всегда перво-наперво обращают внимание на дурные вести. Они их будоражат, независимо от того, правдивы они или нет.

– Но разве то, что говорят о Гориславе, неправда?

Добрыня невольно вздрогнул. Та, о ком упоминала лесная девушка, была дочерью полоцкого князя Рогволода. Звали ее Рогнеда, и в том, что с ней случилось, была и его, Добрыни, вина.

Он не смог сразу ответить. Вспомнилось всякое. Они тогда с Владимиром вернулись из варяжских стран с сильной дружиной. Новгород принял их – не столько Владимира, который до бегства от Ярополка был совсем юнцом, сколько весьма почитаемого посадника Добрыню. И именно Добрыня посоветовал племяннику сосватать Рогнеду Полоцкую. У Владимира тогда уже были жены: первая – Аллогия, дочь новгородского боярина, вторую, варяжку Олаву, родственницу шведского короля Эрика, Владимир привез из-за моря, и приданым ее послужили те отряды храбрецов, с какими молодой князь рассчитывал противостоять власти брата Ярополка. Иметь двух или больше жен на Руси не считалось зазорным, если муж в состоянии содержать своих женщин и кормить рожденных от них детей. И вот теперь Рогнеда… К ней тогда посватались и Ярополк, уже имевший жену-гречанку, и Владимир, которому нужно было заручиться поддержкой ее влиятельного отца Рогволода Полоцкого. Иначе Рогволод, став тестем Ярополка Киевского, мог немало бед натворить и даже ударить Владимиру в спину, когда тот пойдет на брата. Поэтому мудрый Добрыня посоветовал племяшу поторопиться со сватовством. А что, Владимир был очень хорош собой, поэтому вполне мог понравиться дочери Рогволода.

Вспомнив все это, Добрыня поднял глаза на Забаву. Но при этом отметил, как за ним самим наблюдает Сава. Понятно. Тот ведь знал всю эту историю и ту роль, какую в ней сыграл дядька князя. Поэтому, игнорируя взгляд этого недавно посвященного в сан святоши, посадник повернулся к Забаве:

– Вот что, дева милая, я тебе о тех делах поведаю, а уж ты сама решай, заслужила ли княжна, называемая тобой Гориславой, своей участи.

Он отложил гусли – для этой истории не нужна музыка, ибо Добрыня не стал бы ее воспевать ни за какие блага мира. И, сорвав очередную травинку, стал рассказывать, зажав ее в уголке рта.

Да, Рогнеда слыла красавицей. Единственная дочь в роду, где родились одни сыновья, любимица всей семьи, она была весьма высокого о себе мнения. Ей казалось вполне заслуженным, что киевский князь Ярополк прислал к ней сватов в такую даль. А тут еще Владимир.

– Они родились в один год от одного отца и разных матерей – Владимир и Ярополк. Владимир – дитя любви. Ярополк – сын сосватанной водимой жены4848
  Водимая жена – главная супруга, приведенная в род, законная.


[Закрыть] князя Святослава. Именно Ярополк – после гибели брата своего Олега – имел огромную власть на Руси, не то что Владимир, только недавно вернувшийся в Новгород из-за моря. Так что, когда к престолу Полоцка явились послы Владимира, отец Рогнеды предоставил дочери самой решать, за кого ей пойти. И избалованная княжна с насмешкой ответила: «Я не хочу разувать сына рабыни. Я за Ярополка князя хочу!»

Забава вроде кивнула, поняв: снять обувь с мужа в первую ночь после свадебного пира полагалось всем женам – от простой селянки до княгини. Так жена выражает покорность тому, кому досталась. Но девушку заинтересовало иное.

– А разве матерью Владимира была рабыня-полонянка?

– Нет! – резко ответил Добрыня. И уже спокойнее сказал: – Она была ключницей при княгине Ольге, все хозяйство теремное было на ней, и Ольга весьма ценила Малушу… Так звали мать Владимира.

Добрыня умолк. Он не помнил, когда пошла молва, что его сестра была рабыней, не смог проследить, кто стал распускать этот слух об избраннице Святослава. Наверное, после их с Владимиром отъезда люди киевской жены Святослава постарались очернить ту, кого любил князь. При Ольге они бы такого не посмели. Но не было уже ни Ольги, ни Святослава… А на север, в Новгород, никто не смел принести весть, что Владимира считают сыном чернавки-невольницы.

А вот Рогнеда посмела заявить об этом во всеуслышание. И смеялась задорно, когда опешивший Владимир и его люди покидали хоромину Рогволода. Зато Добрыня помнил, как потом рыдал племяш у его колен, как стыдился выйти и поглядеть на тех же новгородцев, ожидавших, что им ответит на выдвинутое Рогнедой обвинение в низком происхождении. Как не посмел это сделать и Добрыня, некогда сам же уговоривший их выбрать князем своего сестрича. И теперь понимавший, что памяти его любимой сестры нанесено глубочайшее прилюдное оскорбление.

Но рассказывать Забаве о пережитом потрясении Добрыня не стал. Зато сказал, как разлютился дядька Владимира.

– Добрыня был родным братом Малуши, матери Владимира. Выходит, и его эта пава полоцкая унизила перед всем честным народом. И он велел Владимиру собраться с духом и идти на Полоцк. Помститься за осраму и унижение, за поруганную честь матери.

Дальше Добрыня и себя не жалел, рассказывая. И не скрыл, что именно дядька велел Владимиру после взятия Полоцка положить под себя Рогнеду перед всеми людьми, перед ее плененными отцом и братьями. Как рабыню, добытую в походе. Но позже сам же Добрыня посоветовал возвысить ее до уровня княгини. Чтобы глупая Рогнеда поняла, что и рабыне сильный муж может дать достойное положение. А уж потом Добрыня приказал вырезать весь род Рогволода. Не столько со зла, сколько понимая, что, оставшись в живых, они точно будут мстить за пережитое поругание. А им с Владимиром, учитывая, что они на самого Ярополка и на Киев шли, иметь за спиной мстителей никак нельзя было.

И взяли они Киев, и погубили Ярополка, и вознесся Владимир на Руси. Но одного только не учел Добрыня – полюбилась молодому князю красивая полочанка Рогнеда. И так полюбилась, что он и о других женах забыл. Что ему до Аллогии, которая только дочерей рожала? Что до принцессы Олавы, умершей первыми же родами? Даже то, что он взял себе вдову брата Ярополка, гречанку Зою, женщину редкостной красоты, не отвлекло его от Рогнеды. А Зою он взял, чтобы в семье осталась, – так исстари повелось, что победитель забирал себе вдову поверженного противника. Отчасти это даже добром считалось – позаботиться об оставшейся без защитника женщине, не дать погибнуть ей и детям ее. Гречанка Зоя в ту пору была беременна от Ярополка, но Владимир позже ее дитя своим признал, не сделал безотцовщиной. И все же любивший красавиц и заключавший и позже браки для родства с государями иных краев, Владимир все одно Рогнеду не оставлял. Она ему то и дело рожала красивых, крепких детей, к ней он возвращался из своих походов, с ней советовался, и она сидела подле него на княжьем столе как водимая главная супруга.

Так что власть имела Рогнеда-Горислава, да такую, что самому Владимиру указывала. Она же, помня былое, и настояла, чтобы князь услал Добрыню обратно в Новгород. Говорила, мол, нечего дядьке состоять при полновластном правителе, нечего в дела государственные вмешиваться. Вот Владимир и велел Добрыне уехать. И тот не виделся с князем до того времени, пока не понадобился ему для совместного похода на булгар. Тогда они только и встретились, однако пригласить Добрыню в Киев, где власть имела Рогнеда, Владимир все же не осмелился. Ну да у Добрыни были и свои дела в Новгороде, он не пенял князю. Зато все же предостерег, чтобы тот Рогнеде полной воли не давал. Ведь через кровь родни ее брал… Забудется ли такое?

И оказался прав, как оказалось. Рогнеда все помнила, да и любострастия мужа не простила, так что таила зло в душе. Она-то княгиней его была, но Владимир едва ли не из каждого похода еще по супруге привозил. Это не считая девок пригожих, которые встречались ему и которых он в усадьбах своих селил, даже жен уводил от мужей. Причем жили они у него безбедно, да и Владимира любили. Он ведь собой хорош на диво и с женщинами всегда ласков был, одаривал богато и лелеял. Одним словом, Красно Солнышко.

А вот княгиню Рогнеду это не устраивало. И однажды, когда Владимир посетил ее да остался ночевать в ее имении Предславино, она взяла нож и попыталась зарезать спящего мужа. Княгиня уже и руку занесла для удара – и не был Владимир никогда ближе к смерти, как в тот миг. Но, видимо, хранила его особая сила, ибо он очнулся и успел перехватить занесенную руку Рогнеды. А она боролась с ним, как рысь, но Владимир был силен, одолел разъяренную жену и, вырвав у нее нож, швырнул саму в угол одрины4949
  Одрина – спальня; от слова «одр» – ложе.


[Закрыть].

Рассказывая все это, Добрыня не заметил, как увлекся, в нем словно проснулся боян. Он говорил, то повышая, то понижая голос, Забава сидела, прижав ладони к щекам, даже Сава заслушался, дышал бурно. Как будто не он был в числе тех рынд-телохранителей, какие той ночью явились на крик Владимира и оторопело смотрели на разъяренного нагого князя и рыдавшую на полу в углу растрепанную княгиню.

– Рогнеда тогда сказала, что имеет все права на кровную месть, какая всегда была свята на Руси. Но потом сорвалась на крик и стала пенять супругу, что тот уже не любит ее, что завел себе жен и девок полные терема, забыв, что она ради него отказывалась так долго от мести.

Тогда Владимир велел слугам обрядить госпожу в самые ценные одежды, надеть украшения и приготовить к смерти. Ибо готов был сам казнить ее прилюдно.

– Не совсем так, – невольно вмешался Сава. – Князь не хотел казнить княгиню при народе. Он сам…

Тут он осекся, замолчал и лишь через миг поднял виноватый взгляд на Добрыню.

– Ты-то откуда знаешь? – удивилась Забава.

– Так весь Киев о том говорил, – сразу нашелся Добрыня. – И Неждан мой прав: князь хотел сам зарубить жену, а от руки князя это все равно казнь. Поскольку Рогнеда пользовалась уважением, люди просили за нее, однако Владимир был неумолим. Он поднялся в покой к обряженной для перехода на тот свет Рогнеде, вошел с мечом… Но тут мать загородил княжич Изяслав, ее сын.

Изяслав тогда уже первый свой пояс носил5050
  Носил пояс, значит, уже носил и штанишки, т. е. начал приучаться к ратному делу, которому мальчиков учили, когда они подрастали до определенного возраста – с семи лет.


[Закрыть], а на поясе был меч, какой отрокам выдают. И вот со своим маленьким клинком сын стоял против отца и намеревался защищать родительницу.

Этого не выдержала душа князя. Он опустил оружие, сказав: «Я не ведал, что ты тут». А сын ответил: «Ты думал, что ты тут один. Но сразись сперва за маму со мной!»

При этих словах Забава прослезилась. Сказала:

– Когда-нибудь и у меня будут сыновья, которые будут защищать и оберегать меня.

Добрыня лишь повел плечом и продолжил рассказ, поведав о том, что люди просили за княгиню и что Владимир решил услать ее в отдаленное владение, какое называлось Изяславлем. Ибо оно принадлежало не столько Рогнеде, сколько было за ее сыном Изяславом. Ведь по закону сын, поднявший руку на отца – даже в таком необычном случае, – уже не мог оставаться в семье. Так и живут они нынче в глуши – бывшая княгиня и старший сын Владимира. А люди по-прежнему зовут Рогнеду Гориславой.

– Но если он не убил суложь свою, если простил, то, может, еще помирятся они? – всхлипывая и вытирая слезы, спросила Забава.

Добрыня отбросил изжеванную травинку.

– А как бы у вятичей поступили с женой, покушавшейся на мужа?

– О! У нас такое невозможно! У нас жены о таком и помыслить не могут. А если бы случилось…

Она умолкла, сидела поникшая, боясь и представить, как бы поступили с такой… Выходит, Рогнеда обошлась малым наказанием: и не погубили ее страшно, и с сыном осталась, и есть чем ей жить, есть чем кормиться при усадьбе Изяслава…

– Владимир, наверное, ее очень сильно любил, если помиловал, – сказала со вздохом Забава. – А кого же водимой женой своей он после Рогнеды назвал? Кто при нем стал княгиней? Ведь столько жен у него. Которой же честь выпала?

– Анне, цесаревне византийской.

– Кто ж такая?

Добрыня поднялся, оправил измявшуюся рубаху и сладко потянулся.

– Та, которая стала единой и почитаемой княгиней Руси при Владимире. Ибо она крещеная, как нынче и сам князь. А крещеный имеет только одну жену, о которой заботится, и не смеет заводить иных.

– Только одну? Как это?

Добрыня уже знал, что местных баб всегда восхищало то, что одна может стать женой и не опасаться, что супруг еще кого-то поселит к ней, когда поднадоест старая привязанность. Но об этом, да и о том, как Владимир расселял богато или выдавал замуж остальных жен и наложниц, ей Сава расскажет. Он так и сказал, но при этом поглядел на парня выразительно – пусть не увлекается, чтобы не сболтнуть чего не надо.

Сам же пошел к реке мыться. Окунался в прозрачную зеленоватую воду, пил ее. Вода в реке была прохладной, прекрасной свежести, со вкусом земли, лесных трав, ивы и папоротника. И даже местный водяной, затаившийся под корягами, не смел ему помешать наплескаться вволю. Добрыня лишь показал ему кулак, и водяной, смутившись, что его заметили, только поглубже зарылся в тину.

Позже, обсыхая на бережку после купания, Добрыня в который раз подумал, что лесных духов в этих лесах слишком много. Словно ушли они оттуда, где людское столпотворение, где новая вера, где духов перестают почитать и бояться. Без этих страхов простым людям спокойнее живется, а вот духи обижаются. Не нравится им быть незначительными, не нравится, когда их оставляют без подношения, не опасаются.

Размышляя об этом, Добрыня вернулся еще с мокрыми после купания волосами на поляну Забавы. Молодые люди увлеченно беседовали. Добрыня отметил, что Сава рассказывает лесной девушке о граде Корсуне на берегу синего моря. О его высоких каменных стенах и прекрасных храмах, о мощеных улицах и кораблях в гаванях. Забава слушала с интересом, задавала вопросы. И опять твердила, что хотела бы посмотреть на большой мир. Ну да, конечно, лесную девочку интересовало все, что находится за пределами ее чащи. Бедняжка просто не понимала, что тут она под защитой влиятельного отца, а в большом мире… с такими славными девочками много чего может случиться. И недавно рассказанная история о судьбе Рогнеды-Гориславы ничему ее не научила.

Но было еще нечто, что заметил посадник. Забава то плечом прильнет к парню, то волосы его взлохматит, то травинку ему за шиворот засунет и смеется. Сава вроде как отмахивался, но сам был весел, глаза его горели. Добрыня не стал мешать молодым людям резвиться, возился с гуслями, проверял струны. Когда Забава в свою очередь отправилась купаться, Сава смотрел ей вослед, словно и сам был не прочь присоединиться.

– Ну так и иди, – угадав его мысли, предложил Добрыня.

Но Сава опустил голову, покраснел.

– Нельзя. Грех это.

– Какой же грех, если девушка сама не против?

– Это блуд, – твердо отозвался парень.

Но насколько ему глянулась Забава, стало ясно, когда через время спросил:

– Если удастся ее крестить, как думаешь, могу я к ней посвататься? Мне ведь епископ Иоаким говорил, что рукоположенный служитель может себе жену взять.

– Эк тебя разобрало, парень! Ты сперва окрести ее. Но не забывай при этом, что Забава – дочка волхва местного. А он вряд ли ее христианину отдаст. Места тут, сам должен уже понять, какие. Вспомни, еще недавно я еле угомонил людей, чтобы не тронули тебя. И крест свой спрячь, а то глазастая Забава может заметить и спросить, что за цацка такая. Хорошо, что до сих пор не спросила.

– А я бы и не стал таиться. Что она мне сделает?

– Отцу скажет. И уж поверь, ее родитель не позволит новой вере распространяться там, где он свою власть через старых богов удерживает.

Сава помрачнел. И когда девушка вернулась, уже не так откровенно отвечал на ее заигрывание.

Вечером они доели уху, и Забава собралась на покой. Сказала, обращаясь к Саве:

– Я наверх полезу. Присоединишься? Согреешь меня стылой ночью?

Но парень лишь повторил: грех. И пояснил, что значит это слово: очень нехорошо, хуже некуда, ибо наказание грядет.

– Странный ты какой-то, – надула губы Забава. – Не здешний. А ведь мне сперва показалось…

Она вздохнула и ушла. Поднялась к себе в избушку на дереве.

– Ну и глупец, – посмеиваясь, произнес Добрыня. – Не согрешишь – не покаешься.

Но Сава остался спокоен.

– Я не намерен грешить с расчетом, что на будущее Господь станет мне все прощать.

Тут даже Добрыня призадумался.

Он верил в христианского Бога давно, почитай, с тех самых пор, как себя помнил. Ему рассказывали, что сызмальства он был странным. Как и положено сыну ведьмы. Но его мать Малфриду и ее мужа Малка пугало то, что, едва начав ходить, он по ночам словно рвался куда-то. Причем обычно в самые темные ночи новолуния. Малк был лекарем и лечил приемного сына всякими успокоительными отварами. Не помогало. Добрыня пытался объяснить родителям, что его словно зовет кто-то могущественный, противостоять которому трудно. И он не забыл, насколько оба они тогда испугались. Мать колдовала над ним, насылала крепкий сон, отец Малк обкладывал его ложе мокрыми тряпками: тогда, встав по велению голоса во сне, Добрыня делал шаг в сторону, но наступал на мокрое и просыпался. А потом однажды, когда Малфрида надолго ушла невесть куда – мать у него вообще была странная, подолгу могла отсутствовать, – Малк Любечанин надел на ребенка освященный крестик. И все. Прошли его мороки, успокоился, как будто под защиту кому сильному попал. Под защиту христианского Бога, как понял Добрыня. Как после этого не уверовать?

А вот мать его даже слышать не желала о новой вере. Потому, когда муж ее Малк сознался, что крещен, она сразу же ушла, причем навсегда. И вот теперь, спустя годы, Добрыня ищет ее. И не знает еще, чем эта встреча обернется для них обоих.

На другой день Забава была опять весела и беспечна. Даже угощала гостей: заварила на огне отвар из листьев дикого малинника, мяты и дички яблоневой. Принесла и горшочек с медом, а еще мешок с орехами. Сава взялся колоть орехи, а Добрыня как бы между делом стал расспрашивать, когда в путь трогаться. Забава уверяла, что наверняка последний день она в лесу значится невестой лешего и завтра за ней обязательно придут, отведут к людям, к капищу Сварога.

– А туда и прославленная ведьма Малфрида может явиться? – осторожно спросил посадник.

– Тебе-то она зачем? – искоса поглядела на него девушка.

– Как же! Она прославленная чародейка, о ней многие говорят. А я гусляр, мне сказы обо всем значимом надо слагать. Теперь же вот хочу о Малфриде.

Забава подумала немного и кивнула. Да, сказала, Малфрида может прийти. В прошлый раз она пришла осенью, когда день чуров был, когда родичей, ушедших в иной мир, поминали. Тогда рык Ящера особо был слышен и люди не понимали, чего это чудище не угомонится, – весной же ему жертву отдали, мог бы и удовлетвориться данным. Раньше где-то раз в год отдавали ему жертвы. Правда, когда отдали парня, похожего на Неждана, то почти три года тихо было. Но теперь снова ревет Ящер, многие слышат его рык, значит… Всякое может быть.

Сава, вроде как коловший орехи в стороне, все же слышал их речи и вдруг взъярился:

– И чего это вы детей своих какому-то чудищу отдаете? Вы и от Святослава отбивались, какой не одно племя покорил, и Владимиру с вами непросто было сладить, а тут какому-то чудищу поганому кровавую дань платите! Да собрались бы все вместе, да оделись бы в броню и пошли бы на Ящера, чтобы знал, что вы сила и не совладать ему с вами. А вы… Еще и вольным племенем себя считаете. Тьфу! А ведь в стародавние времена выходили добры молодцы против ящеров и змеев поганых. Добрыня, скажи ей! Сколько песен о том поется!

Забава, казалось, растерялась. Смотрела на него, моргала длинными ресницами. Потом все же сказала:

– Святослав и Владимир целые племена под себя брали, а Ящер малым обходится. И люди решили, что это меньшее из зол. Да и верят они Малфриде, которая как Ящера усмиряет, так и не пускает в эти чащи завоевателей со стороны. Да она… Знаешь, какая она? И хворых лечит, и наговоры на удачу в охоте творит. А венки невестам такие плетет, что брачующаяся, надевшая такой венок, потом счастлива в супружестве, муж ее любит, да и детки крепенькие рождаются. Вот какая она, чародейка наша!

Добрыня невольно заволновался, бурно задышал. Некогда и его мать Малфрида, еще когда жила под Любечем, тоже плела тамошним невестам венки. Может, старая ведьма, выбирающая жертву Ящеру, и его мать – одна и та же женщина?

Он задумался, но вскинулся, когда Сава и Забава едва ли не на крик перешли в споре.

– Вам надо веру менять и не поклоняться всякому Ящеру да иной нечисти поганой! – доказывал Сава.

– Как это веру менять? – топала ногой девушка. – Как ваш князь в Киеве приказал? Малфрида нам рассказывала: согнали по его повелению людей всем скопом к реке и не выпускали, пока они новому Богу не подчинились. Но от этого прервалась их связь со старыми богами. А как же тогда чуры, наши охранители? А как Сварог, от которого род свой ведем? Мы ведь сварожьи внуки все. Как же отказаться от этого?

«Ну вот, началось», – подумал посадник. Не удержался все же святоша, чтобы не начать проповедовать лесной девушке. И чтобы отвлечь их, он ударил по струнам, стал петь-сказывать о том, как в незапамятные времена летали над этими землями страшные Змеи Горынычи, кто с двумя клыкастыми головами, кто даже с тремя и более. Жили Горынычи в горах, выходили из вод перед ними, но всегда охраняли проезд через Калинов мост, через бурную реку Смородину, за которой начинался уже иной мир. Но когда на Горынычей находила лють, они летали над селищами смертных и палили их огнем. Однако всегда находились добры молодцы, вступавшие с чудищами в единоборство. Имен этих храбрецов никто не помнил, но ведь и ни одного Змея не осталось. Выходит, победили богатыри чудищ поганых.

Забава слушала, приоткрыв рот, как дитя. А Добрыня думал о том, какие же у нее уста сладкие и сочные. Чисто ягода лесная. Ах, поцеловать бы ее! Ну да девица уже выбрала, с кем целоваться ей охота. Только этот поп Сава сам от нее отказывается.

А сейчас Сава сидел и слушал Добрыню с горящими очами. И когда тот умолк, даже в ладоши стал хлопать восхищенно.

– Ай да боян, ай да потешил! Слышь, красна девица Забава, вон чему песня учит! Не отдавать своих детей чудищу на съедение, а разить его!

И тут Забава сказала со значением:

– Пока с нами Ящер, к нам никто иной не посмеет сунуться. Так было решено волхвами, в том согласились с ними люди. Ну а ты сам…

Она осеклась, только глаза сверкали.

– Надо еще разобраться, кто ты сам таков.

Ого, оказывается девушка не отказалась от подозрения, что Неждан мог быть из местных. Выходит, не так проста она, как кажется.

То, что Забава и впрямь что-то задумала, Добрыня понял на следующее утро.

Было еще совсем рано, когда его разбудил громкий сорочий стрекот из леса. По былой воинской привычке посадник не стал подниматься, а только пригляделся сквозь ресницы: знал, что сорока кричит, когда чем-то встревожена. Рядом посапывал Сава, уголья горевшего полночи костра подернулись пеплом, но от него еще веяло теплом. Выходит, не так много времени прошло после того, как они легли почивать у огня. И оба видели ночью, как над кронами деревьев поднялся тонкий молодой серп луны. Значит, время новолуния пришло и за Забавой должны были прийти.

И тут Добрыня уловил, что лесной сороке ответила еще одна. И ответила с дуба, где хоронилась в своем уютном домике Забава. Добрыня догадался, что лесная девушка ответила кому-то из леса. Лесные, они все были умельцами голосам зверей и птиц подражать. А там и сама дочка волхва показалась. Спустила свой шест с перекладинами, какой на ночь утаскивала наверх, и вниз соскользнула. Причем волосы уже в две косы заплетены, сама с заплечным мешком, явно в путь собралась. Однако пока не уходила. Посмотрела на спавших в стороне гостей и шагнула туда, где ближе к зарослям у кустарника бил ключ с родниковой водой. Возле него стояла и ждала кого-то.

И он появился. Добрыня даже глаза открыл. Что это волхв, тут и гадать не надо. Весь в амулетах, посохом размахивает. Вот-вот, именно размахивает, хотя обычно божьи служители ходят степенно, опираясь на особо вырезанный посох, являвшийся символом их власти. Этот же размахивал им, как клюкой, да и сам подскакивал, бегал бочком вокруг девушки, бренчал амулетами, а еще кривлялся, рожи корчил. Лохматый весь, рыжие с налетом седины волосы торчат в разные стороны, словно никогда не знали гребня, в космах и бороде хвоя застряла. Неряшливый какой-то волхв, несолидный.

Проскакав мимо Забавы, будто он исполнял какой-то танец, волхв неожиданно замер, заметив на поляне чужаков. И отскочил, и закрутился на месте, и все время тыкал в их сторону, то ли указывая на них, то ли насылая что-то.

Тут Добрыня услышал, как Забава произнесла негромко:

– Не опасайся их, Жишига. Это бродячий гусляр с подручным. Заплутали в лесу, вот я их и позвала.

– Ой, зря, зря, зря, – замахал рукой названный Жишигой волхв. Хорошо еще, что не Домжар, а то бы Добрыня вообще решил, что у вятичей со служителями не все в порядке. А этот… так, просто один из чудаков, который неким странным образом угодил в служители.

– А вот и не зря! – быстрым шепотом заверила Забава, схватила весьма непочтительно волхва Жишигу за рукав, отвела в сторону и что-то нашептывать стала.

Добрыня решил, что с него довольно. Резко поднялся, откинул назад волосы, шагнул к девушке и явившемуся за ней посланцу.

– Здрав будь, человече. Мира тебе и благоденствия твоим богам.

Лохматый Жишига стал приближаться – то подойдет и принюхается, то отпрыгнет и рассматривает, покачивая головой, будто что-то решая для себя. Потом улыбнулся. Его круглое, грязное до цвета желудя морщинистое лицо расплылось в улыбке, нос уточкой вздернулся, словно у ежа.

– Ты гусляр. Что же, гуслярам-боянам сварожьи внуки всегда рады. Мир тебе, путник.

– А ты на этого погляди, – указала Забава на сонно приподнявшегося на звук голосов Саву. – Смотри каков. Никого не напоминает?

Больше ничего не прибавила, заметив, как покачнулся Жишига, не сводя широко открытых глаз с растрепанного со сна светловолосого парня.

Сава тоже с интересом смотрел на всклокоченного волхва. Стал подниматься. И тут Жишига громко закричал, замахал руками, словно отгоняя наваждение.

– Блазень!5151
  Блазень – призрак.


[Закрыть] – выкрикнул. – Упырь! Глоба из-за Кромки5252
  Кромка – по поверьям, особая грань, за которой находится мир мертвых, отделенный от мира живых людей.


[Закрыть] вернулся!.. Или дух его…

И рухнул как подкошенный. Остался лежать в беспамятстве.

Добрыня же и приводил его в чувство. Велел взволнованной Забаве набрать в роднике воды и облить Жишигу. Сам хлопал ладонями по его щекам.

Тот стал наконец проявлять признаки жизни. Но и придя в себя, не сводил с Савы глаз, хватался за свои амулеты, чуров поминал, Сварога светлого звал и просил защитить.

– Что, так похож мой парень на кого-то? – спросил Добрыня.

– Похож? – переспросил ошарашенный волхв. – Да похож, как одна капля воды на другую.

– Я тоже сперва так подумала, – присев рядом с волхвом, сказала Забава. – Но этого парня Нежданом зовут, и он пришел с берегов Днепра с гусляром Добряном.

Теперь Жишига не скакал, а только смотрел, морщил и без того складчатый лоб, раздумывал.

И тут Забава заговорила с ним на каком-то незнакомом Добрыне языке. Что-то поясняла, а волхв кивал, соглашаясь. Наконец вроде как смирился.

– Если уж он при свете нарождавшегося дня не развеялся, то, может, и впрямь живой человек. Странно все это. Но только Малфрида сумеет дать точный ответ.

Они двинулись в чащу. Шагавший первым Жишига опять стал подскакивать, посохом махал, бормотал что-то. Следом шла молчаливая Забава со своим мешком за плечами. Добрыня и Сава замыкали шествие, но в какой-то миг парень догнал Добрыню и сказал:

– Я уразумел, что Забава этому лохматому говорила. Это язык голяди5353
  Голядь – балтское племя, проживавшее севернее вятичей.


[Закрыть], и я его почему-то знаю. А сказала она, что моя мать жива и точно скажет, тот ли я, за кого меня приняли, или нет. Но странно мне все это…

А вот Добрыня уже ни в чем не сомневался. Сава был из местных, недаром же понял язык жившей рядом с вятичами голяди. И все местные уверены, что он давно мертв. Но это только Малфрида может разъяснить. Значит, их наверняка отведут к ведьме. А это как раз то, что Добрыне и надо.