Текст книги "Сын ведьмы"

– Тогда поджигайте детинец!

На какой-то миг возникла пауза. Наконец кто-то сказал:

– Как же поджигать? От детинца огонь на другие постройки перекинется, на терема, на усадьбы градцев.

– Вот пусть и позаботятся, чтобы добро их не сгорело. А волхва Соловейку постарайтесь добыть. Или пусть сгорит в детинце.

Но хитрый волхв, называвший себя Богаммилым, успел скрыться, когда все вокруг заполыхало. Огонь во граде отвлек новгородцев от противостояния Путяте. Они кинулись к своим домам, голосили отчаянно, причем скоро сами стали взывать с просьбами о пощаде к посаднику, словно и не они же восстали против него.

– Что же ты творишь, Добрыня! Там наше жилье, наши чада, отцы и матери, жены! Прекрати немедля, если хочешь мир с нами наладить.

Ну хоть говорили уже по-человечески, а не выли, как зверье дикое.

Добрыня сперва как будто и не слышал их мольбы. Снял островерхий шлем, прислушался. Огонь гудел, люди кричали, но чтобы в голову какой-то мерзкий шепоток проникал – так в шуме этом и не различить. А может, и сходит морок. Добрыня очень на это надеялся. И приказал своим людям выстроиться цепочкой от самого берега Волхова и передавать кадки и ведра с водой, чтобы помочь градцам побороть быстро расходящийся огонь. Так совместными усилиями и справились.

Ближе к вечеру, когда дымы над градом развеялись, а много дней покрывавшие небо тучи разошлись и янтарные лучи солнца осветили округу, Добрыня повелел гнать новгородцев к водам Волхова.

Выступил перед ними.

– Вот что скажу, люди: крестить вас сейчас будут! Крестить быстро и не спрашивая вашей воли. А как попадете под власть Христа светлого, я прощу вас за все былое, за своеволие и кровь пролитую. Если же кто из вас заупрямится… Что ж, мечи у людей Путяты еще от крови не высохли, вот и велю рубить несогласным буйны головы.

До самой темноты загоняли новгородцев в воды Волхова и при свете множества факелов продолжали насильно крестить их. Добрыня не бросал пустых слов, так что кое-кого из тех, кто вырываться и вопить начал, тут же обезглавили. После этого люди предпочли подчиниться.

Мужчин сгоняли в воду выше свай разрушенного моста, а их жен ниже по течению. Священники творили обряды, а выходящим из холодной по весенней поре реки ошеломленным градцам тут же надевали кресты на шеи – кому деревянные, кому из олова, а кому медные. Благо, что этого добра Добрыня велел заранее заготовить, еще когда к Новгороду шли. Причем новообращенных предупреждали, что кто крестом отмечен, того старые боги уже не примут. И остается им теперь уповать на великого и милосердного Иисуса Христа. Только он им отныне заступником будет.

Верили ли в то люди? Сейчас они больше верили грубой силе. Да и спастись хотели, ибо видели, что тех, кто с крестом, ни Путята, ни Добрыня не велели трогать. А кого из вышедших из Волхова без креста замечали… то и зарубить могли. Уж лучше с крестом.

Три дня продолжалось это крещение. На колу в медленных муках умирал тысяцкий Угоняй, но на него уже не смотрели. Он стал прошлым, а вот то, что Добрыня велел выкатить меды стоялые и пиво хмельное и угощать всех, кто уже крещение принял, людям понравилось. И, как обычно бывает, многие даже повеселели, не вспоминали о прошлом.

Наконец Добрыня решил, что в городе достаточно спокойно, чтобы послать за епископом Иоакимом. Тот явился величественный, но приветливый, говорил с людьми участливо, улыбался мягко. Но опешил, когда только что смиренно принимавшие его новгородцы вдруг кинулись к капищам, где Добрыня как раз велел поджечь деревянные изображения старых божеств, а каменные выкорчевать и кинуть в Волхов. И пусть в последние дни на капище никто не ходил, но теперь люди стали причитать и рыдать, глядя, как их недавних кумиров поглощает пучина.

Добрыня еще со времен крещения в Киеве помнил, как народ бежал следом за уносимым днепровской волной идолом Перуна. Здесь наблюдалось почти то же самое. Эти тоже покричат, попричитают с перепугу, да и успокоятся.

А вот Путята волновался:

– Не поторопились ли мы, посадник? Так можно и озлить людей. Думаю, следовало бы немного повременить и просто стражу выставить у капища, не пускать никого к идолам этим поганым…

– Не могу я тут долго суды судить да ряды рядить! – неожиданно резко отозвался посадник. – Мне поторопиться надо, чтобы потом…

А что за этим «потом», не сказал. Зато выехал к Волхову на своем белом как сметана жеребце, гарцевал на нем и выкрикивал, перекрывая стенания новгородцев:

– Что, безумные, сожалеете о тех, кто себя оборонить не может? Какую пользу вы ожидаете получить от них? Идол он и есть идол бездушный. А Христос с небес все видит. Своими рыданиями вы его и рассердить можете.

Опасались ли новгородцы гнева нового Бога, которому их насильно отдали, или, будучи людьми толковыми и понимающими выгоду, предпочли не перечить грозному посаднику, но постепенно они стали расходиться. А там и на новое гуляние явились – Добрыня ведь не скупился, щедро пировал с теми, кто своеволия не проявлял.

Зато вскоре узнал, что пару его священников эти упертые порезали. Одного насмерть, а вот ловкий дьяк Сава отбиться смог. Ну а потом весть пришла, что нашлись и такие, кто покинул Новгород. Уехали целыми семьями, и новгородские сторожа-объездчики нашли на путях вдоль Волхова брошенные на землю кресты.

Епископ Иоаким к этому отнесся на удивление спокойно.

– Пусть. Мы не можем спасти того, кто не хочет быть спасенным, – сказал он. – Сами же с крещеными лаской и заботой будем сближаться, добро им делать. Людей это успокаивает. А как возведем в городе новый храм Божий, градцы волей-неволей заинтересуются, станут приходить. И вот тогда… Ведь не так важно, как человек приходит к Богу, главное – что приходит.

– Не все так просто, преподобный, – угрюмо заметил Добрыня. – Вера христианская сильна, когда многие в нее верят. А когда люди растеряны, они кому хочешь поклоняться будут. И еще не один год мы будем завоевывать их души да отвлекать от насланных чар.

– О каких это чарах ты говоришь, посадник?

Что мог ответить ему Добрыня? Иоаким – верующий человек, он не может чувствовать то, что чует сын ведьмы. А он чуял зло, чуял морок, который ощущался время от времени, словно капли мелкого дождя, какие то появляются, то исчезают, когда ветром новой веры их сносит. Да и волновало посадника, что волхв Соловейка пропал. Этот может еще немало зла натворить.

Волхва взялся разыскать молодой новгородец Воробей Стоянович. Не мог парень простить, что всю его семью по приказу Богаммила порезали. И не потому, что те Христу были привержены, а потому, что он, Воробей, при князе Владимире состоял и крещение вместе с ним принял.

Теперь же Воробей рыскал по округе, пока в одном из селищ не наткнулся на творившего ворожбу волхва. И встреча их непростой вышла – Воробей, когда приволок связанного Соловейку в Новгород, весь был подран и исцарапан, как будто с рысью дикой схлестнулся.

– Он меня чарами прямо через коряги и терновые заросли таскал, пока я молитвой его колдовство не ослабил, – нервно похихикивая, заявил парень.

Волхва окропили святой водой, молитвы над ним читали, а он выл и катался по земле как бесноватый. И лишь когда в беспамятство впал, Добрыня сошел к нему в поруб1818
  Поруб – темница в виде сруба, закопанного в землю и закрытого сверху, или просто яма.


[Закрыть]. Отлил бесчувственного водой, рассматривал при свете факела.

Соловейка смотрел на него снизу, слабо постанывая.

– Что скажешь, ведьмин сын? Каково это – своих предавать? – прокряхтел через время.

– Это кого – своих? Тебя, что ли, червь раздавленный?

– Ты кровь свою предал. Силу, что тебе богами была дана.

– Ну, моя-то сила всегда при мне.

– Не скажи. Ты могуч был, ты самого князя Руси под пятой держал. И ты это знаешь. Как и знаешь, что благодаря своей крови чародейской мог бы возвыситься как никто иной.

– Ну и зачем?

Этот его вопрос заставил волхва опешить. Он попытался привстать, но Добрыня пинком свалил его обратно.

– Ты от силы и власти отказываешься? – пораженно вымолвил зло ощерившийся волхв.

– Зачем же отказываться? Все, что хотел, я и так имею.

– Это ты сейчас так думаешь, посадник. Но однажды…

– Да ничего не будет однажды. Все уже свершилось.

– Не скажи, – гаденько засмеялся Соловейка. – Ничего еще не свершилось. Ибо наложено заклятие страшное, от которого морок над всем словенским краем будет силиться, а от него станет нарастать ненависть к тебе и крещенным тобой. Долгие годы ты будешь жить в бесконечной войне со своими же. Ибо люди вновь и вновь станут бороться с тобой и не будет тут покоя и лада. А все по твоей вине… Есть силы, какие и тебе не побороть. Так что ждут тебя ненависть и предательство. Ну а люди рано или поздно отвоюют свое. Им так велено. Они под чарами такой силы, какую и тебе не побороть.

Добрыня ощутил, как его пронзил озноб – даже пот холодный выступил. Ведь чего-то подобного он и побаивался. И как теперь поступить? Вести до седых волос борьбу против своих же замороченных людей, зная, что конца и края этому не будет?

– Мне немало с чем приходилось справляться на своем веку, Соловейка, – произнес посадник как можно спокойнее. – И, как видишь, удача моя всегда при мне. Вот и ты подчинишься мне и все расскажешь. И кто край заморочил, и кто этакую силу тебе, тщедушному, дал. Когда начнут тебя щипцами рвать да огнем жечь, ты заговоришь…

Волхв вдруг зашелся неожиданно громким, злым смехом.

– Давай, посадник, зови своих палачей! И уж я им все скажу. Но и о тебе скажу, и о том, как ты кровно связан с той темной силой, какая нынче властвует тут. Догадываешься, о ком я? Думаю, сам уже все понял. А вот твоим людям неплохо будет узнать, что ты с мороком этим темным связан как по крови своей, так и по умению. Вот только как ты после этого своим христианам в глаза смотреть будешь? Кто после этого тебе поверит? Кто за тобой пойдет?

И тут выдержка впервые изменила Добрыне. У него дернулся рот, темные очи вспыхнули колючим блеском.

– Ну, если так… то и без палачей обойдемся.

Волхв и углядеть не успел, когда Добрыня выхватил из-за голенища сапога нож и резким взмахом перерезал ему горло. Соловейка захрипел, забулькал бьющей из страшной раны кровью, глаза его вытаращились. И так и застыли, слепо глядя, как Добрыня, спокойно вытерев нож о его рубище, начал неспешно выбираться из поруба.

– Пришлось прирезать Соловейку, – только и сказал ожидавшим снаружи стражам. – Закопайте где-нибудь, чтобы никто не знал.

Сам же поднялся на стены городни и долго смотрел на молодой месяц в вышине. На Руси исстари было принято новое дело начинать по растущему месяцу. Вот и ему следует не мешкая взяться за то, что задумал.

На совете людей новгородских Добрыня говорил неторопливо, но непреклонно: он уедет на какое-то время и пусть никто не спрашивает куда. Вместо себя посадником оставит новгородца Воробья – парень толковый, знает все во граде и справится. Воеводой будет Путята, тут и гадать не надо. А епископ пусть начинает собирать мастеровых людей да возводить храм. Новгородцы – строители умелые, подзаработать на возведении храма не откажутся, если им хорошо заплатить.

– Не дело это – покидать нас сейчас, Добрыня, – задумчиво произнес Иоаким. – Тут такое творится, столько сделать нам надо! А ты… Говорю же, не дело ты задумал.

Добрыня вынул из уголка рта соломинку, поглядел исподлобья на епископа.

– Дело, преподобный, как раз дело. И если справлюсь… Если разберусь кое с кем, ты лично мне грехи отпустишь. Как бы тяжелы они ни были.

Глава 1

Хозяин ладьи, шедшей по водам реки Оки, тронул Добрыню за плечо:

– Вон тот дуб на старом капище Перуна, о котором ты упоминал, гусляр.

Он назвал Добрыню гусляром, потому что тот выглядел так же, как эти странствующие музыканты с гуслями через плечо: светлая холщовая одежда, такая же накидка с вышивкой по краю, стянутые тонкой тесьмой вокруг чела волосы. Сейчас никто не признал бы в новгородском посаднике того грозного правителя, который за несколько дней покорил восставший Новгород. Да и имя он себе изменил – сказал, что зовут его Добряном. А своего спутника назвал Нежданом, хотя это был тот самый дьяк Сава, который по наказу Добрыни был вынужден сопровождать его в глухие лесистые земли вятичей1919
  Вятичи – древнеславянское племя, обитавшее по реке Оке и ее притокам.


[Закрыть].

Сейчас Сава-Неждан спал между скамьями гребцов, подложив под голову мешок с пожитками. Свое облачение священнослужителя ему пришлось снять и обрядиться в сермяжную рубаху и порты, как и полагалось прислужнику странствующего гусляра. Волосы Савы были подстрижены в кружок, борода укорочена. И когда Добрыня потряс его за плечо, велев собираться, сонное лицо парня выглядело совсем юным и по-детски припухшим со сна.

– Ну что, парень, узнаешь эти места? – негромко спросил Добрыня.

Сава огляделся с явным недоумением, а потом отнюдь не любезно взглянул на посадника.

– Что ты от меня хочешь, Добрын… Добрян? – сразу поправился он. И добавил со вздохом: – Я ведь понятия не имею, кто я родом и из каких краев. Словно мары2020
  Мары – темные духи, мутящие разум человека, околдовывающие его.


[Закрыть] меня зачаровали… Ох, прости, Господи, что скажешь.

И едва не перекрестился, но Добрыня слегка шлепнул переодетого дьяка по руке, заставляя опомниться.

Корабелы, как и уговаривались ранее, подвели ладью к берегу, став неподалеку от заросшего кустами холма, где несколько лет назад располагалось капище Перуна Громовержца. Здесь еще можно было различить песчаную косу, куда некогда причаливали лодки с прибывавшими к священному месту, но сейчас тут вольно разрослись водные травы и камыш, так что мнимому гусляру и его слуге пришлось спрыгивать прямо в воду. Двинулись к берегу, хлюпая среди камыша. Добрыня повыше поднял свои гусельки, Сава же, хмурый и угрюмый, следовал за ним – он все никак не мог смириться, что грозный посадник ни с того ни с сего вдруг пожелал взять себе в провожатые именно его. А ему не хотелось покидать Новгород, где у него так ладно получалось располагать к себе людей, учить их новой истинной вере. Однако сам епископ Иоаким благословил молодого дьяка на задание, да еще и повысил в сане, сделав рукоположенным священником. Дескать, там, куда вы направляетесь, возможно, придется увещевать людей в вере и даже крестить. Посему отныне ты…

Но Добрыня позже сказал:

– И не думай раскрываться, что ты христианин и служитель церкви. Мы ведь к вятичам направляемся, а там народ упорно чтит старых богов и будет за них бороться. Вон князь Владимир уже отправил к ним священников, так те сгинули и ни слуху ни духу о них. Потому молчи, прикидывайся, пока я задуманное дело не слажу. Ну а ты мне в пути помогать будешь… если толк от тебя будет.

Что от Савы требовалось, Добрыня не пояснял. И парень мог только гадать, к чему все эти хитрости с переодеванием, к чему нарочитому и прославленному посаднику эти игры в ряженых. Ну да разве кто может Добрыне перечить?

Они выбрались на кустистый берег, наблюдали, как доставившая их ладья пошла дальше, исчезая в клубящемся над водами Оки белесым туманом. Еще какое-то время был слышен звук уключин, а потом в тишине только разливистые соловьиные трели оглашали округу. Ибо был ясный месяц травень2121
  Май.


[Закрыть] – самое соловьиное время.

– Ну и что теперь делать будем, посадник?

– Ты это, Неждан, посадником меня больше не зови, – молвил Добрыня, выжимая воду их кожаных постолов2222
  Постолы – кожаная обувь, кроившаяся по ноге.


[Закрыть], намокших в речной воде. – Я – гусляр Добрян и все. Хожу по белу свету, тешу людей музыкой и пением. А ты при мне вроде отрока служивого.

– Да староват я уже в отроках ходить, – хмыкнул Сава.

– Да ну? – изогнул бровь Добрыня. – Может, еще и уточнишь, сколько весен ты прожил на белом свете?

Сава помрачнел и отошел в сторону. Смотрел на раскидистый дуб на холме. Дуб – дерево Перуна Громовержца. К нему ранее привозили дары и взывали к небесному покровителю. Сейчас же вокруг все поросло кустарником и пушистыми сосенками. Заброшенное место, дикое.

– Ты ничего тут не узнаешь? – сунув ногу в обувь и обмотав завязки вкруг голеней, полюбопытствовал Добрыня. – Некогда известное в краю вятичей святилище было. Но потом сами местные его и порушили. Давно это случилось, еще когда князь Святослав ходил на них походом. Дважды он посещал эти земли. Первый раз с местными вятичами вроде как ладком договорился, обещав освободить их от хазарской дани, какую местные годами платили. Самих же вятичей Святослав зарекался не примучивать под свою власть. Но потом передумал: явился и сказал, что отныне они под его рукой будут. Дань небольшую наложил, но все же детей местной знати в Киев велел отвезти. Заложниками, значит. Вот вятичи и разобиделись на него. И порушили тогда это капище Перуна. Ты ведь знаешь, что у каждого племени свое божество за главного и ему более других поклоняются. У вятичей наиболее почитаемым всегда был Сварог, он для них божество неба, огня и ремесел, даже отец всех прочих богов, а заодно и людей – так тут считали. Поэтому вятичи называли себя ни много ни мало сварожьими внуками. А вот Перуна тут хоть и побаивались – ну кому не страшно, когда он по небу скачет и громы-молнии посылает? – но требами скорее откупиться от его гнева хотели, при этом без особой любви к Громовержцу. Это на Руси днепровской Перун у воинов и князей главнейшим божеством и небесным покровителем считался. И когда во время походов Святослав и его дружина обнаружили это капище, то именно тут молились и приносили жертвы, прося благословения и победы в походе. И дал же им победу Громовержец! Подчинились тогда вятичи. Однако капище это решили разрушить. Не люб им стал Перун, помогавший врагам их. Да вот только сказывали мне, что именно тут в последний раз ведьма Малфрида появлялась. Может, и поныне она где-то в этих чащобах обитает?

При последних словах Добрыня покосился на Саву. Парень на его речи никак не реагировал, возился себе в котомке. Достал вареное яичко, стал невозмутимо лущить. Уловив на себе взгляд Добрыни, протянул ему яйцо с хлебом, сказав, что и соль сейчас поищет. Имеется у него в мешочке.

– Да ты, никак, не слушал, что я говорю, – уже очищая яйцо, заметил Добрыня.

– Отчего же не слушал? – повернулся к нему парень.

В свете нарождающегося дня он был диво как пригож: ресницы, как у иной девицы красной, глаза синие и ясные, нос небольшой, правильный, а сильную линию подбородка смягчает легкий пушок бороды. От речной сырости волосы Савы завились мягкими пышными кудрями, гораздо более светлыми, чем брови под ними. И брови эти были сейчас сурово нахмурены.

– Слушал я твои речи о демонах, которым тут поклоняются. Ну да мне, верующему в единого Создателя, зачем все это?

Добрыня подавил вздох. Не такой реакции он ждал от парня. Словно тот имя ведьмы и не расслышал. Пришлось уточнить: мол, имя Малфрида ему ничего не напоминает?

На этот раз Сава долго не отвечал, размышляя. Потом сказал:

– Слыхивал я про эту чародейку. Ее, что ли, разыскивать будем?

Догадался-таки. Но, опять же, не этого Добрыня от него ожидал. И, уже отправив в рот последние крошки, произнес:

– Ты вот не смог ответить, сколько лет прожил. Я знаю, почему тебе это неведомо. Ведь когда воины Владимира нашли тебя в печенежском плену…

– Не надо говорить об этом, – поник Сава.

Добрыня и не стал. Они и так оба знали, как это случилось. Шесть лет назад, когда князь Владимир воевал с печенегами, его дружинники освободили из полона нескольких славянских пленников. Среди них был раненый молодец, странный, не знавший, кто он и откуда. В беспамятстве был, когда попал к русам, но те сперва не очень удивились этому. Ну мало ли, что с парнем произошло? Плен ведь… Это не у бабушки доброй на полатях отлеживаешься. Но позже Добрыня узнал от очевидцев, что пока освобожденный бредил, он то и дело повторял: «Малфрида моя, Малфрида любимая».

А когда очнулся, уже этого не помнил. Вообще ничего не мог вспомнить. Однако те, кто был при нем, уверяли, что парень явно из вятичей: произношение, характерные словечки, принятые у них узоры оберегов на вышивке рубахи – все как у этого племени. В войске Владимира были дружинники, знавшие вятичей, не раз ходившие на это непокорное племя. Вот уж действительно непокорное: некогда дважды ходил на него Святослав, вроде как подчинил Руси, однако, узнав, что князь погиб на Хортице, вятичи сразу отказались дань платить и прогнали прибывших киевских дружинников. А спустя годы и князь Владимир тут воевал. Но с тем же успехом: разобьет вятичей в сече, подчинит их грады, заставив присягнуть нарочитых людей и старшин, но большинство местных власть Киева так и не признает. Уходили целыми родами с Оки, скрывались в чащах. В итоге вышло, что земли, какие ниже Оки лежали, оказались все же под властью Киева, а заокские так и остались сами по себе. Владимир говорил, что еще придет время заняться ими, но пока все не до того было.

Добрыня же считал, что найденный в полоне парень, потерявший память, как раз и мог быть из заокских. А как в полон к печенегам попал? Да как угодно! Земли вятичей со степью граничили, вот и могли степняки совершить набег на них. Но Добрыню заинтересовало не то, что он прошлого своего не знал, а то, что Малфриду поминал.

Сам он познакомился с Савой гораздо позже. Тогда русы уже нарекли забывшего свое прошлое парня Нежданом. Он был силен, ловок, хорош собой, сумел так выслужиться, что попал в ближники к князю Владимиру, стал его верным рындой2323
  Рында – телохранитель.


[Закрыть]. И уже не скажешь, что вятич, – говорит, как все в окружении Владимира, так же верен ему, готов сражаться за своего властителя, не щадя живота. А во время похода князя на Корсунь и принятия воинами и князем христианской веры Неждан одним из первых пошел к купели. Дали ему имя Сава. А позже, когда зашла речь о том, что надо из своих русичей готовить служителей нового Бога, он сразу выявил желание оставить меч и стать священником. Причем весьма старательно учился, постигая науку церковную. Да только сказывали Добрыне, что порой и поныне парень мечется во сне да Малфриду поминает. А какую Малфриду? Чародейка, мать Добрынина, одно время очень славилась на Руси, вот ее именем порой дочерей и называли, пусть на звук оно и непривычное для славян. Однако странное беспамятство Неждана-Савы да его вятичское прошлое навели Добрыню на догадку, что этот парень мог знать чародейку Малфриду. Недаром ее в последний раз видели именно в их лесах. И Добрыня в глубине души надеялся, что, вернувшись в свои земли, Сава начнет понемногу вспоминать прошлое и поможет ему отыскать ведьму. Ибо отыскать ее было необходимо. Иначе… Добрыня знал, как Малфрида ненавидит христиан. И опасался, что именно ее колдовская сила могла натворить бед в новгородском краю. Не об этом ли волхв Соловейка перед смертью намекал? Ведь такая, как эта ведьма темная, не смирится с крещением. Она мстить да вредить станет.

Вот о чем думал Добрыня, когда они с Савой углублялись в лесные чащи вятичей вдоль бокового притока Оки. Давно уже день настал, тепло было, соловьи притихли в зарослях, только речка шелестела камышом неподалеку. А что за речка? Заросли кругом стояли, бурелом. И лишь когда за полдень уже перевалило, Добрыня обратил внимание, что лес как будто посветлел: стало заметно, что валежник тут собирают, пни от срубленных деревьев попадались. А там и дымком потянуло.

– Идем к людям, – сказал он Саве. – А там с Божьей помощью сможем и о чародейке что-нибудь выяснить. Гуслярам ведь многое рассказывают.

Однако, увидев пришлых, местные сперва дичились и не подпускали, полагая, что чужаки могут быть не людьми, а порождением чащи, недобрыми духами. Духов лесные жители опасались, потому и заставили пришлых то за кованое железо браться, то почти с угрозой приказали в баньке попариться.

Добрыня едва не рассмеялся. Проведя полжизни в людных градах, он и забыл, что в чащах по-прежнему верят, будто только в бане чужой человек может смыть с себя всякое дурное чародейство. А эти на полном серьезе держались в стороне, ожидая, когда чужаки попарятся да смоют с себя пот и пыль… ну и мороки всякие зловредные.

Зато потом их ягодным киселем напоили, пригласили на постой. Добрыня к вятичам присматривался. На первый взгляд такие же люди, как и все остальные. И тем не менее видна в вятичах своя порода: все как на подбор рослые, широкие в кости, но сухощавые, жилистые, причем раздобревших на пирогах тут не встретишь. Да и земледелие вятичей было подсечное2424
  Подсечное земледелие – это земледелие лесных областей. Чтобы подготовить участок для посева, сначала нужно было вырубить лес, выкорчевать пни, дать ему высохнуть на месте, а затем сжечь. Трудоемкое и долгое занятие.


[Закрыть], на таком брюхо не отрастишь, потому как хлеба лишь столько, сколько у чащи отвоюешь тяжким трудом. Ходили местные в простой одежде из некрашеного сукна, штаны – лен с пенькой, на ногах – толстые шерстяные онучи, навитые до колен и схваченные вокруг голеней крест-накрест бечевкой, на стопе лапти, из лыка древесного сплетенные. Зато все в украшениях – что мужики, что бабы. Да и украшения славные, мастерски выполненные, есть и серебряные. Ну да оно известно, что местные умельцы свою работу на торги в грады Руси привозили – кольца, наручи узорчатые, амулеты разные, но особенно славились женские подвески семилопастные, похожие на распустившиеся цветы.

Добрыня держался с вятичами приветливо – поди узнай в нем теперь грозного дядьку2525
  Дядька – на Руси воспитатель мальчика.


[Закрыть] князя, при одном имени которого многие трепетали. Сейчас же стоял как само ясно солнышко – улыбался белозубо, глаза искрились, руки мелодию по гусельным струнам выводили. И постепенно суровые вятичи оттаяли. Что сказать, они так же, как и другие племена, с охотой принимали бродячих гусляров. Звали их боянами, слугами Велеса вдохновенного, узнавали от них новости, с охотой готовы были послушать их пение, сказы дивные, кощуны2626
  Кощуна – песнь мифологического содержания.


[Закрыть] волшебные. А так как Добрыня был мастер играть на гуслях, он не опасался, что уронит славу боянов. Надо было только, чтобы его не признали. Поэтому и сказал сквозь зубы Саве, когда тот едва не оговорился:

– Еще раз назовешь меня посадником – шею сверну.

Само селение состояло из десятка полуземлянок, низких, темных и небольших, с поросшими травой дерновыми крышами. Поэтому для пирушки в честь гостей столы накрыли прямо под небом, принесли угощение – меды стоялые, вареную дичину в казанках, копченую рыбу, даже хлеб, столь ценный по весне, выложили. Хотя хлеб у них был не ахти какой – с шелухой и мусором.

Сава неожиданно произнес:

– Мельниц у воды тут не ставят, вот и мелют ручным жерновом. Да и не злаки это, а обычная белокрылка2727
  Белокрылка – болотное растение, мучнистые корни которого после особой обработки использовали вместо муки.


[Закрыть], из какой по весне лепешки пекут. Давно я таких не пробовал.

– Как давно? – тут же склонился к нему Добрыня.

Сава смутился, не ответил и даже отсел в сторонку.

Добрыня же разошелся. Пел про добрых молодцев, какие охотились за утицами, а потом увидели, как те сбросили оперение и превратились в красных дев; молодцы же забрали их оперение, и волшебные девы вынуждены были подчиниться ловким охотникам. А те увезли их к себе домой, согрели у очага, женами назвали.

Пел он и про Майю-Златогорку, летнее божество, рожденную из лучей золотистых звезд, невесту Дождьбога щедрого2828
  Даждьбог – божество плодородия и солнечного света у славян.


[Закрыть]. И была та Майя искусной мастерицей, вышивала чистым золотом: шила первый узор – солнце красное, а второй узор – светлый месяц, шила третий узор – то звезды частые.

Сделав перерыв да отведав местной стряпни, Добрыня снова взялся петь. На этот раз про белую лебедушку, какую полюбил сокол, да от избытка чувств поранил ее когтями, и ослабела лебедушка, истекла кровью на глазах удивленного сокола. Тут бабы местные расплакались, и, чтобы отвлечь их от кручины, Добрыня стал напевать про кота Баюна, какой сказками кого хочешь заговорит, но если кто хвост его на руку накрутить сможет, то только тот и будет сказки рассказывать, а сказки эти живительные и целебные, любого от хворей вылечат.

Селяне ахали, слушая, а когда гость умолкал, чтобы промочить горло медовухой, начинали расспрашивать, что и где в мире творится. И про Владимира князя расспрашивали. Но хмурились, услышав, в какую силу он вошел.

– Наши заокские вятичи тоже его власть признали, – говорили они о тех, кто жил за Окой и подчинился киевскому князю. – Ну ничего. Наших вон и Святослав некогда примучивал, но где ныне тот Святослав? Так и Владимира позабудем, когда его время пройдет.

Добрыня лишь улыбался, перебирая струны. Про себя же думал о том, что те роды, что жили ближе к Руси, пусть и платили дань князю, однако и на торги во грады ездили, а то и в дружину Владимира нанимались. Старики могли сколько угодно рассказывать о былых свободах, но это могло воодушевить только одно поколение. Следующее уже скорее потянется к богатой Руси – и мечи у тех лучше, и коней можно добыть, и серебро. К тому же те, что торговали с Русью, даже презирали диких заокских вятичей. Но этого Добрыня не сказал. О другом повел речь:

– Хорошо вы тут живете, в лесах, вольно. Но упредить все же хочу: князь Владимир душой неугомонный. Может и на вас однажды пойти.

– А пусть приходит! – подбоченился кто-то из мужиков. – Нас от него Малфрида оградит.

Добрыня даже поперхнулся медовухой.

– Какая еще Малфрида? Не та ли, что князьям Руси служила?

– Она и есть, чародейка великая. Она и от Ящера нас ограждает, чтобы не губил наших людей, она же и князя вашего заморочит так, что он обо всем забудет.

Добрыня в первый миг даже и слова вымолвить не мог. Не ожидал, что так скоро вести о матушке услышит. У самого же сердце заколотилось, как бубен, кровь к голове прилила. Играть не смог, брякнул гуслями жалобно, когда отставлял. И как-то без особого интереса подумалось: «Про какого такого Ящера говорят?»

А вот Сава с волнением спросил именно о Ящере. Добрыня слушал сперва без интереса. Плетут эти дикие всякое… Но они говорили с воодушевлением. Дескать, несколько лет назад пришла беда в эти чащи: появился невесть откуда страшный крылатый Ящер и начал людей хватать. Такого ужаса даже старожилы не помнили, хотя, казалось бы, всякое было – и огнегрызка людей косила, и лешие заводили в глухие чащи, и болотные кикиморы в топи затягивали. А тут вдруг Ящер! Но потом в селища пришла чародейка Малфрида и пообещала, что возьмется усмирить чудище лесное. Но при одном условии: чтобы Ящер их не губил, вятичи по приказу Малфриды будут в определенные сроки отдавать чудищу одного пригожего молодца и одну деву-красу. Волхвы и старейшины посовещались и решили, что лучше послушать чародейку и выдать ей требуемое. С тех пор в лесах заокских вятичей спокойно. А ведьма еще пообещала оградить их чащи от находников извне. Теперь ни степняки их не тревожат, ни княжеские люди сюда не суются. Но жертвы Ящеру местные все же отправляют. Избранных отводят к капищу Сварога, расположенному на берегах большого озера, называемого Оком Земли. И там начинается веселье и гуляние, пока Малфрида не высмотрит среди собравшихся тех, кто подойдет, чтобы откупиться от чудища. После этого опять мир и лад царят у заокских вятичей.

Добрыня, слушая их, даже плечами передернул. Дикость какая-то! Давно он таких странных историй не слыхивал. А тут еще Сава вдруг стал что-то бормотать тихо, и Добрыня с оторопью понял, что парень молитвы вздумал читать. Не хватало еще, чтобы местные это поняли! И, чтобы отвлечь Саву, Добрыня почти силком заставил молодого священника выпить ковш стоялой хмельной медовухи. А потом как ударил по струнам! Да не просто песнь грянул, а заиграл плясовую, лихую и удалую, от которой ноги сами в пляс просятся.