Текст книги "Сын ведьмы"

Однако тут вмешался Вышезор – нравилось этому волхву с главным спорить.

– Что с того, что чужак? А как укажет на него Малфрида, то ему волей-неволей придется в заозерье отправляться.

Добрыня насторожился. В ином племени чужака скорее всего в жертву готовы были бы отдать, чтобы свои подобной участи избежали, а вот вятичи твердо верили, что это великая честь. И, слушая, как Домжар им голову морочит, убеждая, что отдать жизнь за племя – величайшая честь и слава, не уставал удивляться: как же складно у него получается! И люди вокруг, уставшие, все в крови, а вели им сейчас Домжар идти к Ящеру – толпой побегут.

Но все эти разговоры стихли, когда уже ближе к селищу увидели бегущую навстречу Забаву. Она сразу к Домжару кинулась:

– Батюшка, вернулся волхв Ядыка и Липу к капищу привел. Теперь она требует, чтобы явили ей того, кто на Глобу, сына ее, похож.

Добрыня был из тех, кто намеревался тоже пойти посмотреть, как эта встреча произойдет, однако властный окрик Домжара остановил их. Волхв напомнил, что, побывав в лесу, охотники прежде всего должны смыть с себя все, что духи леса могли с ними наслать. Ох уж эти древние обычаи! Добрыня бы поспорил, но свои законы чужой общине так сразу не навяжешь. Вот и поплелся с остальными к парующим на берегу банькам, оставив добычу на баб и старых охотников, какие разделывать ее будут.

Позже он разыскал Забаву, с грустным лицом сидевшую у самой воды.

– Признала Липа сына, – отозвалась девушка на его вопрос. А глаза у самой заплаканные. Значит, бурно прошла встреча.

Добрыня взял ее руку в свои, заговорил ласково, расспрашивая, что и как. Оказалось, что баба эта, Липа, ни на миг не засомневалась, что пришлый с бояном парень ее сын. Глобу привели к ней за частоколы капища грязного, исхудавшего, но она тут же перед изваянием Сварога поклялась, что это ее сын. Глоба пытался сказать, что не знает ее, а она в слезы, в плач, но при этом требовала, чтобы парня предали смерти. Его ведь всем племенем отпели, оплакали и были уверены, что он теперь защитник родовичам из самого Ирия будет. А он посмел вернуться. Стыд и срам!

Добрыня опешил, не зная, что и сказать на это. Вот и молчал, слушая, как Забава сквозь всхлипывания рассказывала:

– Это Ядыка ее по пути подучил. Ну и запугал, как волхвы умеют. Он и сейчас требует, чтобы парня предали священному огню. Дескать, тогда уж точно не возвратится.

– А от Ящера, значит, не точно, – зло закусил травинку Добрыня. – И где же сейчас парень мой?

– Отец запер его в дальней избе. Говорит, что не позволит губить парня, пока Малфрида с ним не встретится и не пояснит все. Однако Ядыка не на шутку разошелся, чтобы власть свою показать. Говорит, дескать, были ему видения, что мертвого среди живых держат. Который еще и чужого бога в защитники себе призывает… Христа вашего. А это неуважение ко всему племени вятичей и старым богам.

– В какой, говоришь, избе заперли парня? – спросил Добрыня.

Забава резко повернулась, пристально посмотрела ему в глаза:

– Ты ведь поможешь Неждану сбежать, да? Ты сильный, решительный, тебя вон как люди слушают. Вот и помоги ему… А за это я твоей стану. Я ведь люба тебе, так?

Что тут скажешь? Ну потянуло его в какой-то миг к красной девице, но ведь не настолько, чтобы на свою голову навлекать неприятности из-за дочери волхва! Не до того ему сейчас. Потому перевел разговор, спросив, что больше озлило волхвов – то, что жертвенный парень вернулся, или то, что Христу молился?

Забава пожала плечами. И личиком такая грустная сделалась.

– Так не поможешь? Ну да все ясно, ты только о Малфриде помышляешь. Ладно, жди свою чародейку. А я и сама справлюсь.

Ну-ну, дочка главного волхва много что о себе мнила. Но задумалась о чем-то столь крепко, что, когда со стороны капища донесся громкий и протяжный звук рогов, не сразу повернулась.

– Это знак, что через день начнем Ярилу гулять, – все же ответила она на вопрос Добрыни. – Ты и сам должен был понять это, гусляр. Ведь по всей Руси Ярилу в начале лета гуляют. А там и Малфрида явится.

Добрыня своего парня встретил, лишь когда тому позволили в баню сходить. Но и немало людей пошли посмотреть, как поведет себя объявленный упырем молодец. Ядыка даже голос надсадил, уверяя, что он мертвец, а значит, в парной ему не выдержать. Однако, к разочарованию многих, выдержал. Вышел чистый и румяный, только уж больно хмурый. Парню даже в озере дали ополоснуться. А когда выходил, Добрыня сам поднес ему чистую одежду – конопляного плетения широкую рубаху, порты и лапти местной работы с узором.

Сава, рубаху надевая, успел шепнуть: «Ядыка моей смерти хочет, чтобы Малфрида не смогла оправдаться. Тогда местным волхвам Домжара во лжи уличить удастся, скинут его, нового выберут».

Ну и зачем Добрыне все эти склоки местных служителей? Но все же пошел гулять с гуслями в вечерних сумерках по околице, долго его не было, и только издали звучали переливы струн, время от времени замолкая.

А утром бабы прибежали с воплями к капищу. Кричали, что нашли волхва Ядыку в водах озера со странно свернутой головой. Вышезор хотел шум поднять, но Домжар не позволил. Может, оступился Ядыка на мокром камне-гольце у озера, может, свернул шею – так что теперь, и Ярилин день отменять? Домжар держался уверенно, властно, опять людям голову умело задурил, говоря, что нынче главное – выбрать, а не о неосторожном Ядыке горевать.

Однако даже важный Домжар поменялся в лице, когда сообщили, что пленник Глоба сбежал. Да не просто сбежал – дочка волхва Забава пропала. Не иначе как она и помогла парню скрыться. Все видели, что она и ранее к Глобе к порубу то и дело ходила, а нынче те сторожа, что парня охраняли, спят, словно опоил их кто. А ведь все знали, что дочка волховская – умелая травница.

– Ну и что ты на это скажешь, Домжар? – откровенно злорадствовал Вышезор. – Требовал, чтобы не трогали Глобу, пока его Малфрида не увидит да не признает, а сам отправил Забаву, чтобы увела парня.

– В своем ли ты уме, Вышезор! У меня дитя кровное пропало, а ты меня в чем-то упрекаешь! Да я немедленно велю Жишиге обойти все окрестности, все стежки-дорожки разведать и выйти на их след.

Добрыня едва не рассмеялся. Пожалуй, даже местные бабы знали, что Жишига предан Домжару, как пес. Но и знали, что лучшего следопыта не сыскать. И все же родовичи поддержали именно Вышезора, когда тот направил за беглецами парочку своих умелых следопытов-охотников. Домжар только кивнул. Но, завидев стоявшего в стороне гусляра, сказал гневно:

– Кого в племя притащил, боян? Ну ничего, с тобой мы тоже разберемся.

Добрыня выдержал его взгляд с насмешкой. Не в той силе был нынче главный волхв, чтобы на полюбившегося родовичам гусляра наседать. Да и что он ему сделает? Хорошо, если Добрян промолчит, что видел, как люди с капища сломали шею излишне настойчивому Ядыке. Он с гуслями неподалеку бродил, вот и заметил происходящее. Самого гусляра, шастающего где не надо, тоже хотели заодно прибить, да не на того напали. Вот и пришлось покидать их маленечко. Сейчас некоторые из них ходили с синяками и, стоя в толпе, поглядывали на него угрюмо. Но молчали. А Добрыне-то что? Сегодня Малфрида, как говорят, появится. Вот разберется он с ней и… Что и? Добрыня очень надеялся, что, разобравшись с ведьмой, отправится наконец восвояси. Надоела ему эта глушь дремучая, мочи нет!

Ну а пока суть да дело, народ отправился праздновать. Людно нынче было на берегах Ока Земли, молодежи много нарядной, венками украшенной, – отовсюду, из отдаленных родов и ближних, привели их к капищу Сварога. Казалось бы, жертву выбирать будут, но народ ничего, веселился. О дурном думать не хотелось, все знали, что если не отгуляют сильного да ярого Ярилу как положено, то божество может и не одарить своей милостью. А если Ярила недоволен, то и здоровья в родах не будет, и дети станут слабосильными рождаться, а всходившие на лесных лядинах зерновые полягут. Поэтому вятичи отвлеклись от грядущих выборов – кто и впрямь думать о них страшился, а кто смирился с предназначенным – и повели хороводы, нарядные девушки запели ладно. Одна начинала, вторая подхватывала, затем многоголосие разносилось. Девки первыми вступали в коло, мужики присоединялись. А там появился и сам Ярила – выбранный для этой роли местный красень из одного лесного селища – кудрявый, плечистый парень, почти нагой, только цветами пышно украшенный, знаками-оберегами разрисованный. Ходил от дома к дому, шел через хороводы, улыбался добрым людям. А лица у всех просветленные, радостные. Словно ничего дурного и не происходило у них – ни мертвый Глоба не вернулся, ни волхва не пришибли, ни свары между служителями Сварога не намечалось. Как будто и Ящера не было, которому кровавую жертву отдавать предстояло.

Добрыня все больше наблюдал, сидя в сторонке. Его время петь песни еще не пришло, он надеялся, что и не придет. Все думал: а что будет, если Глобу с девушкой сыщут и вернут? Ну, за дочку Домжар все же вступится. А вот Саве явно не поздоровится. И он, Добрыня, уже вмешиваться не посмеет. Ему бы только дождаться, когда Малфрида появится. А когда это будет – поди знай. Вон люди как ни в чем не бывало жарят в угольных ямах турье мясо, рыбы накоптили достаточно, угощаются медовухой, какую выкатили бочонками, принесли чанами. От этого любой повеселеет. И вновь пели, плясали, носили Ярилу на плечах, цветы ему подавали, угощение, пойло. В других племенах этого парня на коня посадили бы, но где в такой чащобе лошадь сыщешь? По заболоченным землям да бурелому на скакуне не проедешь, вот и обходились без него. Посадила пара сильных мужиков названного богом молодца себе на плечи, носили от дома к дому, от вод озера к самим воротам капища. Парня звали Миха, говорили, что от медведя его мать понесла, вот, может, его и выберет Малфрида?

Но сколько бы Добрыня ни следил за происходящим, так и не углядел, когда ведьма появилась. Просто народ вдруг зашумел, стал ее имя выкрикивать:

– Малфрида! Малфрида с нами!

Добрыня кинулся на голоса, даже гусли под кустом позабыл.

Чародейку сперва увидел со спины – высокая, прямая как стрела, худая. Стоит, опираясь на высокий резной посох, темный балахон на ней наподобие тех, что у служителей Сварога, с бляхами да с выгнутыми проволокой узорами. На ее поджаром теле балахон как на шесте болтается. По спине седые нечесаные волосы ниспадают. Совсем белые, только на голове темной повязкой перетянуты. Когда ведьма повернулась, Добрыня разглядел испещренное морщинами лицо. Жесткое такое лицо, с выступающим подбородком, крючковатым носом, лохматыми бровями и острыми скулами. Добрыня даже отступил назад в толпу – это ли его мать? А потом схватился за сердце – так оно забилось. Ибо глаза ее увидел – темные молодые очи на старом лице. В какой-то миг показалось, что желтизной они отливать стали: только что темные как ночь были, а потом словно солнце в них отразилось, изменив их цвет. Миг – и опять смотрит черными, как у оленя, глазами.

Местные держались с ней почтительно, приблизиться не осмеливались. Повернется она к кому-то, он головой никнет, отвечает, но взглянуть не смеет. А вот Домжар явно обрадовался ее приходу. Взял за руку, повернулся к людям:

– Ну что, у кого вопросы к нашей дивной чародейке имеются? Вы тут меня по-всякому донимали, так что выходи теперь тот, у кого на душе неспокойно. Малфрида всем ответит.

А вятичи вдруг как будто забыли, что их тревожило, лопотали что-то робко, мол, странное тут у нас, мол, парень один явился, мать Липа его признала…

– И, как я слыхивала, погубить требовала собственного сыночка, – сухо заметила Малфрида. – А ну, выведите сюда эту телку бездумную, которой все одно, что родить, что погубить.

Так Добрыня впервые увидел маленькую невзрачную женщину. Одета довольно богато – даже шелковая яркая тесьма по подолу понёвы нашита, кика6464
  Кика – высокий головной убор женщин на Руси: островерхий или рогатый.


[Закрыть] мехом рыжей лисы украшена, но сама собой какая-то никудышная. И не поверишь, что эта Липа такого красавца, как Глоба, могла на свет произвести.

– Это ты смерти сына требовала? – спросила Малфрида, приблизившись к женщине.

Липа осела на землю, запищала тоненько, что уже погиб ее сыночек, что это волхвы ей посоветовали не щадить того, кто уже побывал в Ирии светлом, но надумал вернуться. И богато за то обещали отплатить.

– А ты и рада! Что, корову тебе обещали? Сорок-сороков мехов клали, чтобы ты себя боярыней чувствовала? А кто подучил? Ты, Вышезор?

Тот стал на Ядыку ссылаться. На мертвого сейчас это легче всего. Но все же собрался с духом, спросил:

– А как ты, чародейка мудрая, пояснишь, что столько лет прошло, а Глоба этот вернулся как ни в чем не бывало?

Да и в толпе нашлись такие, кто поддержал волхва, тоже стал требовать ответа: как же так вышло, что Глоба Ящеру не достался? Другие сгинули, а этот вернулся, да еще и не сознается ни в чем.

– Приведите сюда самого Глобу, – приказала ведьма.

Тихо вдруг стало, люди, переглядываясь, замерли. Главный волхв Домжар тоже замялся, но потом вынужден был признаться: сбежал парень.

– Сбежал? – переспросила Малфрида и вдруг расхохоталась.

У Добрыни мурашки по спине пошли. Знал он этот смех – звонкий, заливистый, громкий. Какой-то по-особому веселый, свободный. Он с детства его помнил.

Смеяться ведьма прекратила так же резко, как начала. Сложила старческие руки с ногтями-когтями на резном навершии посоха, на какой опиралась.

– Раз сбежал – значит молодец! Я таким его и помнила. Удалой парень Глоба, лучший из лучших был. Даже Ящер его не устрашил. И наверняка тоже запомнил парня. А знаете почему? Потому что он единственный, кто имел смелость на Ящера пойти и битву с ним начать. И крепко бились они, отмечу, да только у Ящера все же сил поболее, чтобы человек мог его завалить. Но и чудищу от него досталось так, что оставил он парня и отправился раны зализывать. А Глоба, когда Ящер отступил, ушел. Как? Куда? Вот встречу его, сама обо всем расспрошу.

Она умолкла, вятичи, потрясенные, тоже молчали. И тут кто-то спросил:

– А разве можно с Ящером сражаться? Он ведь нас от захвата чужаками оберегает. И если даже Глоба мог потеснить его… то против иноземной рати он тоже не сможет устоять.

Удал это спросил. Ведьма тут же подошла к нему, окинула оценивающим взглядом. Потом улыбнулась широко. И пусть она старухой прикидывалась, а зубы у нее были, как у девки молодой.

– Ты тоже хочешь попытать свою удачу против Ящера, хоробр? Что же, мне это любо. Может, тебя и выбрать мне, чтобы узнать, каков ты?

Удал побледнел, силился улыбнуться, но не получилось. Одно дело – похваляться, что готов к Ящеру, другое – когда ведьма вот так сразу готова выбор на тебе остановить. И попятился парень, отступил.

Ведьма заметила его страх и отвернулась. Вздохнула разочарованно. И к людям обратилась:

– Чего застыли? Или Ярилу гулянием не желаете почтить? Вон, как погляжу, удалого молодца вы божеством обрядили. Ишь как хорош! Ну что смотрите? Веселитесь! А я тут, в сторонке постою.

Поди тут развеселись, когда сама жрица смерти, проводница к Ящеру, за тобой наблюдает. Ну да медовуха постепенно сделала свое дело, к тому же нельзя уныло Ярилу праздновать. Хоть час, да наш, как говорится. И вновь пошли хороводы, вновь парни и девки кружились со смехом парами, бабы разносили угощение, мужики хмелели как от меда стоялого, так и от веселья всеобщего.

Кто-то крикнул:

– А где гусляр Добрян? Ведите его сюда, пусть грянет плясовую.

Будто своих рожков и бубнов им было мало. Но Добрыня все же принес гусли, ходил в толпе, перебирая звонкие струны. На нем был пышный венок, почти занавесивший глаза, смотреть из-под нависающих соцветий приходилось, задирая голову. Но так хоть лицо прикрыто, остальное темная густая борода скрывала. Пару раз даже неподалеку от самой Малфриды прошел. Эх, как бы переговорить с ней, как на откровенность вызвать? Сознаться, что ли, сразу, что он родная ее кровиночка? Однако было в Малфриде нечто, что заставило Добрыню растеряться, когда он встретился с ней взглядом. Вот это да! Он уже всякого в жизни повидал и считал, что напугать его не так-то просто. А вот почувствовал давящий ведьмин взгляд… и поспешил затеряться в толпе. Проклятье! Как же так? И что теперь ему делать?

Ведьма что-то спросила у сидевшего рядом Домжара, указывая на гусляра. И нахмурилась, выслушав ответ. Добрыня мог побиться об заклад, что ей не понравилось, что кто-то из чужого мира пришел в эти глухие края. И даже догадывался, что она говорила послушным волхвам: дескать, раз чужой пришел, то либо убейте, либо оставьте навеки тут, чтобы тайны ваши не разносил. Да, большую власть имела Малфрида над заокскими вятичами. Надо собраться с силой, чтобы все же заставить ее прислушаться к нему… привлечь внимание, вызвать на откровенность.

«Успеется!» – решил Добрыня. Главное, что он уже не сомневался, что это та, которая нужна ему. Пока же только наблюдал.

Ближе к закату Малфрида смешалась с толпой. Смотрела, как парни, соревнуясь, канат перетягивают, как стараются переплясать друг друга, как борются взахват и швыряют тяжелые валуны в воду – кто дальше метнет. Для состязаний многие были полуодеты, тела лоснились от пота, мышцы вспучивались буграми. Добрыня видел, как Малфрида наблюдает за ними – почти с плотоядной улыбкой, к некоторым подходит, касается руками. Было что-то отвратительное в столь явном плотском интересе старухи к молодым парням. Многие отступали от нее, другие замирали, смотрели неотрывно, и лица их были словно каменные, бледные, напряженные. Тут и хмель с них сходил. Кажется, и вздохнуть могли лишь тогда, когда чародейка оставляла их. А вот к девичьему хороводу Малфрида проявляла куда меньше интереса. Время от времени пройдет – девушки в сторону подаются, одна даже чувств лишилась. Малфрида подошла, посмотрела и фыркнула насмешливо. Прочь пошла.

– Слабых Ящеру не надо. Да и не так хороша она, чтобы быть избранной.

Добрыня стал догадываться, что ведьме все едино, кого выбрать среди красавиц. Лишь скользнет взглядом, пожмет плечами и вновь идет туда, где парни состязаются. Домжар обычно следовал за ней, говорил что-то, склоняясь, – кажется, рассказывал то про одного, то про другого молодца. Был даже весел. Но когда ведьма начала указывать на парней, волхв посерьезнел лицом. Да и вятичи, похоже, поняли, что ведьма сделала свой выбор. К ней подвели двоих – обряженного Ярилой Миху и того самого богатыря Удала.

Народ замер в стороне, наблюдал. Ведьма вроде бы выбрала Миху. Гладила его по волосам, по сильному телу. Юноша пятился, но она, шагнув за ним, вновь трогала. В этом было что-то неприличное, похотливое. Добрыня незаметно приблизился. Было у него чувство, что чародейка не для Ящера выбирает молодца, а себе. И она словно почуяла его взгляд, резко оглянулась, их взоры встретились. Он хотел отвернуться, но не смог. Узнал эти молодые зоркие глаза на костистом морщинистом лице, ощутил волнение, какого не мог сдержать. «Вот сейчас подойду и скажу ей все…»

В этот миг раздались крики, отвлекшие обоих.

– Ведут! Глобу поймали и дочку волховскую. Вон они, смотрите!

Домжар, забыв о степенности, первый кинулся, расталкивая собравшихся. Так и есть, люди Вышезора вели беглецов, грубо подталкивая их в спину. Руки у обоих были связаны, сами выглядели испуганными. Сава шагал с низко опущенной головой, поглядывал затравленно, на скуле красовался кровоподтек. Забава, растрепанная, без обычного венка, шла с гордо поднятой головой, на расступающихся родовичей смотрела с вызовом. Этой девушке было не занимать своенравия, она знала, что отец защитит ее. Он и впрямь сразу к ней подошел, потребовал развязать дочь.

– Они прятались в дупле старого дуба у болот, – поясняли приведшие.

А довольный Вышезор гордо произнес:

– Пусть Забава перед всем честным народом покается, как на такую дерзость решилась. Это ты ее подучил, Домжар? А ты, Малфрида великая, что скажешь? Узнала Глобу?

– Как его не узнать? – Ведьма приблизилась к пленнику, долго смотрела. Так иная молодица на полюбовника смотрит – пылко, влюбленно, просияв лицом. – Вот и ты, сокол мой светлый, – молвила. – Уж никак не чаяла, что вновь свидимся.

Вроде ласково говорила, но как-то печально.

– Такова, видно, судьба, – добавила.

Добрыня наблюдал украдкой: узнает ли парень ту, которую в бреду звал, чье имя повторял во сне? Или старообразная Малфрида ему не по сердцу придется?

Сава смотрел на нее сперва удивленно, потом глаза его расширились. Он стал крупно дрожать, его грудь вздымалась, он заметался в удерживавших его путах.

– Уйди! Уйди, ведьма проклятая! Во имя Отца и Сына и Святого Духа сгинь, сатана!

И Малфрида отшатнулась. Но уже в следующий миг кинулась на парня, ударила, да так, что кровавый след от когтей у него на лице остался.

– Охристианился, пес! Ты… с ними!.. За то поплатишься мне!

Она больше не прикасалась к Саве, но он вдруг стал дико кричать, упал на землю, заголосил. А потом затих, подергиваясь и суча ногами, глаза его закатились.

Вокруг них образовалось пространство, люди отшатнулись, но не отходили, а с жадным любопытством следили, что дальше будет. Малфрида же бурно дышала, глаза из темных сделались желтыми, только зрачок истончился, как у хищной птицы, когти выступили, даже клыки показались. Ох и страшна стала!

И в этот миг раздался девичий крик:

– Не трогай его! Мой он! Я его выбрала, со мной он и останется!

Забава, почти оттолкнув чародейку, упала на Саву, накрыла собой, заслонила.

– Ты его уже выбирала, ведьма! И он вернулся. Ко мне вернулся! Ибо люба я ему. А тебе – не отдам!

Домжар сперва оторопел, как и все вокруг, но в следующий миг схватил дочь, стал оттаскивать. Она же вырывалась и кричала:

– Нет такого закона, чтобы человека дважды в жертву отдавать! Отец, скажи ей! Ты старый покон6565
  Покон – традиция, обычай: от слова «испокон».


[Закрыть] знаешь, поясни же!

Кто-то в толпе подтвердил: да, отданного в жертву и спасшегося больше не трогают. Значит, его жертва неугодна.

– Вы это мне пояснять будете? – встрепенулась ведьма. Ее всклокоченные седые волосы взлетели, заполоскались, как на сильном ветру, в какой-то миг словно потемнели, но она совладала с собой, замерла, положив руки на навершие посоха. Вновь стояла худая, прямая как стрела, только седые космы еще слегка шевелились, как будто живя своей отдельной жизнью.

– Я уж сказала, что заберу Глобу с собой, – надменно уронила ведьма. – А там только Ящеру решать, вспомнит ли он его или откажется, сочтя достойным жить и далее. Но если откажется… Что ж, на всякий случай я еще одного молодца на этот раз выберу. Вот его! – Малфрида не глядя указала на стоявшего неподалеку Удала.

Удал только икнул, лицо белым сделалось.

А ведьма продолжила, уже совсем успокоившись: мол, там, в заозерье, и будет решено, кто станет новой жертвой. Тот, кто восстал против Ящера, или тот, кто отдаст себя добровольно ради блага племени.

Ее ровный властный голос, казалось, околдовал толпу. Только Домжар произнес через время:

– Двоих парней возьмешь в заозерье, Малфрида? Дев не надо?

– Отчего же не надо? Давно уже было решено, что и дева будет уходить со мной. И на этот раз я выбрала ее! – Ведьма повернулась к Забаве. На ее лице появилась улыбка, недобрая, торжествующая. – Хороша-то как девка, а еще смелая, дерзкая. Как раз такая и сгодится.

– Нет!

Домжар шагнул вперед, заслонив собой дочь.

– Опомнись, могущественная! – И тише произнес: – Это же дочка моя, Забава, Забавушка. Ты что, забыла уговор, Малфрида?

Крутившийся тут же Вышезор услышал.

– О каком уговоре речь? Хитришь, Домжар. Свою девицу решил от Ящера оградить, а других отдаешь на съедение?

Казалось, Домжар сейчас бросится на соперника. Но он другое сказал, не столько окружавшим людям, сколько Малфриде:

– Забава была права в том, что отданного уже в жертву вторично не выбирают. А моя дочь уже понесла свой жребий, побывав не так давно невестой лешего. Потому выбирать ее у тебя нет права!

Малфрида стала мелко посмеиваться.

– Обмануть меня и весь честной люд задумал, Домжар с капища Сварога? По силе ли тебе это? А что, если я того же Жишигу попрошу поведать, как ты дочь в лесу устроил да от духов оградил? Эй, Жишига, а ну сюда!

Тот вышел как-то боком, словно нехотя, но Малфрида не сводила с него давящего взора, и Жишига, заплакав, рассказал, что не опасен был дочери волхва лесной хозяин. А тут еще и Вышезор присоединился, стал вещать собравшимся, что давно подозревал о том, как обманывает их Домжар.

Пока говорили, ведьме как будто и дела не было до всех этих откровений. Она смотрела, как Забава склонилась над беспамятным Глобой, гладила его по лицу, шептала что-то. Малфрида медленно приблизилась, схватила дочь волхва за волосы, рванув резко и сильно, – откуда и силы такие в ее длинном худом теле, чтобы так легко поднять плачущую испуганную девушку?

– Так ты на мое позарилась, девка? Я сказала свое слово, я выбор сделала, а ты смела перечить?

– Батюшка, помоги! – попыталась вырваться Забава.

Домжар побелел, его пошатывало.

– Оставь мою дочь, чародейка! Оставь, иначе я всем скажу…

Он не договорил, но смотрел на Малфриду гневно и выразительно. И весь дрожал. Закончил почти умоляюще:

– Ты ведь обещала… Я же… не утаю ничего, клянусь самим Сварогом!

Малфрида и впрямь оставила его дочь. Но вдруг резко развернулась, выставила в сторону волхва руку: миг – и он рухнул, забился, застонал сипло. Стал кататься по траве, словно недуг какой его обуял, выл, хватаясь за грудь и живот. У него изо рта пошла пена, потом пузыри кровавые выступили в уголках губ, потекли струйки крови. Казалось, он получил страшное внутреннее повреждение, какое убивало его. А потом затих, глаза выпучились, но постепенно успокоились, остекленели. И он остался лежать неподвижно.

Собравшиеся вокруг в первый миг остолбенели, потом крики послышались, люди завопили, стали разбегаться. Но не все разбежались, некоторые словно не в силах были тронуться с места, стояли, смотрели. Малфрида же деловито повернулась к замершему, упавшему на колени Вышезору.

– Тебе капище достанется. Служи Сварогу, служи людям, но главное – служи мне и Ящеру. А сейчас подготовь избранных мною к переправе. Я к ночи приду за ними. Жишига приведет их куда надобно. Можете оплакать их, можете благословить. И будет мир и лад у вас, как ранее бывало. А кто против воли моей пойдет… сами должны понимать, что не потерплю!

Вышезор с готовностью закивал. Он то улыбался заискивающе, то руки к небесам воздевал. Но успел спросить, когда ведьма уже шагнула прочь:

– Так ты троих возьмешь?

– Или не уразумел? Домжар-то поумнее тебя был.

Теперь в голосе ее даже слышалась грусть, на распростертое тело прежнего главного волхва смотрела почти с состраданием. В стороне рыдала Забава, подле которой присел пытающийся приголубить ее Жишига, Сава по-прежнему лежал в беспамятстве, Удал стоял в стороне, то голову вскидывал с вызовом, то вдруг начинал дрожать подбородком, всхлипывал. В какой-то миг показалось, что уйти надумал, но служители-волхвы не позволили, подхватили под руки.

– Оставьте парня, – неожиданно раздался спокойный властный голос.

Добрыня вышел вперед, приблизился к ведьме, загородив ей путь.

– Я за него пойду.

Малфрида застыла, замерли и волхвы. А гусляр с нажимом повторил:

– Пусть Удала отпустят. Зачем он тебе, Малфрида? Я более сгожусь.

Ведьма слегка прищурилась, оценивая, оглядела с головы до ног.

– Али жизнь не мила? Да и зачем тебе, чужаку пришлому, жертвовать собой ради чужого племени вятичей?

– Любая жертва более угодна, если жертвующий делает это добровольно. Вот я и вызвался.

– И Ящера не боишься?

– Я боян, меня Велес по миру ведет и все, что есть под солнцем, показывает. И все мне интересно. А вот ящеров, которых хоробры многие годы назад перебили, мне видеть не доводилось. Отчего же не поглядеть? Хоть перед смертью.

Ведьма еще мешкала, когда он добавил:

– Я ведь понял уже, что ты велела служителям меня, пришлого, из чащи не выпускать. А тут хоть на такое диво дивное погляжу.

И Малфрида улыбнулась:

– Сообразительный, значит. И смелый. Что ж, мне такие любы.

Тут Добрыня не сдержался:

– Так кому такие нужны – тебе или Ящеру кровавому?

И, видя, как опешила Малфрида, понял, что не ошибся. Но улыбался ей лукаво и со значением. И его улыбка, как отражение в омуте, появилась и на ее лице.

– Ладно, приведете бояна, – сказала. – Такого мне даже интересно будет получить. И девку обязательно! – повысила она голос.

На притихшего Удала даже не посмотрела. А вот возле Савы склонилась.

– А за этого головой мне отвечаете! И чтобы все было выполнено в лучшем виде!