Текст книги "Королева в придачу"

Время шло. Мэри по-прежнему прозябала в глуши. Теперь она считала каждый пенни, училась вести хозяйство, как простая сельская леди, вникала во все дела. И это девочка, которой едва исполнилось пятнадцать. Ей бы веселиться и плясать, а она то и дело вызывала кастеляна замка Джона Одли и просиживала с ним допоздна. По сути, оставлять молодую леди с мужчиной наедине, да еще до полуночи, было верхом неприличия. Но у леди Гилфорд из-за недостатка прислуги было много дел, да она ничего и не понимала в их беседах и, когда поначалу оставалась с ними, от скуки начинала дремать, а потом вздрагивала от сердитого окрика Мэри, выговаривавшей гувернантке за то, что та громко похрапывает и мешает работать. И леди Гилфорд отступила. К тому же этот Джон Одли был совсем не тем мужчиной, с которым страшно оставлять миледи Мэри. Рохля рохлей, человек бестолковый, да еще и с ленцой. Собственно говоря, это он так запустил поместье Хогли. Удивительно, что его до сих пор не лишили должности. Не иначе как родство с Брэндоном помогло – в Саффолкшире семейство Брэндонов имело силу. И хотя родство было весьма дальним, все же он поддерживал с ними отношения, и через него Мэри узнала, что ее любимчик Чарльз Брэндон после второй женитьбы успел овдоветь и вновь сошелся со своей красавицей Анной Браун, которая родила ему уже вторую дочь.

Леди Гилфорд наблюдала, как Мэри отреагирует на эту новость, но по молчанию принцессы ничего не могла понять. Хотя чего волноваться? Чарльз Брэндон был далеко, а Мэри хорошенькая девушка, которая жаждала поклонения, и теперь ее куда больше интересовало внимание местных юношей. И она заигрывала со старшим сыном Джона и Изабелл, Илайджей, ровесником самой Мэри, юношей тихим, но прехорошеньким, преданно и влюбленно глядевшим на миледи карими, всегда чуть печальными глазами. Был еще некий Гэмфри Вингфильд, сын соседнего баронета. Этот, в отличие от Илайджи, был шустрым малым, и каждый его приезд в Хогли был для гувернантки сущим испытанием. Уж до чего был предприимчив и хитер мальчишка, с Мэри явно заигрывал, веселил ее, задаривал подарками! Против последнего обстоятельства, да еще в их затруднительном положении, Гилфорд не стала бы возражать, если бы взгляды Гэмфри так откровенно не требовали награды, а принцесса так многообещающе не улыбалась ему.

С Илайджей было хоть спокойнее. Это был мечтатель и романтик, видевший в Мэри не женщину, какой она становилась, а прекрасный идеал, даму, которой этот начитавшийся рыцарских романов юноша хотел поклоняться. И леди Гилфорд ничего не имела против, когда по вечерам он тешил принцессу, рассказывая местные предания.

А потом Мэри свела знакомство с самым богатым промышленником Саффолкшира Джоном Пейкоком. Он прибыл в Хогли-Кастл и имел с ее высочеством продолжительную беседу. Джон Пейкок не скрывал, что ему известно, в каких стесненных обстоятельствах оказалась принцесса, и готов был предложить ей выгодную для них обоих сделку.

– Земли имения Хогли малоплодородны, – говорил этот солидный мужчина. – К тому же они на две трети заболочены, и ваши арендаторы не снимают с них почти никакого урожая.

– Мы берем оброк торфом, тростником для кровли и ягодами, кои используем для консервации, – отвечала Мэри, изо всех сил стараясь глядеть в лицо промышленнику, тогда как за спиной отца стоял его здоровяк и обаяшка сын и восхищенно смотрел на Мэри, словно не замечая, что она одета в старое платье и простую овчинную безрукавку.

«Еще один сынок», – сердито думала присутствовавшая здесь леди Гилфорд, испепеляя нахала взглядом.

– Вы поступаете вполне разумно, – кивал головой Джон Пейкок, – однако вы можете извлечь куда большую выгоду, если прибегнете к огораживаниям[3]3
  Огораживания – насильственный сгон крестьян феодалами с земли, которую потом огораживали изгородями, канавами и пр. Классическое выражение нашла в Англии.


[Закрыть].

– К огораживаниям? Но ведь это ведет к обнищанию крестьян, толкает их на бродяжничество.

– Это если поступить неразумно – просто согнать людей с земли и пустить туда овец. Вы ведь умная девушка, ваше высочество, и понимаете, что в наше время ничто так не ведет к обогащению, как торговля шерстью. Я же намерен устроить в здешних краях несколько шерстяных мануфактур, а для этого мне нужны такие вот влажные серые земли для выпаса и разведения овец и люди, которым я мог бы дать работу на мануфактурах. Если вы передадите мне ваши земли в аренду, я решу и то и другое. Согласитесь, пока ваши крестьяне еле сводят концы с концами, с трудом платят оброк. Я предоставлю им работу, они не будут в накладе. А я со своей стороны хоть сейчас готов выложить вам щедрый задаток.

Деньги! Как раз то, в чем они так нуждаются! Леди Гилфорд не была уверена, что ее глаза не засветились, как у кошки. Почему же ее госпожа не соглашается, почему обещает только подумать?

Позже Мэри ей все объяснила. Оказывается, она была просто уверена, что со дня на день за ней пришлют из Лондона. Ведь уже подошел срок Катерине рожать, а значит, вина Мэри отошла в прошлое.

Новости до Суффолка доходят с опозданием. И весть о том, что у ее брата короля родился сын, они получили только спустя две недели, причем не от королевского гонца, а от Боба, сына того Джона Пейкока, который в последнее время зачастил к принцессе. И если Мэри до этого отчаянно кокетничала с красивым юношей, то теперь тотчас услала его.

– Моя Мег, – сказала она леди Гилфорд. – Наша ссылка окончена. Неси пергамент, чернила и перья. Я буду писать королю!

Позже леди Гилфорд винила себя, ибо считала, что в случившемся была и ее вина. Она ведь вместе с принцессой сочиняла послание, и именно по ее совету Мэри не писала, с чем поздравляет брата и его жену. Она хотела, чтобы в письме не было и намека на прошлые неприятные события. Мэри написала, что «душа ее исполнилась торжества» и «теперь она надеется на то, что король и его богоданная супруга получили то, что заслужили».

Письмо было отправлено. Ответ пришел лишь через месяц. И какой ответ! Он поверг обоих в шок. Генрих был в гневе. Он писал, что и знать не желает теперь свою сестру, обвинял ее в жестокосердии и злонравии и сообщал, что она должна благодарить своего короля за то, что он оставляет ее в покое и сохраняет прежнее содержание, а не отправляет в еще большую глушь.

Оказалось, что маленький принц, в честь рождения которого были устроены пышные празднества, умер через две недели, и письмо от Мэри пришло, когда король был в трауре и находился в глубочайшем отчаянии.

– Вы должны ехать в Лондон, – не выдержала Гилфорд. – Это все ужасное недоразумение. Вы должны упасть ему в ноги и все объяснить.

Мэри молчала, но лихорадочный блеск в ее глазах не понравился гувернантке. Наконец девушка вскинула голову, выпрямилась с таким видом, словно сбросила гору с плеч.

– Упасть в ноги? Ни за что! Я его сестра, а он не пожелал ни в чем разобраться, не захотел понять. Это он, который обрек принцессу крови на нищенское существование! И мне упасть ему в ноги?

– Милочка моя, он – это король Англии.

– И мой брат. Довольно, Мег. Обойдусь и без его прощения. К тому же у меня здесь столько дел, столько планов.

И она велела оседлать пони, сказав, что едет к Джону Пейкоку. Сделка с промышленником действительно оказалась делом выгодным. Мэри настояла на том, чтобы никто из окрестных жителей не оказался выброшенным на улицу, и вскоре бывшие крестьяне приступили к работе на шерстяных мануфактурах. А позже она заключила с Пейкоком новый союз: Мэри согласилась скрепить своим перстнем-печаткой документы, по которым Пейкок от имени английской принцессы Мэри Тюдор стал вести торговлю шерстью с Нидерландами. Леди Гилфорд поначалу опасалась подобного самоуправства, но все было тихо. То ли король и в самом деле не интересовался сестрой и у него были другие дела, то ли не смел запретить ей иметь отношения со страной, которой правила тетка эрцгерцога Карла, жениха Мэри. Так или иначе, но в Хогли завелись деньги, принцесса смогла привести в приличное состояние замок, обновить обстановку и свой гардероб, начала наконец принимать гостей. Она стала в этом краю полноправной хозяйкой, но леди Гилфорд понимала, что принцесса все более выходит из-под ее власти. В ней появилась какая-то особая уверенность в себе, которой не было даже в бытность ее при дворе, на щеках Мэри играл румянец, и никто не мог подумать, что это та самая болезненная девочка, над которой так дрожали родители.

Время шло. Жизнь в Суффолке и в самом деле напоминала тихую заводь, но вести о событиях в стране доходили и сюда. Так они узнали, что королева опять была беременна, но, как и прежде, дело окончилось выкидышем.

– Люди судачат, что не стоило Генриху жениться на вдове брата, – говорила леди Гилфорд принцессе.

Та никак не реагировала на ее слова. Казалось, события при дворе ее не беспокоили. И все же, когда пришла весть, что король собирается на войну, она оживилась.

– Он будет воевать с французами. Давно пора. Франция – наш извечный враг. И Генрих готовится вместе со своим тестем Филиппом Арагонским и императором Максимилианом Австрийским пощипать перья французскому петуху.

Король отбыл с огромным войском, а Катерина Арагонская была удостоена высшего доверия своего супруга – она стала регентшей на время его пребывания во Франции. Еще никогда женщина в Англии не пользовалась столь большой властью.

– Подумать только, – удивлялась Мэри, – а ведь я помню ее униженной, в простом платье со штопаным подолом.

Мэри говорила это беззлобно. С тех пор как у нее появились деньги – свои деньги, – она позволяла себе жить если не роскошно, то вполне сносно. Она не держала зла на Генриха и Катерину, однако, когда после отбытия брата из Англии стала получать послания от королевы, то не читая бросала их в камин.

– Я – отрезанный ломоть. Я сельская госпожа, а не принцесса, – говорила она оторопевшей леди Гилфорд. – И пока мой жених не повзрослеет и не пришлет за мной, не желаю иметь ни с Катериной, ни с Хэлом ничего общего.

Но, видимо, она все же чувствовала себя английской принцессой и, когда стали приходить тревожные вести, не на шутку заволновалась. Воспользовавшись тем, что король с армией находились на континенте, с севера вторглись шотландцы. Король Яков IV, несмотря на мирный договор с Англией и на мольбы королевы Шотландской, сестры Генриха VIII, начал войну.

Теперь Мэри с жадностью выпытывала новости. Но, как оказалось, жена ее брата была женщиной незаурядной. Оставшись без войск и опытных полководцев, она пламенными речами и публичными выступлениями сумела возбудить патриотический пыл у англичан, рекрутов набрали быстро, и, когда королева выступила на север, у нее было уже вполне приличное войско, и оно пополнялось в каждом городе, на каждой рыночной площади. Так Мэри узнала, насколько популярна в стране ее золовка. Но Катерина была вновь беременна, а после стольких выкидышей отправиться за двести миль на север…

Но весть пришла благая. Девятого сентября армии встретились у Флоддена, и англичане наголову разгромили шотландцев – треть их солдат пала, погиб и сам король Яков. У власти остались его двухлетний сын и королева-англичанка, сестра Мэри Маргарет. Похоже, в ближайшие несколько лет шотландцы не причинят Англии беспокойства.

Потом Мэри получила от Катерины очередное письмо и, тронутая тем, что даже в час триумфа королева не забыла о ней, наконец-то решилась его прочесть.

Когда леди Гилфорд поднялась к ней в комнату, Мэри сидела с увлажнившимися глазами, все еще держа в руках длинный, мелко исписанный свиток.

– Такое милое письмо, – сказала она гувернантке. – Она достаточно скромно пишет о своих победах, а в основном обращается ко мне со словами сочувствия и обеспокоенности. Пишет, что приложит все усилия, чтобы настроить в мою пользу Генриха, ибо теперь, когда она столько сделала для Англии, Генрих не сможет отказать ей. Что ж это получается, Мег? Выходит, не из-за Катерины, а только по воле брата я прозябаю в глуши?

Леди Гилфорд лишь пожала плечами. Во всех этих придворных интригах никогда не разберешь, кто прав, а кто виноват.

Мэри вновь зашуршала свитком.

– А как Катерина пишет о Генрихе! Он удачно воюет, победил при Турне и Теруане, взял в плен нескольких знатных французских вельмож, даже принцев крови. Но знаешь, когда она описывает, как Генрих собственноручно поджигает порох у пушек, какие пиры устраивает по случаю побед, создается впечатление, будто он на турнире, а не на войне.

«Вполне на него похоже», – отметила про себя гувернантка. Но была довольна, когда Мэри тут же села писать ответ золовке.

Так между ними вновь восстановилась связь. Но ненадолго… Король вернулся, военные успехи супруги после его менее значительных побед во Франции скорее задели его, чем воодушевили. К тому же Катерина вскоре разрешилась очередным мертвым сыном, что стало уже раздражать Генриха. Да еще тесть Генриха, Фердинанд Арагонский, в то время когда английский король одерживал победы на севере Франции, неожиданно пошел на союз с Людовиком XII, подбив к тому же и императора Максимилиана. Объединившись, эти трое потребовали от Генриха приостановить продвижение, грозясь выступить против него. Так что английский монарх гневался на свою испано-австрийскую родню, да тут еще опять разочарование с рождением престолонаследника… Видимо, это отразилось на его отношении к Катерине – она прекратила даже писать, не то чтобы осмелиться замолвить словечко о принцессе.

Но неожиданно ей написала придворная дама королевы, де Салиас.

«Мы очень ждем вас, миледи, – писала та, которая когда-то отхлестала Мэри по щекам после первого срыва беременности у королевы. – Ваш жених эрцгерцог Карл шлет вам письмо за письмом, хотя после предательства его деда Фердинанда Генрих Тюдор удерживает их у себя. Однако все понимают, что это ненадолго».

Мэри была крайне возбуждена этим посланием. Ей было шестнадцать – жениху тринадцать. Продлится ли опала до того времени, когда Карл достигнет необходимого для женитьбы возраста, или по традиции ее отошлют к австрийскому двору, дабы она изучала местный этикет и обычаи? А пока она усиленно штудировала испанский и немецкий, освежала в памяти свои познания в академических науках, много музицировала.

– Я буду такой же великолепной, как Катерина, – заявляла она.

Потом прекращала учиться, опять садилась за счета, решая, сколько товаров закупить, что заготовить на зиму – она боялась отказаться от привычных занятий, опасалась что-то упустить. Что если ее опять бросят на произвол судьбы? И Мэри продолжала предаваться тем простым сельским увеселениям, которые так полюбила и наивно называла «свободой». Мэри охотилась вместе с троицей своих поклонников – Бобом Пейкоком, Илайджей Одли, Гэмфри Вингфильдом, ездила в гости к соседям или в богатый дом своего торгового партнера в Испвиче, где узнавала свежие придворные новости, выслушивала рассказы о некоем сыне мясника из Испвича, Томасе Вулси, который невероятно возвысился и стал едва ли не советником короля.

Зима началась дождями. Но это не мешало молодежи веселиться в преддверии Рождества. Меся грязь, молодые люди ездили по домам и усадьбам, пели рождественские песни или, когда дождь стихал, зажигали на полях дымные костры.

Как-то раз, когда Мэри вернулась уже затемно после одной из таких поездок, оказалось, что в Хогли прибыл испанский посол Фуэнсалида, который ехал из Лондона в Нидерланды к своему господину эрцгерцогу Карлу и по пути не преминул заглянуть к его невесте.

У Мэри перехватило дыхание при взгляде на этого блестящего вельможу – плащ подбит серебристой лисой, на колете[4]4
  Колет – короткий, в талию, камзол, модный в те времена.


[Закрыть] нашито такое множество жемчуга и мерцающих опалов, что он напоминает ночное небо в июне; штаны новомодные – широкие, до середины бедер, сквозь прорези видны атласные буфы. А она… пропахла дымом, на сапожках комья глины, плащ забрызган, в косе застряла хвоя.

Но принцесса быстро взяла себя в руки, приняв гостя с поистине королевским достоинством. Ну, а дон Фуэнсалида, рассыпаясь в цветистых комплиментах, сообщил, что прибыл сюда инкогнито, исключительно по просьбе своего юного государя, который весьма интересуется невестой, ибо даже за море дошла весть о том, что король прячет редкостную жемчужину английской короны, красавицу принцессу, о которой идет молва как об умной и рассудительной особе, которая ведет с Нидерландами успешную торговлю, прекрасно распоряжается в своих владениях (при слове «владения» Мэри едва не хмыкнула) и которую очень любит тетка Карла, королева Катерина. Вот господин и послал его к своей избраннице, дабы дон Фуэнсалида лично выказал ей любовь и уважение светлейшего эрцгерцога и принца Кастилии, преподнес дары, а также попросил, чтобы ее высочество оставалось и далее верной их освященному Церковью договору.

В тот момент Мэри интересовали только дары: душистые притирания, шкатулка с перламутровой пудрой, пара рулонов дорогих тканей и несколько удивительных птиц – индеек, которых привозят из испанских колоний за морем[5]5
  То есть из Америки.


[Закрыть], и чье мясо является особенно сочным и нежным. Мэри была довольна и, не удержавшись, наобещала дону Фуэнсалиде всего, что угодно, и даже немного пококетничала с этим импозантным мужчиной. Но когда посол уехал – задумалась.

– Здесь, в провинции, мы многого не знаем. Но, видимо, не ладится что-то у испанцев с Хэлом, раз они даже перед его опальной сестрой заискивают. Конечно, после такого предательства Фердинанда… Но не осмелится же Хэл разорвать мою помолвку с Карлом? Ведь этого союза желал еще наш отец.

А через час, прикладывая к плечу то малиновый бархат, то шуршащую парчу – подарки дона Фуэнсалиды, – она и думать забыла о дарителе. Но, как оказалось, ненадолго. Мэри вбила себе в голову, что приезд испанца – начало перемен в ее жизни. И почему-то именно к Рождеству ждала вестей от брата.

В дверь постучали.

Леди Гилфорд резко села на постели. Уж не задремала ли она? Или размечталась, как монахиня? С чего бы ей это валяться в кровати, когда в замке столько дел? Стареет она, что ли?

Леди Гилфорд заметила, что в трубе, где раньше завывал и стонал ветер, тихо, огонь не мечется, а горит ровным пламенем. Вернее, догорает. Сколько же она пролежала? За окошком совсем стемнело, вокруг тихо. Видать, и впрямь распогодилось к вечеру. Который сейчас час?

Стук в дверь повторился. Даже не стук, а какое-то робкое поскребывание. Уже по одному этому Мег Гилфорд догадалась, что это жена кастеляна.

– Да входи, Изабелл. Ну, голубушка, что случилось?

Робкая дама нервно теребила край передника.

– Миледи, в замок прибыла…

– Что? – так и подскочила Гилфорд. – Неужели от короля?..

– Нет, миледи, нет. Просто в Хогли прибыла одна знатная дама. Удивительно, как она смогла добраться при таких заносах. А ведь по всему видно – прибыла издалека.

Леди Гилфорд торопливо разгладила складки на юбке, поправила отвороты высокого пятиугольного чепца.

– Знатная дама, говоришь. Но она хотя бы представилась?

– Конечно. Это леди Джейн Попинкорт.

Гилфорд перевела дыхание. Подумаешь, Джейн Попинкорт! Всего лишь бывшая фрейлина ее Мэри, девочка-сирота, воспитывавшаяся одним из придворных. После опалы Мэри ее тоже услали бог весть куда. И вот она прибыла в Хогли, да еще в такую погоду. Гм… Надо сообщить Мэри, может, встреча с бывшей подругой развлечет ее.

Глава 2

Мэри сбегала с лестницы башни, перепрыгивая через ступеньки.

– Ваше высочество! – кричала сзади Гилфорд. – Возьмите себя в руки! Ведь это просто Джейн. А ваше достоинство, ваш сан…

К словам Мег следовало прислушаться. Мэри ведь не простая сельская дама, она… Но ей так приятно было узнать, что хоть Джейн Попинкорт сделала ей сюрприз в Сочельник. Казалось, принцесса только сейчас ощутила удивительную атмосферу праздника.

Она остановилась перед дверью в холл, перевела дыхание и вошла в помещение с достоинством истинной принцессы крови. Однако ее появление не сразу заметили. В зале было людно. Мэри увидела нескольких незнакомых людей, чьи промокшие от снега накидки развесили перед огнем камина. Однако большинство присутствующих столпились там, где сидела удивительно нарядная молодая женщина. Воистину леди! Принцесса даже не сразу узнала ее. Неужели эта пухленькая и элегантная дама и есть та Джейн Попинкорт, так веселившая ее в детстве, та шустрая девочка-подросток, которая не гнушалась подслушивать под дверьми, а потом доносила принцессе все придворные сплетни, и они, укрывшись с головой, подолгу шептались и хихикали в кровати.

Сейчас Мэри даже тихонечко ахнула, словно удивляясь, откуда в их край залетела эта райская птица. Такое яркое платье – оранжевый бархат с парчовыми аппликациями, пышные буфы на рукавах. Плоская шапочка из парчи, казалось, лишь чудом держится на затылке, не скрывая черных, гладко зачесанных волос. Прямоугольный вырез платья подчеркивал высоко поднятую корсажем грудь Джейн, ее пышные плечи. Джейн стояла у камина, повернувшись в сторону находившейся в полутьме принцессы, и Мэри видела ее круглое милое личико – пухлый подбородок, рот в форме сердечка с очаровательной родинкой над уголком рта, отчего казалось, что Джейн слегка улыбается. Под яркими черными бровями – глаза цвета спелой вишни.

Мэри сделала несколько шагов вперед. Джейн наконец узнала ее, ахнула, но тут же взяла себя в руки. Подхватив юбки, девушка присела в низком реверансе, опустив глаза, в полной достоинства и почтения истинно придворной манере.

– Моя высокочтимая принцесса!

Мэри молчала. Она была и рада встрече с подругой детства, и несколько шокирована, почти обижена ее вызывающей роскошью.

– Встаньте, Джейн Попинкорт. Мы рады вам.

Джейн выпрямилась. Несколько минут она глядела на принцессу, потом улыбнулась.

– Ваше высочество, вы стали просто красавицей! Я восхищена.

В тот же миг Мэри простила ей и вызывающую роскошь наряда, и то, что после стольких лет молчания Джейн появилась так неожиданно. Она даже сделала шаг к подруге, словно намереваясь обнять ее, и окружающие поспешно расступились, глядя на них с интересом. И Мэри отчего-то ощутила неловкость.

– Следуйте за мной, мисс Попинкорт.

В своей комнате она вновь оглядела Джейн, усевшись перед ней в кресле, как на троне.

– Рассказывай, Джейн, что привело тебя в Хогли-Кастл?

Она глядела на Джейн снизу вверх, не предлагая сесть, и той, чтобы выразить просьбу, пришлось почти стать на колени в реверансе.

– Ваше высочество… Миледи! Я прибыла, чтобы нижайше умолять вас зачислить меня в ваш штат в качестве фрейлины.

– Что?! Ты – богатая, знатная леди, приезжаешь ко мне, к опальной принцессе, и просишь о покровительстве? Или ты не разглядела замок Хогли? Это сельское поместье, где, смею тебя уверить, благодаря щедротам моей семьи я веду отнюдь не царскую жизнь.

Джейн, все еще не вставая с колен, улыбнулась.

– Что ж, Хогли-Кастл действительно несколько старомоден, однако, должна заметить, вполне уютен. Но главное, я очень скучала о вашем высочестве все это время! И при первой же возможности… Я так спешила к вам, что даже обогнала свой обоз и свиту.

– Обоз, свита… Да ты стала состоятельной дамой, леди Джейн Попинкорт.

– И бездомной, – тихо добавила Джейн. – Поэтому у меня вся надежда на то, что вы не откажете мне и в память о старой дружбе возьмете к себе в услужение.

Мэри стало любопытно, но поговорить им так и не дали. Появилась леди Гилфорд с прислужницами. Гувернантка стала возмущаться, что Мэри не будут греть второй раз воду для купания, да и пора вспомнить, какой сегодня день: нужно готовиться к приему гостей.

– Рождество! Сочельник!.. – вскочила Джейн. – Я так рада, что успела к празднику. А ведь я прибыла из-за моря, едва пережив страшную бурю. Свита умоляла меня остаться передохнуть, но я велела взять самых сильных лошадей, нанять самых толковых провожатых. И вот, несмотря на все трудности пути, я с вами, моя принцесса!

Мэри же подумала, что тяготы пути в зимнюю пору не слишком-то отразились на Джейн. Но главное было не это: она отметила, что Джейн вернулась из-за моря, и ощутила любопытство.

– Идемте, мисс Джейн, вы поможете мне принять ванну.

– Так я принята?

– Я еще ничего не обещала.

Пока Мэри раздевалась и прятала волосы под чепчик, Джейн сбегала и принесла всяких душистых эссенций, и теперь вода в большой деревянной лохани стала чуть маслянистой, а пар заблагоухал лавандой и мятой. Джейн же старалась вовсю. Намылив шерстяную варежку, она усердно терла плечи и спину принцессе, попутно отвечая на многочисленные вопросы.

После ссылки принцессы Джейн тоже удалили со двора в имение ее покровителя лорда Уингфольда. Но вскоре лорда отправили послом в Брюссель ко двору Маргариты Австрийской, и для Джейн лучшим выходом было последовать за ним. Так она стала фрейлиной при дворе Маргариты, в штат которой входили еще несколько дочерей английских вельмож – дочери лорда Дакра и сестры Болейн, к примеру.

Поначалу для Джейн все складывалось хорошо. Маргарита Австрийская, внучка последнего герцога Бургундского Карла Смелого, решила возродить в Нидерландах все былое великолепие двора своего великого деда. Брюссель стал центром мод, науки и изящных искусств. Но потом лорд Уингфольд обидел правительницу, отправившись без разрешения в паломничество, и Джейн осталась без поддержки.

– Я уверяла леди Маргариту, что мой благодетель скоро вернется, – смывая с принцессы пену, рассказывала Джейн. – И сэр Томас Болейн, бывший вторым послом при дворе, поддерживал меня, говоря, что лорд Уингфольд уехал исключительно по причине нездоровья – так оно и было, уверяю вас. Но поскольку он не вернулся, а я была его протеже, на меня смотрели косо. К тому же леди Маргарита куда больше внимания стала уделять дочерям Болейна – этой глупой гусыне Мэри и вертихвостке Анне, которая полностью покорила ее милость герцогиню, так что теперь и их отец Томас Болейн перестал оказывать мне покровительство. Однако потом в Брюссель прибыл ваш брат Генрих Английский, и я невольно оказалась в центре всеобщего внимания. Его величество даже подарил мне десять тысяч на приданое. Вот откуда мое богатство.

Мэри, которой Джейн как раз помогала надеть сорочку, даже запуталась в завязках ворота и сердито рванула их.

– Десять тысяч! А мне… – Она взволнованно задышала. – Продолжай, Джейн.

Дальше рассказ фрейлины пошел о щедрости короля Генриха и о тех увеселениях, которые устраивала ради него леди Маргарита. Пиры следовали за пирами, турниры за турнирами. В рыцарских состязаниях король Генрих Тюдор не знал себе равных, только Чарльз Брэндон мог сравниться с ним.

– Чарльз Брэндон? – оживилась Мэри.

– О! – засмеялась Джейн. – Я вижу, вы по-прежнему неравнодушны к прекрасному шталмейстеру двора!

– Глупости! – вспыхнула принцесса. – Просто я долго не имела вестей о нем. А Мег Гилфорд сразу начинает нервничать и пыхтеть, если при мне кто-либо произносит его имя.

– И немудрено, – расчесывая Мэри волосы, проговорила Джейн. – Он считается самым красивым английским мужчиной. После его величества, разумеется. Но король всячески покровительствует ему, при его одобрении сэр Брэндон сделал блестящую карьеру. Его так и называют – второй человек в Англии после его величества. К тому же у него репутация самого опасного соблазнителя…

– Постой, – перебила ее принцесса. – А как же его брак по любви?

– О, вы не знаете? Несчастная леди Анна Браун умерла два года назад. Брэндон некоторое время был безутешен, но он так красив, и вокруг столько леди, которые были не прочь развеять его печаль… Короче, когда он прибыл с королем в Брюссель, среди местных красоток начался настоящий переполох. Подумать только, участник морских сражений у Бретани, герой битвы у Теруана, штурма Турне – ведь благодаря его маневрам и пала эта цитадель! – да еще и фаворит Генриха VIII… Одним словом, все дамы Брюсселя были влюблены в него. Потом он одержал победу на турнире, который организовала леди Маргарита, и положил к ее ногам венец победителя… О, стоило тогда поглядеть на лицо этой надменной женщины! И вскоре ни для кого уже не было тайной, что она влюбилась в него как кошка.

Мэри вдруг встала и нервно заходила по комнате.

– А что Чарльз?

– О, он во всем послушен воле короля. А Генриху Тюдору весьма выгодно, чтобы мужем правительницы Нидерландов стал его подданный.

У Мэри округлились глаза, потом она сухо рассмеялась.

– Какой вздор! Чарльз Брэндон, будь у него хоть семь пядей во лбу, все же простой дворянин. А Маргарита Австрийская – властительница целого государства, в ней течет августейшая кровь, она дочь императора. Нет, это невозможно!

– Вы думаете? А вот ваш брат – да хранит Господь священную особу его величества – так не считает. Он всячески содействовал сближению своего друга Брэндона и ее светлости леди Маргариты. Она ведь дважды была замужем – за испанским инфантом Хуаном и за герцогом Филибером Савойским. Овдовев второй раз, Маргарита поклялась больше не выходить замуж. Она стала полноправной правительницей в Нидерландах, сама себе госпожой, а, согласитесь, это немало.

– Сколько же ей лет? – спросила Мэри.

– Тридцать три.

Мэри рассмеялась.

– Совсем старуха!

– О, не скажите, миледи. Маргарита Австрийская очень следит за собой, она весьма элегантна, образованна, и, если не слышать, как она ругается словно паромщик, едва речь заходит о французах, – ее можно найти весьма привлекательной.

– Она так не любит французов?

– А кто их любит? – пожала плечами Джейн.

Мэри думала о своем. Нервно кусала губы.

– И с этой женщиной Брэндон собирается связать свою судьбу?

Джейн молча принесла коробочку с косметикой и стала предлагать ей модные тона помады и румян. Мэри резко прервала ее:

– Ты не ответила мне!

Джейн вздохнула.

– Когда я покидала Брюссель, сэр Чарльз все еще находился при ее дворе.

– И?.. – требовала ответа принцесса.

Джейн не поднимала глаз.

– Брэндон уделил внимание одной особе. Маргарите стало это известно… Не знаю, простит ли она его.

– Вот было бы славно, если бы не простила! – развеселилась Мэри. И вдруг в упор поглядела на фрейлину. – А к кому проявил внимание Брэндон?

Джейн по-прежнему передвигала флакончики. Достала один из них.

– Миледи, запах этих духов…

Но Мэри не слушала. Увидев, как щеки Джейн залил румянец, она догадалась.

– Мисс Джейн Попинкорт! Отвечайте – это вы осмелились завлекать Чарльза Брэндона?

Та наконец подняла глаза. При свете огня они отливали золотистым блеском.

– Он так красив, миледи. Но, поверьте, у нас с ним ничего не было.

И, заметив, как Мэри перевела дыхание, Джейн осторожно осведомилась:

– Вас это так волнует?

– Что? – сухо отозвалась Мэри, так сухо, что Джейн не осмелилась больше спрашивать.

А сестра короля вдруг закружилась по комнате, так беспечно и весело, что Джейн, кажется, догадалась о причине смены настроения миледи.