Текст книги "Королева в придачу"

Глава 4

Королева Катерина вставала в пять утра, чтобы успеть привести себя в надлежащий вид до того, как придет время отправляться к ранней мессе.

В Гринвиче еще стояла дремотная тишина, когда любимая придворная дама королевы, донья де Салиас, отдернула расшитый полог на кровати ее величества и с пожеланиями доброго утра протянула чашку с отваром из трав, подслащенным медом. Они улыбнулись друг другу. Катерина вообще была приветлива со своим окружением, хотя и не терпела фамильярности.

– Да святится имя Господне, – произнесла первую фразу королева.

– Во веки веков, аминь, – ответили, присев в реверансе, прислуживавшие в это утро дамы.

Все уже были одеты и прибраны, но, кроме де Салиас, выглядели сонными. Маленькая Бесси Блаунт с трудом сдерживала зевоту.

Королева скользнула за ширму, где стояли таз с теплой водой, кувшин для умывания и фаянсовая чаша с ароматной мыльной пеной. Катерина скинула с себя рубашку, переступила через нее и стала обмываться, скрытая от посторонних глаз ширмой. Она была стыдлива, никто, даже супруг, никогда не видели ее наготы. Только по утрам сама Катерина видела свое тело, и оно не радовало ее. Тело королевы уже утратило девичью стройность: сказались пять неудачных беременностей и возраст. Кожа стала рыхлой, живот отвис, талия располнела, а грудь, когда-то такая пышная и упругая, теперь отяжелела, обвисла. Королева сдержала невольный вздох. Да, она уже не так хороша, а ее яркий молодой супруг продолжает расцветать. Шесть лет разницы между ними говорили не в ее пользу, а последняя неудачная беременность отразилась на ней особенно сильно. И все же Генрих любит ее. А она его. Любит его сильное мужское тело, его нежную плотскую страстность, как и ту радостную чувственность, которую он разбудил в ней. Однако их неудачные попытки дать Англии наследника навели Катерину на мысль, что ее плотская радость греховна, и она вытравила ее из себя, уйдя в религию. Теперь в объятиях Генриха она была покорной и спокойной, не забывая начинать читать молитву всякий раз, как он проникал в нее. Правда, в последнее время Катерине стало казаться, что ее религиозность раздражает Генриха, и это огорчало. Она готова была уступить ему, не будь так уверена, что поступает правильно. Чтобы привлечь короля, она очень заботилась о своих туалетах, о своей внешности, надеясь этим сохранить его привязанность. Однако с недавнего времени стала носить под роскошным бархатом и парчой грубую власяницу.

Вот и сейчас, когда после омовения она надела это жесткое колючее одеяние из грубой шерсти, ее кожа начала зудеть, и Катерина ощутила какое-то мистическое удовольствие. Развязывая завязки ночного чепца и высвобождая волосы, она вышла из-за ширмы и села в кресло перед овальным зеркалом из полированного серебра. Оно отразило ее покрытое ранними морщинами худое лицо с дряблым подбородком. Но руки, расплетавшие косу, были все еще красивыми – нежными, белыми, с тонкими холеными пальцами. Хороши были и волосы – каштановые, с легкой рыжинкой, густые и блестящие. Когда она распустила их, они тяжелой массой упали до пола. Генрих так любил ее волосы… Она даже улыбнулась этой мысли, но от улыбки только резче обозначились морщины в уголках рта, а в зеркале рядом отразилось нежно-розовое, почти детское личико Бесси Блаунт, расчесывающей волосы. Катерина с невольным раздражением сравнила себя с хорошенькой фрейлиной, отметила, что Бесси почти с содроганием поглядела на ее шею, на то место, где жесткий ворот власяницы до красноты натер кожу.

– Сколько вам лет, дитя мое? – спросила королева.

– В начале мая исполнится четырнадцать.

– Но выглядите вы вполне сформировавшейся девушкой, мисс Блаунт. И вам следует научиться контролировать свои чувства.

Бесси смутилась, случайно дернула гребнем волосы королевы и тут же покраснела, испугавшись своей неловкости. Королева в зеркале улыбнулась ей. Она сидела, выпрямив спину и слегка откинув голову, чтобы девушке было удобнее расчесывать ее.

– Мария, – окликнула она свою испанскую придворную даму.

Мария де Салиас по знаку королевы протерла ее желтоватую кожу отбеливающим лимонным соком, затем с помощью тонкой иглы заполнила рыбьим клеем морщины в уголках глаз и у губ. Слегка припудрив ей лицо, мягкой щеточкой расчесала слишком тонкие и невыразительные брови ее величества, нанесла на них и на ресницы более темную каштановую подкраску. Щекам придала смугловатый оттенок румянами из пчелиного сока, а тонкие губы подкрасила розовым кармином. Лицо королевы преображалось прямо на глазах.

– Что бы я делала без тебя, моя дорогая, – сказала королева, и они улыбнулись друг другу в зеркале.

Затем королеве подали рубашку из тончайшего атласа с пеной кружев у ворота и на концах рукавов. Бесси закончила расчесывать королеве волосы, две другие дамы заплели их в косы, уложив наподобие улиток кругами вокруг ушей, надели на голову ее величества закрывавшую волосы шапочку из золотой, расшитой мелким жемчугом парчи. Хотя Катерина и гордилась своими волосами, но считала это непростительным кокетством; роскошь же одежд была положена ей по сану. И все же, когда дамы застегнули на ней жесткий корсет, она, не удержавшись, потребовала, чтобы они как можно туже стянули его в талии. Все это суета, тщеславие, но ей так хотелось выглядеть стройнее и привлекательнее для супруга! И она только кусала губы, чувствуя, как стальные полосы корсета впиваются в тело.

Нижнее платье она выбрала из красно-коричневой, вышитой золотом парчи с множеством прорезей на рукавах для пропуска буфов. А верхнее – с квадратным вырезом и очень широкими, подбитыми соболем рукавами из темно-коричневого бархата. Рукава верхнего одеяния было модно отворачивать за локти – так называемый «епископский» фасон. Он позволял и открывать нижний рукав с буфами, и щеголять соболиной подбивкой верхнего. Поверх нижней шапочки на голову королевы надели пятиугольный чепец из темно-коричневого искрящегося шелка с ниспадающим сзади легкими складками покрывалом, изящно отороченным по краю тонкой золотистой каймой. Потом подошла очередь драгоценностей. Украшения были слабостью королевы. Она не уставала перебирать граненые рубины и изумруды, сверкающие алмазы в розетках из тонкого золота, мерцающие сапфиры. Сегодня Катерина выбрала серьги из граната каплевидной формы, такие же темно-красные гранаты свисали с ее узорчатого золотого колье. На жесткий корсаж прикололи брошь, усыпанную рубинами. И только перстней Катерина не надевала, носила одно обручальное кольцо.

– Миледи, вы великолепны! – восклицали придворные дамы. – Вы восхитительны!

Катерина довольно улыбалась, хотя в душе и корила себя за слабость к лести. И тут ее внимание отвлек шум во дворе: лай гончих, сигнальные выстрелы часовых, стук дверей, голоса суетящихся грумов. Она обрадовалась, поняв, что прибыл Генрих, а когда прибежал паж и сообщил, что его величество ждет ее у дверей часовни, чтобы вместе отстоять мессу, она так и засияла, став почти красивой.

Генрих приехал! Катерина летела к нему, как на крыльях, и при виде его теплой, приветливой улыбки ее сердце затопило нежностью.

– Простите, душа моя, что провел эту ночь вдали от вас. Все это государственные заботы. Мне необходимо было кое-что обсудить с Вулси и Лонгвилем. Дело касалось выкупа Лонгвиля, а потом мы обсуждали перспективы…

Катерина улыбалась и почти не слушала, что говорил король. Любила она его беззаветно, он был ее героем, ее рыцарем. И сейчас она любовалась его румяным лицом, блеском голубых глаз, завитками пышных рыжеватых волос, ниспадавших на меховое оплечье плаща из-под украшенного брошью берета. С трудом взяв себя в руки, королева заставила себя прислушаться к словам мужа. Чтобы хоть что-то ответить ему, она осведомилась, где Брэндон. Этот шалопай опять отлынивает от мессы?

– Нет, я его сам отпустил. У него много дел. Знаете, вчера мы обсудили возможность возвращения ко двору нашей дорогой сестры Марии. И я поручил Чарльзу привезти ее. Сегодня у него хлопотный день, сборы в дорогу.

До Катерины наконец дошло. Она глянула на мужа с радостью и удивлением:

– Энри, ты возвращаешь Мэри? Как я рада!

– Да, душа моя. Ты ведь давно просила меня за сестру.

Про себя же Генрих подумал, что Катерина, наверное, уверена, будто Мэри возвращается исключительно ради свадьбы с Карлом Кастильским, племянником королевы. Катерина же постаралась скрыть возникшее в душе беспокойство: почему возвращение сестры Генрих обсуждал именно с Лонгвилем? Чтобы отвлечься, она сказала, что с нетерпением будет ждать золовку и готова предложить свои услуги, чтобы помочь Чарльзу со сборами.

В глазах короля появился нежный блеск. Как она все-таки мила и добра, его Кэт. На нее всегда можно положиться. Вот если бы только она родила ему сына! О, они сейчас оба попросят о том Господа. Ведь не может же Всевышний отказать в такой малости королю и королеве Англии!

И, взяв кончики пальцев Катерины в свою большую ладонь, он вместе с ней вошел под свод часовни.

Королева сдержала слово и сразу же после трапезы велела послать за королевским шталмейстером.

Брэндон был занят по горло, когда узнал, что его вызывает ее величество. Генрих велел спешить, а значит, надо было проследить, чтобы подобрали самых сильных и выносливых лошадей, проверили, в исправности ли фургоны, следовало набрать свиту, выбрать камеристок и горничных, заготовить провизию в дорогу, снарядить охрану… И он только сокрушенно вздохнул, оставляя все дела и отправляясь в покои королевы.

Узнав, что Катерина собирается помочь ему, он только улыбнулся и, опустившись перед королевой на одно колено, поцеловал край ее платья.

– Вы лучшая супруга, какую мог пожелать мой король, – прошептал он, с подчеркнутой преданностью глядя на ее величество. – И лучшая госпожа для его подданных.

– Что вы, сэр Чарльз. Я ведь тоже заинтересована в возвращении нашей Мэри. И чувствую за собой вину, оттого что принцесса из рода Тюдоров так долго жила вдали от двора.

Помогая Брэндону, королева с чисто женским тактом обратила его внимание на то, что он пока упустил. Принцессу следует вернуть ко двору с подобающим ей блеском, а следовательно, нужны наряды, драгоценности и множество мелочей, без которых не обойтись ни одной знатной леди. И Катерина сказала, что лично выделит для принцессы ткани для нарядов, подберет хорошую портниху, выдаст украшения, шали, веера, кожи для обуви и даже отправит с Брэндоном своего личного сапожника. Что же касается свиты, то Брэндону лучше всего взять двух-трех придворных дам, которые познакомят Мэри с нововведениями в этикете, а остальной штат набрать в провинции, ведь при дворе женщин недостаточно, а принцессе нужна будет своя свита.

А Брэндон думал, глядя на королеву: «Какое же ее ждет разочарование, когда она узнает о планах Генриха насчет сестры». Вслух же с готовностью поддержал предложение Катерины и попросил посоветовать, кого ему взять в спутники. На кандидатуре Гарри Гилфорда они сошлись сразу. Чарльз был с ним на короткой ноге, Катерина считала его безвредным, а главное, с Мэри все это время находилась его мать, Мег Гилфорд, и они даже сделают доброе дело, если дадут возможность сыну встретиться с матерью. И еще королева посоветовала Чарльзу взять в свиту милейшего Томаса Болейна, который только недавно прибыл от двора Маргариты Австрийской и не получил пока никакой должности, а все знают его как человека покладистого и услужливого. Об услужливости Болейна, зачастую доходящей чуть ли не до унижения, при дворе ходили анекдоты. Чарльз с королевой даже посмеялись по этому поводу. Потом они вместе быстро составили список того, что Брэндону необходимо взять в дорогу, и королева сказала, что предпримет все меры, чтобы у него не вышло задержки.

Она сдержала слово. И, пока Генрих то упражнялся в стрельбе из лука, то рассматривал принесенные торговцами товары, Катерина помогала Брэндону, и он постоянно ощущал ее помощь. От нее то и дело приходили посыльные, доставляли все необходимое, помогали делом и советом. И тем не менее перевалило далеко за полдень, когда двор удалился смотреть поставленную вчера пьесу «Хвастливый воин», а Брэндон со своим небольшим обозом переправился через Темзу и двинулся в сторону Саффолкшира. Они ехали по широкому торговому тракту, проложенному к рынкам Восточной Англии. Местность была шумной, оживленной. Но сама дорога была сносной лишь там, где проходила по твердой почве, или где в болотистых низинах темнели бревна гатей, установленных местной администрацией. Но чем дальше они отъезжали от столицы, тем хуже становился проезд. Копыта коней скользили по талому снегу, повозки то и дело застревали, приходилось их подталкивать и нещадно хлестать лошадей, чтобы они вывозили на относительно сухое место большие, крытые брезентом колымаги. Сидевшие в них женщины визжали и охали, нервно хохотали, дерзко откликаясь на шутки мужчин. Всадникам, возглавлявшим обоз, приходилось порой спешиваться и, меся грязь, самим подталкивать огромные колеса фургонов. И если щеголь Гарри Гилфорд отказывался слезать с коня, то услужливый Томас Болейн и даже Брэндон то и дело, стоя по колено в грязи, вместе с простыми охранниками налегали плечом на стенки застрявших фургонов. Все вымазались по уши, но было весело, люди чертыхались, смеялись, перебрасывались бойкими шутками. Чем дальше они оказывались от двора с его чопорными правилами поведения, тем проще становились их отношения, легче обхождение, и Брэндон с Болейном, вспоминая придворный этикет, даже изумлялись, глядя на свою измазанную одежду: было ли в их жизни все это? А еще Чарльз Брэндон отметил про себя, что его новая миссия освободила его от тягостной обязанности поддерживать ни к чему не ведущие отношения с правительницей Нидерландов.

Уже совсем смеркалось, когда они, усталые и продрогшие, увидели впереди высокие кровли города Брэнтвуда. Придержав коня, Брэндон сделал знак Болейну приблизиться.

– Сэр Томас, на этого взбалмошного Гилфорда нельзя ни в чем положиться. Поэтому я бы просил вас заняться расквартированием и устройством на постой людей на эту ночь.

– А вы, милорд?

– Я оставлю вас. Мне надо навестить своего тестя, сэра Энтони Брауна, его усадьба Стилнэс вон за той рощей. С рассветом я вновь приму на себя обязанности главы миссии.

В глазах Томаса Болейна мелькнули одновременно и понимание, и робость. Как этот человек может так легкомысленно пренебрегать своим долгом? Правда, все знали, что с отцом своей первой жены Энтони Брауном Чарльз поддерживал теплые отношения и по возможности навещал его. И все же… Он молча глядел в сторону ускакавшего прочь Брэндона.

В воздухе чувствовался запах унавоженной земли. Деревья стояли еще голые, и через сероватую путаницу ветвей Чарльз еще издали разглядел силуэты Стилнэс-Холла, заметил свет в окнах. И сердце тихо заныло в груди. Здесь он провел свой тайный медовый месяц с Анной Браун, здесь оставил ее по велению короля, сюда совершал секретные поездки, когда она родила ему дочь, и позже, когда их брак признали недействительным и он уже считался мужем Маргариты Мортимер. Да и потом… Тут жили две их дочери, и здесь же воспитывались на попечении отца Анны два его незаконнорожденных сына от других женщин…

Когда Брэндон спешился во дворе Стилнэса и увидел вышедшего на крыльцо высокого худого сэра Энтони, он первым шагнул к нему навстречу и обнял. Он любил тестя, хотя и не мог понять его снисходительности и доброты к нему… Как и у Анны.

– Как же я рад видеть вас, сэр!

– Я тоже, Чарльз.

– Где девочки? – Брэндон не осмеливался спросить о других детях, хотя и понимал, что сыновья, проживающие на попечении такого доброго и заботливого человека, как сэр Энтони, находятся в хороших руках.

– Уже спят, ты прибыл поздно.

Они вошли в дом. Слуги разводили огонь в камине, накрывали на стол.

– Я привез вам тут кое-что. – Брэндон протянул хозяину увесистый мешочек с деньгами, выкроенными из средств на поездку.

Сэр Энтони спокойно принял подношение, заметив с легким укором:

– Безрассудно ездить в одиночку, да еще с деньгами.

Они еще долго разговаривали, сидя у камина. Брэндон рассказал о своей миссии, сообщив, что на обратном пути думает остановиться с принцессой у сэра Энтони, дабы оказать честь его дому. Но если сэр Энтони сочтет это слишком хлопотным… Однако тот не возражал. В свое время он был приближенным старого короля, помнит Мэри ребенком, и будет рад оказать ей гостеприимство.

– Наверное, я утомил вас, сэр, – сказал Брэндон. – Да и поздно уже. Колокола час назад отзвонили полночь.

Сэр Энтони встал, взял со стола свечу.

– Идем, твоя комната всегда ждет тебя.

«Твоя комната…» Их с Анной комната. У Чарльза дрогнуло сердце, когда он увидел кровать под светлым пологом, ларь у окошка, ее туалетный столик с зеркалом на подставке. У стены очаг тепло отсвечивал бликами пламени, освещая тихую комнату.

Он повернулся к хозяину. В голосе была предательская хриплость:

– Сэр Энтони… Спасибо. Спасибо за все. И простите меня…

Тот поднял свечу и, увидев увлажнившиеся глаза зятя, сжал ему плечо.

– Ничего, Чарльз. У меня все хорошо, не кори себя. На все воля Божья.

Чарльз смотрел, как он спускается по лестнице, с прямой спиной и высоко поднятой головой. Правда, движения старого виконта стали более медлительными и чуть опустились широкие плечи. Брэндон прикрыл глаза. Он любил этого человека. Он любил его дочь. Они были его прошлым, тем прошлым, когда он еще не был таким хладнокровным и расчетливым.

Он прикрыл дверь, устало опустился на кровать, почти ласково провел ладонью по светлому ворсистому покрывалу. И неожиданно накатила боль. Он вспомнил, как Анна, подарив ему вторую дочь, умерла в этой комнате, так и не оправившись после родильной горячки. Тогда он жил с ней уже как законный супруг. А до этого они встречались тайком, ведь у него была престарелая и очень богатая жена, леди Мортимер. Сейчас Брэндон стыдился своего брака по расчету на вдове собственного деда. Ибо леди Маргарет была на двадцать лет старше его и, идя с ней под венец, он руководствовался лишь корыстью. А Анна… Она ждала его в Стилнэсе. Потому-то он так скоро и покинул свою вторую жену и вернулся к первой. После такого оскорбления леди Маргарет слегла и вскоре умерла, оставив ему деньги и богатство. Брэндону тогда приходилось постоянно слышать за своей спиной колкие замечания, но он не обращал на них внимания – ведь теперь он был богат, свободен и смог вновь, на этот раз с благоволения молодого короля, предстать с Анной перед алтарем. А потом Анна умерла… Он всецело занялся карьерой, но где-то в глубине души у него навсегда осталась пустота, которую ничто не могло заполнить.

Зато теперь он был одной из самых влиятельных фигур при дворе. Второй человек после английского короля, как величали его иностранцы. Король осыпал его милостями – удостоил звания шталмейстера, главного конюшего двора; дал доходную и ни к чему не обязывающую должность смотрителя тюрем Саутворка; он получил рыцарский Орден Бани, а также выгодное опекунство над владениями малолетней внучки Норфолка, Элизабет Лизл, по сути дающее ему право на виконтство Лизл… Да, теперь его жизнь обрела милый его сердцу стремительный темп, была полна блеска и интригующих событий… И только эта пустота внутри… Но у него была дружба короля. И он любил Генриха… И предавал ради своих целей.

Брэндон застонал, сцепив зубы. Иногда он был противен самому себе!..

Он заставил себя отвлечься от мрачных мыслей, стал думать о предстоящей миссии, о Мэри Тюдор. И постепенно на его губах появилась улыбка.

Малышка Мэри! Она была так очаровательна, так забавна и мила. Брэндон проводил с ней много времени – это была необременительная и приятная обязанность. Избалованная принцесса, она была такая остроумная, живая и хитренькая, как лисичка. Будь у него младшая сестра, он хотел бы, чтобы она была такой же, как Мэри Тюдор. Недаром Генрих так любил сестру! Он баловал и лелеял ее до того момента, пока ее выходки не задели его, а этого король не прощал. Брэндон тогда даже испугался за Мэри. Но все обошлось ссылкой…

Вскоре Чарльз попросту забыл об опальной принцессе. У него была другая жизнь, свои волнения и заботы. Он командовал судами во время Бретонских сражений на море, потом участвовал в войне с Францией, вел переговоры, одерживал победы. Тогда Брэндон открыл для себя, что, хотя он и превосходный воин и администратор, но никудышный стратег. Зато он был неплохим дипломатом, и сдача города Турне, по сути, была его заслугой. Ему было не до воспоминаний о милой девочке, к которой он некогда был так привязан. Особенно когда он почти покорил правительницу Нидерландов. Почти… Иногда Чарльз думал, что если бы Генрих со своей порой бестактной напористостью не вмешивался, сам он достиг бы куда большего в отношениях с Маргаритой, а так она была просто шокирована явным навязыванием Брэндона ей в мужья.

Но Генрих настаивал… Он всегда хотел получать то, что ему требовалось. При этом король был убежден, что это необходимо Англии и так хочет Бог. И теперь, возвращая сестру из ссылки, он считал, что ей будет благом стать женой старого человека… который, однако, был королем могущественной страны. Да, Брэндон сделает все как должно, доставит принцессу и по пути настроит ее на нужное отношение к Франции и к союзу с ней, но, как и велел король, ни единым словом не упомянет о предстоящем браке. На этом же особенно настаивал канцлер Вулси при их последней встрече, что весьма заинтриговало Брэндона. Здесь явно что-то не так. Конечно, мало какую юную девушку приведет в восторг мысль о браке с человеком, который годится быть ей дедом, но Людовик – король Франции, и брак с ним возвысит принцессу небывало.

В воспоминаниях Брэндона Мэри оставалась неуклюжим, взбрыкивающим, тонконогим ребенком. За прошедшие годы она, конечно же, изменилась. И то, что она провела эти годы вдали от двора – четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет, – могло оказать на нее влияние. Что произошло с Мэри за это время? Она ведь всегда была своенравной и дерзкой. Брэндон вспомнил, какое насмешливое, злорадное, даже жестокое письмо прислала она Генриху по случаю кончины его первенца, пытаясь отомстить брату за его немилость. Глупо. Генрих тогда пришел в ярость, и Брэндон, понимая его, тоже сердился на принцессу. Спрашивается, чего она добилась? Генрих уже собирался вернуть ее ко двору, а в итоге сказал, что знать ее не желает, и больше не упоминал о ней. Даже когда Катерина начинала просить его о снисхождении к принцессе, Генрих холодно обрывал ее на полуслове. Однако он помнил о ней, ведь она была его сестрой и английской принцессой. Генрих выделил из казны значительную сумму – три тысячи фунтов – на ее содержание. Сумму, которую они с Вулси присвоили себе… Да, для Брэндона уладить это дело было едва ли не самой трудной задачей, однако он надеялся, что прежняя симпатия, связывавшая его с принцессой, поможет ему. К тому же он опытный интриган, а она наверняка стала провинциальной леди, так что ему не составит особого труда обвести ее вокруг пальца. И все же… Все эти слухи о том, что принцесса очень умна, что ведет собственные дела, весьма неплохо справляясь с ними… И эти вести о ее необычайной красоте. С одной стороны, статус особы королевской крови моментально превращает женщину в ослепительное создание, но, с другой, Мэри и ребенком была столь очаровательна, что его ничуть не удивило бы, если бы слухи оказались верными.

Неожиданно Брэндон ощутил интерес, почти любопытство, а с ним и нетерпение. Да, ему надо поспешить, чтобы поскорее выполнить поручение, а заодно и вновь познакомиться с загадочной опальной принцессой. И завтра он выедет как можно раньше… Хотя и не так скоро. Ведь ему еще предстоит встретиться с детьми.

Погода, которая поначалу благоприятствовала путникам, вскоре испортилась. Непроглядные туманы застилали все вокруг, вызывая лихорадку, несколько человек из свиты слегло, и они вынуждены были по пути оставить их. К тому же помощник Брэндона, Томас Болейн, оказался хитрее, чем о нем думали, и уже на следующее утро после возвращения Чарльза из Стилнэса попросил позволения съездить в свой замок в Кенте, куда недавно прибыла из Нидерландов его старшая дочь Мэри Болейн.

– Мне очень хочется увидеть ее, – объяснил сэр Томас, не сводя с Брэндона темных, выразительных глаз. – Вы ведь понимаете, сэр, каково это скучать по дочерям. Я встретился бы с моей Мэри и даже привез бы ее с собой. Я ведь примкну к вам при первой же возможности, а так как моя дочь сейчас не у дел, а для ее высочества надо будет составить свиту, то моя Мэри вполне может войти в окружение Мэри Английской.

Таким образом он убивал сразу двух зайцев: устраивал положение дочери и получал своего человека при сестре короля. Брэндон не мог отказать ему, после того как сам в первый же день пренебрег своими обязанностями и покинул обоз.

Да, Брэндон не мог отказать Томасу, хотя понимал, что отныне все тяготы пути лягут на него одного, так как Гарри Гилфорд был не тем человеком, на которого можно положиться. Гилфорд больше жаловался, чем помогал, а тут еще Брэндону приходилось во время движения обращать внимание на места, где им следует делать остановки на обратном пути, дабы ее высочество не испытывала никаких неудобств. В Саффолкшир обоз прибыл лишь в первых числах апреля. Небо вновь сияло голубизной и, когда путники увидели за лесом зубчатые башни Хогли-Кастла, они показались им приветливыми и светлыми.

– Наконец-то я смогу встретиться с матушкой! – гарцуя на коне, воскликнул молодой Гарри Гилфорд.

Брэндон улыбнулся, заметив, какими глазами глядит Гарри на дорогу, как сдерживает нетерпение.

– Вы позволите, сэр?

Брэндон едва успел натянуть поводья своего гнедого, когда тот чуть не сорвался с места вслед за лошадью рванувшего вперед Гарри. Неожиданно Чарльз сам ощутил нетерпение. Он досадливо выругался, глядя, как его люди суетятся вокруг застрявшего в ложбине фургона, из которого, чертыхаясь, вылезали женщины, сразу погружаясь по щиколотку в грязь. Чтобы облегчить работу лошадям, слуги стали вынимать из фургона сундуки. Брэндон с раздражением подумал, что слуги провозятся здесь не менее часа, а ведь они почти приехали.

И Брэндон решился.

– Льюис, Оливер, Джон! Думаю, вы управитесь здесь и без меня. Поторапливайтесь!

И, опустив поводья и пришпорив коня, помчался вслед за молодым Гилфордом.

Ворота в замок были открыты, мост опущен. Копыта гнедого зацокали по брусчатке, когда Брэндон въезжал под темную арку ворот. Двое охранников хотели было остановить его, но он помахал у них перед носом свитком с королевской печатью, и они, поклонившись, поспешили принять у него коня.

Брэндон огляделся. Здесь было удивительно тихо, все вокруг словно вымерло: только слышался перезвон железа в кузне да ворковали, клюя рассыпанный ячмень, голуби посреди двора. Потом Брэндон увидел Мег Гилфорд, обнимающую сына возле одной из хозяйственных построек.

Брэндон не стал мешать их встрече, тихо прошел внутрь. В холле никого не было. Брэндон огляделся. Уютно, по-сельски просто, но уютно. И тут Чарльз увидел гобелен напротив двери и даже присвистнул от удивления. Двор Маргариты Австрийской, купание мисс Попинкорт, король Генрих, да и он сам в свите его величества. Дорогое бархатистое шитье, жемчужная кайма, золотые нити. Неслыханная роскошь, а главное, как этот гобелен оказался здесь?

Он не успел додумать до конца, когда на галерее наверху распахнулась дверь и оттуда появилась смеющаяся парочка. Девушка в пестром оранжевом платье убегала от молодого нарядного юноши, но, увидев стоящего в центре зала мужчину в высоких сапогах, широкой накидке и берете с пером, замерла.

– Брэндон! – воскликнула девушка.

Он тоже узнал даму, изображенную на гобелене, и, улыбаясь, пошел к ней.

– Мисс Джейн! Какая неожиданная и приятная встреча. А мы-то с Генрихом… с его величеством терялись в догадках, куда делась наша фландрская чаровница? – Лукаво усмехаясь, Брэндон поцеловал ей руку.

Джейн выглядела растерянной, она оглянулась на своего спутника, словно извиняясь. Но манеры ее были безупречны, когда она представила их друг другу.

– Сэр Чарльз Брэндон, шталмейстер двора его величества. Мистер Боб… Роберт Пейкок.

И вдруг спросила:

– Почему именно вас прислали к ее высочеству?

Брэндон с деланной наивностью моргнул ресницами, но улыбка его была насмешливой.

– Вы имеете что-то против моей кандидатуры? Раньше вы были куда любезней со мной, милая Джейн.

Фрейлина, похоже, смутилась.

– Да, я понимаю. Выбор короля не обсуждают. Вы прибыли за Мэри Тюдор?

– Где все? – ответил вопросом на вопрос Чарльз.

– Они пошли к мельнице. Там очень поднялась вода в реке от таяния снегов и…

– И ее высочество там? Что, вот так просто поехала поглядеть на это местное диво?

Джейн чуть улыбнулась.

– Мы живем в глуши, сэр. Здесь иные обычаи.

И тут вмешался этот щеголь Боб. Он сказал, что Мэри Тюдор (Брэндона шокировала подобная фамильярность) вместе со всеми отправилась на реку Гиппинг. Прибыл его отец, Джон Пейкок (тон юноши явно говорил о том, что гость, очевидно, приехал из глуши, раз не знает, кто его отец), и они вместе с принцессой поехали смотреть, как обстоят дела на мельнице. Ведь это очень важно! Вода в реке поднялась высоко, и, если она прорвет дамбу, может быть наводнение, тогда все мануфактуры и ткацкая фабрика в низине окажутся затопленными, а это сулит большие убытки.

Юноша говорил спокойно и с достоинством, но Чарльза это почему-то рассердило. Возможно, он ожидал от этого провинциала большего почтения к своей важной персоне, а возможно, его задевал колючий блеск в глазах этого кудрявого мальчишки – тот явно понял, что приезжего и его милашку Джейн что-то связывало. Но Брэндон живо сбил с него спесь, велев проводить себя.

Оставив Гарри в замке встречать обоз, он вместе с Бобом поскакал к реке. Брэндону показалось, что юноша намеренно вел его по самой грязной дороге, и, когда они наконец услышали шум водяного колеса мельницы и голоса, Брэндон был заляпан грязью до самого берета. Однако столпившиеся над обрывом люди сразу увидели в нем знатного господина – они поглядели на него с любопытством, но потом их внимание вновь привлекла река. Брэндон спешился, едва кивнув, когда Боб представил ему солидного мужчину, своего отца, который сразу стал пояснять:

– Мы не ожидали столь бурного таяния снегов, не ждали, что все эти сугробы сойдут меньше чем за неделю! Вода в реке теперь поднялась гораздо выше обычного уровня, видите, как несется, а ведь, как правило, Гиппинг тиха, как ягненок. Но сейчас мы опасаемся, как бы ее напор не снес дамбу, расположенную выше по течению. Мы, конечно, открыли все шлюзы на всю высоту, чтобы вода проходила как можно скорее… Но если дамба рухнет и мельничное колесо не сможет вращаться с такой бешеной скоростью…