Текст книги "Королева в придачу"

– Итак, тебя услали, – произнесла принцесса, успокаиваясь. – Почему же ты поехала ко мне, а не к своим покровителям?

– О ваше высочество… После такого скандала лорд и леди Уингфольд не примут меня. Помилосердствуйте!

Мэри ничего не ответила. Она думала о чем-то своем. Потом повернулась к Джейн:

– Ты видела моего жениха?

Джейн, похоже, несколько успокоилась.

– Конечно, миледи. Он ведь почти все время живет при дворе своей тетки герцогини.

– И каким ты его находишь?

Мэри игриво тряхнула копной волнистых волос, глаза ее загорелись любопытством. Джейн поглядела на нее и подавила вздох.

– Скажу, что он недостоин такой прекрасной невесты, как моя принцесса.

Мэри внимательно смотрела на нее.

– Но ведь мы помолвлены!

– Что ж, миледи. Эрцгерцог Карл, внук императора и наследник испанских владений, будет прекрасной партией для Марии Тюдор, принцессы Английской.

Мэри с достоинством кивнула, но любопытство так и разбирало ее.

– Какой он, Джейн? Еще совсем ребенок, да?

– Нет, он вполне взрослый, даже высок для своего возраста. Держится весьма достойно, владеет несколькими языками, прекрасно образован.

– Так в чем дело?

Джейн какое-то время помолчала и вдруг выпалила:

– Он похож на рыбу!

Мэри только заморгала.

– О нет! На рыбу – это ужасно. Ты пугаешь меня, Джейн.

– Он, конечно, не урод, – заметила фрейлина, и Мэри несколько успокоилась. – Но он всегда такой мрачный, вечно озабоченный, как старик. Никогда не веселится, не танцует, не пьет вина, рано ложится и рано встает. Он много учится и вникает в государственные дела, но никогда не улыбается. Рядом с ним стихает всякое веселье, и его, похоже, это радует. Карл Кастильский, конечно, все делает как должно, но почему-то ни у кого нет радости служить ему. Он собирает вокруг себя одних стариков и не любит хорошеньких женщин. Говорят, у него в жилах не кровь, а вода. Непонятный он, скользкий, как рыба.

Джейн заметила, что от ее рассказов Мэри совсем сникла. И тогда она решилась:

– Ваше высочество! Возможно так станется… Короче, поговаривают, что браку между вами не бывать.

В глазах Мэри что-то блеснуло – светлое, легкое. А Джейн пояснила, что, после того как родня Карла предала во время военных действий короля Генриха, Тюдор почти прекратил с ними отношения, и Маргарита Австрийская крайне обеспокоена тем, что так лелеемая ею мечта о свадьбе ее племянника и сестры английского короля может и не сбыться.

– Ага, теперь понятно, почему эти испанцы проявляют ко мне такой интерес, так увиваются вокруг меня, – засмеялась Мэри.

Она хотела что-то добавить, но тут же отвлеклась, прислушиваясь. И на лице ее появилась улыбка.

– О Пресвятая Дева! Да это никак святочные гимны!

Джейн тоже прислушалась. Откуда-то из-за стен до них долетал стройный хор мужских голосов. Рождество! Сочельник! Они вдруг ощутили его атмосферу и, взявшись за руки, запрыгали, закружились по комнате.

В дверь постучали, появилась Гилфорд, она то смеялась и торопила Мэри, то ворчала, оттого что та еще не готова. Мег весьма недружелюбно покосилась на Джейн, тоже неубранную, в намокшем платье, с растрепавшимися волосами. Чем, интересно, она так задержала Мэри? Хотя, если ее девочка весела, это уже хорошо. Почтенная матрона только опешила, когда принцесса повернулась не к ней, а к Джейн, велев подать новое платье из бледно-розовой парчи – подарок дона Фуэнсалиды, а потом, едва не пританцовывая на месте, ждала, пока Джейн с ловкостью заправской фрейлины справлялась со всеми застежками и крючками. Пока возмущенно сопевшая гувернантка приглаживала щеткой ей волосы, надевала шапочку, Мэри сказала Джейн:

– Я беру вас в свой штат, мисс Попинкорт. А теперь идите, переоденьтесь. Ваше нарядное платье совсем промокло.

Сама же она поспешила в холл, где толпились ряженые, и долго смеялась, угадывая, кто скрывается под масками. Ну и вырядились же они: волками, рысями, оленями. Хитрый зеленоглазый Гэмфри Вингфильд надел жуткую маску кабана, Боб Пейкок, сорвав свой лохматый козий наряд, просто блистал в колете из лилового бархата, а прехорошенький Илайджа снял с головы капюшон, оканчивавшийся искусно выполненным чучелом белого гуся. Мэри тут же переглянулась с Гэмфри и Бобом, и все трое так и прыснули от смеха.

Среди гостей были не только поклонники Мэри, но и просто окрестные дворяне, даже дети саффолкширских йоменов. И ее высочество смеялась, шутила с ними, подхватывала святочные гимны, весело хлопала в ладоши, принимая рождественские подарки. Сейчас она словно забыла о своем королевском происхождении, ей хотелось быть обычной молодой девушкой, которая веселится в волшебную рождественскую ночь.

Вперед вышел Гэмфри Вингфильд, и леди Мег насторожилась, не зная, какой очередной выходки можно ожидать от этого пройдохи. Она только ахнула, когда он, взяв принцессу за локоток, указал на омелу, свисающую с потолочной балки как раз над головой ее высочества. По традиции, почитаемой в Англии почти как закон, каждая девушка, оказавшаяся в Сочельник под омелой, должна подарить гостю поцелуй. Но гостей было много. Да и подвел Гэмфри Мэри под ветку омелы с явным умыслом.

И опять леди Гилфорд квохтала, как наседка, пытаясь удержать всех в рамках благопристойности. Однако, взглянув на принцессу, умолкла. Мэри хотелось целоваться. Она сама с готовностью стала под омелу, глаза ее сияли, щеки горели. Гувернантка глядела на нее, будто не узнавая. Это была словно не ее Мэри – чувственная, зажигательная, манящая… И какая красавица! Сейчас, выпрямившись и вскинув изящную, на точеной длинной шее головку, она казалась даже выше ростом. Давняя привычка складывать за спиной руки сейчас выглядела как вызов, невольно привлекая взгляд к высокой девичьей груди. Леди Гилфорд даже смутилась. Грудь у принцессы, особенно при удивительно тонкой талии, казалась вызывающе полной и округлой. Падающие из-под завязанной под подбородком кружевной шапочки волосы яркого медово-золотистого цвета лишь слегка прикрывали грудь. И этот пухлый рот! «Губы надо бы поджать», – хотелось сказать гувернантке.

Но, Боже правый, как же смотрели на Мэри все эти молодые люди!

Гэмфри первый осмелился приблизиться к ставшей под омелу принцессе. Приник к ее соблазнительному пухлому рту. Однако, когда через миг Мэри отодвинулась и демонстративно вытерла губы, в зале раздался дружный хохот. С Бобом она целовалась дольше и даже как-то удивленно глянула на него. Илайджа решительно подошел к принцессе, но потом смутился, покраснел еще больше, когда Мэри под общий смех схватила его за уши и звонко чмокнула в губы. А потом, смеясь, она сама подставляла то щеки, то губы – по своему выбору. Леди Гилфорд кинулась, дабы пресечь это безобразие, но ее удержали, затащили под омелу, принялись целовать. После нее наступила очередь и остальных обитательниц замка. Даже толстую кухарку Черри расцеловали под омелой.

В какой-то момент нарядный Боб Пейкок заметил скромно стоявшую в сторонке черноволосую незнакомку.

– А это что за чудо?

Выяснять долго не стали. И Джейн тут же оказалась под омелой и стала получать поцелуи.

Конец веселью положила сама Мэри.

– Довольно! Так мы и вовсе забудем о рождественском полене.

Как и полагалось, в зал втащили украшенный остролистом и плющом ствол заранее приготовленного ясеня. И все, от принцессы до последнего привратника, стали подталкивать, пропихивать его в камин, пока оно не легло на предназначенное ему место, что было сочтено хорошим признаком. Мэри, как хозяйка замка, облила его элем и подожгла горящей щепкой от полена, сожженного в прошлом году, которую бережно хранили для такого случая весь год.

В полночь все отстояли мессу в замковой часовне, куда в этот раз набилось столько народу, сколько давно не было. Все поздравляли друг друга с Рождеством, желали счастья. А потом гости уселись в большом зале за праздничные столы, начали пробовать приготовленную Мег Гилфорд рождественскую кашу и так расхваливать, что суровая дама даже раскраснелась от удовольствия; ели кровяные пудинги, румяные пирожки, нашпигованных гусей, пили вино и эль, смеялись и пели. Мэри развеселилась и, казалось, не вспоминала о причине своей прежней печали.

Джейн прислуживала принцессе, как настоящая фрейлина. Лишь иногда отвлекалась, когда с ней заигрывал Боб Пейкок. Однако как бы ни понравился Джейн этот парень, расположение ее высочества все же было для нее важнее. Присев перед принцессой в реверансе, она проговорила:

– Миледи, я прибыла к вам без приглашения, однако не с пустыми руками. В Рождество полагается дарить подарки, и я смею просить вас принять от меня в подарок аррасский гобелен.

Аррасский гобелен! Мэри обрадовалась и, еле дождавшись, когда свита Джейн внесет его в зал, торопливо отогнула один край. Это было восхитительно! В Англии не делают гобеленов из таких шелковистых ниток, нашиваемых пышными жгутиками, отчего рисунок кажется более выпуклым, почти объемным. А эта кайма из двойного речного жемчуга, а золотое шитье!..

Она улыбнулась.

– Мы принимаем твой подарок, мисс Попинкорт.

И тут же стала расталкивать гостей, требуя развернуть гобелен. Она желала повесить его немедленно, ведь он так украсит зал старого Хогли.

Краски на гобелене были теплых тонов – охры, беж, алые и золотистые. А изображал он… Мэри как следует рассмотрела его, лишь когда гобелен повесили на стену. На нем была вышита пикантная картина: обнаженная дама, принимающая ванну, причем в весьма многолюдном обществе. Вокруг лохани, на заднем плане, были изображены леди в нарядной одежде и музыканты со свирелями и арфами. Все они стояли в жеманных, неестественных позах и, по сути, служили своего рода фоном для самой купальщицы; весь левый угол картины занимала группа мужчин. Купальщица же была изображена нагой, но до бедер скрытой в лохани. Фигура женщины была выполнена великолепно: в бежево-розоватых тонах, подчеркивающих округлость пышных бедер, плавно переходящих в тонкую талию. Руки дамы были молитвенно сложены и целомудренно прикрывали грудь, к разочарованию зрителей.

– Этим-то, небось, все было видно! – позавидовал Гэмфри, имея в виду изображенных в углу гобелена мужчин.

Мэри тоже взглянула на них и невольно ахнула.

– Да это же мой братец Хэл!

Ошибиться было невозможно. Этот высокий, стоящий вполоборота вельможа с выбивающимися из-под берета желто-оранжевыми золотистыми волосами был явно Генрихом Тюдором. Мэри узнала и знакомую осанку брата, и его манеру стоять подбоченясь и широко расставив ноги.

– Стыд и срам! – вдруг выпалила леди Гилфорд.

– На что вы намекаете, леди? – сурово оглянулась на нее принцесса.

Гувернантка, почувствовав гнев в голосе воспитанницы, замялась.

– Я не имею в виду вашего августейшего брата, миледи. Но это, – ткнула она в купальщицу, – распутство. Мне трудно поверить, чтобы наш возлюбленный король, который славится своей добродетельностью и любовью к ее величеству Катерине, мог вот так пялиться на голую девку.

Молодые люди при этом выпаде матроны хмыкнули, кое-кто отвернулся, пряча улыбку. И тут выступила Джейн.

– Леди Гилфорд! Двор Маргариты Австрийской – это центр куртуазной любви и галантности. И то, что в Англии считается неприличным, там выдается за легкий флирт.

– А кто сама купальщица? – полюбопытствовала Мэри.

Она разглядывала лицо дамы в лохани. У той был отрешенный вид, словно она целиком ушла в молитву. Волосы ее прятались под золотистой шапочкой, лоб выпуклый, белый, отчего темные брови выглядят особенно яркими. А в углу рта родинка, поэтому кажется, что, несмотря на молитвенную позу и отсутствующий взгляд, дама слегка усмехается.

– Ну… – замялась фрейлина. – Это одна дама из свиты ее светлости. Король Генрих благоволил к ней и обещал ей щедрое вознаграждение, если она позволит поглядеть на себя купающейся.

– О, наш король Хэл – малый не промах! – засмеялся Боб Пейкок. – Знал, на кого поглядеть.

И он игриво подмигнул Джейн.

Мэри вдруг почувствовала себя всеми забытой. Гости глядели лишь на купальщицу. А ведь эти молодые люди – ее воздыхатели, их внимание должно принадлежать только ей. Поэтому, коротко поблагодарив Джейн за подарок, она тут же потребовала, чтобы заиграла музыка и начались танцы. Окончательно же принцесса успокоилась, когда Илайджа, Боб и Гэмфри заспорили, кто поведет ее высочество в первом круге.

Только под утро, когда все падали с ног от усталости, Мег Гилфорд отвела принцессу в ее опочивальню. Но и тут славную женщину ждало разочарование. Обычно она ночевала с Мэри в ее комнате, на небольшой, стоявшей в углу кровати, но на сей раз Мэри пожелала, чтобы при ней осталась Джейн Попинкорт.

Леди Гилфорд вздохнула.

– Ну, прямо малое дитя – подавай ей новую игрушку. Сама-то Джейн не больно рвалась к вам. И я не удивлюсь, если она предпочтет остаться с мистером Бобом Пейкоком.

Мэри растерянно заморгала.

– Не может быть. Джейн дама, а не шлюха, чтобы ложиться в постель с каждым встречным.

– Дама? – хмыкнула Гилфорд. – Эта дама неизвестно чему вас научит… Да от нее за милю несет беспутством. Одно то, что она не постыдилась выставить себя голой на обозрение стольких мужчин…

Она осеклась.

– Деточка, да ты что, не узнала ее?.. Ох, куда же ты?

Мэри стремглав вбежала в зал, где сонные служанки убирали со стола, допивали вино. Они с изумлением взглянули на принцессу.

– Эй, добавьте огня в камин! Подайте свечи! Я хочу разглядеть гобелен получше.

Она и не заметила парочку, беседующую на деревянной галерее в конце зала. Не видела, как Джейн, оттолкнув Боба Пейкока, сбежала к принцессе, подхватив со стола свечу.

– Вы все-таки заметили? – улыбаясь, спросила она, но имела в виду явно не купальщицу, – свет от ее свечи остановился на группе мужчин в углу.

Мэри невольно взглянула туда – и вопрос замер у нее на губах. Она смотрела во все глаза, узнав за спиной брата фигуру того, чей образ столько лет хранила в сердце… Вспоминала эту привычку стоять скрестив на груди руки и чуть вскинув подбородок. Эти каштановые жесткие волосы, красивой волной падающие на широкие плечи, эти голубые глаза на сильном смуглом лице воина.

– Чарльз, – прошептала, точно позвала, она, словно ожидая, что, затененный блистательным обликом ее брата, вышитый на гобелене придворный вдруг ответит.

Свеча дрогнула в руке Джейн. Она растерянно взглянула на принцессу. Когда-то фрейлина была поверенной всех ее тайн, и то, что Мэри скрывала от всех, Джейн было известно. Принцесс учат скрывать свои чувства, и даже если кто-то заметил влюбленность маленькой девочки, то кому могло прийти в голову, что это настолько серьезно?

Но сейчас Джейн даже испугалась. Она-то хорошо знала Чарльза Брэндона, бесспорно обаятельного, но циничного человека, интригана и карьериста. И то, что Мэри, легкомысленная и тщеславная, несмотря на годы, сохранила слепую преданность и любовь к нему… Хотя, будь Брэндон даже рыцарем без страха и упрека, для принцессы из рода Тюдоров это чувство все равно было бы губительным. Сейчас же, видя, какими глазами принцесса глядит на его тканое, несовершенное во многом изображение, Джейн Попинкорт не на шутку забеспокоилась. Она была лишь на три года старше семнадцатилетней принцессы, но чувствовала себя опытной, всезнающей, видевшей жизнь женщиной.

– Миледи, я не знала, что вы не заметили его с первого раза, – тихо сказала она.

Мэри, не сводя глаз с гобелена, покачала головой.

– Нет. Я смотрела на Генриха, на эти наряды… на тебя. Я ведь и тебя не узнала.

Она словно очнулась, почти сурово взглянув на Джейн. Оглянувшись, принцесса сделала знак отойти столпившимся за ее спиной слугам.

– За что дал тебе десять тысяч мой брат? Только за то, что поглядел, как ты купаешься?

«Как она наивна… и романтична», – подумала Джейн и ответила со вздохом:

– Я имела честь быть лишенной девственности его величеством Генрихом Тюдором. Таково было его желание. Я не смела отказать.

Мэри как будто не поняла.

– Так он?.. Мой брат и ты? Господи, все говорят, что Генрих никогда не изменяет Катерине.

Джейн усмехнулась:

– Поверьте, леди Мэри, на войне редко у какого мужчины нет женщины. А я… Что ж, я была его первой дамой, известной в обществе. Говорят, это честь.

Ей показалось, что принцесса не слушает ее, не в силах оторвать глаз от гобелена. И вдруг так и ожгла огнем темных, почти черных в сумраке зала глаз:

– А Брэндон? Ты не солгала мне?..

Фрейлина улыбнулась:

– Миледи, я уже все сказала вам сегодня.

Мэри облегченно вздохнула.

– Это хорошо, Джейн. Иначе… – И вдруг рассмеялась. – Выходит, благодаря тебе может расстроиться помолвка Брэндона и этой старухи Маргариты? О Джейн, как я тебе признательна!

Фрейлина еле успевала улавливать резкие перепады настроения принцессы. Но, воспользовавшись ее благодушием, спросила:

– Вам ведь все равно, женится он на ней или нет?

Мэри прелестно надула губки. «На континенте ее рот нашли бы очаровательным», – подумала Джейн.

– Как ты считаешь, Джейн, если моя помолвка с эрцгерцогом будет расторгнута, кого мне просватают?

– О, у такой прекрасной принцессы не будет отбоя в женихах, – заверила ее фрейлина. – Принц Португальский или Неаполитанский, герцоги Баварский или Савойский… Конечно, лучше всех был бы Франциск Ангулемский. Он родственник короля Франции и, если у Людовика XII не будет сына, что очень похоже, станет его наследником. К тому же Франциск слывет красивейшим и наиболее галантным из французских принцев. И…

– Пустое, – перебила ее Мэри, – все они мне безразличны. Признаюсь тебе – я желаю стать женой Чарльза Брэндона.

Она лишь улыбнулась, заметив ироничный взгляд Джейн, и, по-своему его истолковав, сказала:

– Ведь если он чуть не женился на Маргарите Австрийской, что помешает ему взять в супруги Мэри Английскую?

Джейн справедливо рассудила, что только жизнь вдали от двора и та необычная для принцесс крови свобода и самостоятельность, к которым она привыкла в Саффолке, могли заронить в голову Мэри эту немыслимую по своей дерзости мысль. Но Джейн не стала говорить этого подруге. Лишь молвила, улыбнувшись:

– Что ж, говорят, рождественская ночь – ночь пророчеств. И я буду молиться, чтобы произнесенное сегодня вами сбылось.

Глава 3
Конец марта 1514 года. Дворец Гринвич

Лохань для купания была такой огромной, что двое весьма крупных молодых мужчин свободно разместились в ней. Более того, они боролись, топили друг друга, брызгались, хохотали. В конце концов, утомленные и довольные, они улеглись у противоположных краев лохани, устало дыша и улыбаясь друг другу.

– Эй, вода уже поостыла! – крикнул один из них суетившимся у больших разожженных каминов слугам. – Добавьте горячей.

– И подайте вина, – приказал другой. – А потом пошли все вон.

Над водой поднялись клубы пара. Слуги – кто в бархатных беретах, кто в войлочных колпаках, но все без камзолов, в рубахах с закатанными выше локтей рукавами – кланяясь, стали покидать помещение ванной комнаты.

Купальщики остались одни. Потрескивало пламя, освещая кирпичные веерные своды над головой. На лавках вдоль стен лежали стопки белья, нарядная чистая одежда. Большое, в человеческий рост, зеркало отражало кувшины и тазы у противоположной стены, флаконы с духами и ароматными добавками для ванной на столиках – и двух купающихся мужчин. У одного были белокурые, рыжеватые волосы, молочно-белое атлетическое тело, крупноватое, но вполне пропорционально сложенное. Другой был смуглым, худощавым, с могучими плечами, сильные мускулы играли под блестящей мокрой кожей. Волосы, потемневшие от влаги, были длинными, жесткими, упрямо завивались на концах. Не глядя на своего товарища, он любовался цветом вина, просвечивающего рубином на свет огня.

– Чарльз, ты знаешь, о чем я хочу поговорить с тобой? – спросил первый. – Брэндон, не увиливай! Погляди мне в глаза.

Брэндон повиновался. Ресницы у него были поразительно длинные, что придавало этому по-мужски четкому и привлекательному лицу нечто девичье. А глаза – светло-голубые, чистые и прозрачные, почти по-детски открытые.

– Я слушаю вас, мой король.

Король Генрих VIII Тюдор в упор глядел на друга, товарища по детским играм, а позже по рыцарским турнирам, походам и войнам. Глаза у короля тоже были голубыми, но открытыми они не казались. Их голубой, почти эмалевый блеск всегда словно что-то таил в себе. И сейчас взгляд Генриха был жестким, маленький рот сурово сжат.

– Итак, – начал король, – ты выполнил мой приказ? Ты написал Маргарите Австрийской письмо? Нежнейшее письмо. С извинениями, полное излияний чувств.

– Она вновь не ответит, – сказал Брэндон. – Это была с самого начала неудачная затея, ваше величество. Герцогиня Маргарита поклялась, что после двух неудачных замужеств не пойдет больше под венец. И боюсь, она сдержит слово.

– Но ты ведь спал с ней! – взревел король. – Она выглядела как мартовская кошка после вашей ночи! Я сам видел.

Он залпом опорожнил бокал и отшвырнул его в сторону, совсем не заботясь о том, что разбил дорогое стекло.

Брэндон продолжал любоваться цветом вина в своем бокале.

– Это было только один раз. Леди Маргарита блюдет свою честь… и свою свободу.

– Но она ведь отдала тебе свое кольцо. Фамильное кольцо Габсбургов! Пол-Европы обсуждали этот факт. Ты должен был настаивать, говорить, что вы обручены.

– Милорд, вы несправедливы. Вспомните, какой поднялся скандал, едва я лишь осмелился заикнуться, что нас с герцогиней что-то связывает. К тому же она оскорбила меня, заявив, что кольцо у нее просто украдено. Согласитесь, после всего этого мудрено писать ей нежные письма.

Король расхохотался. Отодвинулся так неожиданно, что вода в лохани выплеснулась через край.

– Ты плохо разбираешься в женщинах, Брэндон! Неужели ты не понял, что Маргарита просто зла на тебя за интрижку с малышкой Попинкорт? И скажи, какого дьявола тебе приспичило увиваться за фрейлиной, когда на тебя обратила внимание сама герцогиня?

– Мне захотелось попробовать тот лакомый кусочек, который так привлек моего короля, – лукаво улыбнулся Брэндон.

Король тоже улыбнулся.

– Да, Джейн…

Он хотел что-то добавить, но резко умолк. Лицо его помрачнело.

– Эта история с Джейн наделала слишком много шума. Бедная моя Катерина! Похоже, ей известно… как думаешь, Чарльз?

Брэндон допил вино и бережно поставил бокал на каменный пол.

– Эта история, милорд, не получила бы такой огласки, если бы вы заплатили Джейн меньше денег.

– Но я король! – возмутился Генрих. – Все, что я делаю, должно быть сделано с поистине королевским размахом.

– О Боже, храни нашего короля Гарри! – в тон ему воскликнул Брэндон, вскинув руки, а затем уронив их с плеском в воду.

Король расхохотался, потом стал задумчивым.

– Чарльз, иметь другую женщину, кроме Катерины, преступно… но так упоительно!

Брэндон предпочел смолчать. Он знал, что его величество спустя пять лет после женитьбы все еще благоговел перед королевой. Катерина принадлежала к древнему царственному роду де Тостамара, и второго короля из рода Тюдоров восхищало, что такая женщина обожала его, была покорна ему и к тому же, будучи совсем не глупой, так преклонялась перед ним. Еще Катерина славилась своим благочестием, и это тоже нравилось королю, ибо благочестие супруги бросало отблеск и на него. Но в последнее время Генрих как будто начал уставать от нее. Королева старела, в то время как ее супруг, который был на шесть лет моложе, продолжал расцветать. К тому же все эти ее неудачные беременности стали постепенно разрушать прежнюю идиллию их брака. Генрих страстно хотел дать роду Тюдоров наследника – и вот одна неудача за другой… Недаром в последнее время король стал нервничать, когда узнавал, что то у одного, то у другого из его приближенных рождались дети… сыновья. Тогда-то он и решился на измену. Поначалу это были мелкие интрижки, походы с Брэндоном в бордель. В первое время Генриха очень мучила совесть: он бросался к исповеднику, каялся и волновался, как бы его дражайшая Кэт не узнала об изменах. Потом, после похода во Францию, к тому же уязвленный победой супруги при Флоддене, он впервые изменил ей в открытую… но за морем. Интрижка с Джейн Попинкорт была для него лишь эпизодом, скорее галантной игрой: король носил цветы Джейн, забрасывал ее подарками, устроил грандиозное шоу с эпизодом купания. Но в спальню к Джейн он пробрался тайно, стремясь, чтобы об этом никто не узнал, что само по себе было наивно, особенно после такого щедрого вознаграждения. Генрих, словно устыдившись содеянного, кинулся к своей Кэт. Он чувствовал себя виноватым и был верен жене ровно три месяца, пока прошлым вечером опять не пригласил Брэндона, переодевшись, совершить вместе ночную вылазку в Саутворк[6]6
  Саутворк – район Лондона, где располагалась большая часть публичных домов.


[Закрыть]. Похоже, сейчас, после ночных похождений, король был весел… и одновременно его опять мучила совесть. Конечно, Катерина, как всегда, промолчит. Но этот ее немой укор в глазах…

Что касается Брэндона, то хотя лично он не имел ничего против королевы, но с недавних пор принадлежал к партии тех, кто желал бы если не разрыва Генриха с Катериной (даже заикаться об этом было опасно), то хотя бы уменьшения влияния испанки-королевы. Катерина была женщиной неглупой, но, по мнению определенной группы людей, слишком потворствовала союзу Англии с Испанией и Австрией, – союзу, который причинил короне одни неприятности. Теперь Чарльз был среди тех, кто считал благом для Англии союз с Францией, а следовательно, от него, как от близкого друга короля, ожидали, что он воткнет первый клин между Генрихом и его испанкой. Это была опасная игра – но Брэндон был игрок. И он должен был оправдать надежды своих союзников, даже если это не доставляло ему удовольствия. Ибо в глубине души он считал, что как жена Генриха Катерина безупречна, да и его личные симпатии были на ее стороне. И все же он должен был действовать.

– Милорд, мой повелитель, вы мрачны. Я же думал, что после сегодняшнего визита в Саутворк у вас есть все причины для хорошего расположения духа. Рыжая Дейзи родила чудесного малыша, вы должны быть довольны.

Маленький рот короля сурово сжался.

– Дейзи рыжая. Как и я.

– Как и младенец, – заметил Брэндон.

– Какого дьявола! Почему я должен верить всякой шлюхе из Саутворка, которой я вроде бы сделал младенца?

– Но по срокам…

– Ко всем чертям! – выругался Генрих. Но через миг уже тише добавил: – Не будь Дейзи рыжей… Будь я уверен… Но я не верю. Никому. Порой мне кажется, что даже королеве.

Последние слова он произнес совсем тихо.

Брэндон понимал, что имеет в виду Генрих Тюдор. Король женился на Катерине после смерти ее первого мужа, старшего брата Генриха Артура, женился с дозволения папы, издавшего специальную буллу, после того как Катерина поклялась, что по причине юношеской незрелости Артура так и не вступила с ним в плотскую связь, а следовательно, не может считаться его женой перед Богом. Если же она солгала, то есть основания признать их брак незаконным, и значит, все их бесплодные усилия дать Англии законного наследника – кара Господня. Эти мысли не давали Генриху покоя. И Брэндону, как доверенному другу короля, со стороны французской партии был предложен план, как можно отвлечь короля от Катерины: убедить его в том, что именно она, а не Генрих, повинна во всех их неудачах. План был прост – надо, чтобы Генрих сошелся с другой женщиной, и, если она понесет от короля, если родит ему сына, значит, это Катерина виновата в отсутствии наследника у самого блистательного государя Европы. Но дело это представлялось весьма щекотливым – Генрих, хотя и поглядывал на других дам, до сих пор благоговел перед супругой. И все же у него была интрижка с Джейн в Нидерландах. Мимолетная интрижка. Король потерял интерес к мисс Попинкорт, едва заполучил ее. И поспешил к королеве. Теперь вот этот ребенок от рыжей шлюхи. Жаль, конечно, что она рыжая, как и король, но тут уж Чарльз ничего не мог поделать – Генрих сам выбрал ее.

Видя, что король задумался, Брэндон вылез из ванны и завернулся в простыню. Подав королю вина и развеселив его парой шуток, он неожиданно сказал:

– Кстати, о Дейзи… Она-то, конечно, обычная продажная девка. Между тем на ваше величество заглядывается много дам. Что стоит вам подыскать себе возлюбленную при дворе? Особу целомудренную и добродетельную, которую ваше величество приблизило бы к себе, обласкало… И если она вам родит…

Брэндон предпочел умолкнуть, не развивать дальше мысль. Генрих был человеком непредсказуемым. И Чарльз перевел дыхание, лишь когда заметил, что Генрих улыбается.

– Да, есть при дворе одна особа, весьма очаровательная и добродетельная, замечу. Я знал ее еще ребенком, угловатым ребенком. Но эти угловатые девочки порой превращаются в таких милашек…

Настроение его величества явно улучшилось. Он даже подмигнул.

– Одна из фрейлин моей жены. Сегодня я покажу тебе ее. Скажешь свое мнение.

Какой бы она ни была, даже горбатой или косоглазой, Брэндон все равно заявил бы королю, что она достойна высочайшего внимания. Если у королевы появится соперница, если престиж ее величества хоть немного упадет – у них появится шанс уменьшить влияние Катерины и ее заморской родни на короля.

А пока король был доволен, что заинтриговал Чарльза Брэндона, даже что-то напевал, вылезая из ванны. Огромный, голый, Генрих прошелся по комнате купальни, оставляя лужи воды на плитах и меховых ковриках, и подошел к зеркалу. Некоторое время он глядел на себя, потом согнул руки, выпятил мускулы, явно любуясь своим атлетическим телом – длинные ноги, мускулистые бедра, чуть обозначившееся брюшко, но плечи, грудь так и бугрились под напором мускулов.

– Я король, – довольно улыбаясь, произнес Генрих, – надежда и гордость Англии.

– Во всей красе! – в тон ему воскликнул Брэндон. И оба расхохотались.

Затем Брэндон прислуживал королю при одевании. Генрих не вызвал пажа, они все еще оставались вдвоем, вели непринужденную беседу – об одежде, новых модах и изысканных запахах лосьонов, подталкивая друг друга и ловя момент, когда противник более расслаблен. Брэндону, разумеется, доставалось сильнее, чем королю, но он очень ценил эти моменты уединения и близости с монархом, поэтому был не прочь получить пару тумаков, даже разок растянуться во весь рост на полу, когда Генрих стоял над ним, хохоча и протягивая руку, чтобы помочь встать.

– Не нравится мне эта итальянская мода с заниженными плечами, – говорил король, считавший единственным изъяном своей фигуры слишком покатую линию плеч, несколько не вязавшуюся с его природным атлетизмом. – Помнишь те вороненые доспехи, которые подарил мне посол императора Максимилиана? Там наплечники приподняты и имеют форму рогатых ящериц, но какой это создает эффект!

Брэндон, сидя на полу, расправлял буфы в прорезях штанов Генриха. Буфов было множество, и казалось, что сами штаны просто изрезаны этими маленькими диагональными разрезами, сквозь которые полагалось пропускать тонкое белье. А колет был коротким, в талию, и по моде таким узким, что не сходился на груди, и к нему полагался треугольный или квадратный нагрудник.