Текст книги "Поединок соперниц"

Вилар Симона
Поединок соперниц

Памяти моей матери…

© Гавриленко Н. Г., 2003, 2010

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2010, 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2010

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

Предисловие

Роман Симоны Вилар «Поединок соперниц» посвящен романтическому Средневековью. Начиная его читать, сразу вспоминаешь строки Пушкина: «…Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой…» Такие женщины стали героинями этого романа. Здесь их две, и обе они с равными правами претендуют на внимание читателя.

Равными ли? Одна из них, Бэртрада, никак с этим не согласилась бы. Ведь она дочь короля Англии и Нормандии, красавица, умница. Несмотря на молодость, она уже сильный боец и опасный противник в мире придворных интриг. А что вторая – саксонка Гита? Она, правда, тоже знатного рода, но давно осиротела и живет в монастыре, где занимается перепиской книг. Все, чем она владеет, – старая башня среди болот. Разве может она быть соперницей блестящей красавице, выросшей при дворе одного из самых могущественных земных властителей?

Судьба сделала этих двух девушек различными во всем, кроме одного. Обе они назвали своим избранником одного и того же человека – рыцаря из Святой земли по имени Эдгар Армстронг. И если Бэртрада сама выбрала Эдгара – красивого, сильного мужчину и доблестного воина, да и богатого человека к тому же, словом, подходящего жениха для такой, как она, – то Гиту привела к нему сама судьба, случайность, обстоятельства, которым она не смогла противиться. Как не смогла потом противиться влечению своего сердца, привязавшего ее к Эдгару навсегда вопреки всем враждебным обстоятельствам. И кто победит в борьбе: та, что привыкла только брать, или та, что готова всем пожертвовать ради тех, кого любит?

Роман Симоны Вилар написан в интересной форме: в каждой очередной главе повествование ведется от лица другого персонажа. Обязательно надо отметить, что Симона Вилар использовала этот прием с блестящим мастерством: в центре внимания каждый раз оказывается именно тот из многочисленных персонажей, кто находится в сердце развивающихся событий, от кого сейчас в наибольшей степени зависит ход всей истории. Рассказы о пережитом и перечувствованном не повторяются, но дополняют друг друга, позволяя читателю увидеть события с разных точек зрения.

Эта форма предъявляет к читателю определенные требования. Каждый из персонажей доносит до вас свою собственную правду как бы без посредства автора, и читателю предстоит самому анализировать характер и поступки каждого героя. В чем настоящая сила человека: в том, чтобы требовать от людей признания, а от судьбы различных благ, идти на поводу у своих желаний и заботиться только о себе? Или в том, чтобы суметь в решительный миг пожертвовать своим благополучием, честью и даже жизнью, спасти тех, кто доверился тебе? Одна из этих женщин всегда и во всем требует своего. Другая, при внешней мягкости и кажущейся слабости, тверда, как стальной клинок. Роман помогает нам понять, в чем истинная сила мужчины и женщины, учит распознавать внутреннюю суть человека, отличать то, что он говорит о себе, от того, что о нем говорят его поступки.

Этот роман чем-то похож на замок Гронвуд – они оба строятся у вас на глазах. Населяющие его люди – дети своего, давно ушедшего времени, и все же в самом главном они очень похожи на нас. Ведь каждый человек, в каком бы веке ему ни привелось жить, от рождения до смерти ведет свой поединок с судьбой. И каковы бы ни были обстоятельства, только от нас зависит, покажем ли мы себя достойными соперниками. Ведь наше оружие – сила духа, решимость, достоинство и любовь – не ржавеет с течением лет…

Глава 1
Бэртрада
Январь 1131 года

Я всегда знала, что могу добиться всего, чего захочу.

Конечно, я не была настолько наивной, чтобы не понимать – для получения желаемого следует приложить немало усилий, к тому же не все приходит сразу. Но в одном могу поклясться – ни разу я не познала поражения. Это давало мне повод гордиться собой, ходить с высоко поднятой головой, ничуть не стесняясь своего происхождения.

Да, пусть я была незаконнорожденной, но в то же время и принцессой Нормандской. Ибо мой отец – сам Генрих I Боклерк, герцог Нормандии и, свыше того, король Англии. Правда, в Англии я бывала редко, больше жила в континентальных землях отца. Я была «дитя двора», девица, выросшая в королевском окружении, незаконнорожденная принцесса, и пусть бы только кто попробовал мне сказать, что я не более чем одна из ублюдков моего любвеобильного батюшки.

Моя мать давно умерла. Я ее не помнила, знала только, что она была вдовой нормандского рыцаря, некогда обратившаяся с прошением к королю, а уж Генрих Боклерк редко упускал приглянувшуюся даму. Так я и появилась на свет, одна из множества его внебрачных детей. Но ко мне отец относился особо, так как я рано осиротела, и мне с няней Маго было позволено жить при дворе. Поэтому с раннего детства я дышала воздухом дворцовых тайн, училась понимать в них толк и использовать себе на пользу. Интриги! Ничто так не волновало меня. Я жила этой жизнью, и она мне нравилась. О, я быстро научилась распознавать свою выгоду и никому бы не позволила себя обидеть.

А ведь в последний раз меня посмел задеть сам примас[1]1
  Примас – первый по сану или по своим правам священнослужитель в стране.


[Закрыть] Англии архиепископ Кентерберийский. Этот святоша во всеуслышание осудил мою манеру туго затягивать шнуровку платья, подчеркивая фигуру – дескать, тем самым я намеренно выставляю напоказ каждый изгиб тела и смущаю мужчин, вызывая у них плотские помыслы. Как будто мужчины не думают об этом ежедневно! Вдобавок этот лицемер съязвил, что ничего иного и не следовало ожидать от девицы, чья мать была шлюхой короля и чье имя сам Генрих уже и не помнит.

Кто бы снес подобное оскорбление? И я показала, что смогу отомстить даже главному церковнику Англии.

Кем это сказано, что Церковь вне юрисдикции короля? Уж по крайней мере не такого, как мой отец, – Генрих I держал всех этих длиннополых в кулаке. К тому же любой церковник является подданным короля. Поэтому я навела справки об архиепископе и выяснила, что примас благоволит саксам, этому грубому, мятежному племени, которое некогда огнем и мечом покорил мой грозный дед Вильгельм Завоеватель[2]2
  Вильгельм Завоеватель (1028–1087) – первоначально герцог Нормандии, в 1066 г. завоевал Англию, где короновался как Вильгельм I и получил прозвище Завоеватель.


[Закрыть]. Стоило ли об этом узнать королю? Разумеется. И уж я постаралась представить все в таком свете, что примас выглядел едва ли не смутьяном.

Наградой мне стала восхитительная сцена: отец устроил святоше гневный разнос, а под конец велел покинуть двор, заняться делами духовными и не совать свой нос туда, куда не следует.

Пристыженный архиепископ Кентерберийский поспешил уехать, но прежде чем он укатил, я постаралась, чтобы его известили, кто донес на него. Его последний укоризненный взгляд был мне слаще меда. Как порадовало то боязливое почтение, с которым стали относиться ко мне, поняв, какое влияние я имею на родителя. Ибо я была Бэртрадой Нормандской! Или Английской, если угодно. Так меня полагалось называть до той поры, пока я не выйду замуж и не стану носить имя супруга.

Вопрос замужества для меня, как и для любой девицы благородной крови, представлял немалый интерес. Я была честолюбива и не вышла бы ни за кого, кто бы не поднял меня до уровня настоящей госпожи с достойным титулом. А почему бы и нет? Сам Вильгельм I, мой дед по отцу, был рожден от внебрачной связи герцога Роберта Дьявола и дочери кожевенника Арлетты. А стал королем! Мои незаконнорожденные братья Роберт, Реджинальд и Бодуэн – могущественные вельможи Англии. Первый носит титул графа[3]3
  В те времена граф был не столько титулованный дворянин, сколько правитель края (графства), имеющий вполне существенные полномочия в подвластных ему землях.


[Закрыть] Глочестера, второй Корнуолла, а третий – Девоншира. И, тресни моя шнуровка, я не желала для себя меньшего!

В мои двадцать два года я это уже ясно осознавала. Ведь кроме огромной суммы, выделенной мне в приданое – пять тысяч фунтов полновесным серебром! – не стоило сбрасывать со счетов и то, что я красавица.

Об этом мне говорило не только зеркало и моя льстивая Маго, но и взоры мужчин. Да, я знала, что красива. У меня блестящие темные глаза цвета спелой вишни и золотисто-смуглая кожа, как у восточных красавиц. Этот золотистый отлив придает мне, нормандской девице, особую экзотичность. Рост у меня высокий, царственный, а фигура… Мужчины глядят мне вслед, и я знаю – им есть на что посмотреть! Пояс, что обхватывает талию, я стягиваю на окружности не более семнадцати дюймов. Бедра у меня широкие, а грудь… Как сказал этот противный архиепископ – вызывает плотские помыслы. Лицом я удалась в отца-короля, оно у меня несколько худощавое, с чуть впалыми щеками, а рот… Пожалуй, рот я сочла бы несколько тонкогубым. Жестким, как говорит мой кузен Стефан Блуа. Но это истинный рот потомков Завоевателя.

Главное мое украшение – волосы. Пышные, вьющиеся мелкими кольцами и такие густые, что няня Маго не один гребень сломала, расчесывая их. На первый взгляд они могут показаться черными, но это только в полумраке сводов. На свету же в них явно поблескивает медь – но это вовсе не рыжина, а благородный красноватый отлив. Придворные поэты, сочиняя в мою честь баллады, так и не смогли точно определить их цвет: кто сравнивал их с отблеском факелов в полумраке, кто с ценным красным деревом. Но что мои кудри необычайно красивы, все признают в один голос. Поэтому я не люблю покрывать их вуалью или накидкой. Ну разве что, когда этого требуют приличия. В церкви, например.

Конечно, такая красавица, к тому же дочь короля и богатая невеста, вполне может рассчитывать на блестящую партию. При этом я до сих пор не помолвлена, а в таком возрасте уже просто неприлично оставаться в девицах. Моя сестра Матильда, рожденная в законном браке, уже дважды представала перед алтарем. Первый раз в двенадцать лет, и мужем ее был император Германский Генрих V. В двадцать три она овдовела, а в двадцать шесть вторично обвенчалась с юным графом Анжуйским Жоффруа. Матильда стала графиней Анжу, хотя ее еще все величают императрицей. Меня это выводит из себя, но я утешаюсь тем, что живут они с мальчишкой Анжу как кошка с собакой. И неудивительно – с ее-то гордыней, да еще она на десять лет старше супруга. И все же я завидую Матильде: дважды замужем, два раза госпожа целого края! При этом именно она – любимица Генриха I. Но на то есть причины: у моего отца-кобеля более двадцати бастардов, имеющих полосу на левой стороне герба[4]4
  Изображение линии на гербе с левой стороны – признак незаконного происхождения, так называемая бастардная полоса.


[Закрыть], и всего один законнорожденный ребенок – Матильда. Был у него и сын, наследник – принц Вильгельм. Но одиннадцать лет назад он погиб. Корабль, на котором Вильгельм с друзьями плыл по Ла-Маншу, затонул, и никто с тех пор не видел моего отца веселым.

Правда, одно время и я надеялась стать английской королевой.

Еще когда отец не оправился от потери принца Вильгельма и велись разговоры, кто же наследует корону, многие склонялись к тому, что Генрих сделает своим преемником племянника Теобальда Блуа. Теобальд был старшим сыном сестры отца, графини Адели, дочери Завоевателя, вышедшей замуж за графа Блуа. Меня это не волновало до тех пор, пока Теобальд не прибыл ко двору и не начал проявлять ко мне повышенное внимание. Тогда мне было пятнадцать лет, грудь и бедра у меня оформились, так что Теобальду было на что поглядеть. Я поняла, что подобное внимание предполагаемого наследника может сыграть мне на руку и возвести на английский трон. Я всячески поощряла ухаживания высокородного кузена и почти добилась своего. Почти. Ибо оказалось, что он уже помолвлен с дочерью герцога Каринтского. А помолвка в наше время приравнивалась к венчанию. Но я не отчаивалась, ибо, живя при дворе, не раз слышала, как расторгались подобные соглашения ради политических интересов. И я бы добилась своего, если бы в дело не вмешался мой второй кузен, брат Теобальда – Стефан.

Мы со Стефаном не терпели друг друга. Этого тихоню прислала ко двору Генриха I честолюбивая мамаша Адель, и король отдал ему во владения графство Мортэн. Меня злила подобная щедрость отца, и, будь у меня хоть шанс, постаралась бы выставить Стефана в невыгодном свете. Но, несмотря ни на что, паинька оставался у короля в любимчиках. Именно он, проведав о чувствах ко мне Теобальда, поспешил донести обо всем этой грымзе Адели. Закончилось все скандалом. Властная Адель увезла сына и вынудила жениться, а меня почти на целый год упекли в монастырь.

Монастырь!.. Вот уж местечко! Бесчисленные запреты, нескончаемые посты и службы. Смирение, смирение и еще раз смирение!.. Со мной, дочерью короля, обращались немногим лучше, чем с обычной постоялицей. О, это был ужасный год, и, возвратившись в мир, я точно знала, что сделаю все, что угодно, лишь бы никогда больше не оказаться в стенах обители. Жалея бедных затворниц, я никак не могла понять, как туда можно прийти по доброй воле. Из монастыря я вынесла тайное презрение к женщинам, отгородившимся от мира, и явную симпатию к священнослужителям. О да, аббаты, прелаты, епископы – особенно молодые, ученые, не обезображенные лицемерием и ханжеством, с изяществом носившие дорогие сутаны, – мне очень даже нравились.

Вскоре по возвращении из монастыря я допустила непростительную оплошность. Я влюбилась. И в кого!.. Поистине, род Блуа был для меня роковым. Стремление женить на себе Теобальда, неприязнь к его брату Стефану… и страстная любовь к их младшему брату, аббату Генри. Я увидела его, когда приехала в Руан. Генри было около тридцати, он был обаятелен, образован, учтив. А с каким изяществом он носил свою расшитую сутану, какими душистыми притираниями от него пахло, какие перстни сверкали на его холеных пальцах! Я была сражена. Я была дурой. Потому что сама пришла к нему, стала его любовницей.

Правда, после первой же нашей плотской близости я прозрела. Ночь с мужчиной не доставила мне удовольствия, мне было больно и плохо. То, что мужчина делает с женщиной в постели, – отвратительно! Он просто причиняет ей боль, унижает ее, использует. И о чем только поют трубадуры в своих томных балладах, а глупые дамы слушают их, закатив глаза! Другое дело флирт, свидания, ухаживания, когда мужчина хочет вас и признается в любви! А как приятно быть избранницей рыцаря, когда он посвящает вам свою победу на турнире, сражается ради вас. Но постель! Лежать придавленной, обслюнявленной, слышать сопение и хрипы… Брр!..

На другой день я видеть не могла предмет своего обожания. Генри Блуа был напуган моей холодностью. Это хоть немного утешило меня. Я ведь понимала, что Генри со дня на день ждет рукоположения в сан аббата одной из крупнейших обителей Англии, аббатства Гластонбери. И если король проведает, что племянник-священник обесчестил его дочь… Словом, я неожиданно поняла, что имею власть над Генри. И забавно же мне было видеть, как он и его заносчивый братец Стефан заискивали передо мной, как умоляли держать все в тайне. Они полностью находились в моих руках.

Поначалу я, правда, опасалась, что окажусь в тягости. Наивный испуг девушки, впервые попавшей в подобную ситуацию. С моими месячными кровотечениями не все было гладко: у меня постоянно случались задержки. Так что несколько недель я жила в страхе и даже обратилась к Стефану с просьбой подыскать мне умелую повитуху. Тот пришел в ужас – как раз в это время король начал вести переговоры о моем браке с наследником Фландрии Вильямом Ипрским.

Вильям, как и я, был незаконнорожденным, однако, как мужчина, имел шанс получить наследство. Пожалуй, он мне даже нравился, да и возможность стать графиней Фландрской меня прельщала. Но я была тогда в таком страхе из-за возможной беременности, что почти избегала жениха.

Вскоре, однако, все наладилось, я успокоилась и стала куда любезнее, хотя меня по-прежнему брала оторопь при мысли, что, став супругой, я буду обязана позволять мужу проделывать со мной это… Но ведь супружеской обязанности порой можно избежать. Моя сестра Матильда даже запирается на щеколду, когда не желает допускать к себе Жоффруа. Сама же разъезжает в компании с красивым рыцарем-охранником, к тому же крестоносцем.

Я ее понимала. Отдавать предпочтение не мужу, а рыцарю – это по-настоящему куртуазно[5]5
  Куртуазность – модные церемонные ухаживания, своеобразный кодекс поведения высшей знати, изысканно вежливые отношения.


[Закрыть]. Ведь иметь поклонника отнюдь не означало плотской близости с ним, зато какие волнительные ощущения! Я и сама всегда стремилась, чтобы меня окружали мужчины. И, замечая ревность жениха, приходила в настоящий восторг.

Однако вскоре помолвка с Вильямом была расторгнута. Фламандцы избрали своим правителем другого, и все преимущества, какие бы дал Генриху этот союз, сошли на нет. Вильям стал просто одним из лишенных наследства рыцарей, которых и без него полно при дворах Европы. И я сразу потеряла к нему интерес.

Кто следующий?

Претендентов находилось немало. Суровый Валеран де Мелен, скучный, как хоровое пение, Уильям Суррей, иные. Время шло, женихи менялись. Я же прекрасно проводила время, переезжая с двором из замка в замок, участвуя в больших охотах, посещая турниры, интригуя, кокетничая, заводя знакомства. Я чувствовала себя самой прославленной дамой при дворе. Потягаться со мной могла бы только королева Аделиза, и то благодаря короне. Отец женился на ней уже после смерти принца Вильгельма, надеясь, что молодая жена родит ему наследника – но просчитался. Аделиза оказалась бесплодна, как пустырь. У короля порой появлялись дети от случайных связей, но они оставались ублюдками, а законного наследника все не было. И при дворе ломали голову, к кому же перейдет корона Англии.

Одним из претендентов считался любимый незаконнорожденный сын Генриха – Роберт Глочестер. Меня бы это устроило, так как с Робертом мы были в приятельских отношениях и в запутанных интригах двора я всегда поддерживала его сторону.

Вторым почитали Теобальда, так как он был старшим из внуков Завоевателя по женской линии. Поговаривали и о втором из племянников Генриха, его любимце Стефане. Отец к нему благоволил, даже сосватал за него одну из первых невест Европы Мод Булонскую, родословная которой восходила к Карлу Великому. Однако Стефан скорее поддерживал партию старшего брата – Теобальда. Как и Генри, моя былая любовь, а ныне уже епископ Винчестерский, ловко вербующий среди церковников сторонников рода Блуа.

Но что же решит король? Меня кружило в водовороте слухов и пересудов, когда я неожиданно узнала… О, мой отец был самонадеянным человеком, поэтому и пошел на столь неслыханный шаг, назначив своей наследницей Матильду. Женщину поставил выше мужчин!

Увы, Матильда и в самом деле была законной наследницей и до сих пор носила титул императрицы. А теперь она станет королевой Англии и герцогиней Нормандии, уже будучи графиней Анжуйской. Все ей, ей, ей… Единственную усладу мне доставляли нелады в ее семье. Отца же они тревожили. Анжуйский дом всегда был врагом Нормандии, и Генрих знал, что его нормандские подданные не смирятся с тем, что, став их госпожой, Матильда навяжет им своего мужа Жоффруа. Да и Англия, которую я знала понаслышке, не очень-то походила на вотчину, которой способна править женщина.

Во время одной из наших бесед с отцом я завела об этом речь. Отец похвалил мой государственный ум, чем несказанно польстил мне. Потом, помрачнев, сказал, что оставить все Матильде для него единственный шанс сохранить трон Завоевателя за своей плотью и кровью.

– Что касается смут, то я оставляю Матильде покорное королевство, усмиренное моим мечом и волей. И я заставлю каждого из подданных принести присягу императрице Матильде, поклясться на кресте. А когда она родит сыновей, те поделят меж собой и Нормандию, и Англию, и Анжу.

Я все же осмелилась заметить: отчего это он так уверен, что Матильда наплодит столько сыновей? Ей уже двадцать семь, она второй раз замужем, но до сих пор ни разу не понесла.

Король странно взглянул на меня, но промолчал. И этого хватило, чтобы я почувствовала запах интриги. Стала разведывать.

Среди постоянно окружавших меня поклонников был один, которому я позволяла поднимать на турнирах оружие в мою честь. Звали его Гуго Бигод. Он был отличный воин и дерзкий насмешник, а в его характере было нечто злое и дикое, и мне нравилось его укрощать. Гуго был привлекателен. Стройный, подвижный, с короткими светлыми волосами и колючими синими глазами. Порой он осмеливался обнимать и целовать меня, но большего я не позволяла. Ведь Гуго был простым рыцарем, земли его рода располагались в Англии, в графстве Саффолкшир, зато его отец состоял одним из приближенных короля в чине стюарда[6]6
  Стюард – в средневековой Англии управляющий хозяйством.


[Закрыть] двора. Именно через него Гуго и выведал новость. Да такую, что…

Оказалось, что тот прекрасный охранник-крестоносец Матильды попросту обрюхатил ее и дал деру. Матильда в положенное время родила внебрачного ребенка, который вскоре умер, и это едва не послужило для Жоффруа поводом, чтобы изгнать ее с позором. И король Генрих, отдавая право наследования дочери, не только оставлял на троне свою плоть и кровь, но и спасал Матильду от бесчестья, какое она накликала бы на всю семью, если бы этот брак завершился позорным разводом. Теперь же Жоффруа простит ей все, учитывая, что с женой он приобретет права сразу на две короны – королевскую и герцогскую.

Все это меня позабавило. И как же я торжествовала, наблюдая за бледной и понурой Матильдой во время церемонии присяги, когда первые вельможи Нормандии и Англии клялись поддерживать ее права, хранить ей верность как наследнице Генриха I. Стефан и Роберт Глочестер даже поссорились, не желая уступать один другому право присягнуть первым. Но эти двое всегда недолюбливали друг друга. А Матильда-то… Ах, тресни моя шнуровка! – сестрица-то оказалась не лучше портовой шлюхи, и только потому, что она родилась в королевских покоях, может столь высокомерно вскидывать голову и величаво протягивать руку для поцелуя.

И еще меня порадовало, что сестра так подурнела. Вообще-то ее признавали красавицей. Роста она, правда, незначительного, но хорошо сложена, с ярким ртом, голубыми глазами и длинными рыжими косами, ниспадавшими до пояса из-под блестящего обода короны. Эта рыжина присуща всем нам, потомкам Завоевателя. У меня она была более интересной, в моих темных волосах. У Матильды же были каштаново-рыжие косы. Их яркость только подчеркивала ее бледность и круги у глаз. Она и в самом деле походила на женщину если не перенесшую тяжелую болезнь, то едва оправившуюся после родов. И я не отказала себе в удовольствии посыпать соль на ее рану, когда мы оказались одни. Поначалу, конечно, я обнимала и целовала ее, а потом с самым невинным видом полюбопытствовала, кто в ее свите тот красавец крестоносец, о котором идут слухи как о самом ее верном рыцаре?

Матильда вздрогнула и нервно стянула у горла мех накидки.

– Его зовут Ги де Шампер, сеньор Круэльский, – сказала она хрипло. – Он оказался предателем, его ищут, и за его голову назначена награда.

– Ах, ах! – посокрушалась я. – Неужели его так сложно изловить?

Внезапно Матильда улыбнулась.

– О, он неуловим. Его земли находятся в Англии, в графстве Шропшир, но вряд ли его там обнаружат. Он словно ветер. Можно ли поймать ветер?

О чем только она думала в величайший день своей жизни? Нет, я перестала понимать свою заносчивую сестру.

Впрочем, как бы ни складывались дела в политике, меня куда более волновала собственная судьба. Я то и дело оказывалась с кем-нибудь помолвленной, но, как правило, из этого ничего не выходило. То отец решал, что жених недостоин породниться с ним, то я сама находила его неподходящей партией.

Я испытывала странное чувство. С одной стороны, я стремилась вступить в брак, с другой – жаждала наслаждаться свободой. Но второе повлекло бы за собой недоумение, а там и презрение. Брак – обязателен, если не хочешь вызвать насмешки, а после и унизительную жалость, как к старой деве. И тогда я решила сама выбрать себе мужа.

* * *

В рождественские дни двор находился в Руане, и, когда празднества остались позади, король решил посвятить один из дней аудиенции. И вот он наступил: мой отец и его супруга Аделиза восседают на высоком помосте в главном зале Руанского дворца, вокруг толпится множество народу, а лорд-церемониймейстер по списку вызывает на возвышение того или иного просителя. В толстых стенах дворца особенно ощущались сырость и холод. Пришлось разжечь огонь в больших очагах в центре зала, и многие из пришедших грели подле них руки, ожидая своей очереди предстать перед монархом.

По обыкновению я со своими фрейлинами расположилась в нише окна. Мы принялись прясть. В зале, несмотря на разведенный огонь, гуляли сквозняки, и я прятала замерзшие ноги в соломе, наваленной на полу. Однако накидку из лисьего меха я откинула, чтобы не скрывать свое узкое красное платье.

Ко мне нередко подходили, дабы выразить почтение. И конечно, рядом вертелось несколько верных воздыхателей. Во-первых, мой дерзкий Гуго Бигод, острый на словцо и часто смешивший меня колкостями по поводу того или иного из присутствующих. Был и застенчивый, как девушка, красавчик трубадур Ральф де Брийар. Он сидел у моих ног, наигрывая на лютне. За моими плечами стоял сильный, как вепрь, Теофиль д’Амбрей – вот уж охранник, с которым ничего не страшно.

Мы выглядели внушительной группой, и даже Стефан подошел под руку со своей неуклюжей супругой Мод Булонской. Мод уже вторично находилась в тягости, беременность переносила тяжело, да еще и пятнами пошла. Я не любила ее – она, как и Стефан, была моим недругом, поэтому если я и предложила ей сесть, то не отказала себе в удовольствии потеребить родственнице душу, справляясь о ее первенце Юстасе. Ему должно было вот-вот исполниться пять лет, но все знали, что с мальчиком не все ладно: он до сих пор не говорил, кусал нянек и хворал какой-то кожной болезнью, болтали – чуть ли не проказой. Родители избегали показывать ребенка, а это рождало еще больше толков. Однако родственные узы давали мне право задавать вопросы с таким видом, будто мне невдомек, что я причиняю Мод боль.

Впрочем, эта упрямица прикинулась, будто не понимает, о чем я толкую. Но тут подошел мой брат Роберт Глочестер и тоже заговорил с ней о Юстасе. У Мод даже слезы навернулись на глаза, а мы с Робертом переглянулись и едва не расхохотались. Оказывается, задеть эту волчицу Мод не так и трудно.

Но в этот миг я забыла и о Мод, и о Юстасе, и о брате. Придворные расступились, и в дымном полумраке зала я увидела стоявшего перед королем незнакомца, который сразу привлек мое внимание.

На меня это не похоже – любоваться мужчиной, не видя его лица. Незнакомец был высок ростом, с могучими, чуть покатыми плечами и волнистыми светлыми волосами. Белая туника, стянутая на талии поясом, облегала его спину поверх кольчуги, ниспадая красивыми складками до икр в кольчужных чулках. Это был настоящий воин, но воин, понимающий толк в элегантности. К тому же он стоял перед троном так независимо и гордо, словно бросал вызов, хотя пришел сюда просто как один из просителей. Его люди как раз подносили королю и королеве дары – я заметила свертки дорогих тканей, а королеве Аделизе незнакомец преподнес золоченую клетку с попугаем.

– Кто этот рыцарь, Роберт? – спросила я брата.

– Не ведаю. Но на его тунике – алый крест. А это знак, что он принадлежит к ордену тамплиеров, которым ныне так модно покровительствовать.

Тамплиер – значит наполовину воин, наполовину монах. То, что недосягаемо, то и влечет. Я знала – этот орден был основан несколько лет назад в Труа. Его рыцарей называли еще и храмовниками, ибо их резиденция в Иерусалиме располагалась на том месте, где некогда высился храм царя Соломона. Целью тамплиеров была охрана паломников-христиан от неверных в Святой земле, но многие монархи покровительствовали ордену, и храмовники начали возводить свои резиденции-прецептории по всей Европе.

Видимо, и этот тамплиер явился к королю Генриху, чтобы уладить орденские дела. Ведь совсем недавно отец позволил учредить несколько прецепторий в Англии, главной из которых был лондонский Темпл.

Тут неожиданно подала голос Мод:

– Этот человек уже не может называться рыцарем Храма. Он пока еще состоит в ордене, но намерен сложить обеты и вернуться в Англию, чтобы вступить во владение землями как последний из рода. Эдгар Армстронг – так зовут этого саксонского рыцаря. Когда-то он состоял в свите моего мужа, хорошо себя зарекомендовал, и Стефан покровительствует ему.

Так Мод давала понять, что это их со Стефаном человек.

– Так он сакс? – спросила я, не сумев скрыть невольного разочарования.

Мод насмешливо покосилась на меня.

– И притом древней крови. Он потомок саксонских королей и датских правителей из Дэнло[7]7
  Дэнло – область датского права, т. е. земли на востоке Англии, некогда подвластные завоевателям-викингам в IX–XI вв.


[Закрыть].

Я была заинтригована. Оставив свое окружение, поднялась на возвышение, где стоял трон, и остановилась позади отца. Я могла это себе позволить.

Теперь я видела лицо крестоносца. А главное – он заметил меня и даже на какой-то миг запнулся. Я ободряюще улыбнулась прекрасному рыцарю.

Они с королем обсуждали дела тамплиеров, а вскоре перешли к тому, о чем говорила Мод: рыцарь сообщил о своем намерении после завершения миссии в Темпле выйти из ордена и поселиться в Англии. А затем попросил у короля разрешения принести вассальную присягу и вступить в наследственные права.

Я слушала внимательно. Конечно, этот крестоносец – сакс, но отчего-то даже это не поколебало моей симпатии. Ведь он был так хорош! Мне нравилось его смуглое, как у всех, кто долго пробыл в Святой земле, лицо с правильными, хотя немного резкими чертами. Небольшой нос с благородной горбинкой, а рот нежный, как у девушки, что особенно очаровывает в сочетании с мужественным подбородком и крепкой шеей. Волосы длинные, как у большинства вернувшихся из Крестового похода; они красиво вились, цвет их высветлило солнце, ибо, как я заметила, у корней пряди заметно темнели. Но больше всего мне понравились его глаза: миндалевидные, с легким прищуром, они были выразительными и полными глубокой синевы. Настоящие сапфиры, прозрачные и сияющие под темными дугами бровей.

Я смотрела на него как завороженная. Эдгар Армстронг. Сакс. И судя по всему – очень богатый сакс. Я слышала, как они с королем толковали о доходах с его земель. Когда же рыцарь сказал, что намерен, если король позволит, возвести в своих владениях замок вроде тех крепостей, какие строят в Святой земле, я даже дышать позабыла. Выстроить укрепленный замок мог позволить себе только очень состоятельный вельможа. Передо мной стоял крестоносец, причем всем известно, что многие воины-крестоносцы возвращаются из Святой земли сказочно богатыми. А этот рыцарь вдобавок был тамплиером, которые повсюду славятся своим умением заключать выгодные сделки.