Текст книги "Железный волк"

Вардари заплатят за это. За всё.

С каждой стороны стола имелось по ящику, оба были заперты. Юва услышала, как внизу снова хлопнула входная дверь. Наверное, это Иве с доктором Эмельстейном. Можно подумать, он поможет. Надо торопиться.

С левой стороны стояла пепельница. Левой рукой мама только курила, поэтому наверняка нужен правый ящик. Она засунула ключ в замок и повернула. Он издал слабый щелчок, и Юва выдвинула ящик. Бумаги, которые она боялась найти, лежали сверху. Наверное, Лагалуна поместила их сюда прямо перед смертью.

Два совершенно одинаковых листа. Юва подняла один и пробежала по тексту. Почерк слишком изящный для Лагалуны – это написано законниками, и на бумаге стоит синяя печать банка Наклы. Мама лишь вписала имя Ювы на тонкой чёрной линии в середине текста и расписалась внизу.

Лагалуна Саннсэйр, так подписана бумага. Быстрым росчерком пера мама передала дом, богатство и место в Ведовской гильдии Юве. Почему? Мама же знала, что Юва откажется, так зачем было устраивать такой спектакль?

Она думала, у неё будет время всё объяснить.

Небольшая сумма денег выделялась тому, кого документ холодно именовал «не наследница». Слабое утешение. Сольде этого оказалось бы мало.

Юва зажгла масляную лампу и подкрутила ручку. Пламя начало коптить стеклянную колбу. Юва свернула оба листа и беззвучно помолилась о том, чтобы второй экземпляр предназначался для банка и чтобы в банке не хранилось копии завещания.

Потом она сделала то, что и всегда: подожгла бумагу.

Она никогда до конца не понимала, почему так поступает. Юва знала, что должна делать именно так, потому что иначе могут случиться жуткие вещи. Волк может пробудиться к жизни. Кто-то может умереть. Но она сжигала не волка, и сейчас, глядя на то, как огонь пожирает бумагу, она точно знала, какую катастрофу предотвратила. Это не истеричный поступок, совершённый из страха. Это начало свободы, как для неё, так и для Сольде.

Она бросила горящую бумагу в камин. Листы свернулись в чёрные шары и рассыпались в пыль.

Юва снова посмотрела на отца. Он был таким же, как и всегда. Увековеченный на холсте Вальяр. Рядом с портретом на стене висела картина поменьше, на которой были изображены они с Сольде. Её написали незадолго до смерти отца. Юве было всего семь, но кажется, она выглядела старше своих лет. Сольде было четыре, она висела у Ювы на спине, обняв руками за шею. Юве никогда не нравилась эта картина. У неё складывалось впечатление, что младшая сестра пытается задушить её.

Она погасила масляную лампу и вышла из кабинета. В какой-то момент надо бы вернуть ключ на место в маминой спальне. Юва начала спускаться по лестнице, но остановилась на той ступеньке, где стояла, когда увидела Нафраима.

В воспоминаниях о том дне царил полный хаос. Теперь, после слов мамы, они почти пришли в порядок.

Железный волк.

Ей почудилась, что она увидела его в этом доме. Выдумала его. Нафантазировала. Потому что, по словам мамы, этого никогда не было. Юва была трудным ребёнком. Пугливой непослушной девочке с тех пор не позволяли говорить о волке. И не позволяли рисовать его, потому что он – дьявол, так сказала мама и выбросила рисунок в камин. Сожгла его.

Ты что, хочешь, чтобы он стал настоящим? А ведь станет, если будешь болтать о нём. И он совершит ужасные вещи!

Огонь в зале почти погас, и до Ювы донеслись приглушённые голоса из маминой спальни. Доктор Эмельстейн и Сольде. Фрейса до сих пор плакала. Кто-то снова открыл дверь в комнату чтения. Время ещё есть, и если она всё ещё хочет найти карту…

Юва почувствовала себя полной дурой от того, что такая мысль вообще пришла ей в голову. Неужели она примет участие в мамином спектакле даже после её смерти? Неизвестно зачем сожжёт карту?

Потому что Нафраим хочет завладеть ею?

Юва всю жизнь сжигает дьяволов, почему бы не спалить ещё одного? В любом случае хуже от этого не будет, да и мама хотела этого.

Она проскользнула в комнату чтения. Мама успела начать сеанс, зажгла настенные лампы и открыла ларец. Её перевёрнутый стул валялся на полу. Юва ощутила сосущее чувство в груди, и на неё внезапно нахлынуло горе, которое она загнала обратно. Если захочется погоревать, придётся сделать это позже.

Она подняла карты. Бледные китовые хрящи толщиной с лист дерева были покрыты чёрными узорами. Для того чтобы их сжечь, понадобится мёртвое дерево, и даже с его помощью карты всего лишь расплавятся. Только неделю назад Юва стояла здесь и думала, что карты пережили поколения Саннсэйров и наверняка переживут Сольде.

Она подняла глаза на гибкое тело волка, которое занимало всю стену. Его нарисовала прабабушка Сила.

Мы рисовали волков, обе.

Юва помедлила с картами в руках. Она собиралась уничтожить то, что старше её самой. Старше, чем мама и бабушка. Это ощущалось как-то неправильно, и такие мысли были для Ювы неожиданными, ведь она увидела ценность предмета, имевшего отношение к чтению крови.

Молчаливый смех умер, не достигнув губ. Она потратила целую жизнь на то, чтобы вырваться из этого дома, и теперь, после смерти мамы, она наконец свободна. Что за безумный приступ сентиментальности? Сейчас уже поздно думать о своих корнях.

Карты были небольшие по размеру, меньше бумажных карт, которыми пользовались многие чтицы крови. Картинки на них притягивали взгляд, хотя были довольно простыми в начертании. Их окружали символы и руны. Луна, ворон, нож, тайна…

Дьявол.

Карта с дьяволом ничем не выделялась, насколько Юва могла судить. На картинке был изображён сильный мужчина с волчьей головой, не слишком отличный от того, что обычно рисовала она сама.

– Юва? Кто-нибудь видел Юву? – голос Сольде прорезал тишину зала.

Юва положила карты на место и закрыла ларец. Если жечь, то позже. Будет надо, время найдётся. Единственное, что она знала о дьяволе наверняка – он никогда не исчезает.

Карта

Юва проснулась до рассвета, проспав всю ночь мертвецким сном – наверное, впервые в этом доме. Хеймилла уже послала весточку в Ведовскую гильдию, и оттуда тотчас прибыли омывательницы трупов. Три женщины, такие старые, что, казалось, лишь несколько недель отделяют их от Друкны, работали так споро, как будто никогда ничем другим не занимались. Они были одеты в простую одежду из шерсти и льна, рукава которой можно было закатать выше локтя и закрепить, как у тех, кто помогает коровам отелиться.

Они подготовили маму для помещения в зал мёртвых храма Юль. Обмыли её и привели в порядок, сменили постельное бельё и нарядили в чёрное кружевное платье. Помаду с губ убрали. Волосы заплели в косы и искусно уложили, как сама она никогда бы не смогла. Украшения чтицы крови и кожа землистого цвета на пальцах, которыми она держала сигару, подтверждали, что именно Лагалуна, а не кто-то совершенно чужой, лежит в кровати под балдахином. У Ювы появилась неприятная мысль, что сейчас перед ней настоящее лицо мамы, которое она всегда скрывала под маской.

Следующими явились Огни и Маруска, ближайшие подруги матери, которым теперь предстояло руководить Ведовской гильдией без неё. Нет… На самом деле им предстояло руководить вместе с Сольде. Какая абсурдная мысль.

Огни Вольсунг было за семьдесят, её кожа совсем высохла, щёки оплыли вниз, глаза впали, а уши оттягивались железными кольцами, похожими на щиты. На лбу у неё позвякивали маленькие амулеты на цепочке, которой она подвязывала седые волосы. Она приказала Гомму приготовить кровавое печенье и масляные пирожные, как будто была хозяйкой в доме. Когда она кричала своим сиплым голосом, жила на её шее напрягалась, и казалось, что она проглотила палку.

Маруска была помоложе, лет пятидесяти, и каждый её взгляд Юва воспринимала как укол. Рыжие волосы были уложены в плотную причёску, напоминавшую лакированную чашу, уголки губ – опущены вниз в вечном недовольстве. Вместе они представляли собой всё то, с чем связывают гильдию чтиц крови: самодовольные и непреклонные, окружённые напускной аурой таинственности. Юве понадобилось много лет, чтобы научиться не замечать эту ауру. Сольде, жалких шестнадцати лет от роду, сожрут заживо.

Сольде сломается – она не такая, как ты.

Слова мамы болью отзывались в мыслях, но Юва сделала всё что могла: отдала Сольде то, что та хотела. Наследственные письма сожжены, ключ от письменного стола вернулся на место в тумбочке. Всё кончено. Оставалось только пережить бдение.

Если она и справится, то только благодаря Эстер, которая зашла к ней с вожделенной бутылкой ржаной водки. Вдобавок Юва уже залила в себя три кружки чая из клыкарышника и уже почти не слышала ударов собственного сердца, как будто умерла.

Страх притупился. Она оцепенела.

Рюгена она не видела со вчерашнего дня. Ничего странного, она ведь сама попросила его уйти, хотя и не ожидала, что он просто возьмёт и послушается.

Медленно, но верно дом Саннсэйров наполнялся людьми со всего Наклава. Многие по-разному трактовали баланс между скорбью по умершей и радостью за наследницу, который следовало соблюдать во время бдения по чтице крови. Такая двойственность даже Сольде давалось нелегко. Хотя, судя по всему, самое большое неудобство ей доставляла узкая юбка, из-за которой ей приходилось ходить мелкими шажками, поэтому использовать Сольде для каких-либо практических задач не представлялось возможным. Впрочем, она была полностью поглощена тем, что принимала поток поздравлений и соболезнований.

Огни, Маруска и их совсем взрослые дочери отняли у Сольде много времени, и её бледная, как у привидения, улыбка становилась всё напряжённее. Казалось даже, что она совершенно не понимает, как относиться к сестринству, частью которого мечтает стать. Лепесток Саннсэйров занял своё место в правящем трилистнике: Саннсэйр, Вольсунг и Аусте.

Юва очень старалась оставаться незаметной, и это оказалось несложным. Люди избегали говорить с ней больше, чем было необходимо. Они соболезновали, а глаза их бегали, поскольку речь шла не только о смерти, но и о потере дома и имущества. Юва перестала быть Саннсэйр и превратилась в волос в супе.

Она слонялась по дому и слышала удивительнейшие вещи. Лорн Сельвер, громкоголосый ярл и домовладелец, собирался вместе с другим сухарём из торговой гильдии оценить дом. Их чрезвычайно впечатлил чёрный зал с великолепной лестницей. Двое мальчишек дёргали и толкали стеклянный шкаф с чучелом ворона в надежде получить бесплатное предсказание, но ворон не сдвинулся с места.

Две женщины из Ведовской гильдии, Илия и Флу, стояли в зале, разглядывали мамины мрачные безделушки и рассуждали о том, что смерть в месяц Гита ни о чём не говорит. Лагалуна, наверное, уже рвёт саван из-за того, что не смогла покинуть этот мир в день весеннего равноденствия. А ведь в том случае, вполне вероятно, прекратилось бы течение весны.

Юва узнала маминого банкира, который сидел на скелетоподобной чугунной скамье с тарелкой кровавого печенья в руках, и ей показалось, что он смотрит на неё с подозрением. Знает ли он, что с наследованием не всё в порядке? Делилась ли Лагалуна с ним своими настоящими планами?

Можно подумать, она когда-нибудь рассказывала о своих планах…

Одни говорили, что смерть её наступила внезапно, другие утверждали, она болела и знала, что умрёт. Конечно. Она же чтица крови. Ходили слухи о пищевом отравлении, ведь именно такой диагноз поставил доктор Эмельстейн. Юве пришлось прикусить язык.

Она не болела, её убили вардари.

Об этом она уже вчера спорила с семейным доктором. Пищевое отравление? Когда в истории Шлокны кто-нибудь выхаркивал собственные лёгкие из-за несвежей рыбы?

Эмельстейн знал это и знал, кто несёт ответственность за случившееся, о чём ясно говорил его грустный взгляд. Он отставил в сторону сумку, сложил руки и сказал, что «неестественное отравление» в обязательном порядке означает, что некто совершил это действие.

Юва мгновенно поняла, что он пытается ей сказать. Для убийства требуется убийца, но никто не захочет связываться с вардари. В лучшем случае преступление окажется нераскрытым, в худшем закон прибегнет к простому выходу и обвинит её или, может, повара. Широкое толкование понятия «пищевое отравление» доктором Эмельстейном призвано было защитить их.

Эта тяжёлая, как камень, мысль тянула её вниз, ко всему увиденному и услышанному, ко всему мрачному и страшному. Потом Эмельстейн выдал ей клыкарышник и поинтересовался, как обстоят дела с сердцебиением и паническими атаками.

– Юфа…

Она вздрогнула. Броддмар произнёс её имя своим беззубым ртом, и в ней что-то оборвалось. Он привлёк её к себе одной рукой и дружески похлопал по спине. Он ни слова не сказал ни о маме, ни о том, как сожалеет.

– Ненастье есть ненастье, – пробормотал он. – Тут ничего не скажешь.

Юва отступила на шаг и вновь обрела равновесие.

– В следующий раз, когда ты облачишься в красное, я пойду с тобой. Мамино мнение больше не будет аргументом.

Броддмар украдкой огляделся и поволок её в тень под лестницей.

– Моим аргументом будет то, что я не хочу ещё раз приходить сюда, на бдение по тебе.

– Хочешь сказать, я не такой хороший охотник, как ты?

– Юва…

– Нет! Нет, Броддмар, больше никаких отговорок. Если не хочешь брать меня с собой, то так и скажи. Неужели я настолько плоха, что не могу охотиться с тобой?

Юва знала, что она хороша и что он никогда ничего другого не скажет, но он тянул, как будто хотел попытаться возразить.

– Значит, это всё, чего ты хочешь? – спросил он. – Разрешения охотиться на невинных больных людей и стрелять в них? Красный охотник. Кровопускатель. Кровавый пёс. Ты об этом мечтала в детстве?

Юва отвела глаза.

– Они не невинные. Они рабы крови, они знают, что могут заболеть, а заболевшие убивают!

Броддмар схватил её за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

– Юва Саннсэйр, больные волчьей хворью не убивали ни Лагалуну, ни твоего отца. Ты презираешь всех, у кого есть клыки. Волков, больных волчьей хворью, вардари… Ты соединяешь их в образ единого врага, который существует только у тебя в голове. Это нездорово, понимаешь?

Юва вырвалась.

– Не смей, – прошипела она. – Только не ты, Броддмар. Всю жизнь она говорила мне то же самое, говорила, что всё это существует только у меня в голове. Я выросла в проклятом доме с матерью, которая заставляла меня думать, что я безумна. Больше никто так со мной не поступит. Я знаю, о чём говорю. Ты больше никогда не назовёшь меня сумасшедшей, слышишь? Я охочусь на волков по тем же причинам, что и ты: потому что это моя работа. Потому что городу нужна кровь для каменных врат. Но от того, чем мы живём, другие умирают. Я охочусь на волков и несу часть ответственности за волчью хворь. Ты считаешь, что это безумие, что я охочусь на кошмар, но правда в том, что наш чёртов долг – разобраться с этим!

Юва с трудом сдерживалась. Теперь ей следовало придержать язык и дать Броддмару время подумать над её аргументами. Ему не обязательно знать, что на самом деле движет Ювой. Для красного охотника все двери открыты. Она сможет носить оружие в городе и вырывать клыки. Она сможет подобраться ближе к настоящим виновникам случившегося, к тем, кто торгует кровью и создаёт зависимых.

Броддмар провёл рукой по впалым щекам. Его безутешный взгляд сообщил ей, что она выиграла.

– Мы можем это обсудить, – сказал он.

Юва не успела насладиться победой, потому что гости внезапно начали собираться в зале у входной двери. Сегодня пришло и ушло столько людей, что Юва не обратила внимания на очередной стук в дверь. Она вытянула шею, чтобы посмотреть, что там за переполох. Гонец от королевского двора с соболезнованиями от королевы Дрёфны. Сольде приняла послание, исполнив самый большой спектакль в своей жизни: она изобразила убитую горем, смиренную и благодарную девушку и при этом не переиграла.

Пока гости роились вокруг Сольде, Юва краем глаза заметила движение. Дверь в комнату чтения закрылась, будто кто-то туда зашёл. Наверное, Иве или кто-то из слуг. Кто-нибудь другой вряд ли осмелился бы без приглашения зайти в святыню дома посреди бдения, не так ли?

Дьявол. Не позволяй им заполучить его.

Юва оставила Броддмара и стала пробираться через толпу людей на другую сторону зала. Приоткрыла дверь. У стола стояла Огни, её рука лежала на шкатулке с картами, как будто она только что закрыла её. Она заметила Юву и рефлекторно отдёрнула руку. Чтица выдала себя, но попыталась замаскировать это, издав вздох облегчения и приложив руку к груди.

– О, Юва! Сохрани меня Муун, как ты меня напугала!

Юва не ответила. Сердце колотилось так, будто решило стряхнуть с себя весь клыкарышник. Последние слова мамы не были горячечным бредом. Доказательство стояло прямо перед ней.

Окружавшая их тишина уплотнилась. По лицу Огни промелькнула слабая тень сомнения: она, судя по всему, понимала, что необходимо объясниться. Женщина провела морщинистой рукой по пятнам цвета ржавчины на столешнице.

– Милая Лагалуна… Не могу поверить, что её больше нет. Но здесь я всё ещё ощущаю её присутствие.

Юва вошла в комнату и указала на дверь.

– Пропустите соболезнования королевы.

Огни поняла намёк.

– Старый мешок с костями вроде меня всегда обо всём узнаёт последним, – сказала она с напускной весёлостью, как будто знала, что это утверждение противоречит само себе.

Юва дождалась, пока она выйдет из комнаты, перерыла карты и нашла дьявола.

Найди мои карты. Не позволяй им завладеть дьяволом.

Юва была уверена, что мама говорит о Нафраиме и остальных вардари. А что если она имела в виду Ведовскую гильдию? Огни и Маруску? И что, Друкна её побери, семидесятилетняя глава гильдии будет делать с картой для чтения крови, которую можно купить в любой лавке Наклава?

Дьявол – это кровь. Сольде не справится.

Юва взглянула на волка. Настенная роспись Силы Саннсэйр. Сделка с дьяволом – так чтицы крови получили свою силу, которая оказалась не чем иным, как глубоким естественным проникновением в человеческую природу, которое обострялось приёмом кровавых жемчужин. Неужели дьявол в её руке был билетом, открывающим доступ к волчьей крови? Паролем для совершения покупок у Нафраима?

Но если всё так, то почему Огни хотела заполучить её? У неё нет своей? И почему мама хотела, чтобы Юва сожгла её? Может ли она представлять опасность в чужих руках? Возможно, это способ помешать Сольде стать кровеедкой…

Забота? Со стороны Лагалуны? Вряд ли.

Юва подняла рубашку и засунула карту между косточками и шнуровкой корсета. Дьявол холодил кожу, будто предупреждал о чём-то.

Из-за этого мама лишилась жизни? Но почему?

Юва бродила во мраке и ненавидела это. Она придавала всему слишком большое значение. Вся её жизнь – лоскутное одеяло из искажённых фрагментов, которые отказывались складываться в цельную картину. Но сейчас, по крайней мере она знала то, в чём раньше никогда не была уверена: она поняла, что все фрагменты вполне реальны. А полную неразбериху в её голове создали намеренно.

Железный волк…

Страшилище, которое она рисовала с самого детства, было реальностью, а не фантазией. Отца убил больной волчьей хворью. Жаждущее крови чудовище. Но до сих пор непостижимо, почему это держалось в тайне. Зачем врать о таком?

Юва боялась, что Броддмар прав. Она сошла с ума, она соединяет слова мамы с воспоминаниями и сказками. Единственное, что она знала наверняка, – карта, прижатая к её коже, была важна как для Ведовской гильдии, так и для долговечных, а это достаточная причина, чтобы уничтожить её.

Она открыла дверь и выскользнула в переполненный зал. Гонец королевы уже убыл, и Юва нигде не видела ни Сольде, ни Огни. Но она услышала рядом знакомый голос.

– Волчий хрен, кто все эти люди?

Юва повернулась к Рюгену, который сидел на ручке скелетоподобной скамьи. Где он пропадал? И зачем он вернулся, разве его кризис не миновал? Не успела она спросить, как он притянул её к себе и сделал вид, что прячется за ней ото всех остальных.

– Спаси меня, Юва, – сказал он неожиданно игриво.

Его тёплые руки лежали у неё на талии. Тёплая рука против холодного дьявола. Юва уклонилась от его объятий – по большей части потому, что была рада ему, но ей очень не хотелось признавать это.

Обещания

Рюген изо всех сил старался не закрывать глаза. Ещё рано, а Гаула знает, что последние недели он спал не особо хорошо. Смерть начала описывать круги в опасной близости от него. Алетта забрала Лейфе, охотник забрал Алетту, а Лагалуна… Всё говорило о том, что её убил человек, с которым ему сейчас предстояло встретиться. Если к этому добавить зубную боль и нехватку денег, то его положение иначе чем проклятием не назовёшь.

Жажда крови тоже усилилась, и Рюгену нужно добыть больше той сомнительной бурды. Он бы многое отдал, чтобы опуститься на застланную шёлковым бельём постель с пригоршней кровавых жемчужин в руках и оставаться там до тех пор, пока Друкна не поглотит его, но он должен был сделать работу. Лишь эта работа способна поддерживать в нём жизнь. Только бы избежать встречи с наряженным в красное дьяволом и волком…

Тихие улицы окутывал туман. Рюген с трудом мог разглядеть собственные ноги, только слышал звук шагов по брусчатке и ритмичный шум моря вдалеке. Над ним нависали дома, и картина походила на начало кошмара. Он дошёл до конца улицы Ловцов судьбы и чуть не наткнулся на стремянку. По груди прокатилась волна страха, но это оказались всего лишь фонарщики, которые поддерживали свет в фонарях.

– Спокойно, парень, – донеслось сверху.

Рюген не стал отвечать и пошёл дальше. Ему никак не удавалось избавиться от холода. Он всё время ходил по тонкому льду, потому что на охоту вышел не только кровопускатель. Больные волчьей хворью до смерти пугали людей, а там, внизу, у плотов кого-то даже убили. Как выяснилось, убитый оказался не больным, а всего лишь сумасшедшим чудаком с кривыми зубами. Нельзя сказать, что кому-то было дело до обитателей плотов. Там жили пьяницы, работяги и шлюхи, которым не находилось места в городе – в прямом смысле. Они строили свои хижины на плавучих поддонах, которые шторма разбивали в щепки практически каждый год.

С этой точки зрения чернь оказала тому дурачку услугу и спасла его, ведь он не утонул. Но вот что значит оказаться не в том месте не в то время.

С не теми зубами.

Рюген обогнул северную оконечность Королевского холма, и его чуть не сшибла лошадь с повозкой. Он так привык передвигаться по узким переулкам, что забыл оглядеться по сторонам. Надо собраться и перестать думать слишком много.

Рюген заметил Нафраима у подножия лестницы, где тот пообещал встретиться с ним. Из головы Рюгена никак не выходила картинка с болтливым работягой с плотов, и она очень сильно отличалась от того, что он видел перед собой. У Нафраима была такая хорошая одежда и манеры, что он казался старомодным. Он стоял, сложив руки за спиной, в застёгнутом двубортном пальто с высоким воротником и кожаной шапке-ушанке на меховой подкладке. Напоминало рыцарские доспехи со старых картин XIII века.

Сама мысль о том, что стражи ворот могли остановить такого человека и попросить его показать зубы, была смехотворна. Нафраим обладал невообразимой харизмой. Могущественный, богатый, долговечный.

И убийца.

Рюген вспомнил, как Лагалуна Саннсэйр лежала на коленях у Ювы и харкала кровью. Доктор сказал, пищевое отравление. Чистая ложь – это знали все, кто был в доме и видел, что случилось. Но указать такую причину смерти безопаснее всего, потому что кто, кроме вардари, решится убрать чтицу крови?

Рюген засунул руки в карманы, чтобы они не выдали его нервозность по мере приближения. Вопрос уже не в том, способен ли мужчина, стоящий перед ним, на убийство, вопрос в том, что это меняет.

Он оставил эту мысль. С принятием решения придётся подождать, ведь всё это время от волчьей хвори его отделяли только Нафраим и жёлтая гадость во флаконе.

Нафраим повернулся к нему спиной и начал подниматься по длинной лестнице на стены, окружавшие Королевский холм.

– Итак… Значит, пищевое отравление, – сказал он, в то время как Рюген изо всех сил старался не отставать от него.

Чёрт.

Рюген надеялся, что Нафраим ещё не слышал о заключении лекаря, тогда он смог бы преподнести это как новость, заработать очки и получить лекарство.

Нафраим подождал, пока Рюген его догонит, а потом продолжил:

– Но дата посвящения Сольде ещё не назначена? Они не уверены?

– Да нет, они говорили, что просто надо дождаться предания воде Лагалуны. Всё состоится. Гарантированно. Сольде уже вся погрузилась в это. Она в меру истерична, если хотите знать моё мнение. Я же говорил, что это она станет наследницей, Юва ни за что не смогла бы. В гробу она видала все эти вещи. Если серьёзно, я думаю, она не заняла бы место Лагалуны, даже если бы была единственным ребёнком в семье.

– Хм… В таком случае у неё едва ли был бы выбор, – ответил Нафраим, совершенно не запыхавшись.

Рюгену приходилось прикладывать немало усилий, чтобы поспевать за ним. С каждой ступенькой бёдра горели всё больше, а ступеней оказалось бесконечно много. Они были встроены прямо в стену, окружающую крепость Наклаборг, самое высокое место города.

Когда они взобрались на самую низкую часть стены, Нафраим смилостивился и дал Рюгену передохнуть. На вид ему было от сорока до шестидесяти, но Нафраим даже не вспотел. Интересно, это потому, что он вардари? Только этого не хватало! Они не в состоянии заметить усталость обычных людей.

Рюген восстановил дыхание.

– Куда мы идём?

– К мосту Богов.

Рюген не стал указывать на очевидное: никто не мог пройти по мосту Богов без пропуска. Он же в настоящее время не особенно горел желанием связываться со стражами врат.

– Кто приходил на бдение? – спросил Нафраим, начиная подъём по следующей лестнице.

– Кто? Да там побывала половина города! – Рюген немедленно пожалел о сказанном: это было очевидно. Он спешно продолжил:

– Ведовская гильдия, разумеется: Огни Вольсунг, старая сушёная слива, и рыжая. Их дочки. Думаю, заходили все члены охотничьей гильдии Ювы. Слуги, конечно. Повар испёк самые вкусные масляные пирожные из всех, что я пробовал. Домоправительница Хеймилла и девчонка с кухни.

– Я знаю, кто работает в доме, – сухо заметил Нафраим.

– Ааа… Ну, все, кто имеет хоть какой-то вес, побывали там. Люди из торговой гильдии, банкиры, ярл… Лорн какой-то там, приходил даже гонец от королевы!

– Естественно. Ты видел или слышал хоть что-нибудь полезное? Ведовская гильдия разговаривала о вылазках или поездках?

– Да, Лагалуна и те две тётки-чтицы каждый год ездили в Крекнаборк и несколько раз побывали в Шиппалуне. Это должно что-то значить, поскольку картины с изображениями обоих мест висят в кабинете. Потом, Шкурный двор, где на самом деле живёт Юва. Охотничья гильдия иногда пользуется хижиной в лесу, но это не имеет никакого отношения к Саннсэйрам.

Рюген знал, что всё это не ново для Нафраима, и наступившая после его слов тишина вызвала у Рюгена слабость. Ему хотелось за что-нибудь ухватиться, но на лестнице не было перил, несмотря на то что после падения с такой высоты выжить было невозможно. Неужели трудно хотя бы сделать ступени чуть пошире? Рюген не знал, сколько ещё продержится.

Он поднял глаза. Перед Нафраимом на внешней стороне стены повисла круглая башня. В ней был проделан открытый проход, через который вела лестница. Сидевший в башне страж врат встал, как только заметил их. Нафраим поднял руку, страж бросил взгляд на один из его серебряных перстней и позволил продолжить путь, не обменявшись с идущими ни словом.

Рюген почувствовал тень горечи от того, как просто всё оказалось. Ему пришлось напомнить себе то, что он всегда знал: всё в этом мире работает именно так, одним живётся проще, чем другим. Каждый бой в его жизни протекал на этом поле брани, но эту войну он собирался выиграть. Разве не за тем он здесь?

Они поднялись на самый верх стены. Под их ногами раскинулся город. Рюген отдыхал, прислонившись к железной решётке, и смотрел вниз на деревянные крыши, черепицы на которых были выложены узором, похожим на рыбью чешую. Это было заметно даже сквозь изморозь. Многие крыши окаймляли мощные деревянные брусья, которые не давали снегу свалиться на улицу. Город дымкой окутывал лёгкий туман. У Рюгена создалось впечатление, что он смотрит на громадное старинное пожарище. На Наклав из более мрачной эпохи.

Он видел весь район Рингмарк и Скодду. Оконечность Языка на севере, корабли, следующие в Прохладный водоворот, в Новую гавань. Столько людей твёрдо решили сбиться в кучу на острове с отвесными скалистыми берегами. Почему?

Деревянный купол круга Наклы, который выделялся на фоне других крыш, дал ему ответ. Камни. Всё дело в них.

У Рюгена закружилась голова. Он отошёл от края и повернулся к крепости, которая высилась на вершине горы. Наклаборг. Не сказать, что крепость красива, и даже назвать это крепостью – некоторое преувеличение. Зелёно-чёрный колосс в скорлупе из наполовину разрушившихся стен. На самом деле казалось, что кто-то начал счищать с замка кожуру, но сдался. Однако Наклаборг был роскошен внутри – так он слышал от нескольких девчонок, которые работали там на кухне. Тяжёлая работа с кастрюлями вызывала сильное желание.

Рюген вздохнул.

– Так что мы здесь делаем?

– Имей терпение, – ответил Нафраим и продолжил путь.

Перед ними блистал мост Богов: змея из зеркально-блестящего льда, окружавшая весь Королевский холм. Удержаться на ногах было бы невозможно, если бы не узкие, мощённые камнем пешеходные тропы, проложенные по обеим сторонам моста.

Рюген проследовал за Нафраимом на самую страшную часть моста, на выступ из стены, паривший над крышами. Змеиный язык на деревянных подпорках, который построил какой-то страдавший манией величия регент, пожелавший гулять, не встречаясь с обычными людьми. Рюген не мог осуждать его, на его месте он поступил бы точно так же.

Мост Богов никуда не вёл, он просто резко обрывался, и опасный для жизни отрезок моста просто висел в воздухе. Кучи домов лепились к опорам моста под ногами Рюгена, как будто от жадности принялись пожирать его. Рюгену сделалось нехорошо, но Нафраим двигался прямо к обрубленному концу моста, безучастный ко всему.

– Как зубы? – осведомился он.

Рюген пощупал их языком.

– Только один немного шатается, но… Мне надо ещё той жидкости.

Нафраим остановился и коротко усмехнулся.

– Та жидкость, о которой ты говоришь, – это довольно изысканная микстура из чрезвычайно редких ингредиентов. Её нельзя раздобыть где угодно.

Это торг.

Рюген сглотнул. В горле будто пересохло.

– Так что ещё тебе нужно?

– Мне нужно, чтобы ты ещё некоторое время пробыл там же, где и сейчас. В доме Саннсэйров скоро произойдёт много событий, и крайне важно, чтобы мы о них знали. Как думаешь, справишься?