Текст книги "Сумерки богов"

5

Хоть Храфнхауг и был всего в двух милях, через тёмные воды Скервика, у Дисы не было ни крыльев, ни лодки. Она пошла по берегу, по охотничьим тропам и через запутанные еловые и березовые рощи. В дороге было шесть миль, и она должна была занять всего пару часов, несмотря на скалистую и лесистую местность, но растянулась почти на весь день.

Возбуждение уступило место пронизывающей до костей усталости. Она остановилась у небольшого ручья, чтобы смыть кровь с лица и попить – от Мйода Гримнира у неё пересохло в горле; она снова остановилась, когда её конечности свело от спазмов перенапряжения. Диса нашла заросли недалеко от тропы, где устраивались на ночлег олени и, несмотря на дождь, папоротник под ногами был теплым и сухим. Она доковыляла до гнезда и, поглубже завернувшись в плащ, который дала ей Халла, погрузилась в сон…

… её ждёт фигура. Она имеет человеческую форму, хоть и сгорбленную и такую же искривлённую, как посох, на который опирается; на ней просторный плащ и низко надвинутая широкополая шляпа. Из-под полей поблескивает один злобный глаз.

– Нидинг, – говорит незнакомец голосом чернее самого Венерна. – Я иду. Скажи своему народу выбирать и с умом. Никто не может служить двум хозяевам.

И со звуком, похожим на хруст ряда костей, плащ незнакомца поднимается, словно от горячего дуновения ветра. А под ним лишь тьма. И эта тьма растёт, распространяется, превращается в чудовищные крылья, перекрывающие пылающее небо…

Диса проснулась со стоном. В руках она зажала нож и наставила на пустоту. День перерос в ранний вечер. С листьев капала вода, и она слышала тихий плеск волн, ударяющихся о скалистый берег Скервика. Над ней не нависали ни тьма, ни фигура в широкополой шляпе с горящим глазом. Диса медленно расслабилась. Среди Дочерей Ворона многие говорили о вещих снах, и некоторые – как Колгрима – даже искали травы и кору, чтобы жечь их и вызывать такое состояние. Однако Диса ничего такого раньше не испытывала. Ей было интересно, что всё это значит. Это действительно столь страшное предупреждение? Или это как-то связано с влиянием Человека в плаще? С кучей вопросов и без ответов девушка вложила лезвие в ножны и приготовилась уходить.

Диса выбралась из своего тёплого гнезда. Дождь сменился негустым туманом, похожим на пелену, и воздух стал ещё холоднее. Выругавшись, она подхватила корзину и поплелась дальше. Ещё до истечения часа она поняла, что приближается к дому. Она миновала несколько отдаленных строений – одиноких домов, окружённых заросшими полями и плетеными изгородями из веток орешника, которые сдерживали скот. Из дымоходов поднимался дым, смешиваясь с ледяным туманом. Диса шла дальше, её охватило необъяснимое чувство беспокойства…

…среди горящих обломков Храфнхауга бледные и окровавленные гёты переплетаются с бородатыми данами и темноглазыми шведами, их рваные плащи-нарамники украшены крестом Пригвождённого Бога.

Диса ускорила шаг из-за внезапно нахлынувшего отчаяния. Охотничьи тропы переходили в изрытую колеями и единственную дорогу в Храфнхауг – достаточно широкую, чтобы вместить повозки, хотя сейчас она заросла по краям. Насколько Диса знала, ни один принц или король не претендовал на этот уголок Гётландии, а если и претендовал, то не посещал. Конечно, много лет этим помышляли норвежцы, как и горстка предприимчивых шведов. Один даже добрался до бухты под названием Рог в устье реки Хведрунг, где заложил фундамент для города. Поскольку гёты провозгласили Рог своей южной границей, это вторжение не могло пройти бесследно. Флоки рассказывал эту историю лучше всех, потому что был умён и наделён присущей скальдам любовью к драматизму. Он разыгрывал роли обиженных гётов, возглавляемых старым вождем по имени Хуглейкр, который явился в бухту, сжёг злополучный форт шведа дотла, а его создателя отправил домой по частям. Это – по словам Флоки – было делом рук Человека в плаще.

– Хотя норвежцы и их союзники даны по-прежнему совершают набеги на Гётландию и грабят наш народ, – говорил он, почтительно кивая Сигрун и Дисе в память о матери последней, – с тех пор ни один проклятый швед не осмеливался переступить через Рог.

И Диса надеялась, что так будет ещё много лет.

Приближаясь к Храфнхаугу со стороны суши, можно было наткнуться на него почти без предупреждения. Дорога нырнула в густо заросшую линию ясеня и ивы и вышла на край глубокого ущелья, прорубленного веками бесконечной борьбы ландветтиров и ватнаветтиров, живших в его глубинах, духов земли и духов воды. Где-то в двадцати ярдах Шрам образовывал остров Храфнхауг. Шрам пересекал мост из толстых веревок и досок; на его краю Диса коснулась основания столба духов, воздвигнутого её предками, его верхняя резьба потрескалась и сгладилась от непогоды, а нижнюю стерли прикосновения бесчисленных рук. Эхо волн и плеска воды в тёмных глубинах Шрама звучало как призрачный смех – наверняка смех Колгримы. Но на дальней стороне земля становилась крутой, деревья исчезли, и вот оно на фоне затянутого облаками неба: скалистый утёс из сланца и чёрного известняка, возвышающийся над краем Скервика, увенчанный крепостью с земляными стенами, укрепленными деревянным частоколом.

Дорога трижды петляла, прежде чем достигла ворот Храфнхауга, тяжелых дубовых брёвен, окованных ржавым железом, установленных между парой квадратных деревянных башен высотой в тридцать футов. Диса не могла припомнить ни дня, ни ночи, когда ярл приказывал закрыть ворота, и этот вечер не стал исключением. Они были открыты на дюжину футов, достаточно широко, чтобы проехать повозке; над ними, на парапете между башнями с соломенной крышей, опирался на копье одинокий часовой, завернутый в толстый плащ из тюленьей шкуры с надвинутым капюшоном, так что виднелись только клювовидный нос шлема и густая борода. Он наблюдал за ней, перемещая свой вес, когда перекладывал копье из левой руки в правую. Сначала Диса подумала, что это Хрут, любовник её сестры, но в сумерках едва блестело серебро в бороде – тогда она поняла, что это Аск, сородич Хрута.

Диса сняла капюшон и помахала рукой.

– О боги, Диса! – крикнул он в ответ, перегнувшись через зазубренный деревянный край. – Мы думали, тебе конец!

– Был бы, не выберись я из этой мерзкой погоды, – ответила она. – У тебя с собой рог, Аск?

Мужчина кивнул, поднимая окованный серебром рог на тонкой кожаной перевязи.

– Тогда буди всех. Пора нам проститься с Колгримой. Она слишком надолго задержалась в этом мире.

Диса прошла под воротами, когда Аск протрубил в рог. Его низкий горловой рёв эхом разнёсся по множеству строений. Храфнхауг простирался вверх по трём неглубоким выступам. На первом, на уровне ворот, располагались дома и мастерские ста с лишним семей, которые называли деревню своим домом. У всех – деревянные стены на фундаменте из местного камня с крутыми скатными крышами из соломы или черепицы; их угловые столбы украшала глубокая резьба, а на перекрещивающихся балках, образующих пики крыш, были изображены рычащие волки, драконы, остроклювые вороны и тролли – всевозможные звери из легенд их народа.

Диса петляла между домами по улицам, вымощенным гладким озерным камнем, и поднялась по высеченным в скале ступеням, которые вели на второй уровень. Здесь земля была открытой, и над ней возвышался древний вертикальный камень – Вороний камень, чёрный и блестящий, с вырезанными на нем древними рунами. Перед Вороньим камнем был приготовлен погребальный костер, на котором лежал завёрнутый в полотно труп. Колгрима. Диса мало что знала о своих обязанностях, но точно знала одно: только жрица Человека в плаще может зажечь огонь, который поглотит бренные останки её предшественницы.

Дальше, на самом маленьком третьем выступе, располагался дом под названием Гаутхейм, дом гётов. Хоть и больше остальных, он был построен по тому же образцу – с крутой скатной крышей из потемневшей от времени соломы и угловыми столбами, которые изгибались, как драконы; за его замысловато вырезанными дверьми проводили дни бесчисленные тегны и скьяльдмеры, плели заговоры и строили планы, напивались и дебоширили. Когда двери распахнулись, наружу хлынул свет. После второго сигнала рога Аска на улицу выбежали два десятка мужчин и женщин, вооруженных и наспех одетых в доспехи. Диса увидела ярла Хределя рядом с костлявым сыном Флоки; двух Бьорнов – Бьорн Хвит, Белый, чьи волосы и борода белели как снег, хоть он и был в расцвете сил, и Бьорн Сварти, Чёрный, чье лицо и волосы были такими же мрачными, как у Гримнира, – а также Менкса-гёта, Иомхара и Кьяртана Сигурдсона – змееглазый Кьяртан провёл больше времени среди норвежских опустошителей, чем среди собственного народа. Она увидела нежное лицо Беркано, которая утверждала, что произошла от берёзы и рябины, а рядом стояла её младшая сестра Лауфея, мрачная и тихая, – обе сестры сбежали с земель гётов Выдры после вторжения норвежцев в их деревню. Последними шли двадцать три Дочери Ворона во главе с Аудой и Сигрун, глаза той светились суровым огнём.

При виде Дисы у Вороньего камня все замолкли. К ним подходили другие, с первого уровня, до тех пор, пока, казалось, у чёрного камня не столпились все мужчины, женщины и дети. Кто-то поджёг факелы, их рыжий свет заплясал в тенях. Диса слышала, как её имя повторяют снова и снова. В конце концов ярл Хредель поднял руку в знак тишины и перевёл взгляд на Сигрун.

– Диса Дагрунсдоттир! – сказала та спустя мгновение. – Судьба оторвала тебя от нас. Тебе суждено было найти своё место в тени Человека в плаще. Ты вернулась в его милости или с позором?

Диса поставила корзину, выпрямилась и расправила плечи – с намёком на вызов.

– Я вернулась в милости, – ответила она. – И я требую своего по праву, как избранная жрица Человека в плаще.

– Пусть Боги свидетельствуют, – кивнула Сигрун Ауде, которая забрала факел у Бьорна Хвита и отнесла его Дисе. Женщина изогнула бровь при виде лица Дисы, когда передавала огонь. В ответ на невысказанный вопрос сестры Диса едва заметно пожала плечами. Она повернулась к погребальному костру, пропитанные маслом поленья которого были покрыты капельками влаги; тело на нём выглядело таким маленьким, почти детским.

– Колгрима Гудрунардоттир! – сказала девушка. – То, что было твоим при жизни, я, Диса Дагрунсдоттир, теперь забираю себе! Все твои долги теперь принадлежат мне! Как и все твои богатства теперь принадлежат мне!

Диса подняла факел выше, и пламя ослабло.

– Услышь меня, Спутанный Бог, о хитроумный Локи! Будь свидетелем, о Имир, владыка великанов и повелитель льда! Я освобождаю Колгриму Гудрунардоттир из тюрьмы её плоти и посылаю вам! Она Дочь Ворона, жрица Человека в плаще… пусть её имя повторяют от стен Асгарда до оград Хельхейма!

Диса опустила факел в центр костра. Хоть дерево и было пропитано маслом, оно зажглось не сразу. Брёвна потрескивали и трещали, в глубине плясали голубые языки пламени. Диса огляделась, не зная, что делать. На помощь ей пришла Ауда. Она выхватила факел у одного из зрителей и понесла к погребальному костру.

– Колгрима Гудрунардоттир! – сказала она, добавляя больше пламени в костёр.

И всё же огонь дрожал и шипел.

Флоки собрал больше факелов и передал их Дочерям Ворона, пока Чёрный Бьорн принёс жаровню с углями из Гаутхейма. Затем, одна за одной, женщины с татуировками ворона шагали вперёд, поджигали факелы углями и несли к погребальному костру. Каждая добавляла к огню свой голос: «Колгрима Гудрунардоттир!»

Сигрун подошла последней.

Погребальный костёр теперь по-настоящему пылал, пламя жадно пожирало дрова и их земную ношу. В ночное небо поднимался дым. Сигрун зажгла факел. Она медленно подошла к краю этого адского пекла. Отблески света отражались от навершия её меча, от серебряной проволоки на его рукояти и чеканки на ножнах, от тусклых колец её кольчуги; на серебряных бусинах, вплетенных в её седые локоны, сиял красноватый отблеск огня, когда она подошла и бросила факел в сердце погребального костра.

– Колгрима Гудрунардоттир, – сказала она тихим, полным скорби голосом. – Скоро свидимся, сестра.

Затем Сигрун сказала что-то ещё, но слишком тихо. Даже Диса, что стояла ближе всех, ничего не разобрала за треском полений. Но когда она снова подняла взгляд, то наткнулась на тёмные, злобные глаза Сигрун – они заставляли дрожать даже самых бравых воинов. Диса чувствовала её недовольство, хоть и не понимала, чем его заслужила; она чувствовала её злобу, зависть и отвращение. И теперь Диса точно знала то, о чём только догадывалась: будь у Сигрун возможность, она вернулась бы в день её рождения и держала бы стонущее существо из матки своей дочери в ведре с водой до тех пор, пока то не перестало бы шевелиться.

Но Диса Дагрунсдоттир больше не была стонущим существом. Она больше не была сиротой без матери, очередным голодным ртом. Боги выделили её. Покров одобрения Человека в плаще зажёг пожар в её груди. И от веса его ножа её позвоночник будто налился сталью. Она встретилась взглядом с Сигрун, её голубые глаза были такими же яркими и холодными, как лёд.

– Скажи мне, – попросила Диса, когда Сигрун наклонилась ближе. – Скажи как женщина женщине, почему ты так меня ненавидишь?

Улыбка Сигрун была оскалом хищника. Она сжала руку внучки так сильно, что затрещали кости, и заглянула в синяки в глубине её глаз. Диса не дрогнула; вместо этого она издала рычание Гримнира и скривила губы в той же манере.

– Ты не женщина, – ответила Сигрун. – Пока что. Всего лишь глупое дитя. Наслаждайся этим вечером, потому что ты его заслужила своими речами. Но завтра начнётся твоё настоящее испытание.

Старуха обняла Дису безо всякой теплоты и на глазах у всей деревни поцеловала внучку в щёку.

– Пусть потом не говорят, что я не дала тебе шанс, – прошипела Диса. – Я вижу тебя насквозь, ведьма, и будь уверена, что он тоже тебя видит.

Сигрун разорвала объятия с непроницаемой маской на лице.

– Я на это надеюсь, – ответила она. – После всего, что я для него сделала, чем я ради него пожертвовала… надеюсь, Человек в плаще видит меня так же ясно, как его повелитель, Спутанный Бог.

И на этом Сигрун повернулась и ушла. Диса потеряла свою бабушку из виду, когда жители деревни собрались у Вороньего камня, и девушка ломала голову над смыслом сказанного.

Остаток вечера прошел как в тумане. Звучали песни и тосты, поздравления и вопросы. Диса помнила, как Бьорн Хвит поднял её на свои широкие плечи, чтобы она могла поместить сосуд, который дала ей Халла, в нишу на вершине Вороньего камня; она помнила, как передала свитки ярлу Хределю, который уже успел напиться. Острая боль от того, как Ауда вправляла сломанный нос, контрастировала с мягким, но ощутимым вкусом медовухи, настоянной на коре Беркано. От усталости девушка стала более раздражительной, но даже она замолчала, когда затянувшийся спор между ярлом Хределем и Флоки перерос в драку. Двое Бьорнов разняли отца и сына; Хредель продолжил пить со своими воинами, а Флоки ушел с Эйриком Видаррсоном и его братом Ульфом.

– В чём дело? – спросила Диса. Она сидела с Аудой и Хрутом, наблюдая, как умелый Аск вытатуировал руну кеназ на плече своей дочери Каты, которая займёт законное место среди Дочерей Ворона, чтобы их снова было двадцать четыре. Та ругалась и пила медовуху чашу за чашей, хоть и была на год младше Дисы. – Ни разу не видела, чтобы Хредель или Флоки даже ругались.

Ответил ей Хрут. Он сделал большой глоток эля и вытер пену с усов рукавом своей туники.

– Парень хочет уйти и заслужить себе бороду, – сказал он. – И кто посмеет его обвинить? Он уже взрослый, Имир его подери.

Аск остановился, вытер кровь с костяной иглы, которой рисовал на коже дочери, а потом смазал её пастой из чёрной золы, яри и дубового галла.

– Скоро всё это будет неважно, – сказал он, а потом повернулся к дочери. – Не дёргайся. Уже почти готово.

– Почему? – нахмурилась Диса.

– Фимбулвинтер.

– Ну вот, началось, – сказал Хрут, покачивая головой. Ауда улыбнулась.

Фимбулвинтер, как знала Диса, – это бесконечная зима, предвещающая явление Рагнарёка и конец мира.

– Думаешь, это станет Великой зимой?

Аск замер, а потом махнул кончиком испачканной чернилами иглы.

– Смейся сколько хочешь, брат, но весенней оттепели нет уже третий год. Поверьте, грядёт конец! Время огня и крови! Поэты звали это Волчьим веком – братья будут сражаться и убивать, а потом наступит конец света.

Даже Ката искоса глянула на своего отца. Хрут и Ауда переглянулись, и оба пожали плечами.

– Разве это важно? – сказала Ауда. – Норны, эти жуткие сестры, что плетут судьбы людей, измерили и определили наши жизни. Всё хорошее или плохое, что нам предвещали Боги, норны плетут на ткацком станке ещё при нашем рождении. К чему беспокойства? Если нам суждено стать свидетелями Сумерек богов, этого не изменят ни заламывания рук, ни пение псалмов.

– К тому же, – добавил Хрут, – она узнает, так ведь?

Диса подняла взгляд и увидела, как на неё уставились четыре пары глаз.

– С чего бы?

– Человек в плаще точно должен предупредить тебя о таком, – ответила Ауда.

Диса нахмурилась. Что-то из сказанного взбаламутило котёл её воспоминаний, что-то из едва услышанного – хриплый голос мягко напевал…

Бесконечная зима подходит к концу. Волк, чьё имя Насмешка, следует по пятам за Солом, что ведёт Колесницу Солнца! Скоро Змей начнёт извиваться! И Дракон…

Диса закрыла глаза.

 
Громко ревёт Гьяллархорн над берегами Мидгарда,
А Ёрмунганд корчится в праведном гневе;
Иггдрасиль дрожит до самых судьбоносных корней;
И воет жуткий Волк, сбрасывая цепи.
 
 
Теперь с Востока, над морскими волнами,
Идёт Нагльфар, корабль мёртвых,
А на Юге освободились ётуны;
На их мечах сияют огни бойни.
 
 
На поле Вигрид встретятся враги;
Волк и Змея против сынов Асгарда;
Обрушиваются каменные утёсы, бушуют бесы;
Герои ступают к Хельхейму; Мидгард расколется.
 
 
Солнце почернеет, земля опустится в море;
Жаркие звёзды закружатся в небесах;
Яростно валит пар и растёт жизненное пламя,
Пока огонь не взметнётся над самим Иггдрасилем.
 
 
Из-под дракона идёт тьма,
Нидхёгг выползет из корней Ясеня;
Против восточного короля, спасителя в терновом венке,
В зубах он несёт гибель всего человечества.
 

По Гаутхейму пронёсся ледяной ветер; пламя в яме задрожало, будто мимо прополз какой-то жестокий и хитрый ётун, видимый только богами. Диса открыла глаза и увидела, как на неё уставились десятки лиц со смесью восхищения и страха.

Аск прокашлялся и ткнул брата под рёбра.

– Я же говорил!

Ауда наклонилась ближе.

– Ты вернулась с даром прорицания, сестра? Аск говорит правду? Грядёт Фимбулвинтер?

Девушка покраснела до ушей и отмахнулась от Ауды.

– Это всего лишь висы, – проблеяла она. – Их пела Колгрима, вот и всё. Ничего такого.

– Я никогда от неё такого не слышала, – сказала Ауда нахмурившись.

– Я тоже, – добавил Хрут.

– Это не Колгрима, – подала голос Сигрун из другого конца комнаты. – Это я тебе пела, а до тебя – твоей матери, хоть я и удивлена, что ты помнишь. Это слова из «Идуннарквита Брагадоттонар», предание Идунн, дочери Браги, первой из нашего рода.

Сигрун глотнула медовухи из своей чаши, а потом махнула в сторону сестёр, Беркано и Лауфеи.

– Во времена Идунн мы были как они: изгои из десятка кланов-гётов, бежавших из дома из-за войны, эпидемии и преступлений, что требовали кровавой расплаты – вереглид. Такими и нашёл нас Человек в плаще – ведьмы, беженцы и сломленные люди, живущие в нищете, как крысы. Наверное, он убил бы всех нас, если бы его не переубедила Идунн. Она умоляла его о пощаде, а взамен поклялась, что будет служить ему, как и её дочери. Так и появился наш договор – одна жрица, случайно выбранная из потомков Идунн, служит ему до самой смерти. Он больше никому не позволял смотреть на себя. Он выделил нам землю, а Идунн дала нам имя от Вороньего камня. Мы стали Вороньими гётами Храфнхауга.

Сигрун снова сделала глоток, на этот раз больше.

– Но со временем мы забываем. Человек в плаще уже много лет не зажигал огонь войны. Моя мать рассказывала, что в её детстве Вороньи гёты каждый сезон шли вперёд – к границам наших земель, чтобы отразить шведов или норвежцев. Мы уже давно не видели фигуру в волчьем плаще и костяной маске, крадущуюся по краям наших стен из щитов.

– Ты сомневаешься, что он существует? – спросила Диса. Она почувствовала на себе взгляд Сигрун, горячий и острый как копьё; девушка заглянула через плечо и увидела высокие скулы своей бабушки с выцветшей татуировкой и сощуренные глаза. Все затаили дыхание, ожидая подгоняемого элем спора.

– Я знаю, что он существует, дитя, – спустя некоторое время сказала Сигрун. – Я видела его – тень среди деревьев, ночной бродяга под нашими стенами. Нет, Человек в плаще существует. Но я сомневаюсь, что ему есть до нас дело.

– Есть, – тихо ответила Диса, чтобы убедить скорее себя, чем других. – В своей манере, перенятой от своего народа, но есть.

– А мы – не его народ? – вздёрнула бровь Сигрун.

Девушка почувствовала, как подобралась к краю древних тайн Гримнира.

– Он бессмертный вестник Спутанного Бога, и это не просто красивые слова, не мне говорить, что он не похож на нас. Мы – не его народ.

Сигрун пожала плечами, но осталась при своём мнении.

– И что она значит? – вставила Ауда. – Эта песня?

– То, что ты слышала. У Идунн правда был дар пророчества, и она предвидела, что миру придёт конец. Она увидела Рагнарёк.

– Ну вот, – прошипел Аск. Ауда в ответ лишь грозно нахмурилась.

Внезапная тишина продолжалась, такая же холодная и хрупкая, как плёнка льда на луже. Ещё немного… и тогда выругался Хредель.

– Имир вас побери! Ведьмы со своими пророчествами! Спойте мне про медовуху и девок или убирайте свои чумные туши из моего дома!

Такое высказывание вызвало раскаты смеха. Беркано, пошатываясь, выпрямилась – нежная Беркано, её лицо светилось от огня и медовухи. А затем она хлопнула в ладоши.

– Я знаю несколько песен, – невнятно произнесла она. – Слушайте, жалкие гёты!

И прежде чем многострадальная Лауфея успела вмешаться, Беркано схватила лиру и сумела наиграть мелодию, подпевая таким же пронзительным голосом, как у кошки во время течки:

 
Вчера мне снился сон
о шелках и мехах…
 

Но случайно или намеренно, результат был тем же. Покров злого рока сорвался; постепенно возобновились разговоры, как и резкий смех мужей и просьбы принести эля и медовухи.

– Как я и сказала, это ерунда, – повторила Диса, как для Ауды, так и для себя. Хрут отвёл взгляд; Аск втянул воздух сквозь зубы и вернулся к работе, перегнувшись через плечо Каты и орудуя иглой и чернилами. Ката придвинула к себе отцовскую чашу и осушила, морщась от каждого укола иглы. Диса встряхнулась и зевнула.

– Я устала, сестра. Пойду спать.

Хоть Ауда и бросила на неё недовольный взгляд, но всё же кивнула.

– Да, тебе это нужно. Выглядишь дерьмово.

– Можно остаться у тебя? – улыбнулась Диса.

– У тебя уже есть дом.

Но даже от мысли, чтобы спать под одной крышей с бабушкой, её всю трясло. Она хотела ругаться и говорить о том, как эта старая ведьма хотела её смерти и что на рассвете одну из них найдут на носилках с брюхом, полным металла, но Ауда не могла – или не хотела – этого понимать. Губы Дисы сжались, чтобы не выдать дрожь разочарования. Поскольку их родство проходило по крови отца Дисы, уже двенадцать лет лежавшего в могиле, Ауде не представился шанс увидеть тайное лицо Сигрун. Она не видела ярости, презрения, бессердечного пренебрежения. Но даже в таком случае Ауда наверняка восхитилась бы этим. «Мир – это наковальня, – говорила она, – а ты – девственная сталь. Твоя бабушка – молот, посланный богами, чтобы придать тебе форму… а меч куют сильной рукой».

Но, видимо, Ауда всё же услышала что-то в её молчании – отголосок меланхолии. Она мягко пихнула Дису под рёбра острым локтем.

– Ты что, забыла? Ты же забрала себе все владения Колгримы… разве туда не входит та дыра, что она звала домом?

В уголках губ Дисы заплясала улыбка.

– Входит.

– Ну так иди, – сказала Ауда. – А я постараюсь заставить этого волосатого язычника, – ткнула она Хрута, – показать мне свой меч. Ну что, воин? Покажешь даме свои владения?

Хрут оглянулся, улыбаясь под густой бородой.

– А тут есть дамы?

– Я никогда не был с дамой, – сказал его брат Аск.

– А с этой и не будешь! За кого ты меня принимаешь, за шлюху из Франкии?

Всё ещё улыбаясь, Диса встала и направилась восвояси. Когда она выходила из Гаутхейма, ей уделяли уже намного меньше внимания. Несколько человек пожелали ей спокойной ночи, а потом вернулись к алкоголю; ярл Хредель рассеянно махнул рукой, а потом продолжил убеждать Лауфею, что ей нужен мужчина как его сын – хоть и упрямый негодник – ради защиты. Бабушка отреагировала на её уход хмурым выражением лица. Диса дрогнула от злобы во взгляде Сигрун, скрывая это под накидкой. Чтобы успокоиться, она сжала нож за поясом и шагнула в ночь.

Холодный ветер принёс с севера несколько толстых снежинок. Было уже сильно за полночь, и сияющий зелёный свет озарял облака, пока невидимый йотнар плясал между мирами. Диса отвела глаза. Она мало чего боялась, но этот странный огонь, покрывающий северное небо, наполнял ее непонятным ужасом.

Девушка добралась до первого уровня, а потом к аллее у ворот. Втиснутая позади дома Кьяртана Сигурдсона и кузницы – почти всегда пустой и холодной – древняя лачуга Колгримы напоминала хижину охотника, с черепами и оленьими рогами, прибитыми к балкам крыши, и полусгнившими шкурами, натянутыми на забор перед домом. Но Диса видела сходство между этой заплесневелой кучей бревен и соломы и домом Человека в плаще.

Диса не знала, чего ожидать, пока шла к двери мимо забора. Это Нифльхель её детства, туманная обитель троллей и ведьм; именно на логово Колгримы указывали женщины Храфнхауга, когда пытались утихомирить своих непослушных отпрысков. И Колгрима играла свою роль – безумные тёмные глаза, одетая в чёрное, с седыми локонами, не знавшими ни гребня, ни кос. Она не раз угрожала повесить Дису на стропилах, как святочного кабана, и высосать всю кровь.

– Когда я стану такой же безумной старухой, которой мамы пугают детей, а те лишь издеваются? – пробормотала Диса.

– Что? – послышался тихий голос сзади. Диса обернулась, хватаясь рукой за рукоять ножа. Знакомая фигура вышла на крыльцо, оттуда где Кьяртан держал свою наковальню.

– Флоки, идиот, – сказала девушка. – Зачем ты тут прячешься?

– Жду тебя, – ответил Флоки. В восемнадцать он был уже выше отца и перенял стройное телосложение и красивые черты народа своей матери. Она умерла, когда производила его на свет; но, вместо того чтобы возненавидеть, Хредель помнил о цене, которую заплатил за сына и наследника, и всегда держал Флоки при себе. Юноша оставался чисто выбритым – признак неопытности в боях. – Повтори, что ты сказала.

Диса махнула рукой.

– Да ничего. Ты… хочешь войти?

– Уверена?

– Кто знает, сколько трупов детей мне придётся разгребать? А ты сильный.

Флоки улыбнулся.

Вздохнув, она приготовилась и открыла дверь. Жуткий зеленоватый свет замерцал, ничего не раскрывая. Диса перешагнула через дверной проём. У двери стояли кремень, сталь и масляная лампа. Она зажгла свет…

Такого девушка не ожидала. Ни детей с перерезанным горлом, свисающих с крыши, ни покрова из костей на полу, ни странных знаков мелом на стенах. В доме было… чисто. Почти уютно: холодный каменный очаг, кровать, покрытая оленьими шкурами, сундук для одежды, старый березовый ткацкий станок, захламленный стол и стул. В тёплом свете лампы она увидела детали спокойной жизни – жизни, проведённой в качестве посредника между народом, который не ценил её, и чудовищем, которое управляло ими из тени. И внезапно Диса всё поняла. Это было убежищем Колгримы. Сюда она сбегала, когда не могла сносить Гримнира – здесь отражалась мечта самой Колгримы, желание маленькой девочки жить тихо и спокойно.

И Диса не чувствовала себя чужой. Её будто приветствовала найденная здесь человечность. «Я жила так десятилетиями, – говорил ей дух Колгримы, – ты тоже сможешь».

Флоки за ее спиной удивлённо пробормотал:

– Не совсем то, что я ожидал.

– Да, – согласилась Диса. Она поставила лампу на стол рядом с кучей мусора, которая была похожа на кусочки головоломки. Сломанное веретено, старые потрескавшиеся ножны со сломанным кончиком, пучки трав и дубовый галл, которые надо перетереть. – Но мне подойдёт.

Диса повернулась. Она достала нож в ножнах из-за пояса, бросила на кровать и заметила, как пристально смотрит на неё Флоки из дверного проёма, сведя брови.

– Что случилось?

– Сначала ты. И, кстати, твой отец хочет, чтобы Лауфея грела тебе постель.

– Пусть этот старый пьяница катится к бесам, – выругался Флоки с такой злобой, какую Диса никогда от него не слышала.

– Хрут сказал, ты хочешь вырваться из дома Хределя. Это правда?

Флоки потёр гладкий подбородок.

– Уже пора, будь я проклят! Он растит меня, чтобы через много лет я занял его место, но забывает, что мне нужно показать себя Вороньим гётам, чтобы они приняли меня как их ярла. Я попросил его благословения, чтобы отправиться за Рог с Эйриком Видаррсоном и его братом Ульфом. Может, даже дойти до Эйдара и сразиться с данами. Но он отказался. Я подарил ему восемнадцать лет, Диса. Пора идти своим путём.

– Ну так иди, – ответила та. – Сделай себе имя и возвращайся в Храфнхауг в ирландском золоте и с легендами морских дьяволов. Если он не женит тебя на Лауфее, мне нужен будет любовник.

– Ты приказываешь мне как жрица Человека в плаще?

– Как твой друг, придурок.

Флоки замолчал, его тёмные глаза отразили зловещий свет небес, когда он взглянул на дверь.

– Может, ты и права. Теперь твоя очередь. Что случилось?

Диса сжала кулак и почувствовала боль в побитых костяшках; она сделала так трижды, сосредоточившись на работе мышц и сухожилий, на ранениях после драки с Гримниром. Она вытерла чёрную кровь на кусочке кожи между средним и безымянным пальцами.

– Я пришла к нему, – медленно проговорила Диса. – Я пришла к Человеку в плаще со злобой в сердце, готовая умереть, а не жить в рабстве. Я бросила ему вызов, рассердила. И когда он намеревался меня убить, я не струсила. Ты мне веришь?

– Ты всегда была похожа на мать, – ответил Флоки, облокачиваясь на косяк.

– Хотела бы я больше помнить о ней, – Диса села на край кровати. Затем взяла нож и наполовину вытащила лезвие из ножен.

– Он отдал мне его, Человек в плаще, после того как почти раскрошил череп. Сказал: «Каждой птичке нужны когти». Это моё. Так разойдётся моя слава. – Металл завизжал, когда снова потёрся о ножны. – Но я должна играть свою роль.

– Ты будто не уверена.

Диса подняла взгляд.

– Нет, я уверена. Просто… – Она попыталась найти слова, чтобы объяснить свои чувства, но не нарушить клятву. Наконец она указала на скрытое прибежище Колгримы. – Как думаешь, почему Колгрима скрывала это место? Почему никому не позволяла увидеть что-то за грозной маской – то, что она была женщиной из плоти и крови за чёрным саваном ведьмы?