Текст книги "Незабытые чувства"

14 глава

– Кого-то он мне напоминает характером, – хмыкаю я, не сводя глаз с Алёны. – Копия ты.

Пацан неплохо говорит для своих трех. По крайней мере отшивать от матери ухажеров научился внятно. Или ему с пеленок проводят мастер-классы? Интересно, Неймана та же участь постигла при знакомстве с Алёной, что и меня? Если да, то как он потом попал в узкий круг общения дерзких упрямцев? Тоже туда хочу. Но грозная мамаша-тигрица и ее детеныш почему-то против. Кого мне принести в жертву, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу? Вдруг я тоже имею право быть в этой стае?

– Багдасаров, ты переходишь все границы, – угрожающе произносит Алёна и, как ее сын, вздергивает подбородок.

Это у них, похоже, семейное. Яблоко от яблони…

– Общение с Гончаровым не пошло тебе на пользу, – говорю с ухмылкой.

– Что?

Как же хочется опять курить. Прямо сейчас. Если не занять чем-то руки, то они окажутся на теле Шипиевой. Я едва держусь, чтобы к ней не прикоснуться. А ведь еще вчера днем собирался оставить Алёну в покое и не приезжать сегодня в спортивную школу. Но накануне вечером узнал от брата кое-какие интересные подробности из жизни нашего общего знакомого и мои планы резко изменились. Вероятность, что и меня затрагивают эти детали, маленькая, но есть. И пока не подтвержу или, наоборот, не опровергну свои догадки, спать спокойно не смогу.

– Костя похож на айсберг. Кусок от себя отколол и в твое сердце вживил? Поэтому ты рядом с катком? Чтобы нужный градус поддерживать?

– Ближе к делу, Янис.

Я встаю со скамейки и приближаюсь к Алёне. Еще шаг, и окажусь вплотную. Но это опасно. Плохо себя контролирую рядом с ней. Меня до сих пор кроет.

– Вообще-то ты сама хотела со мной поговорить.

– Не поговорить, а попросить. Оставь нас в покое. – Алёна делает шаг назад. – Ребенок ни в чем не виноват. Своего заведи, а моего не трогай!

– А если все-таки и моего? Какова вероятность того, что он мой, а не Слуцкого? – в лоб спрашиваю о том, что не дает мне покоя со вчерашнего дня.

За ночь такого себе нафантазировал, что едва дождался этой встречи. Если Алёна сына на брата или отца записала – даже не удивлюсь. А со сроком рождения у мальчика, интересно, как? Я вот, например, недоношенным родился. Ее пацан тоже?

Алёна округляет глаза, услышав мой вопрос.

Я с таким же видом вчера сидел у брата на кухне, когда слушал историю про «счастливое» отцовство Измайлова. В кавычках, потому что они с Софьей не планировали становиться родителями. Так случайно получилось.

– Помнишь тот вечер, когда мы к другу Эрика ездили? Дом длинный, электрический самокат, пачка презервативов, которую мы прихватили с собой?

Даю Алёне время подумать. На красивом лице застывает задумчивое выражение. Неужели забыла? А я всё помню.

– Допустим, – уже тише и не таким раздраженным тоном отзывается Алёна.

– Так вот, те презервативы с браком оказались, а мы с тобой их израсходовали. Ты когда узнала о том, что находишься в положении? До нашего расставания или уже после?

– Бред какой, – морщится Алёна. – Что значит с браком?

– То и значит. У Измайлова была коробка с проколотыми презервативами. Паша, это хозяин дома, где мы были, в такую же ловушку угодил со своей девушкой, как и мы: они взяли чужое без спроса. Сейчас их парню чуть больше, чем твоему. Или все-таки нашему? – давлю я интонациями. – Ты же с нами двумя спала. Все может быть, правда?

Хотя если бы Андрей был моим, я бы хоть что-то почувствовал! Он бы мне снился. А снилась только Алёна. Маленькой напуганной девочкой. От которой постоянно веяло холодом. Так бывает, когда человек уже мертв. После этих снов я просыпался разбитым, а потом весь день мучился головными болями, от которых не помогало ни одно обезболивающее.

Невозмутимость уходит с лица Ковалёвой. Чувственные губы бледнеют. Как же быстро все меняется в зависимости от нюансов. Еще вчера утром я был полон уверенности, что оставлю Алёну в покое, а уже вечером метался по квартире, как зверь, дергая помощницу матери, чтобы та немедленно нашла свидетельство о рождении пацана Ковалёвой*.

– Алёна, – выхожу из себя, когда она долго молчит, о чем-то думая. – Отвечай.

– Нет, неправда. Этого не может быть, – выдыхает она потрясенно и разворачивается, собираясь уйти.

– Да твою же мать! – Я дергаю Алёну за руку, останавливая, и понимаю, что всё. Самообладанию пришел конец.

Прижимаюсь вплотную, вдыхая ее аромат. Веду носом по нежной коже шеи.

– Ты сейчас специально это говоришь, да? Чтобы я ушел? У тебя же на лице написано, как ты шокирована услышанным. Я хочу провести генетический тест. Прямо сейчас. Поехали?

Замечаю, как на ее коже появляются мурашки, и сжимаю тонкое запястье сильнее. Не отпущу, пока не согласится.

– Анализ тебе не понадобится, Янис. – Алёна пытается выдернуть свою руку. – Ты не имеешь к Андрею никакого отношения. Отпусти!

Несколько секунд я разглядываю ее лицо, чувствуя, как сердце в груди мучительно сжимается. Не трогай и заведи своего, да, Алёна? А может, уже завел?

– Алёна Владимировна, – окликает Ковалёву какая-то девушка. – Урок начнется через пять минут. Там приехала комиссия. Все ждут только вас.

Алёна переводит на меня взгляд.

– Позже поговорим. Мне нужно идти.

– После тренировки? – настаиваю я.

– Не знаю. Но лучше оставь меня в покое. Ты ошибаешься, Ян.

Я сжимаю челюсти и медленно выдыхаю, отпуская тонкое запястье. Не хочу давать Алёне время на размышления. Хотя для меня и так очевидно по ее реакции, что она потрясена услышанным. Но почему тогда отрицает мои предположения?

Расстегиваю две верхние пуговицы на рубашке и тру ладонью шею. С каждым разом становится все больше не по себе от новостей, которые я узнаю. Не жизнь, а американские горки.

Немного успокоившись, иду в зал, где у Алёны начинается урок. В помещении полно детей. Ласка и пацаненок стоят в углу. Мелкий держится здоровой рукой за гипс и не сводит с матери влюбленных глаз. С виду на самом деле ее копия. Черноволосый, черноглазый. И характер такой же. Даже хмурится, как она. Может, есть что-то и мое, но точно не Слуцкого. От одной мысли, что он отец этого парня, – внутренности выжигает. Пусть окажется, что не он!

Я перевожу взгляд на Ковалёву. Она бледная, движения заторможенные. В зале душно, кондиционеры не работают. Так специально задумано? Чтобы дети не простыли?

Час, в течение которого Алёна ведет урок, кажется мне вечностью. Ласка с пацаном выходят из зала минут через двадцать после начала. Я провожаю их долгим взглядом, задерживаясь на ребенке. Гоняю по кругу одну и ту же мысль: мой или нет? Может, я с ума схожу?

Закончив урок, Алёна идет к окну. Дети обступают ее, задают вопросы, кто-то жаждет внимания и похвалы. Я наблюдаю за Ковалёвой, сложив руки на груди. У Алёны уставший и расстроенный вид. Глаза выдают, как ей сейчас плохо. Хотя она всячески старается не показывать этого.

Глубоко внутри больно царапает от воспоминаний, как дико я бесился из-за того, что Алёна закинула меня везде в черный список и резко обрубила общение, когда я уехал в ту командировку. А чуть позднее Гончаров доложил, что автомобильный салон, который вернули Слуцкому, чтобы он исчез с горизонтов Шипиевой, каким-то образом оказался переписан на нее. И копии двух билетов за границу, купленных на их имена, легли на мой стол.

Я сначала не поверил. Но, ознакомившись с документами и поговорив с Алёной, понял, что это действительно так. Она выбрала бывшего любовника и деньги, плюнув мне в душу. Все остальное на тот момент больше не имело значения. Несколько дней подряд я вымещал эмоции и злость на груше, разбив костяшки до мяса, а потом… пустота. Сплошное черное безликое пятно. Сейчас примерно те же чувства поднимаются из глубин, когда Алёна меня отталкивает и сбегает, проявляя напускное безразличие.

Не обращая на меня внимания, Ковалёва идет в раздевалку. Я направляюсь следом, рассматривая ее женственную фигуру. В голове не укладывается, что Алёна ходила несколько месяцев с животом, а теперь мама трехлетнего мальчика.

Она скрывается за дверью, а я остаюсь ждать снаружи. Проходит десять минут, пятнадцать. Я не в состоянии обуздать мучительное желание к ней зайти. Приоткрыв дверь, заглядываю в помещение. Ковалёва с закрытыми глазами сидит на скамейке, прислонившись спиной к стене, и тяжело дышит.

Я свожу брови и тихо приближаюсь. Умом понимаю, что лучше оставить Алёну в покое и дать ей время переварить информацию. Что нельзя сейчас давить. А на деле не хочу ждать ни минуты.

– Алёна, – окликаю ее.

Ковалёва вздрагивает и открывает глаза. Они такие же безжизненные, как и в моих снах. Дежавю, ей-богу…

Больной и потерянный вид Алёны пугает.

– Всё в порядке? – Я останавливаюсь перед ней.

По тому, как судорожно дергаются ее плечи и плывет взгляд, вижу, что это ни черта не так. Алёна отрицательно качает головой, подтверждая мои опасения, и держится руками за живот.

Меня опять переполняют чувства. Несколько лет назад не мог спокойно смотреть на ее переживания и боль. Сейчас то же самое.

– Что с тобой?

– Мне плохо. Нужно к врачу, – тихо отвечает она. – Сама до машины вряд ли дойду. Но если Андрей увидит тебя со мной, то опять убежит. Он очень мнительный и ранимый мальчик…

Не понимаю, что Алёна хочет этим сказать.

– Что мне сделать? – прямо спрашиваю я.

– Позвони Ласке, пусть едут домой. А мне вызови такси, – едва шевелит она бледными губами и шумно сглатывает в конце предложения.

– Такси? – переспрашиваю, начиная злиться. – Ты можешь внятно объяснить, что произошло?

– Это я и пытаюсь сделать. Мне нужно к врачу. В больницу. Дай мою сумку, – кивает Алёна куда-то в сторону.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать порцию нецензурных ругательств. Иду к сумке, нахожу в кармане сбоку телефон. Листаю последние вызовы и тычу пальцем на имя Ласки, игнорируя, что несколько часов назад Ковалёва разговаривала с Нейманом. Дозвонившись до Насти, говорю, что Алёне стало нехорошо и что она держится за живот не в состоянии даже встать со скамейки.

В отличие от меня, Настя ругается вслух, а после этого хотя бы объясняет, в чем причина Алёниного недомогания. Оказывается, ей недавно сделали операцию по-женски, и, скорее всего, возникли осложнения.

Сердце опять екает. Хорошо, что я дал отбой Гумшиной с этими номерами на льду. Ну в кого ты такая упертая, Алёна? Почему в прошлый раз не сказала, что тебе нежелательны физические нагрузки? Разве стал бы я настаивать на этих съемках?

Передаю Ласке слова Шипиевой, чтобы с пацаном ехала домой. Собираю вещи Алёны в сумку. Вешаю ее на плечо и возвращаюсь к скамейке.

– Встать сможешь? – спрашиваю я, задерживая взгляд на белом лице.

– Попробую, – кивает она.

Пытается подняться, но сильно морщится и громко охает.

– Так больно?

Алёна слабо кивает.

– Еле отвела тренировку.

– Я заметил.

Подхватываю Алёну на руки.

– Ян… – шепчет она.

– Сам отвезу тебя к врачу. Обними меня за шею.

Прижимаю Алёну к себе, и, когда улавливаю ее аромат, чувствую тепло соблазнительного тела, аж ноги подкашиваются и сбивается дыхание. Наркотик. В чистом виде. Будто и не было нескольких лет разлуки. Я все так же сильно хочу Алёну и дурею от ее запаха.

– Ян, ты не обязан…

– На такси одну не отправлю, – обрываю ее. – Скорая будет ехать черт знает сколько. Где находится твоя клиника?

– На Кутузовском проспекте.

Я выхожу из здания с Алёной на руках. Она утыкается лицом в мою шею и впивается ногтями в кожу на затылке. Неужели так больно, цветок? Мне тоже. Особенно за грудиной. Разве заслужил в тот раз такое отношение с твоей стороны?

Я усаживаю Ковалёву на сиденье, пристегиваю ее ремнем безопасности и набираю Настю еще раз – уточнить, у кого Алёна делала операцию и где находится ее врач, чтобы не терять время в регистратуре на пустую болтовню.

Всю дорогу то и дело посматриваю в сторону Алёны. Она сидит, прикрыв глаза, и держится руками за живот.

– Алён, – зову ее, когда через пятнадцать минут подъезжаю к клинике. – Мы на месте.

Ковалёва слабо приоткрывает глаза и поворачивается ко мне. Я опускаю взгляд и замечаю, что между ног на кремовом комбинезоне проступает кровь.

Блядь. Камня на камне не оставлю от этой шарашкиной конторы, если не поставят красавицу на ноги. От беспокойства ощущаю, что внутренности словно стягиваются в узел.

Чем-то это все напоминает день, когда я повез ее на каток, а прямиком с него – в травму. Только сейчас, хоть и неумышленно, я, кажется, сам виноват в плохом самочувствии Алёны.

Беру ее на руки и несу в клинику. По-моему, лицо Алёны еще белее стало за эти минуты. Поднимаюсь на второй этаж и ногой открываю дверь, наплевав, что врач ведет прием. Захожу в кабинет, ощущая, как внутри все клокочет от гнева. Руки бы повыдергивал этим костоломам, которые долечить нормально не могут.

– Янис, только потише, – слабо пытается наставлять Алёна, словно почувствовав мой воинственный настрой, когда прохожу через кабинет и кладу ее на кушетку под удивленными взглядами двух пар глаз.

Но плевать я сейчас хотел на приличия.

– Вы что себе позволяете, молодой человек? – спрашивает женщина в белом халате и очках в красной оправе. – У меня прием!

Зыркаю на молоденькую девчонку, которая сидит на стуле напротив врача, и показываю ей глазами на дверь.

– Ваш вопрос подождет. Выйдите, – требую я.

– Здесь платная клиника, что вы себе позволяете? – снова возмущается врач Алёны.

– Правда? – Достаю бумажник из кармана брюк и бросаю наличность на стол. – Тогда я всё оплатил. Поставьте девушку на ноги, иначе я вас по судам затаскаю. Десять минут на осмотр и правильный диагноз. Я жду за дверью. А потом возвращаюсь со своим юристом.

Беру девчонку, сидящую на стуле, под локоть и веду ее на выход.

Помощница матери, у которой я вчера просил документы на Ковалёву, звонит третий раз подряд за последний час. Но сейчас не до нее. Подождете, Галина Владимировна. Вчера бы такую бурную деятельность разводили, пока я разыскивал пятый угол и мысленно ехал к Алёне, чтобы везти их с Андреем в клинику – проводить генетический анализ.

Хожу по коридору туда-сюда, считаю шаги, чтобы чем-то себя занять, когда замечаю двух медсестер, которые заныривают в кабинет, где находится Алёна. Спустя несколько минут ее вывозят на каталке с капельницей в руке.

Подойдя, я осматриваю Алёну беглым взглядом. Она спит и похожа на бледную тень себя. Провожаю каталку долгим взглядом, пока не скрывается из вида, а потом захожу в кабинет врача.

– Что со здоровьем Ковалёвой? – с ходу начинаю я.

– Вас манерам не учили, молодой человек? Вы второй раз за последние полчаса врываетесь в кабинет без предупреждения. Да еще и с угрозами.

– Я задал вопрос.

– А вы, собственно, кем ей приходитесь? Мы посторонним такую информацию не сообщаем.

– Посторонние люди так себя и не ведут, это во-первых. А во-вторых, я ее муж и отец ее ребенка. Что с Ковалёвой? – повторяю вопрос, чувствуя, как опять начинаю заводиться и выходить из себя.

Врач изумленно смотрит в карточку, потом на меня.

– Отец ребенка, да? – Она опять что-то там листает в своих бумажках. – Алёна Владимировна не беременна, и детей у нее нет. Так что выйдите, пожалуйста, за дверь, муж, – язвительно хмыкает. – И деньги свои заберите, – кивает на пачку наличности на краю стола.

За два дня получено слишком много противоречивой информации. Мозг не успевает ее обрабатывать, поэтому до меня не сразу доходит смысл услышанного.

Что значит: нет детей? А Андрей тогда кто?

–

История про Павла Измайлова и его девушку называется «Случайная связь».

15 глава

Пробуждение дается очень тяжело. Приоткрыв веки, я морщусь от яркого солнечного света, который заливает палату. Не знаю, сколько времени спала, но по ощущениям – целую вечность. Сильно затекла шея, опухли лицо и губы. Ноют виски. От слабости чуть-чуть подташнивает.

Несколько минут лежу в тишине и не двигаюсь, пытаясь вспомнить, что мне снилось. Что-то хорошее. Про Андрея. Кажется, наш отпуск. Как мы гуляли у моря. Хоть бы не сорвалось. Я хочу поскорее уехать из Москвы.

Все, что произошло накануне, помню смутно. Но стоит подумать о Янисе, как дверь палаты открывается и на пороге появляется врач. Вместе с Багдасаровым.

– Я должна провести осмотр, – говорит Тарасова, заметив, что я проснулась, и кивает Янису на выход.

Багдасаров не торопится покидать палату. Смотрит на меня, сжав челюсти. Лишь когда Елена Петровна повторяет свои слова, он разворачивается и выходит, оставляя нас одних.

– Настойчивый какой у вас мужчина, – недовольно хмыкает Тарасова. – И хамоватый. Простите уж за мою прямолинейность.

Бесцеремонный, я бы еще добавила. Но молчу. Пусть Ян сам за себя извиняется. И он не мой мужчина.

– Как себя чувствуете? – спрашивает Елена Петровна.

– Не очень хорошо. На днях собиралась до вас дойти. Чуть-чуть не успела. Я не привыкла оставлять такие важные вещи на потом, но на днях увеличила нагрузки, забыла принять лекарство…

– Ничего критичного не случилось, Алёна Владимировна, – заверяет врач. – После обеда придут анализы, скорректируем дозу гормонов, которую, вероятно, необходимо будет увеличить. Но еще раз напомню, хотя это и не мое дело: вам не следует затягивать с беременностью и рождением ребенка. Это уже вторая операция за год. Я бы очень рекомендовала задуматься над этим вопросом.

Родить ребенка, да? А от кого? От первого встречного? К тому же Андрея с его неугомонным характером мне хватает сейчас за глаза. Поднять бы для начала его на ноги. А потом, если встретится хороший мужчина и я на тот момент буду способна забеременеть и выносить ребенка, обязательно рожу.

– Какова вероятность того, что со мной в поездке случится подобное? – Опускаю глаза на живот. – У меня запланирован отпуск. Отменять?

– После капельниц новых кровотечений быть не должно. Сегодня и завтра останетесь под присмотром. Через неделю придете на прием, и там решим, что делать с вашим отпуском. Когда вы хотели в него отправиться?

– Уже купила путевку.

Врач задумчиво листает бумаги, а потом достает телефон и кому-то звонит, попросив взять у меня дополнительные анализы.

– Поездка в пределах России?

Я отрицательно качаю головой.

– Тщательнее нужно следить за своим здоровьем, раз вы такая чувствительная, Алёна Владимировна. Помнится, в прошлый раз кровотечение тоже началось, когда ничего не предвещало?

– В прошлый раз я сильно перенервничала. Сейчас немного потеряла вес…

И тоже понервничала, но опускаю эти подробности.

– В таком случае лучше отложить поездку и полет в другую страну. Хотя бы на пару недель. Нужно поберечься. После обеда пришлю к вам медсестру, она возьмет анализы и поставит капельницу. Отдыхайте, Алёна Владимировна.

Тарасова выходит из палаты, и через пять минут появляется Янис.

Несколько мгновений он стоит в дверях, а потом подходит и садится на стул, не сводя с меня цепкого взгляда. Проводит ладонью по щеке. Я акцентирую внимание на шрамах на его руке, снова задаваясь вопросом, что случилось. И точно зная, что никогда его не задам.

– Спасибо, – набрав в легкие воздуха, благодарю за помощь.

Что с годами не меняется, так это желание Яниса оказать поддержку тогда, когда она необходима. Очень надежное и подкупающее качество его характера. Ну и судя по тому, как он вчера вел себя в кабинете у врача, сорвав прием и раскидываясь деньгами вместе с угрозами, я всё сделала правильно, уйдя от Багдасарова несколько лет назад. С таким же гонором Ян отправился бы решать мою проблему под названием «Слуцкий». И обязательно бы ее решил.

Меня слегка передергивает, когда оживляю картинки из прошлого в памяти. На коже тут же выступают неприятные мурашки, и возвращается приступ тошноты.

Янис долго молчит, продолжая сканировать меня внимательным взглядом, от которого почему-то становится не по себе. Холодно. Но не снаружи, а внутри.

А с другой стороны, мне нравится это странное полусонное состояние. Притупляются все чувства, и происходящее воспринимается несколько иначе. Не так остро, как буквально еще вчера.

– У меня к тебе будут вопросы, – тихо говорит Ян, но его голос звенит в моих ушах.

Я перевожу глаза на чувственные губы Багдасарова и зачем-то думаю о совсем глупых вещах, вспоминая, какие на вкус его поцелуи и как по-хозяйски его язык вел себя у меня во рту, вызывая шквал различных эмоций.

– Ты в состоянии ответить? Или отложим разговор до завтра?

Ян собирается снова ко мне прийти? Нет.

Ни завтра, ни послезавтра, и даже на следующей неделе я бы не хотела ни о чем говорить с Янисом. Особенно о той истории с его другом, у которого мы позаимствовали несколько штук проколотых презервативов. Все это в прошлом, в наших отношениях с Багдасаровым давно поставлена точка. Без возможности изменить на новый знак препинания.

– Я тебе что-то должна за помощь? – спрашиваю как можно безразличнее. Намеренно задаю этот вопрос, желая уколоть Яна, но учащенное и громкое дыхание выдает мое волнение.

Янис ожидаемо морщится. Его губа презрительно дергается. Глаза темнеют, и в них появляется разочарование. Ну и пусть. Я давно вычеркнула Багдасарова из своей жизни. Давно перестала думать, как больно сделала ему несколько лет назад, и внушила себе мысль, что он встретит другую, более искреннюю, чистую, подходящую ему девушку. Возможно, уже встретил, и все его попытки привлечь мое внимание и что-то узнать – просто отголоски чувств и каких-то неугасших желаний.

И все бы ничего, но мне не плевать, когда Ян находится рядом.

Несколько минут Багдасаров молчит, прожигая меня нехорошим взглядом, отчего появляется слабость. Я смотрю по сторонам и, заметив на тумбочке стакан с водой, тянусь к нему. Сев поудобнее, беру и жадно пью большими глотками, чувствуя, как дрожат руки.

С грохотом возвращаю стакан на место и откидываюсь на подушку.

– Так понимаю, диалога не будет? – спрашивает Ян.

– Мне нечего тебе сказать, – немного спокойнее отвечаю я.

Но это спокойствие напускное. Слишком… во мне всего слишком много, но я не хочу это поднимать. Будет лучше прекратить наше общение и встречи. Снова вырвать из сердца все воспоминания, стереть, забыть. Это опять пройдет. Если не трогать. И не видеть глаз напротив, которые выжигают на мне клеймо.

– Совсем нечего или ты не хочешь?

Хочу. Но что это изменит? Между нами давно пропасть и разрушены все мосты.

– Я ведь всегда хорошо к тебе относился, Алёна. Если бы знал о твоих операциях, то никаких номеров на льду не было бы. И после нашего расставания, четыре года назад, все могло сложиться иначе, не лучшим для тебя образом, за то, что ты сделала. Надеюсь, ты это прекрасно понимаешь и ценишь, что в итоге я просто ушел и потом никак в твоей жизни не проявлялся. Хотя бы поэтому заслуживаю сейчас каких-то внятных объяснений? – разрезает тишину вкрадчивый голос.

В том-то и дело, Ян, что ты не заслуживаешь таких объяснений. А я не хочу копаться в прошлом и вновь делать больно. Нам обоим.

– Те номера на льду к моей госпитализации не имеют отношения. Организм дал сбой. Так бывает. Я постараюсь ответить на твои вопросы, но после этого ты прекратишь появляться в моей жизни. Договорились? – выпаливаю на одном дыхании, думая о том, что еще чуть-чуть, и Ян сожжет меня глазами.

– Меня интересует твой ребенок, – игнорируя мою просьбу, начинает он. – Врач сказала, что детей у тебя нет и с этим сейчас проблемы, – кивает на мой живот. – А в свидетельстве о рождении Андрея указана совсем другая информация. Плюс ты сменила фамилию. С документами без помощи Кости не обошлось, это он всё урегулировал. Узнаю его почерк. Но только в кучу собрать ничего не могу. Если ребенок не Слуцкого и даже не мой, то почему ты попросила Гончарова не говорить мне о нем? Почему Костя тебе помогал? Есть, конечно, предположения на этот счет, но я очень хочу услышать твою версию. Желательно правдивую, потому что мое терпение на пределе.

Я судорожно вдыхаю. Сил на боевые действия нет. Да и за что сражаться? Давно везде проиграла.

– Врач сказала тебе правду. Я не рожала Андрея. И я не его биологическая мать. Он сын Димы. И его погибшей девушки.

Янис не выглядит удивленным. Просто кивает. Знал?

– Ну вот. Ничего сложного. Правда, Алёна? А почему Андрей записан на тебя и в графе «отец» стоит прочерк? Брат не захотел принимать участие в воспитании собственного ребенка?

– Дима сейчас живет за границей. В Россию он не планирует возвращаться. И быть отцом Андрея тоже. Поэтому и прочерк.

– Бросил вас? – невозмутимо уточняет Багдасаров.

– Так сложились обстоятельства.

Противный холод сковывает затылок, спускаясь вниз по спине, когда я об этом вспоминаю.

– Поподробнее.

– Три года назад Дима с беременной от него девушкой попал в аварию. Даша не выжила, а он еле выкарабкался. Их ребенок появился на свет недоношенным, ему требовался круглосуточный уход. Я Андрея выходила. Разом свалилась куча проблем, а родных и помощи – никого. Даша одна, мать Димы сильно сдала, узнав о несчастье с сыном. А сам Димка на больничной койке между жизнью и смертью… Я обратилась к Гончарову, чтобы продать салон. Он согласился помочь не только с ним, но и с документами на мальчика. Позже я купила новое жилье, оплатила Димке лечение и погасила его долги по бизнесу, остальное вложила в развитие секций. В то время я активно начала заниматься этим делом и не захотела бросать.

– А Слуцкий? Почему он не захотел помочь? – с удивлением спрашивает Ян, вскидывая брови.

Мне неприятно говорить об Антоне. Никогда не смогу простить этого человека за ту ночь и все, что он сделал. Два года ничего о нем не слышала, никак не интересовалась его жизнью и впредь собираюсь делать то же самое.

– Ты же в курсе, что он сел. Все случилось примерно в один промежуток времени. Антону оказалось не до моих проблем.

Говорю и сама понимаю, что после этой информации у Яниса возникнет еще больше вопросов. Но Гончаров пообещал, что никогда и ничего не расскажет Багдасарову о той ночи. Я тоже не смогу. Оказывается, причинять боль другим людям, и особенно тем, кто тебе не безразличен, – больно вдвойне.

– Получается, Дима отказался от сына? – переспрашивает Янис.

– Почти так. По бумагам я единственный близкий человек Андрея. Врачи давали неутешительные прогнозы насчет брата. Гончаров предложил оформить бумаги таким образом, чтобы ко мне и ребенку, в случае смерти Димы, не возникло никаких вопросов. Я согласилась. К тому времени, когда брат все-таки оклемался после аварии и вышел из больницы, Андрей уже уверенно бегал по квартире и четко называл меня мамой. Родного отца он сторонился и к себе не подпускал. Дима честно пытался стать папой для своего ребенка, но в итоге подписал контракт с заграничной фирмой и улетел. С Андреем они видятся редко, он даже не спрашивает о нем. Поэтому вопросы «Где твой папа?» и тому подобное – больная тема для нас. Словно ребенок чувствует, что его бросили, и всех воспринимает в штыки. Наши отношения с братом сильно испортились из-за этого. Я надеялась, что Дима захочет как-то участвовать в жизни Андрея и помогать не только деньгами. Это оказалось не так. Как ты уже, наверное, заметил, у мальчика сложный характер. Мне непросто с ним справляться в одиночку, имея к тому же множество проектов. Однако оставить маленького и беззащитного ребенка я не смогла. Привязалась как к родному и не чаю теперь в нем души. Так что да. Андрей – только мой сын. Такая правда тебя устроит?

Янис глубоко вздыхает и откидывается на спинку стула. Заводит руки за голову и прикрывает глаза.

Понимаю, что должна быть сильной и сказать Багдасарову еще раз прямым текстом, чтобы исчез из моей жизни, но молчу, наблюдая за ним. Громко и нервно дышу.

Историю, которую ему только что поведала, знает ограниченный круг лиц. Я не привыкла распространяться о своей жизни или искать поддержку на стороне. Научилась справляться с проблемами сама. Вот только бороться с чувствами мне до сих пор тяжело. Особенно когда пробивает дрожью при взгляде на мужчину, к которому не получается быть равнодушной.

Ян открывает глаза спустя несколько минут и смотрит на меня. Взгляд опять дикий и темный.

– Устроит. Пять за честность, Алёна. Хотя бы в этом вопросе. Но после услышанного у меня их к тебе еще больше появилось.