Текст книги "Незабытые чувства"

16 глава

Рука сама тянется к карману брюк за телефоном, но я останавливаю себя, сжимая ее в кулак. Звонки, уточнение кое-каких деталей, новые размышления. Потом. Сейчас это не важно.

От внимания не ускользает, что Алёна опять рассматривает мои руки. Интересно с ними вышло. Шипиева с самого начала сравнивала меня с бракованным фейерверком, а я и впрямь от него пострадал. И брату перепало. Его свадебное торжество закончилось нашей госпитализацией. Мне больше всех досталось: я был ближе к салютам, когда они начали вдруг палить. А Эрику, потому что… Семейное это, блядь. Если я попал в какую-то неприятность, то он в стороне не остается, лезет за мной в самое пекло.

Не удивлюсь, если родители нас усыновили. С разницей в несколько лет изъяли из какой-нибудь сумасшедшей семьи. В голове не укладывается, что у сдержанных и хладнокровных «сухарей» могли появиться такие безбашенные дети. Или это спокойствие с возрастом приходит?

Кстати, у пацаненка Алёны я заметил красные отметины от ожогов на одной из рук. Тоже куда-то влез? Розетки дома чинил, пока мамка обед ему на кухне варила? Я часто устраивал подобный беспредел. Неужели все дело в нехватке внимания?

Поднимаюсь на ноги и отхожу к окну. Голова начинает трещать от обилия информации. Нестыковок много в услышанном. И это я еще намеренно не даю полета мыслям. Хотя одна не оставляет в покое. Не представляю, как это – одной поднимать на ноги недоношенного ребенка. Причем даже не своего. Нет, понять могу, что Алёна не оставила мальчонку и привязалась к нему. Возможно, я бы так же поступил, окажись на ее месте. Но в голове не укладывается. Почему тогда попросила Гончарова мне не говорить об этом? Зачем возвращаться к человеку, который вытирает об тебя ноги? Куча вопросов. И пока мало на них ответов.

Тру пальцами переносицу. Тогда, несколько лет назад, все казалось логичным и простым: мы мало времени провели вместе. Отношения начались абы как. Доверия ни у меня, ни у Алёны друг к другу не было. Из-за денег, по сути, она ко мне пришла и из-за них же свалила в закат. Наговорив при этом такого, что меня еще неделю трясло, когда вспоминал наш разговор. А чем я, спрашивается, такое заслужил?

Поворачиваюсь и смотрю на Ковалёву, закусив щеку изнутри. Ну вот и что с тобой делать, цветок? Шипы, интересно, всё такие же ядовитые и колючие? Смертельно меня ранит или чуть-чуть полоснет? Вообще, сомнительно, что стервы воспитывают чужих детей и при этом ставят крест на своей жизни. Хотя до креста тут далеко с таким «принцем», как Нейман. Уже завтра Генрих будет обивать пороги палаты цветочка. Я в курсе, что он вечером прилетает на координационное совещание. Жаль, не моя сфера влияния, а так бы отменил все встречи, чтобы ухажер не крутился возле красавицы. Пока не моей, да. Но это лишь пока.

– Гончарова я попросила тебе ничего не говорить, чтобы ты цепочек никаких в голове не выстраивал. Мы с тобой всё выяснили еще несколько лет назад. Не будь проблем с Антоном и нашей с ним размолвки, я бы к тебе не пришла. Теперь уходи, – доносится твердый и уверенный голос Алёны.

Уходи, да? Сука какая. С радостью бы ушел, но предохранители, кажется, опять вышли из строя. Может, починю, а может, хер забью, и пусть летит все к чертовой матери…

Зачем-то вспоминаю нашу первую встречу на базе во Владивостоке, свою настойчивость, ответки Алёны. Может, и правда уйти? Ну не получается у нас. Тянет, да. Штормит. Ломает. А дальше что? Опять она в омут затащит, пройдется по моим чувствам катком?

В прошлый раз я ушел и больше не появлялся в ее жизни. Но сейчас у Алёны ребенок, а я уже не уверен, что хватит выдержки расстаться с ней по-хорошему. С годами же усугубляется характер. Где-то прибыло, где-то убыло. И терпение стало ни к черту. Вдруг еще к ребенку ее привяжусь? Снова травму потом ему наносить? Родной отец бросил, приемный исчез… Неужели Костя прав и с Нейманом Алёне будет спокойнее? Блядь… Как же все сложно.

– Окей, – киваю я. – Уйду.

Пусть Алёна отдыхает. У нее такой бледный и потерянный вид, что хочется позвать врача и опять пригрозить Тарасовой, что под статью пойдет, если с красавицей что-нибудь случится. Особенно сейчас. Когда узнал подробности ее материнства. Нельзя ребенка оставлять сиротой.

И брату бы ее я втащил. Ну ладно, случилась авария, девушка погибла. Проблемы со здоровьем, личная трагедия. А потом что? Как можно взвалить всё на хрупкие женские плечи и куда-то улететь? Козлы одни тебе, Алёна, на жизненном пути встречались. Ты и меня в них автоматом записала, поставив на одну полку вместе со всеми? Зря.

– Больше приходить не нужно, – летит мне в спину, когда направляюсь к двери.

Сука, намеренно, что ли, провоцирует? Теперь же обязательно захочу вернуться. Лучше бы молчала.

– Хорошо. Не приду. – Хлопаю дверью и еще несколько минут стою под ней, не в состоянии собрать мысли в кучу.

Ничего, Костя. Скоро ты вернешься из Новокузнецка и мы с тобой по-другому поговорим. Как ты меня учил. С чувством, с толком, с расстановкой. И тебя, Алёна, тоже это ждет. Только для начала очухаешься и в себя немного придешь. Заодно и я. Если это возможно.

Остаток дня провожу в офисе. Дел невпроворот. Но ни о чем толком думать не могу, как и сосредоточиться. На одной силе воли выезжаю. Мысли и сердце в другом месте. На предложение Ники заехать ко мне вечером я отвечаю отказом и еду домой. За грудиной тянет, настроения нет, голова трещит. Почти два часа провожу в спортзале, а потом иду спать. Вырубает сразу же, но снится опять какая-то херня. Ничего конкретного выцепить не могу.

Утром по новой наваливается куча дел, из которых я выныриваю лишь во второй половине дня, ближе к вечеру. Переключив рабочие звонки на Инну, еду в клинику к Алёне, заглянув перед этим в одно место.

Я напоминаю себе непослушного и любопытного ребенка, который отовсюду слышит строгие голоса: «Не лезь, опасно, травмируешься», но интерес все равно оказывается сильнее. Меня он ни разу не довел до добра. Либо до больницы, либо до нового пиздеца в жизни.

Щелчком отправляю недокуренную сигарету в мусорку у входа в клинику и поднимаюсь наверх. Останавливаюсь у палаты, в которой находится Алёна. Вспоминаю, как она была напряжена и нервничала в прошлую встречу. Какими глазами на меня смотрела и что я при этом испытывал. Наркотик она для меня. В чистом виде. Может, в соседнюю палату лечь и тоже подлечиться? И с боксом завязать. Чтобы окончательно голову не травмировать.

Я открываю дверь и захожу внутрь. Алёна спит. Выглядит не такой бледной, как вчера. Но до румянца на щеках еще далеко. И впрямь нечистая сила. Приворожила своей красотой несколько лет назад. Да так, что глаз невозможно отвести. Без конца бы смотрел.

Подхожу ближе, оставив букет цветов в ногах Алёны, и сажусь на стул. Хоть беги в кабинет к ее врачу и плати Елене Петровне, чтобы еще задержала Ковалёву в клинике. Домой потом к цветку хрен так заявишься. Особенно с ее маленьким сторожевым волчонком. Без понятия, как к нему подходить и добиваться его расположения. Впрочем, у них это семейное. Только нахрапом обоих брать. И ультиматумами.

Я протягиваю руку и касаюсь щеки Алёны, веду пальцами по нежной коже, обвожу родинку, чувствуя, как покалывает их кончики. Жаль, что многие вещи переосмысливаются, когда становится слишком поздно. Или еще не слишком? Пересаживаюсь со стула на край постели. Алёна слабо приоткрывает глаза, почувствовав мои прикосновения.

Да, цветочек, просыпайся. Пора немного привести меня в чувство холодом твоих глаз. Потому что я хочу тебя. Так сильно, что мне со своим желанием тесно в штанах. И в мыслях. Второй день подряд. Без передышки.

– Ты? – Ковалёва нервно сглатывает, меняясь в лице.

Смотрит на меня, не скрывая паники. Неужели думала, что я и правда больше не вернусь? Наивная.

– Другого ждала? – киваю на роскошный букет роз, который стоит в вазе на тумбочке рядом с кроватью.

Скорее всего, они от Неймана. Плохо, что я не застал Генриха в палате у Алёны и мы с ним разминулись. Хотя рано или поздно Нейман узнает, что у него есть конкурент. Пока я не готов просто так исчезнуть с горизонтов Ковалёвой. И плевать, что за этим последует. Явно ничего хорошего. Но когда меня останавливало подобное?

– Тебя я точно не ждала, – берет себя в руки Алёна и говорит так спокойно, будто я ей и впрямь безразличен, хотя несколько секунд назад на ее лице был отпечаток волнения.

Она пытается отвернуться, но я опускаю пальцы на ее подбородок.

– У вас с Нейманом были интимные отношения? – помолчав, задаю интересующий меня вопрос.

Между нами повисает длительная пауза. Кажется, кто-то действительно застигнут врасплох. Да неужели?

– Что? – округляет глаза Алёна. – Полагаешь, твои вопросы корректны?

– Вполне. Представь, что я твой лечащий врач, которому ты можешь рассказать абсолютно всё. Чтобы он поставил тебе правильный диагноз.

– Диагноз? Мне? Ты зря пришел, Янис, – шепотом говорит Алёна, дерзко усмехаясь.

– Ну или мне, – тихо продолжаю я. – Второй раз разбитое сердце в карточке – непозволительная для меня роскошь. На каком-то крутом витке наших отношений морально я больше не готов услышать еще одно «Нет». Как и смотреть на твою удаляющуюся фигуру. Предыдущего раза хватило за глаза. Поэтому повторяю вопрос: было между тобой и Нейманом что-то или нет?

Я перемещаю руку на затылок Алёны, чуть приподнимаю ее голову, фиксируя, и продолжаю пытать цветочек взглядом.

– А как же теневой бан, Ян? Слова, что ничего на меня не оживет, и несколько лет твоего молчания? Вот так разом переступишь через свои принципы и мое предательство? Забудешь, что я променяла тебя на Слуцкого? – угрожающе шипит Алёна и бьет этими словами в самое сердце.

Блядь, какая же ты все-таки стерва, цветок. Но я завожусь от тебя с пол-оборота. Внутренности сжимаются от предвкушения, когда опускаю взгляд на маленькие торчащие соски, которые проступают через тонкую ткань сорочки, и глубже вдыхаю манящий аромат Алёниного тела. Даже больничная атмосфера его не перебивает.

– Готов закрыть на это глаза. – Я перевожу взгляд на манящие приоткрытые розовые губы. – К тому же Слуцкий нескоро выйдет из тюрьмы, если вообще выйдет, а ты по итогу осталась у разбитого корыта. Будем считать, я даю нам второй шанс.

– Ты, как всегда, слишком самоуверен, – хмыкает Алёна, пытаясь вырваться из моей хватки.

Но в ответ на ее движения я лишь сильнее сдавливаю затылок Алёны рукой.

– Я в нем не нуждаюсь, – шипит она. – Отпусти.

– А если не отпущу?

– Тогда, возможно, пощечина приведет тебя в чувство?

– Ударишь? – Склоняюсь над ее лицом и смотрю с вызовом, ослабляя хватку. – Только имей в виду: если не сделаешь этого, я тебя поцелую.

Хотя я в любом случае поцелую. Сейчас или чуть позже – не имеет значения. Потому что все, о чем мечтаю с первой нашей встречи – это впиться губами в чувственный рот Алёны и заполнить себя ее обжигающим холодом.

17 глава

Окончательно проснувшись после агрессивного натиска со стороны Багдасарова и его сомкнутой на моем затылке руки, я произношу нетвердым голосом:

– Там, где нельзя взять силой, ты готов одержать верх упрямой настойчивостью, да? В прошлый раз это плохо закончилось, Янис. Может, пора сменить тактику? А еще лучше – оставить меня в покое.

Не знаю, что заставляет Багдасарова меня отпустить. Возможно, мой напуганный вид или слова, после которых выражение его лица становится каменным.

Не могу я позволить себе нового сближения с этим человеком. Это будет неправильно. И по итогу окажется даже еще больнее, чем в прошлый раз, потому что придется рассказать об истинных причинах моего ухода.

На губах Яниса появляется тяжелая злая ухмылка.

– А если мне не хочется ничего менять в своем поведении, Алёна? Или, может, ты любишь, когда об тебя ноги вытирают и сыпят угрозами?

Сложно общаться с Яном. Очень. Отталкивать его от себя – нелегкое испытание. Я не железная, и таких эмоций, от которых выворачивает внутренности наизнанку, у меня не вызывал еще ни один человек. Хотя нет. Один был. И те эмоции впоследствии обрели негативный оттенок, превратившись в безразличие и пустоту. С Янисом всё по-другому. Мне словно душу вытаскивают, подцепив ее крючком, и тянут, тянут… Особенно когда он смотрит такими пронзительными глазами. Будто видит насквозь. Почему-то опять представляю себя девочкой, которую Багдасаров любил в детстве. Кажется, ее звали Алиса? Интересно, он забыл ее?

– Зачем ты пришел? – произношу с сожалением, точно зная, что Ян сегодня уйдет ни с чем, а я опять останусь со своей правдой и бездной отчаяния.

– Увидеть тебя захотел. И заодно оценить степень своей настойчивости, – усмехается он. – Упрямство проявить или сдержанность. В какой стадии у вас с Нейманом отношения? – повторяет свой вопрос. – Если всё серьезно и у тебя к нему чувства, то не стану вмешиваться. А если нет… – Слышу короткий смешок, и пальцы Яна снова возвращаются к моему лицу, очерчивают линию губ и сминают нижнюю. – Тогда с какой стати мне ему тебя уступать?

Воспоминание, как Багдасарову нравилось кусать мои губы, оттягивая нижнюю, прежде чем ворваться в рот языком, проносится в голове и бьет горячей волной в низ живота. Боже… Зачем я сейчас об этом думаю?..

И ведь прекрасно понимаю, куда ведет этот разговор и чего хочет Ян, но разве решусь на такое? Если отвечу ему взаимностью, то ни к чему хорошему это не приведет. Потому что доверие убито. А чтобы его хоть как-то восстановить, нужно быть максимально искренней и открытой.

Словно подслушав мои мысли, Ян перемещает пальцы мне на шею, останавливается на том самом месте, где сейчас бешено бьется пульс, и долго держит его, разглядывая меня.

– Просто уйди, – шепчу срывающимся голосом, чувствуя жжение в венах от этих приятных касаний. Я противна самой себе, что приходится так себя с ним вести и говорить подобные слова.

Янис прищуривается.

– Почему? Чего ты боишься? – Он опускает пальцы ниже и трогает цепочку, на которой висит кулончик. – В чем причина, Алёна? Я же сказал, что готов начать всё с чистого листа. Никаких упреков и унижений. Буду красиво ухаживать. Нейман тебе один букет принесет… – Ян слегка ведет подбородком в сторону тумбочки, – а я два. Вы в разных городах живете, а я рядом находиться буду. Ты говорила, что сложно одной поднимать ребенка. Я хоть сейчас готов вас к себе забрать. Когда у тебя выписка?

– У меня есть жилье и своя устоявшаяся жизнь. Мы с Андреем не бездомные котята. К тому же он не примет тебя. И чтобы совмещать воспитание ребенка, работу и личные отношения, требуется много времени, которого у меня нет.

– Значит, я к вам перееду. Не вижу в этом проблемы. К мальчику тоже найду подход, не переживай. Распределим фронт обязанностей по воспитанию твоего волчонка. Глядишь, и на личные отношения время появится. Тест-драйв в постели мы уже провели. Остальное – дело привычки. Справимся.

Хочется оттолкнуть от себя руки Яниса и обозвать его сумасшедшим, но мне страшно к нему прикасаться. Все такой же взбалмошный и дикий. Бракованный фейерверк. От которого внутри остались глубокие раны. Они почти затянулись, а Ян снова по этим же самым рубцам своими словами и планами. Нельзя так. Нельзя! Потому что если соглашусь, то совсем перестану себя уважать.

Былая собранность и спокойствие летят в пропасть.

– Теневой бан и ничего не оживет, да, Алёна? – продолжает давить Ян, заметив мою взвинченность. – А оно живо. Давай спокойно всё обсудим и помиримся. – По чувственным губам расползается ехидная усмешка. – Желательно несколько раз. Пусть я херово в людях разбираюсь, но, может, твои вкусы с годами лучше стали и ты теперь оценишь меня по достоинству?

Как будто кипяток льет на сердце. Все слова мне вернул, что я сказала ему при расставании.

Янис наклоняется так низко, что наши глаза оказываются на одном уровне. Кажется, еще чуть-чуть, и губы соприкоснутся. Я ощущаю обжигающее дыхание на своем лице.

– С Генрихом у нас все серьезно. Он будет переводиться в московский филиал, чтобы быть к нам с Андреем ближе. Меня полностью устраивают наши с ним отношения и совсем не устраивает твой вновь вспыхнувший ко мне интерес. Я бы даже сказала, что еще и унижает. Как и твои настойчивые предложения.

Багдасаров шипит долгую согласную «с», убито прикрыв глаза, а потом резко замолкает, сжав губы в тонкую линию.

– То есть мои шаги навстречу после всего, что ты сделала, – это, по-твоему, унижение и несерьезно? – презрительно сощурившись, спрашивает он.

– Я не выберу тебя, – произношу четко и внятно, набрав в легкие воздуха. – Меня все устраивает в моей жизни. В том числе Нейман.

– В таком случае придется сделать так, чтобы ты захотела изменить свое решение.

– Янис…

Но договорить не успеваю: Багдасаров впивается в мой рот голодным и отчаянным поцелуем.

Мир начинает кружиться перед глазами, и все данные мной себе ранее установки сбиваются. Сердце грохочет в груди, оглушая. На несколько секунд я теряю самообладание, а когда оно возвращается, то становится поздно. Я уже отвечаю на поцелуй Яниса, которым он нагло и жадно ворует мой воздух и пьет мои силы.

Переместив обе ладони на мое лицо, Багдасаров чуть не доводит меня до обморочного состояния своим чувственным накалом.

– Не надо… – сбивчиво выдыхаю, когда он ненадолго отстраняется.

– А как надо? – Янис опускает ладонь на мою грудь и мягко сжимает ее. – Так? – Он снова ловит мои губы и целует, врываясь в рот языком.

Если в нашу первую встречу я изображала обморок, чтобы сбежать от Яниса, то сейчас и имитировать ничего не нужно. Я близка к настоящему. И лучше бы это действительно произошло, потому что от принимаемых препаратов я очень слаба, мне физически не под силу оттолкнуть от себя Яниса.

Обхватив ладонями широкие запястья Багдасарова, пытаюсь остановить его, но, опять сдаюсь. Мычу в его глубокий поцелуй, прощаясь с остатками разума, когда Ян меняет напористость на нежность.

Все, что сейчас происходит между нами, – на острой грани.

Громкое покашливание и слова медсестры доносятся до слуха не сразу. Кажется, девушка повторила, что пришла поставить мне капельницу, не меньше трех раз.

Ян отрывается от моего рта, глядя на меня дикими блестящими глазами, шумно и тяжело дышит, будто пробежал стометровку за пять секунд. А затем резко выпускает из своих рук и поднимается с кровати.

Я падаю обратно на подушку, пока Багдасаров отходит к окну, взъерошивая короткие волосы на голове. Комната плывет перед глазами. Прикрываю веки, ощущая, как с рукой проводят быстрые манипуляции, и понимаю, что сейчас расплачусь навзрыд от противоречивых эмоций.

– Всё в порядке? – спрашивает медсестра, вводя иглу в вену.

– Да, нормально, – отзываюсь я хриплым голосом, облизывая саднящие губы.

Повисает длительное молчание. К тому времени, когда медсестра покидает палату и мы с Янисом снова остаемся одни, я уже в состоянии немного думать и анализировать случившееся. В действительности случилось непоправимое. Потому что я откликнулась на натиск Багдасарова, и он это тоже почувствовал.

Ян задумчиво наблюдает за мной, стоя у окна, и вертит в руках свой телефон.

– Не было у тебя ничего с Генрихом, – говорит, убрав сотовый в карман брюк, и складывает руки на груди. – Это я про интим.

Я перевожу взгляд на капельницу, мечтая подкрутить колесико, чтобы поскорее заснуть. Не желаю вступать с Янисом в разговор.

– С чего ты решил, что не было? – все же подаю голос спустя долгую паузу.

– Пока над тобой медсестра колдовала, я выяснил про перевод Неймана. Об этом речи не идет. Ни с одной из сторон. Так что Генриху только это и остается. – Ян кивает на букет на тумбочке. – Динамишь его, да, Алёна? Разве мужчина захочет находиться вдали от такой красавицы, имея доступ к ее сердцу и не только к нему?

– Тебя ждет такая же участь. Мне хватает забот с ребенком и рабочих проектов. Я не заинтересована сейчас в серьезных отношениях. Ни с тобой, ни с каким-либо другим мужчиной, – сдаюсь я.

Багдасаров громко хмыкает, отрицательно покачивая головой, мол, все не то ты говоришь, Алёна. И отчасти, конечно, он прав. Причина совсем в другом.

– Врач сказала, что у тебя серьезные проблемы по-женски. Из-за чего? – в лоб спрашивает Ян.

Похоже, Багдасаров решил меня сегодня добить. Скажу Тарасовой, чтобы больше никого ко мне не пускала. Развели проходной двор!

Я неопределенно пожимаю плечом, давая Янису понять, что внятного ответа на этот вопрос он от меня не услышит.

– Блядь, Алёна!.. – возмущается Ян. – Чем больше узнаю какие-то подробности о твоей жизни, пока меня в ней не было, тем сильнее мне это все не нравится. И особенно то, что ты меня от себя отталкиваешь. Сейчас в чем причина-то? Только не нужно говорить, что в отсутствии желания. Очевидно же, что не в нем.

– А в чем?

Ян дерзко усмехается и переводит взгляд на капельницу в моей руке. Сжимает челюсти.

– В покое оставить, говоришь, да? – наконец произносит он. – Это вряд ли, Алёна. Но тактику да. Похоже, придется поменять, – тихо шелестят слова, которые Багдасаров говорит как будто для себя.

Взяв с кровати свой букет, Ян ставит его в вазу вместо подаренного Генрихом и с цветами Неймана направляется к двери.

– До завтра, – бросает через плечо.

Внутри мучительно щемит, когда я провожаю Багдасарова долгим взглядом, а потом перевожу влажные глаза на потолок. Если Ян продолжит в том же духе, то ничего не останется, как рассказать ему правду.

А мне бы этого совсем не хотелось.