Текст книги "Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен"

С балкона Рауф попал в большую и очень светлую комнату, которая служила их семье гостиной, перешёл в коридор и оказался в детской – комнате его и младшего брата Саида – со своим балконом, где стоял велосипед. Со второго балкона он выглянул во двор внизу и увидел, как действительно Ибрагим остановился и стал оглядываться. Двор был огромный, окружённый со всех сторон такими же однотипными домами с детскими площадками, скамеечками, дорожками. Там отдыхали несколько стариков, ходили женщины с детскими колясками, бегала ребятня. Напротив была огороженная своим забором территория ПТУ алюминиевого завода. Что же он ищет?

Вот Курбаноглы поднял голову вверх, в сторону их дома. Зачем-то Рауф опустился под перила балкона, так чтобы его не было заметно снизу. Из их двора одна из дорожек вела к училищу – по ней Ибрагим и направился. Рауфу он больше был не виден, поэтому, рассудив, что в любом случае Курбаноглы появится на остановке, парень вновь вернулся на балкон, выходящий из гостиной и стал его там поджидать. Кроме троллейбусов, отсюда можно было уехать лишь на маршрутном такси или легковой машине, обычном такси. Так или иначе, надо было выйти к той же остановке на улице. Зачем он решил высматривать этого случайного знакомого? Затем, что в шестнадцать лет мальчишкам иногда хочется поиграть в детектива, почувствовать себя Шерлоком Холмсом. Да и вёл себя Ибрагим как-то странно. Вот же он, появился на остановке, где останавливается транспорт, идущий в город, и явно опять смотрит на их балкон!

Зазвонил звонок на входной двери их квартиры – это мама и младший брат вернулись со школы. Мама работает преподавателем математики и завучем, а Саид учится в четвёртом классе той же 39-ой школы. И детектив уже успел забыть о своих наблюдениях: надо им открыть дверь, встретить:

– Ма, привет! Привет, братишка!

– Привет, сынок! Забери у меня эти тетради, отнеси на стол в гостиной, – попросила Рауфа Лена Мамедова. – А я пока побегу на кухню, приготовлю вам обед.

– Рауфчик, а ты мне велик починил? – крикнул младший брат вслед Рауфу.

– Нет, мне папа для этого нужен, – ответил уже из гостиной Рауф. – Потерпи до выходных, там что-то со звеном на цепи, я один не справлюсь, Саидка.

– Ну вот, опять до выходных! А я кататься хотел с ребятами сегодня.

– Саид, не обижайся на брата, лучше включи мне свет в ванной! – попросила Лена, уже сменившая туфли на пару женских тапочек и по натёртому до блеска паркету забежавшая в совмещённый санузел.

– А можно мне пойти погулять, мама? – попросил Саид.

– Иди мыть руки, переодевайся; пообедаешь – тогда и пойдёшь, – ответила Лена, выйдя из ванной.

– Мам, напора нет, вода закончилась!

– Ну вот, беда с этой водой. Сейчас я тебе полью. Рауф, ты уроки приготовил?

– Да, Елена Рустамовна, ученик Мамедов все задания выполнил, – пошутил старший сын.

– Тогда тоже мыть руки и за стол, ученик Мамедов. А я покормлю вас, повыгоняю и немного приберусь в квартире. А то ваш чистюля-отец выгонит меня из дома или запретит выходить на работу. Он только и ждёт повода заставить меня сидеть с вами дома.

– Правильно! Женщина должна присматривать за очагом в семье и маленькими детьми! – вспомнил Саид с улыбкой отцово изречение.

– Это вы у нас маленькие? Один в следующем году будет поступать в институт, а второй уже сегодня готов отобрать у него мопед! А могли бы и мне помочь по дому.

– Мамочка, убираться по дому и готовить – это не мужская работа, – заметил Рауф.

– Сейчас кто-то из этих мужчин у меня получит половником. Нет, я лучше папе позвоню, пожалуюсь на его наследников!

– Нет, только не звони папе! – воскликнули младшие Мамедовы в один голос.

– Не буду, ешьте, давайте, мои мужчины, – усмехнулась Лена, протягивая им дымящиеся тарелки с курицей и лапшой. Надира Мамедова дома все побаивались и уважали.

Дети поели, собрались выходить и перед уходом, как и всегда, забежали на кухню поцеловать Лену. Они вышли на лестничную площадку, закрыли за собой дверь. Щелчок стандартного английского замка дал знать, что двери заперты и Мамедовы-младшие спустились с третьего этажа во двор дома. Саид, увидев во дворе своих соседей-ровесников, побежал им навстречу на импровизированную футбольную площадку, а Рауф не спеша направился в школу. Проходящему мимо домов по асфальтовым дорожкам Рауфу день не казался чем-то необычным, а был наполнен радостью спокойной жизни вместе со своей семьёй, друзьями и одноклассниками. Он уже и забыл про Курбаноглы. Не потому, что память его была коротка – продолжение дня обещало в себе иные события, как казалось в этот миг, более важные для него.

Класс, в котором учился Рауф Мамедов, был обычным для кировабадской школы. Здесь за десять лет учёбы и отношений между детьми сформировались свои лидеры, двоечники, середнячки. Он не претендовал на высокий уровень в учебной иерархии, но почти с первых дней стал осознавать, что работа и социальный статус его родителей неумолимо сказывается и на его положении. Отец – офицер милиции, работает в уголовном розыске города; мама – преподаватель и завуч в этой же школе. Да и его собственная устремлённость быть неформальным лидером в классе (не вычурная, для отчётов пионерского звена, а несколько теневая, когда твоё мнение, высказанное однажды вызывает искреннее чувство уважения и интереса к тебе как личности у одноклассников), которое, в общем-то, можно было не замечать и игнорировать, если бы это поведение вызывалось желанием показаться эксцентричным. Но именно искренность в отношениях со сверстниками, его спокойствие и немногословность и сделали его центром внимания и гордостью учеников.

В классе он сидел в центре, за третьей от стола учителя парте вместе со своим другом Тимаковым Юрой. У Тимакова отец был кадровым военным, семья переехала в Кировабад только год назад. Юра, в отличие от Рауфа, был высоким, статным юношей, но его природная застенчивость и желание найти с собеседниками исключительно мирные способы разрешения конфликтных ситуаций иногда играли с ним злую шутку – и это несмотря на то, что от удара кулака этого парня лопались тяжёлые набитые песком тренировочные мячи в спортзале. Детский мир, прикрытый часто завесой от взрослого мира, достаточно жесток и эгоистичен, ибо только в подростковом возрасте, и даже раньше, человек начинает определять для себя понятие нравственности. Местным парням почему-то не понравилось, что высокий новичок из-за своего роста и мощной фигуры всегда ставился преподавателями во главе школьных мероприятий и решили устроить ему обструкцию, задевая мелкими уколами и высмеивая на глазах у всех обидными прозвищами, пользуясь полным незнанием Юрой азербайджанского языка. Ему никогда не могло прийти в голову, что можно первым ударить кого-нибудь. Или выяснять отношения не в равной борьбе, исподтишка. Рауф сразу понял, с кем имеет дело, какой человечище этот новый одноклассник и объявил в классе, что тот, кто ещё раз позволит себе обидеть Тимакова – будет иметь дело с ним лично. Это сразу изменило ситуацию, и Юра, поняв, откуда ему пришла поддержка, отвечал Рауфу своим полным расположением.

Даже то обстоятельство, что часть из поклонниц Мамедова (а таких среди девчонок «А» класса было множество) стали отдавать пальму предпочтения его новому другу и подопечному, никак не сказалось на их взаимоотношениях. Они оба прекрасно понимали, что женское внимание им по жизни уготовано судьбой, и не позволяли своей дружбе подвергаться испытаниям из-за красивых глаз и девичьих вздохов. На самом деле и в классе, да и в школе большинство азербайджанских, армянских и ребят других, не таких многочисленных в республике национальностей, с молоком матери и устоявшимся в семье поведением своих отцов дома впитали в себя уважение к слабой половине человечества, вне зависимости от возраста и красоты. Хотя подростки в определённом возрасте не всегда склонны быть образчиком галантности, и позволяют себе слова и поступки, за которые впоследствии им бывает стыдно; если только окружающие не закрывают на это глаза или не поощряют такое поведение, которое может стать для них естественным и единственно приемлемым. В этом возрасте, кроме того, самым страшным становится понятие «колеи». Выбивающегося из натоптанной границы общей дороги зачастую воспринимают чужим, и взрослеющему подростку ничего иного не остаётся, как либо свалиться обратно в колею привычной для всех жизни, либо терпеть и отбиваться от окружающих до самой смерти. Правда, привычные, а потому затёртые до дыр представления о справедливости не позволяют людям действовать абсолютно беспристрастно и в своих требованиях исходить из того, к кому они обращены. Только неординарные учителя да ещё немногие адекватные родители могут разрешить себе роскошь индивидуального подхода к детям.

Учителя старших классов, с учётом того, что Елена Мамедова работала в их школе, пытались сделать из Рауфа отличника, но четвёрки и очень редкие пятёрки были его пределом. Троек ему старались не ставить, но и без них никак не обходилось. Сам же юноша, понимая, что его способностям в учёбе есть вполне определённые границы, мешало при общении даже некоторое косноязычие, и любые натянутые усилия преподавателей не позволят ему войти в клуб формирующейся классной элиты по признаку учёбы на «отлично», не входил из-за этого в состояние подавленности и больше внимания уделял своей физической подготовке и неформальному общению в школе. В конце-то концов, его отец тоже не был в своё время отличником в учёбе, но это не помешало ему стать опытным следователем! А почему у него это не должно получиться? А сын решил идти по стопам отца.

Вечером семейство Мамедовых собралось в гостиной после ужина. Для комнаты в семнадцать квадратов – слишком громкое название, но в их микрорайоне это было нормой. Квартиру они получили уже давно, и в единожды ремонтированной комнате стены были оклеены светлыми жёлтыми обоями, уже не раз испытавшими на себе творческие художнические порывы Рауфа и Саида. Видавшая виды мебель состояла из стенки, в которой под полками для книг стоял цветной телевизор, старого кресла с продавленными исключительно Надиром пружинами (он и сейчас сидит в нём и перелистывает какие-то документы), обеденного стола и четырёх стульев вокруг него, три из которых заняты Леной, проверяющей школьные тетради, и сыновьями, делающими уроки на завтра. Ещё два стула сиротливо стояли у стены по бокам от окон и балконной двери.

Оторвавшись от бумаг, Надир наблюдает за детьми. Рауф склонился над учебником физики с лицом сурового индейца и даже что-то шепчет, пытаясь выучить наизусть какой-то параграф. Лицо его сосредоточенно, резкий профиль лица напряжён. Он трудится со всей той серьёзностью, которую привносит в каждое своё занятие. Сидящий прямо, как на уроке, Саид посматривает на брата и колдует карандашами над альбомом: завтра урок рисования. Интересно, что им задали? Домик с изгородью, цветущий сад или полёт космонавта на другую планету? Видно, задание непростое, потому что цветные карандаши из новой, только что открытой коробки уже все покрыты следами его маленьких острых зубов.

– Ты что рисуешь, сынок? – спросил отец.

Вопрос задан в упор, и он от неожиданности сначала сосёт карандаш, вытаскивает его изо рта весь блестящий от слюны; потом карандаш опять замирает во рту, а Саид, повернувшись к Надиру, нахмурил брови и как рядовой, с которым его командир вдруг решается найти общую тему для разговора, пожаловался:

– Нам сказали нарисовать самое красивое место в городе, а я не знаю, что мне выбрать.

Он не уверен в том, что же ему выбрать для рисунка, ведь в Кировабаде так много красивых мест! Зародившиеся сомнения у одного члена семьи всегда влекут за собой такие же чувства у других, теперь они уже распространились на каждого из членов семьи Мамедовых.

– Нарисуй наш центральный парк с фонтанами, – предлагает отец.

– Нарисуй горы, их ещё видно за окном, – говорит мать.

– Нет, лучше мавзолей Низами, – утверждает брат.

– Ну вот, вы меня сбили, и теперь я вообще не знаю, что мне выбрать! – Саид был готов расплакаться. Он и рад был бы переложить бремя выбора на каждого из них, но как теперь выбрать, если мнения отца, матери и старшего брата для него авторитетны, но при этом не совпадают между собой!

Обсуждение пришлось отложить. Раздался металлический звон за входной дверью, а затем в дверь постучали: несмотря на наличие электрического звонка, так к ним наведывались только соседи сверху, молодая азербайджанская пара.

– Сиди, отдыхай, я открою, – отозвалась Лена. – Они опять за водой. Если она идёт.

И действительно, соседи то ли не успели вовремя набрать в ванную воду, либо просто плохо прикрыли сливное отверстие и остались без живительной влаги. В посёлке вода редко поднималась выше третьего этажа, да и то с перебоями. Мамедовы сдружились с ними и были даже приглашены на обрезание первого и пока единственного их малыша-карапуза, который в свои три года категорически отказывался говорить на русском языке и только для Мамедовой, в семье которой говорили равно на обоих языках, делал иногда исключение: он открывал входную дверь в свою квартиру и кричал сверху вниз на весь подъезд: «Ленин (просто Лена у него почему-то плохо получалось), у тебя кушать есть, … твою мать? Мама мине не кормит!». Понятно, что после такого пронзительного и колоритного объявления Лене ничего другого не оставалось, как быстренько подняться к юному соседу с каким-нибудь блюдом и, приняв извинения от его пунцово-красной от смущения молодой мамы, а затем спускаться на свою кухню и готовить новую порцию обеда для своих мужчин.

Тут же зазвонил телефон, стоявший на высокой тумбе в коридоре, так что Надир был вынужден подняться и пройти в коридор, захватив с собой стул. Поздоровавшись с гремящими вёдрами в ванной соседями, он захватил телефонный аппарат свободной рукой и сел подальше от шума в коридоре, ближе к гостиной.

– Алло! – мужской голос звучал чуть приглушённо, были слышны автомобильные гудки, из чего Мамедов сразу сделал вывод, что звонили с телефона-автомата.

– Да, я слушаю, – ответил Надир.

– Это капитан Мамедов?

– Да, я вас слушаю! Кто это?

– Это Курбаноглы Ибрагим.

– Кто-кто? Курбаноглы? – удивлённо переспросил капитан.

– Да, капитан. Я знаю, где находится труп Гаджи Исмаилова, и могу сейчас показать это место. Вы ведь ведёте его дело?

– Это что, шутка? И почему ты звонишь мне домой?

Из гостиной выглянул Рауф:

– Пап…

Надир строго помахал ему указательным пальцем и показал рукой: скройся в зале. Рауф послушно исчез.

– Завтра труп может исчезнуть, а это недалеко от вашего дома. У второй железнодорожной стрелки перед въездом на алюминиевый завод. Приходите прямо сейчас, я вас там подожду, – собеседник положил трубку.

– Алло, алло! – но в ответ лишь прозвучали гудки отбоя.

Мамедов встал, положил телефонную трубку на корпус аппарата, поставив последний на освободившийся стул. В передней уже стояли соседская пара с полными вёдрами, которых уже криком вызывал их малыш сверху:

– Ана, ата3636
  Ана, ата – (азерб.) Мама, папа.


[Закрыть]!

– Извините нас, Надир. Мы ещё пару раз спустимся к вам, пока есть вода, наберём несколько вёдер, – попросил сосед.

– Да, конечно, а зачем ещё нужны соседи? – улыбнулся в ответ Мамедов, но Лена про себя заметила, что мысли мужа уже где-то далеко.

– Что-то случилось, Надир? – спросила она, дождавшись, пока соседи выйдут на площадку подъезда.

Капитан сам пока не мог разобраться – случилось ли что-нибудь или нет? Звонок в это время от самого Курбаноглы на домашний номер телефона, которого он собирался допросить как раз завтра, конечно, не мог не насторожить. Откуда ему стало известно, что теперь он ведёт дело по исчезнувшему парню? Ну, предположим, это не самая большая утечка из уголовного розыска. Откуда у него домашний номер телефона? Ну, предположим, для человека, который хочет изложить какую-то следственную тайну или покаяться в совершённом преступлении, найти его телефон тоже не архисложная задача. Откуда он знает, где находится труп Исмаилова? А вдруг, чем шайтан не шутит! Времени на раздумья нет, может передумать…

Через мгновенье он ответил:

– Нет, ничего, Леночка. По работе, мне тут надо выйти недалеко. Если буду задерживаться – я перезвоню.

– Хорошо, дорогой. Просто ты что-то встревожен.

– Пап, – в коридоре вновь появилась голова Рауфа, – а кто звонил?

– Сынок, помоги лучше пока брату с рисунком, – строго отозвался отец, – а сейчас мне надо быстро собраться и идти.

– Я просто хотел рассказать…

– Потом, Рауф! – крикнул уже из спальни Мамедов. – Я же сказал – после!

– Мам, – уже шёпотом окликнул стоявшую рядом маму Рауф, – я ему просто хотел рассказать, что сегодня…

– Тсссс, – приложила свой палец к его губам Лена. – Не зли отца. А то мы с тобой оба получим. Он выйдет – ты пока расскажешь мне. А потом мы с ним поделимся твоей новостью.

Мамедов быстро облачился в гражданскую одежду и выскочил из квартиры. Растерянный Рауф хотел было снова его остановить, но ничего не успел для этого сделать. Передняя уже опустела, хлопнул замок. В замочной скважине лишь покачивалась связка ключей отца. Парень подошёл к дверям, ведущим в гостиную. Лена встревожено посмотрела ещё раз на сына:

– А с тобой-то что? Рассказывай, что ты хотел сказать отцу?

В это время входная дверь открылась, и соседи вновь занялись заполнением своих вёдер водой. Наконец, они всё же ушли.

– Ты не расслышала, когда папа говорил по телефону, он называл фамилию того человека с кем говорил?

– Я не расслышала, сынок. Я была рядом с соседями, а они разговаривали и вода шумела.

– Я, кажется, слышал, что он переспросил его фамилию: Курбаноглы. Но точно не разобрал.

– И что? Я даже не прислушивалась к его разговору.

– Понимаешь, когда вас всех не было дома, почти перед вашим приходом из школы днём, я видел у нашего дома человека, которого зовут Курбаноглы Ибрагим.

– Хорошо. А что тебя встревожило? Откуда ты его знаешь, это твой знакомый?

– Он смотрел на наш дом. Мне даже показалось – на наши балконы. Сначала с улицы, с остановки. А потом зашёл в наш двор, и оттуда смотрел.

Тревога передалась уже и Лене:

– Может это тебе показалось? Так кто этот мужчина?

– Нет, он точно смотрел к нам. Я ещё хотел рассказать папе, а потом просто забыл. Это парень, ему лет двадцать пять. Я как-то с ним в парке летом познакомился. Увидел у него очень красивый нож, мы просто поговорили и всё.

Алла бросилась на один балкон, потом на другой: на улице было уже достаточно темно, понятно, что Надира нигде не было видно.

– Мам, я знаю, что нарисую! – выбежал к ней на балкон Саид. – Я «бутылочный дом» нарисую, он же красивый? А ты чего здесь стоишь?

– Ничего, пойдём в комнату, – схватила его за руку Лена и усадила вновь за стол. – Садись и рисуй, ты очень хорошо придумал! Рауф, найди в телефонной книге номер Юсуфа.

– Сейчас, мама, сейчас, – заторопился Рауф. – Вот он.

Лена выхватила у него из рук телефонную книгу и стала стоя на коленях перед стулом в передней набирать поворотом диска указанный номер, подчёркнутый шариковой ручкой. Рауф нервно наблюдал за ней, потом схватил с полки в коридоре фонарик и принялся обуваться.

– Не смей! – крикнула мать. – Иди к Саиду!

– Я поищу его. Хотя бы около дома…

– Не смей! Иди в комнату! – никогда до этого Рауф не слышал такого гневного окрика от матери, а потому подчинился безропотно.

Трубку взял Юсуф Иманов.

– Юсуф, это Лена… Да, это я… Нет, он только что выбежал из дома. Он минут десять назад с кем-то говорил по телефону, а Рауфу послышалось, что звонивший был какой-то Ибрагим Курбаноглы… Я не знаю, сыну так послышалось. А потом Рауф мне сказал, что он же днём крутился возле нашего дома и высматривал снаружи нашу квартиру… Может и ошибся, может совпадение – я не знаю… Я не слышала сама этот телефонный разговор… Он просто выбежал, сказал, что будет где-то недалеко и что позвонит, если задержится… Я не знаю, Юсуф! Что нам делать?… Хорошо, мы будем ждать дома.

Лена смахнула слезу с глаз, зашла в гостиную. Саид старательно рисовал, а Рауф, приобняв его за плечи, робко спросил её:

– Что он сказал?

– Он сейчас приедет к нам.

– Кто приедет? – поинтересовался Саид, оторвавшись от альбома, с карандашом в зубах.

– Дядя Юсуф приедет, тот, что с папиной работы, – объяснил Рауф. – Хочет посмотреть, как ты справишься с заданием по рисованию.

– Да? Вот здорово! Я тогда буду быстро рисовать!

Минут через пятнадцать, когда рисунок был почти готов, старший лейтенант Иманов, поняв, что Рауфу известно больше, чем паниковавшей жене капитана, попросил Лену с младшим сыном выйти в спальню, ещё раз расспросил его, потом бросился к телефону:

– Алло, дежурный! Это старший лейтенант уголовного розыска Иманов. Я звоню с квартиры капитана Мамедова. Это в посёлке Кираз, рядом с алюминиевым. Пришлите мне три автомобиля с вооружёнными сотрудниками, Мамедов может быть в опасности… Да, где-то рядом… Не уверен, но времени проверять у меня нет! Так быстрее обговаривайте! Запишите адрес…

– Лена, – крикнул Юсуф, – я подожду людей внизу, а вы закройтесь и никому не открывайте до нашего прихода.

– Хорошо, – вновь не смогла удержать слёз вышедшая из спальни женщина. Она закрыла за вышедшим Имановым дверь на ключ и металлическую цепочку.

– Мама, я не успел показать дяде Юсуфу рисунок! – возмущенный Саид выбежал из спальни. – Ты почему плачешь?

– Нет, сынок, мне просто что-то в глаз попало.

– А, ну тогда я пошёл собирать портфель! А папа ещё не вернулся, Рауф?

– Нет ещё.

– Я тогда не буду убирать альбом, он же ещё не видел, что я выбрал за красоту нашего города!

Ночь может быть прелестной и обворожительно спутницей, но иногда становится опасной. Она обволакиевает окружающие предметы невидимой завесой, которую свет фонарей или появившейся из-за облачка луны сдергивает без промедления. Страх, закрадывающийся в сердце, меняет всё, парализует голову и тело. Страх давно начал разрушительную работу, но вам кажется, что вы еще владеете собой. Наступает тяжелая минута, когда мысленно произносишь «я боюсь», хотя ещё не стучишь зубами, не решаясь сознаться в этом. Это предчувствие. Мамедов уже собирался идти домой, так и не встретив никого ни у второй железнодорожной стрелки, ни у первой и дойдя по шпалам до ворот самого завода. Также по шпалам, чертыхаясь в темноте, он направился обратно, обещая себе завтра устроить Курбаноглы «допрос с пристрастием». Внезапно его фигуру слева осветили фары стоявшего автомобиля и незнакомый голос окликнул:

– Не торопись, ментяра! Ты же здесь труп ищешь?

Надир понял, что попался на уловку. Две фигуры появились перед слепившими автомобильными фарами. Вышедшая из-за облаков ущербная луна помогла ему адаптироваться взглядом в темноте и увидеть подошедшие фигуры людей впереди и справа. Можно было не оборачиваться назад, но он всё же повернулся – и там кто-то стоял. Тот из двоих у машины, который ему показался выглядевшим более свирепо, вытянул руку в сторону луча от фары так, чтобы было видно оружие.

– Правильное место ты нашёл, Надир. Здесь будет удобно.

Интонация говорившего не сулила никаких надежд на спасение.

– Может, поговорим? – пытался овладеть своим голосом и потянуть время Мамедов. Самые ближние осветительные фонари завода вдруг показались ему недосягаемыми.

– Ты что, охрип? О чём с тобой можно говорить, когда ты так дрожишь? – иронически спросил голос из темноты.

– Зачем тогда было вызывать меня сюда? – спросил капитан. Звать на помощь было бесполезно. Его крик отсюда никто не услышит.

– Да ты уже догадался. Так что прими кару со смирением.

– У меня сейчас нет времени на шутки. Приходите завтра в мой кабинет, – Мамедов пытался хоть на секунду отодвинуть то, что, как он знал, должно было произойти.

– Вот сука! Мы ненадолго, сейчас и справимся.

И хотя окружившие его фигуры и оценили его иронию, но это его не спасло. Раздавшиеся выстрелы прозвучали громко. В него разрядили всю обойму и оставили лежать на рельсах.

Только через полчаса один из нарядов на автомобиле наткнулся на труп Мамедова, по звуку выстрелов определив примерное место поисков.

– Смотри, он и остыть не успел, – сказал один из наряда своему коллеге, пытаясь нащупать пульс у трупа. Сотрудникам не понадобилось много времени для того, чтобы установить, что расстрелянный мужчина почти наверняка был капитаном уголовного розыска. В кармане пиджака нашлось служебное удостоверение. Вот только всё лицо было обезображено следами выстрелов. Перед тем как вернуться к своим «Жигулям» и сообщить по рации дежурному об убийстве, они сначала вызвали соседние машины с нарядами, чтобы те попытались перекрыть ближайшие дороги.

К месту обнаружения трупа подъехал Юсуф Иманов.

– Вы его нашли? – спросил он у милиционеров, стоявших у служебных «Жигулей».

– Похоже да, товарищ старший лейтенант. Нашли в кармане удостоверение на его имя. Подходите ближе, хотя опознать будет нелегко, – младший лейтенант из наряда дежурных перекатывал во рту спичку и, похоже, размышлял над тем, что его служба действительно «опасна и трудна». И до утра придётся ждать здесь распоряжений начальства. Часов до девяти утра ситуация точно не изменится, а дежурство только началось. Он подошёл к Юсуфу, который медленно последовал за ним, наклонился над железнодорожной колеёй, и заставил себя взглянуть на распростёртое тело.

Иманов смотрел на лежавший в лучах света фар работающего автомобиля на рельсах труп своего друга и начальника, к которому не успел прийти на помощь. Он лежал на спине и не отличался от тех нескольких трупов, которые Иманов уже видел за несколько лет своей работы в уголовном розыске, если только не смотреть на лицо. Лицо близкого тебе за годы совместной службы человека с неподвижными, стеклянными глазами и практически оторванной четырьмя выстрелами из попавших в голову семи нижней челюстью, точнее тем, что от неё осталось.

Юсуф выпрямился, повернулся к трупу спиной и его зашатало. Младший лейтенант с автоматом, словно понимая что с ним произойдёт дальше, быстро отвёл его подальше в сторону и желудок Иманова тут же стало выворачивать наружу, выплёскивая блевотные массы.

– Эй, ребята, принесите ему воды! – крикнул младший лейтенант. – На, держи, старлей. Эк тебя выкрутило. Полегчало?

– Да, спасибо. К нам уже выехали? – поинтересовался пришедший в себя Иманов.

– Будут минут через пять. Мы стоим, пытаемся не топтаться особо. Труп не трогали, только карманы проверили. За что его так?

– Пока не знаю. Но докопаюсь. Он мне как старший брат… был.

– А семья?

– Жена и двое ребят. Они живут вон в тех домах.

– Сам скажешь?

Только теперь Иманов понял, что это будет ещё одним ударом для него – сообщить о смерти Мамедова Лене и мальчишкам.

– Не знаю. Пока не смогу.

Подъехала скорая помощь, за ней – машина с опергруппой, которая, тихо поругиваясь на темноту, стала обследовать труп и местность вокруг. Ещё через четверть часа приехал начальник уголовного розыска Гусейнов, начальник милиции города и даже сам прокурор города. Начальник милиции, поняв, что кроме расстрелянного трупа сотрудника он и сам толком ничего не увидит, пообещал прислать ещё людей для оцепления как можно большей территории и кинологов, а также объявить по всему району план по перекрытию транспортных сообщений. И надо было подготовить быстрое сообщение в Баку: это был инцидент республиканского масштаба. Прокурор дал указание послать сейчас же людей на алюминиевый завод и на ближайшую железнодорожную станцию, чтобы предупредить их о том, чтобы до окончания ближайших следственных мероприятий составы в обе стороны не направляли. Обещал как можно скорее назначить и прислать на место следователей прокуратуры для расследования убийства капитана – такое преступление, согласно УПК3737
  УПК – Уголовно-процессуальный кодекс.


[Закрыть] Азербайджанской ССР было их прерогативой.

Освободившись от высокого начальства в лице начальника милиции и прокурора, майор подошёл к замеченному им чуть раньше Иманову.

– А ты как сюда попал, что, дежуришь сегодня? – спросил Гусейнов.

– Нет, товарищ майор. Мне час назад позвонила его жена, почувствовала что-то, попросила приехать.

– Час назад? – удивился майор и тут же обратился к врачам и экспертам. – Как давно наступила смерть? Определили?

– Не больше часа назад, товарищ майор!

– Значит, ты немного не успел! – покачал головой начальник угрозыска. – А что говорила его жена, из-за чего шум подняла?

– Вы же помните, как он у вас выпрашивал дело пропавшего Исмаилова с хлопкоочистительного завода?

– Помню. Упёрся как … А что, его за это дело убили. Кто?

– Я не знаю подробностей. Кажется, старший сын Насира видел рядом с домом Ибрагима Курбаноглы, а час назад капитан вышел из дому после его звонка. Но всё это надо будет уточнять.

Как только была названа фамилия Курбаноглы, густые брови Гусейнова резко поднялись, но он лишь кивнул:

– Помнишь, как я его тогда отговаривал ковыряться в этой истории, помнишь?

– Помню, Давуд Исаевич, – старший лейтенант смотрел ему прямо в глаза. – Очень хорошо помню. Значит, история была с душком, и он её расковырял.

Опытный майор прочитал в глазах Иманова даже больше, чем тот хотел показать:

– Так какого чёрта ты здесь до сих пор стоишь? Езжай, задерживай этого звонилу! Я всё оформлю.

– Спасибо, товарищ майор! – и Юсуф сорвался с места.

– Опергруппа, что там нашли? – крикнул в темноту майор.

– Пока можно сказать вообще ничего, Давуд Исаевич, – отозвался кто-то из группы.

– Это как? А гильзы, пули? Из чего стреляли?

– Гильзы ни одной не видно, мы конечно ещё поищем. А пули есть, но сильно деформированные, так что даже калибр можем сказать на глазок, не то, что марку оружия. Одно могу сказать точно – пистолет или револьвер. Может, когда из тела извлечём, скажу определённее.

– Ищите, ребята, ищите! Своего убили.

– Да мы что, не понимаем, товарищ майор?

– Что ещё можете сказать?

– Да в этой темнотище что ещё скажешь? И со следами плохо. Железка следов не держит: рельсы, шпалы и гравий вокруг. Даже собаки от её запахов чихают и след не берут.

– Ладно. Закончите с фотографиями тела – отдавайте его в скорую, везите на вскрытие к экспертам. А я поеду в отдел, займусь пока бумажной работой. До приезда следователей прокуратуры ты остаешься за старшего, Иманов! И не забудь организовать понятых, вот хоть охрану с завода побеспокой, или разбуди кого-нибудь в ближайших домах.

– Хорошо, товарищ майор.

– Звони мне в кабинет, или на автомобильный номер. Где-нибудь, да найдешь. И переройте здесь всё! Только аккуратно.

В квартире Мамедовых спал только Саид – он не дождался, когда придёт папа, чтобы показать ему готовый рисунок знаменитого кировабадского бутылочного дома, построенного местным умельцем из порожних бутылок – и не в один этаж, да ещё и с балконом! Лена и Рауф сидели в гостиной и ждали – звонка в дверь или телефонного, чьего-нибудь прихода. За окном погода менялась, как это часто и бывает в этих местах, прямо на глазах. Чудесный теплый осенний вечер нарушили порывы ветра, холодного и пронизывающего, словно пытаясь сдуть спокойствие по обе стороны стекла. Ночное небо заволокли низкие тучи. Раздался раскат грома и пошёл дождь, смывая с города накопившуюся пыль, а с дорог – всякие следы. Где-то далеко загудел тепловоз, тащивший в своих вагонах очередную порцию глинозёма на завод. Сидевший в нём машинист никак не мог взять в толк, зачем его состав остановили на каком-то полустанке – он-то знал, что колея до алюминиевого завода должна быть пустой.