Текст книги "Если о нас узнают"

– Сексуальность субъективна, – говорит Джон. – Красота в глазах смотрящего.

– И это говорит тот, кто попал в список, – отвечает Энджел. – Все было подстроено! Подстава налицо. Любой честный список поместил бы меня на вершину, потому что я идеален, вы согласны с этим, парни? Да ладно тебе, Джон, ты же тоже считаешь меня сексуальным.

– Ох, естественно, – говорит Рубен. – Серьезно, зачем вообще включать других людей в этот список? Оставили бы прежнее название, поместили бы твою фотографию на всю страницу, и дело с концом.

– Именно. Хотя нет, вас троих я бы тоже туда добавил. Ты тоже секси, Рубен. В каком-то смысле слова.

Я почесываю руку и ерзаю на сиденье.

– А ты что думаешь о списке, Зак? – спрашивает Энджел.

– Ох, да. Думаю, все было подстроено.

– Погоди-ка! – восклицает Энджел, явно наслаждаясь собой. – Ты хочешь сказать, что не считаешь Рубена и Джона сексуальнее, чем мы? Мне казалось, мы только что выяснили, что Рубен привлекателен!

– Возможно, мне так не кажется, но ладно.

Брови Энджела взмывают вверх.

Так-так. Ладно, ясное дело, что я задел за живое. В любом случае давайте перейдем к следующему вопросу.

Рубен смотрит на меня так, как будто не узнает вовсе. Но на нас направлены камеры, идет прямой эфир.

Поэтому я отворачиваюсь.

Глава 7
Рубен

Когда ваши мечты сбываются, на мгновение вы замечаете проблеск настоящей жизни. Когда этот едва уловимый миг заканчивается, вы падаете обратно в суровую реальность, и высота так велика, что вам остается лишь лежать, израненному и истерзанному. До того момента, пока вы не смиритесь с мыслью, что такое счастье просто не предназначено для вас.

Никогда не предназначалось.

Я понятия не имею, как приспособиться к этому новому миру. Еще на прошлой неделе Зак был моим лучшим другом. Тем человеком, с которым я смеялся, закрыв глаза. Тем, к кому меня тянуло всякий раз, куда бы мы ни пошли. Тем, кто всегда искал меня, чтобы узнать, как я себя чувствую, когда я был в смятении.

В новой реальности Зак даже не смотрит на меня. Он отдаляется от меня настолько далеко, насколько это возможно, совершенно не замечая, что я погибаю с каждой секундой.

Мне кажется, что я застыл на месте. Душа кричит, чтобы я оставил Зака в покое, позволил ему осмыслить и пережить произошедшее, прежде чем мы нанесем друг другу непоправимый ущерб. Но одновременно мне хочется умолять Зака заметить меня, обсудить все, позволить ему увидеть, как сильно на меня влияет случившееся. Я не могу выполнить оба своих желания сразу, и кажется, если я сделаю неверный выбор, то потеряю его навсегда.

Неконтролируемая волна страха, скрутившаяся узлом в желудке, предупреждает, что, возможно, я уже потерял его.

Сейчас мы едем по темным улицам Мадрида, возвращаясь с концерта, и направляемся попробовать настоящие тапас[15]15
  В Испании так называется любая закуска, подаваемая в баре к пиву или вину.


[Закрыть]. Этого не было в расписании, но Полин вместе с испанскими охранниками убедили Эрин, что это не рискованный и очень нужный обходной маневр. Мы в Испании, здесь появились на свет мои родители. Я должен быть в восторге от того, что нахожусь здесь, в окружении культуры, которая стала важной частью моего воспитания, и стою на той же земле, по которой когда-то ходили мои предки. Вместо этого я едва ли замечаю достопримечательности и звуки, и всему виной полные страха суетливые мысли и ноющая боль в груди.

Я упускаю возможность насладиться страной, с которой связан кровными узами, и вряд ли смогу себе это простить.

Зак сидит на два ряда впереди и болтает с Энджелом, как будто это самое привычное занятие во всем мире. Будто он делает так все время. Будто он и вовсе не сидел со мной на заднем ряду на протяжении всех наших поездок, начиная с зарождения Saturday и заканчивая той ночью в Париже.

Сидящий рядом Джон не пытается завести разговор. Наверное, мое лицо настолько мрачное, что это его отпугивает. Но я ценю то, что он сел рядом. Уверен, он подозревает, что что-то произошло, но не пытается давить. Парень просто составляет мне компанию.

Автобус останавливается, и Эрин выпускает нас на улицу. Я очень удивлен, насколько здесь прохладно в марте. Когда еще живая бабуля рассказывала мне истории о своей жизни в Испании, я всегда представлял жару, влажность, тяжелое покрывало тепла. Совсем не четыре градуса, шерстяное пальто и ботинки. Но вот мы здесь.

Я слышал, что люди в Испании делают все немного позже, но, если честно, не ожидал, что в одиннадцать вечера здесь будет столь оживленно. В это время мы привыкли засыпать, здесь же в это время город только оживает. Мощеные узкие улочки заполнены людьми, направляющимися перекусить или выпить, а рестораны и бары, мимо которых мы проходим, переполнены посетителями и теплым светом. Вместо тяжелой выпивки, которую я ожидал увидеть в столь позднее время, все гораздо более непринужденно. Куда больше компаний, сидящих за столиками под открытым небом, потягивающих красное вино, закусывая тапас. Гораздо меньше шатающихся пьянчуг, поглощающих огромное количество пива. Из заведений доносится не грохочущая музыка, не буйный смех и крики, а гул светской болтовни. В каком-то странном смысле это кажется призрачно знакомым. До мозга костей знакомым. Возможно ли унаследовать воспоминания через гены или же я просто переутомился? Скорее всего, последнее. Мы бодрствуем уже восемнадцать часов.

Запахи чеснока, масла и помидоров витают в воздухе, когда мы входим в тускло освещенный ресторан. Внутри многолюдно, поэтому никто не обращает внимания на очередную зашедшую компанию. Однако Полин, которая стоит возле стола вместе с одним из сотрудников испанского подразделения Tungsten, а также другие охранники возле входа, конечно, выдают нас с головой. Если уж не они, то растущая снаружи толпа фанатов, кричащих и глазеющих в окна, – точно. Кажется, что глаза всех в ресторане устремлены в нашу сторону.

Я двигаюсь, чтобы проскользнуть на дальний стул, одновременно с Заком. Мы оба резко останавливаемся, и я посылаю ему неловкую улыбку.

– Садись, – произношу я.

Парень кивает, и я понимаю слишком поздно, что мы будем сидеть рядом за одним столом. Так жаль, что меня возбуждает мысль о том, что наши локти сейчас соприкоснутся, но что поделать.

Как только я сажусь, он хватает меню и начинает его изучать. «Я слишком занят, чтобы разговаривать» – очевидный сигнал. Но я не теряю надежды и все равно пытаюсь. Несмотря на все его странности в последние несколько дней, какая-то часть меня все еще надеется, что он смягчится, если я буду стараться.

– Я прослежу, чтобы никто не заказывал рыбу, – пытаюсь пошутить я.

Зак не переносит рыбные блюда. В тот первый вечер в лагере, когда мы только познакомились, на ужин подавали рыбные палочки, и бедного парня так сильно тошнило, что я отдал ему всю свою картошку, лишь бы он не остался голодным.

Глаза Зака заблестели.

– Спасибо, – произносит он.

На мгновение мне кажется, что он собирается улыбнуться или сказать что-то еще. Но он просто возвращается к изучению меню. Когда я смотрю на свое, то поражаюсь, замечая знакомые блюда. Блюда, которые я ел все то время, что рос, но никогда раньше не видел в меню ресторана. В этом есть какое-то чувство родства. Нечто общее с той страной, в которой я мог бы жить в альтернативной реальности. Что произошло бы, если бы мои бабушка и дедушка никогда не эмигрировали в Соединенные Штаты Америки.

Я снова отрываю взгляд от меню.

– Не могу ничего обещать насчет креветок, они есть практически в каждом третьем…

Я осекаюсь, когда Зак натянуто улыбается мне.

– Окей, ладно, здорово, – бормочу я.

– Рубен, что нам заказать? – спрашивает Джон, присаживаясь с другой стороны от меня.

– Без понятия, я не знаю, чего тебе хочется.

– Все нормально. Если блюдо порекомендует испанец, то я в нем уверен.

По тому, как блестят его глаза, я понимаю, что это шутка. Chorus Management, как только узнал, что мои родители из Испании, сразу же ухватился за этот факт и убедил авторов наших песен включить испанский бридж в первый сингл группы Guilty. Проблема заключается в том, что я практически не говорю по-испански. Мама и папа потратили недели на то, чтобы научить меня правильно произносить слова, и я до сих пор представляю полный отчаяния мамин взгляд, когда исполняю эту песню вживую. Сегодня мне было особенно неловко петь в самой настоящей, черт возьми, Испании. Но фанатам понравилось. Даже если мне кажется, будто им это понравилось так же, как людям нравится смотреть на собак, пытающихся ходить на задних лапах.

Я качаю головой.

– Наверное, я не пробовал и девяноста процентов меню. Домашняя кухня не похожа на ресторан. – Бросаю взгляд на меню и затем нехотя добавляю: – Но если вы хотите совет, то я бы взял крокеты, пататас бравас[16]16
  Жареные дольки картофеля с острым соусом.


[Закрыть] и гамбас аль ахильо[17]17
  Креветки в чесноке.


[Закрыть].

– Ты такой сексуальный, когда говоришь по-испански, – комментирует Энджел, и я уже знаю, что последует дальше. – Разве ты так не думаешь, Зак?

Энджел считает, что произнесенный на днях язвительный комментарий Зака по поводу моей внешности – это верх комизма. По правде говоря, он не знает всех деталей: парень уверен, что слова Зака были похожи на комментарий от натурала, который не уверен в своей ориентации. Энджелу просто-напросто не понять этого. Поэтому его единственная разумная реакция (конечно же, в стиле Энджела) – использовать любую возможность, чтобы снова заставить Зака корчиться от неловкости.

Судя по страдальческому выражению лица Зака, ему это удалось.

Дело усугубляется тем, что ролик, в котором Зак по сути называет меня отвратительным, распространился в интернете под хештегом #МнеТакНеКажется. Каждый высказал свою точку зрения: «Зак прав, я отвратителен, и он должен был это сказать», «Зак выглядит лучше, именно он должен был быть в том списке», «Я явно выгляжу круче Зака, и он попросту ревнует», «Вся группа состоит из накрашенных пареньков, и любой, кто считает, что кому-то из нас место в этом списке, должен проверить зрение». И еще огромное количество подобных комментариев.

Я могу прикончить Энджела прямо сейчас.

Пытаюсь поймать взгляд Зака, чтобы молча… извиниться? Посмеяться над наглостью Энджела? Даже не знаю. В любом случае это не имеет значения, потому что он делает вид, будто не замечает меня.

Эрин делает заказ вместо меня (что очень огорчило Энджела), а затем фотографирует нас для социальных сетей – признается в этом когда-нибудь Эрин или нет, но это настоящая причина, по которой мы здесь находимся. Пока она отправляет фото Дэвиду, чтобы он и остальные члены отдела рекламы могли загрузить ее с подходящей подписью, Энджел смотрит в свой телефон и поднимает брови.

– Похоже, что мы все ненавидим друг друга, – провозглашает он, размахивая телефоном как неопровержимым доказательством.

– Ты почти меня обманул, – произносит Полин, очевидно подслушивая наш разговор со своего места. Эрин ей улыбается.

– И что с того? – спрашиваю я.

Зак смотрит на меня, но ничего не говорит. Он выглядит несчастным. Как бы мне ни было больно от его слов, как бы я ни хотел, чтобы он пожалел о них, у меня все равно возникает желание схватить парня за руку под столом и заверить, что все в порядке, что через день или два все наладится.

– Видимо, статья о «Самых сексуальных мужчинах» рассорила нас. – Энджел передает телефон, и я пролистываю статью, опубликованную три часа назад в популярном блоге сплетен о знаменитостях.

«…Близкий к группе источник подтверждает: “Турне Months by Years наложило отпечаток на отношения ребят. Настроение определенно стало холоднее, особенно после того, как был опубликован список самых сексуальных мужчин по версии Opulent Condition. Некоторые парни начали обижаться на внимание, уделяемое определенным участникам группы”. Хотя наш источник отказался подтвердить, кто из участников враждует, ссора во время недавней прямой трансляции может пролить свет на ситуацию. В четверг днем, во время закрытого сеанса прямого эфира для избранных фанатов, Зак Найт осыпал колкостями своего коллегу по группе Рубена Монтеза. После комментария Энджела Фэна о том, что место Рубена в списке Opulent Condition было заслуженным, Найт ответил: “Мне так не кажется”. Поклонники быстро заметили напряжение между ребятами. Другой источник, отказавшийся назвать свое имя, не кажется удивленным: “Между Заком и Рубеном всегда были проблемы, – сказал он. – Под прицелом камер они ведут себя наилучшим образом, но за кулисами происходит столкновение личностей. Постоянные ссоры, обидные слова, несколько раз даже доходило до физического насилия. Им также выделили разные гримерки, чтобы они могли быть по отдельности, а остальные сотрудники успели передохнуть”. Неприятности в раю? Кто бы мог подумать, что эта группа “близких друзей” втайне так сильно недолюбливает друг друга? Их поклонники, должно быть, шокированы этой новостью».

Я закатываю глаза и передаю телефон Джону. Зак читает через плечо.

– Постоянные ссоры, – говорю я. – Кто может быть этим «источником»?

– Мистер Неизвестный и Несуществующий, – предполагает Энджел.

– Это просто невероятно, какое количество людей считает, будто мы доверяем мнению читателей Opulent Condition, – говорит Джон. – Как будто мы все затаили дыхание в ожидании их оценки.

– Тебе легко говорить, Номер Двадцать Два, – огрызается Энджел.

– Это всего лишь статья, – говорит Эрин. – Лучше избегать таких вещей. Это лишь расстроит тебя, ты же знаешь СМИ.

– Правда, – отвечает Зак. – Они придумают что-то из ничего, если им это удастся.

Из ничего, да? Значит, публичная колкость касательно моей внешности – это просто ерунда? Проехали, движемся дальше? Я вспыхиваю от внезапного прилива гнева, и все мысли о том, чтобы утешить Зака, исчезают.

– Они действительно раскручивают то, чего не было, – отвечает Джон, игнорируя Эрин. – Видимо, эта неделя была скупа на события.

– Ага, – говорю я и наливаю стакан воды, – это же полнейший шок, что Зак не смог отпустить дерьмовый комментарий обо мне на публичный платформе без каких-либо последствий.

Зак отшатывается. Не могу понять, он чувствует себя виноватым или обижен. Как будто у него есть право обижаться.

– Я уже извинился, – отвечает он.

– Серьезно? – огрызаюсь я. – Должно быть, пропустил.

– Парни, парни, – вклинивается Энджел, положив ладони на стол, – вы оба очень красивые.

Эти слова лишь больше выводят меня из себя.

– Дело не в этом, дело в уважении.

– Я уверен, что Зак сожалеет о том, что не проявил к твоей сексуальности того уважения, которого она заслуживает. – Энджел смеется.

Это просто невозможно. В этом нет смысла. Без полного контекста я буду выглядеть так, будто слишком остро реагирую на уязвленное самолюбие. Мне тяжело это объяснить, но если бы эти слова были произнесены кем-то другим, то я бы вовсе не обратил на них внимания. Из уст Зака они звучали как пощечина. Напоминание о том, что не стоит искать скрытый смысл в той ночи, потому что для него я никогда не буду привлекательным.

Он натурал. И он просто был пьян.

Возможно, мой взгляд оказался жестче, чем обычно, потому что смех Энджела стихает.

– Ну же, Руби, – говорит он, – ты же знаешь, что иногда Зак говорит ерунду. Поэтому мы его и любим. Он не хотел, чтобы это прозвучало именно так, верно, Заки?

Зак энергично качает головой.

– Не совсем.

Не совсем.

Что ж, извините, если меня совсем не успокоила эта убедительная демонстрация раскаяния.

В чем, черт возьми, его проблема? Какое право он имеет злиться на меня? Если кто и должен сейчас злиться, так это я. Это мне разбили сердце. Я тот, кого он унизил на людях. Я тот, кто уже несколько дней не может успокоиться.

И почему он меня избегает? Я его как-то обидел? Я что-то сказал? Что-то сделал? Мог ли он понять, что тот поцелуй значил для меня больше, чем для него? Или раздражен тем, что я превратил пьяный эксперимент в нечто, требующее объяснений?

Я настолько плохо целуюсь, что могу разрушить нашу дружбу?

Хочет того Зак или нет, но нам просто необходимо сесть и все обсудить. Это очевидно.

Как я могу обсудить с ним ту ночь, если мне не удается даже завести простой разговор?

Что будет с нами, если я не смогу?

Некоторое время назад местная радиостанция проводила конкурс на возможность попасть за кулисы, но сегодня у нас нет желания встречаться с фанатами, раздавать автографы и фотографироваться. Обычно это одна из моих любимых частей работы: нас отводят к Пенни, чтобы мы быстро освежились и нанесли новый макияж, а после этого практически час беспрерывного восхищения, встреч с людьми, чьих жизней ты коснулся, и возможность немного опустить свои стены, потому что никто не записывает твои слова – за этим следят десятки охранников.

Сегодня вечером все быстро меркнет, когда девочка лет четырнадцати с густыми черными волосами и большими карими глазами спрашивает меня на беглом английском с легким акцентом: «Рубен, это правда, что вы с Заком недолюбливаете друг друга?»

Я останавливаюсь на полпути к подписанию ее плаката с нашим турне и поднимаю взгляд. На лице мелькает тревога, прежде чем я смог придать своим чертам спокойную уверенность. Зак находится всего в паре футов от меня, разговаривает с другим фанатом, и они оба замолкли, чтобы услышать мой ответ.

– Ни в коем случае, – говорю я с такой уверенностью, на которую только способен. – Эти ребята – мои лучшие друзья. Мы были друзьями еще до того, как создали группу. Люблю каждого из них.

Облегчение проступает на лице девочки.

– О, мы так рады это слышать, – говорит она и поворачивается к поклоннику Зака. Очевидно, они тоже друзья. – Мы вас всех очень любим. СМИ врут, да?

– Да, – отвечаю я, но она не смотрит на меня.

Девушка глядит на Зака, как будто ждет, что он вклинится в разговор и подтвердит мои слова. Вместо этого он неловко улыбается и возвращается к подписанию своего плаката под предлогом того, что не подслушивал наш разговор. Девочки обмениваются обеспокоенными взглядами, и я перехожу в режим «спасателя ситуации».

– Почему бы нам не сделать селфи вчетвером? – предлагаю я, и девочки с энтузиазмом кивают.

Лицо Зака непроницаемо, когда я подхожу к нему.

– Я могу сфотографировать вас втроем? – спрашивает он, и я готов его придушить.

– Твои волосы выглядят идеально, – дразню я, как будто причина, по которой он не хочет фотографироваться, кроется в тщеславии. Он напрягается, когда я встаю рядом – я даже не прикасаюсь к нему, – и отодвигается, чтобы между нами было заметное расстояние. Зак улыбается, наклонив голову в противоположную от меня сторону. На фотографии этот промежуток между нашими телами выглядит еще больше.

– У меня есть вопрос, – спрашивает поклонница Зака, прежде чем они уходят. – Об… Энджоне? Это… правда?

– А? – переспрашиваю я. До этого момента я прекрасно понимал их акцент, но теперь понятия не имею, о чем она говорит.

– Энджон? – повторяет она.

Я моргаю.

– В чем заключается ваш вопрос?

– Это и был вопрос. Энджон? Да?

Я смотрю на Зака, который отвлекся на что-то в другом конце комнаты. Еще бы, как же иначе.

– Конечно? – неуверенно произношу я из вежливости. – Наверное?

Девочки разражаются воплями и направляются к очереди, чтобы встретить Джона и Энджела, а я шепчу Заку, сохраняя улыбку на лице:

– Я думаю, нам нужно поговорить.

– Ладно, если ты хочешь.

Он не очень хорошо справляется с ролью приятного собеседника.

– Встретимся в моем номере, когда вернемся? Чтобы поговорить, – быстро уточняю я, когда Зак снова напрягается.

– Звучит неплохо.

– Хорошо. До тех пор мы можем объявить перемирие? Ты ведешь себя слишком очевидно.

– Это я веду себя очевидно? Ты заставляешь меня фотографироваться с тобой, чтобы доказать свою точку зрения!

– Я не пытаюсь доказать свою точку зрения, я пытаюсь показать, что у нас все в порядке, – шепчу я, хотя, возможно, подразумеваю и то, и другое.

– Не все из нас провели годы в театре, Рубен. Я не умею врать. К тому же, если бы ты действительно хотел, чтобы это выглядело не так очевидно, ты бы держался на расстоянии, чтобы нам не пришлось притворяться.

– Прости, я не знал, что тебе так трудно делать вид, будто я тебе нравлюсь.

– Ты можешь перестать принимать в штыки все, что я говорю? Я не это имел в виду, просто это странно, и ты прекрасно меня понимаешь. – Он вздыхает. – Я пытаюсь… Рубен, хорошо? Если бы я знал, что все так испортится, я бы никогда…

Он останавливается, видимо, вспомнив, что мы на публике. И в глубине души я истекаю кровью… снова и снова.

Все повторяется как с Кристофером. Но бесконечно хуже.

Мой голос источает яд.

– Ладно, хорошо, для меня это тоже странно. Прости, если мое сердце не разрывается от того, что тебе один-единственный раз приходится вести себя на публике совсем не так, как ты себя чувствуешь на самом деле. Я прохожу через это каждый день. Если я могу это сделать, то и ты сможешь. Так что, пожалуйста…

Люди смотрят на нас. Я снова натягиваю улыбку.

– Просто веди себя нормально в следующие тридцать минут.

– Я буду в порядке, если ты просто оставишь меня в покое.

Господи.

– Как скажешь, Зак.

Мы расходимся и направляемся в разные стороны комнаты. Я чувствую на себе взгляды, быстро осматриваю комнату, чтобы найти Эрин, которая смотрит на меня, сжав губы в жесткую линию.

Если я не возьму все под контроль сейчас, то в любую минуту у нас возникнут проблемы с Джеффом.

И кто знает, что тогда произойдет.

Лично мне не хочется этого знать.

Несмотря на то что Зак по-прежнему не сидит со мной в автобусе, когда мы возвращаемся в отель, я впервые за последние дни чувствую надежду. Тот факт, что он готов к разговору, означает, что наша дружба не списана со счетов, верно? Всю дорогу я сижу на заднем ряду, подтянув ноги к груди, и прокручиваю в голове различные сценарии.

Зак говорит, что теперь ненавидит меня, но готов работать вместе, чтобы сохранить мир (не мой любимый вариант).

Зак говорит, что он не может меня ненавидеть, и ему очень жаль за те обидные слова, он просто чувствовал себя неловко и смущенно из-за того, что мы сделали. (Этот вариант кажется наиболее вероятным из всех, и я решил, что приму его и извинюсь в ответ, если это произойдет. Мне просто важно услышать признание в том, что комментарий о моей внешности был необоснованным. Вот и все.)

Зак говорит, что он безумно влюблен в меня, и это было странно, потому что он не знал, как признаться в этом (этого не произойдет, но все равно приятно представить).

Зак говорит, что у него нет чувств ко мне, но предлагает соглашение «друзья с привилегиями». (Хочу сказать, что в ту ночь он был очень увлечен поцелуем. Моя реакция на эту фантазию варьируется от «нет, черт возьми» до «ну, может быть».)

Джон высовывает голову из-за спинки своего сиденья, чтобы улыбнуться мне.

– Ты в порядке? – спрашивает он низким голосом.

– Да. Просто устал.

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Такое ощущение, что здесь мы работаем намного больше, хотя у нас такой же распорядок дня, как и дома, верно?

– Джетлаг?[18]18
  Сбой суточных биологических ритмов организма из-за смены часовых поясов.


[Закрыть] – предположил я.

– Может быть. А может, нам просто нужен перерыв.

– У нас только что был перерыв, – напоминаю я ему.

– Хм, – он поднимает брови, – верно. Но, знаешь ли, у большинства людей перерывы бывают хотя бы раз в неделю.

– Я в это не верю.

– Клянусь своей жизнью. Я знал одного человека, у которого были выходные каждую субботу и воскресенье.

– Не может быть. Как они сохраняют свою продуктивность?

– Они говорили, что их ценность как личности не связана с их профессиональной деятельностью.

– Странно.

– Не то слово.

Я пытаюсь поймать взгляд Зака, когда мы выходим из автобуса и заходим в отель, но он определенно избегает меня. Тем не менее я сохраняю надежду до самой двери номера, даже когда мой желудок камнем падает вниз. Как только закрываю дверь, я достаю свой телефон и пишу Заку.

Рубен: Я готов, жду тебя.

Сердце начинает колотиться, будто я только что взбежал вверх по лестнице, и я стискиваю простыни в кулак, когда появляются три точки.

Зак: Мне очень жаль, но я действительно очень устал.

Может, попытаемся в другой раз? Прости. Уже почти уснул.

Я смотрю на сообщение, пораженный.

Почти заснул. Спустя двадцать секунд после того, как он ушел в свою комнату.

Ага.

Я опускаю руку на колени и смотрю на кремовую стену мутным взглядом.

Все не в порядке. Как бы я ни надеялся, что все будет хорошо, это не так. И я не знаю, как это исправить.

Может быть, я и вовсе не смогу этого сделать.

Я медленно переворачиваюсь на бок и сворачиваюсь в клубок, прижимая колени к груди и касаясь их лбом. Мне кажется, что это тот самый момент, когда я должен заплакать. Но мне никогда не разрешали плакать. Всю жизнь меня учили, что слезы – это пустая трата времени. Не плачь. Исправь это. Разберись с проблемой. Перестань жалеть себя.

Но я не могу. И такое чувство, будто что-то внутри меня разрезали надвое и оно хочет вылиться наружу, но ему некуда деться. Вместо этого оно давит в груди, душит, пока я не чувствую, что не могу вдохнуть достаточно воздуха. Тогда я еще сильнее втягиваю голову, пытаясь спрятаться в темноте. Будто, если я достаточно долго буду избегать проблемы, она разрешится сама собой.

Подумать только, всего несколько дней назад я держал Зака в руках, вдыхал его запах, пробовал на вкус и на мгновение позволил себе поверить, что чудеса случаются.