Текст книги "Верность виконтессы. На службе Ее Величества"

Часть I

Париж. Зима 1229 года

Париж утопал в праздничной роскоши. С окон свисали узорчатые ковры, стены пестрели гирляндами из сосновых ветвей, украшенных яркими лентами; наиболее состоятельные бюргеры прикрепили над входными дверями целые полотнища переливчатого разноцветного шелка. В дни народных гуляний по распоряжению прево тесные парижские улочки каждое утро очищались от мусора. К тому же мороз безжалостно уничтожил тлетворные запахи и освежил воздух. В канун Жирного вторника[2]2
  Последний день празднеств и развлечений перед Великим постом.


[Закрыть] природа и вовсе сказочно одарила горожан, выстелив город пушистым снежным ковром. В общем, Париж был наряден и чист.

Завтра Пепельная среда – начинается Великий пост. Поэтому сегодня парижане, облачившись в лучшие одежды, спешили вдоволь наесться, напиться и навеселиться на полтора месяца вперед. Дети с радостным визгом кувыркались в снегу, влюбленные парочки шушукались и целовались в самых неожиданных местах.

На углу старенькой часовни дородная женщина, сцепив ладони на плече невысокого мужа, клянчила давно желаемый подарок:

– Дидье, ну ты же обещал! Купи мне шелковую голубую ленту, она так украсит мои косы!

– Обещал? – Мужчина прищурил пьяненькие глазки. – Не помню!

– Как не помнишь? – Женщина задохнулась от возмущения. – Осенью, на День Всех Святых! А еще ты обещал подарить мне черепаховый гребень.

– Разрази меня гром, не помню!

Дидье хитро ухмыльнулся и потянулся губами к ее румяной щеке. Но женщина уже поняла, что муж дурачится, и, неожиданно гибко прогнувшись, уклонилась от поцелуя.

– Купишь обещанное – вечером зацелую тебя до смерти, – кокетливо пообещала она.

Мужчина облизнул губы, пересохшие то ли с похмелья, то ли от возбуждения, и, схватив растопыренной пятерней супругу пониже спины, решительно повернул назад к ярмарочным рядам, где в шумной торговой толкотне множество таких же подвыпивших мужей покупали своим женам долгожданные подарочки.

Посреди ярмарки на круглой площади в загодя сколоченном балагане разыгрывалась красочная костюмированная мистерия. Талантливые жонглеры, не жалея голосовых связок на морозе, демонстрировали зрителям сценки на библейские сюжеты. Такие мистерии в дни празднеств разыгрывались ежедневно во многих местах Парижа, и если все их обойти, можно воочию познакомиться с историями Ветхого и Нового Завета от начала до конца. На подобные представления съезжались толпы людей не только из близлежащих окрестностей. Не каждый крупный город мог позволить себе столь дорогостоящие мистерии. Поэтому жители отдаленных селений долгие месяцы экономили, копили деньги, чтобы несколько дней от души поразвлечься в столице.

Харчевни с постоялыми дворами собирали обильную жатву. Особенно много питейных заведений было на уступах холма Святой Женевьевы – любимом месте гуляний парижских схоларов[3]3
  Схолары (школяры) – студенты. Магистры – профессура.


[Закрыть]. Вот кто не знал меры в пьянстве и дебошах!

В этот день компания изрядно выпивших студентов отказалась платить в одной из харчевен, чем спровоцировала скандал. Жители предместья Сен-Марсель встали на сторону трактирщика, который был прав в своем возмущении: или платите, или убирайтесь восвояси, не мешайте честным людям развлекаться. Обозленные гуляки ушли, но не успокоились. Вечером схолары разыскали дом торговца, больше всех выступавшего против них, выманили на улицу его дочь и изнасиловали. Отец услышал призывы несчастной девушки и бросился ей на помощь. Пьяные молодцы до полусмерти избили его, после чего, даже не подумав скрыться, продолжили пьянствовать в ближайшей харчевне.

Соседи уважаемого купца, разбуженные криками, быстро вооружились дубинами и ножами, разыскали негодяев и устроили кровавую бойню.

Наутро обе стороны поспешили за правосудием к парижскому прево.

* * *

Бланка от бешенства прикусила край пергамена, каким-то образом оказавшегося у нее в руках. Только что прево доложил ей о вчерашних бесчинствах схоларов в предместье Сен-Марсель. Возмущенные магистры явились с утра пораньше в Гран Шатле[4]4
  Гран Шатле, или Большой замок, охранял с севера въезд на остров Ситэ. Когда вокруг Парижа возвели стены, замок утратил свое стратегическое положение и Филипп II сделал в нем резиденцию парижского прево.


[Закрыть] и потребовали королевского суда, искренне считая, что горожане не имели права с оружием в руках защищаться от произвола студентов.

После доклада прево вышел в приемную – ожидать дальнейших распоряжений, а Бланка заметалась по кабинету. Не замечая ничего вокруг, она будто наперегонки с мыслями торопливо ходила между массивным письменным столом и камином с изысканной скульптурной отделкой, по пути натыкаясь на полукруглые кресла и цепляясь подолом белой[5]5
  Цвет траура французских королев до конца XV в. В 1498 г. Анна Бретонская в знак траура по умершему королю Карлу VIII облачилась в черные одежды и навсегда изменила цвет скорби в Европе.


[Закрыть] котты за пузатый сундук, до отказа забитый деловой документацией.

«Непостижимо! – Мысли возмущенной и разгневанной королевы, сталкиваясь, искали выхода. – Неужели схолары возомнили, что после их прошлогодней помощи я буду всю жизнь стелиться перед ними праздничным ковром? Не выйдет! Да, они тогда помогли освободить короля Луи от мятежников. Ну и что? Они освобождали СВОЕГО короля! Это не дает им права на привилегии. Город один и закон един для всех!»

Как же это не вовремя!

Ее шпионы докладывают, что Пьер Моклерк готовит очередной мятеж и ведет активные переговоры с Генрихом Английским. Последний, достигнув совершеннолетия, уже правит самостоятельно и жаждет отвоевать французские земли, потерянные когда-то его бездарным отцом. А потому не сегодня завтра поверит елейным обещаниям Пьера и вторгнется во Францию. Надо опередить англичан и мятежников и нанести удар по крепостям Моклерка.

А вместо этого приходится заниматься пьяным дебошем!

Бланка послала за кардиналом Романо Франджипани, чтобы посоветоваться, как лучше поступить, а папский легат опаздывает, несмотря на свою почти легендарную пунктуальность. Неужели и у него что-то случилось?

К полудню явился крайне расстроенный кардинал. Бланка, выплеснувшая неистовое возмущение в круговерти по кабинету, немного успокоилась. Пока слуги сдвигали на место кресла, поправляли на них подушки, сервировали блюдами с фруктами столик и наполняли кубки вином, королева с откровенным удовольствием разглядывала Романо. Она любила красивых людей. Кардинал же являл собой превосходный образец мужской красоты: высокий и широкоплечий, с тонкими, почти идеальными чертами лица. Густая черная шевелюра великолепно гармонировала с большими серо-зелеными глазами. Такому впору родиться могущественным графом, а не церковником. Интересно, сколько женщин, глядя на него, приходили к такому же выводу? Бланка слегка улыбнулась, но тут же приняла подобающий ситуации серьезный вид.

– У вашего преосвященства что-то произошло?

– Простите, ваше величество[6]6
  Обращение «ваше величество» возникло в Древнем императорском Риме, но затем вышло из употребления. Вновь его стали использовать в 1520 г. при коронации императора Карла V, после – ко всем монархам. До этого использовалось обращение «ваше высочество», которое позже стало применимо лишь к принцам. Во избежание путаницы и излишней для художественного романа детализации автор использует традиционные и понятные современному читателю обращения: к королю (королеве) – ваше величество, к принцу – ваше высочество, к герцогу – ваша светлость, к графу (виконту) – ваше сиятельство.


[Закрыть], за опоздание, но ночью мой дом подвергся жестокому разграблению.

– Схолары?

– Они! Все знают, что я недолюбливаю Парижский университет за излишнее вольнодумство. Потому после вечерней бойни в Сен-Марселе студенты решили выместить обиду на мне…

– Я компенсирую ваши потери.

– Такие утраты невозможно восполнить деньгами: разбито несколько уникальных скульптур эпохи великого Августа!

Бланке до зуда на языке захотелось выругаться. Вандалы! Еще ничего в своей жизни не создали, а уже смеют… Усилием воли она подавила гнев и глубоко вдохнула. Ей не подобает сквернословить, даже мысленно.

Королева выразила искреннее сочувствие страстному коллекционеру прекрасного и приступила к обсуждению создавшейся ситуации. Они долго взвешивали все за и против и решили, что нельзя оставлять схоларов безнаказанными. Бланка решительно встала на защиту своих парижан.

В тот же вечер отряд королевских сержантов, находящийся в подчинении прево, отправился в Латинский квартал, чтобы арестовать виновных и навести порядок. Буйные студенты никого из вчерашних зачинщиков не выдали и оказали отчаянное сопротивление. Однако против профессиональных военных одной молодецкой удали оказалось недостаточно. За два дня погибло более сотни схоларов.

После похорон университетские профессора пришли во дворец с требованием выдать им прево[7]7
  Парижский прево не имел права судить схоларов и магистров, поскольку в 1200 г. король Филипп Август освободил их от юрисдикции светских властей и подчинил суду епископа. Бланка сознательно пошла на нарушение традиций.


[Закрыть]. Бланка задохнулась от негодования и демонстративно приняла их в присутствии другой пострадавшей стороны – кардинала. Мастера схоластики[8]8
  Средневековая философия, соединяющая в себе христианское вероучение и логику Аристотеля.


[Закрыть] вступили в жесткую перепалку и в присутствии королевы едва не опустились до площадной брани, но вовремя спохватились. Бланка зло рассмеялась. Она заявила, что прево действовал по ее приказу, и гневным взмахом руки окончила аудиенцию. В ответ Университет устроил забастовку. Королева не сдалась. Тогда схолары и магистры толпой покинули Париж. Самые воинственные, желая насолить Бланке, перебрались в Англию, остальные в Анжер, Орлеан, позже в Тулузу.

Скатертью дорога! Не до их капризов.

Бланке по-прежнему необходимо было защищать свое регентство и трон короля-мальчика. А лучшая защита, как известно, нападение. Переговоры должного эффекта не произвели, настало время продемонстрировать мятежным баронам силу. Бланка решила осадить мощнейший замок Беллем, который два года назад отдали по Вандомскому договору герцогу Бретонскому.

Графство Мэн, замок Беллем. Март 1229 года

Зима выдалась чрезвычайно суровой. По календарю давно был март, но лютые, как на Рождество, морозы не отступали. Огромный военный лагерь короля, осаждавшего замок Беллем, замерзал. Дров было мало. Привезенных запасов и того, что обслуга успевала нарубить за день, с трудом хватало военной элите.

Королева пригласила к себе коннетабля Матье де Монморанси, чтобы разрешить проблему с дровами. Ее круглый шатер, украшенный золотыми вертикальными полосами, находился в центре палаточного городка и был меньше шатра Луи, а значит, лучше отапливался. Поэтому краткие рабочие совещания обычно устраивали здесь.

Собравшиеся сгрудились вокруг внушительной кованой жаровни, сдвинув невысокие кресла в равноправный круг. Не до этикета. Походный кабинет, отделенный от спальни плотной шторой, выстелили коврами, но холод, продираясь отовсюду, упорно изводил.

– Матье, завтра с самого утра разошлите людей по окрестным деревням с объявлением, что король купит у населения дрова по хорошей цене: половина денье за дюжину поленьев.

– Не проще ли изъять излишки дров?

– После студеной зимы излишков ни у кого не осталось, – решительно возразила королева, – а погнав крестьян на принудительный лесоповал, мы спровоцируем бунт у себя за спиной. Я же по горло сыта неповиновением парижских студентов.

– Мы не будем обирать собственных подданных, – подал голос Луи, – и заплатим за дрова полновесным серебряным денье.

С каждой кампанией юный король все увереннее чувствовал себя на советах. Порой его категоричные замечания заставляли уважительно замолкать даже мать-регентшу. Вот и сейчас после истинно королевской реплики сына она быстро подвела итог прениям:

– Вы слышали, Матье! Назначьте человека, отвечающего за выплату денег. Думаю, уже завтра вечером простые воины и лошади отогреются возле жарких костров.

Коннетабль, оговорив детали, попросил разрешения удалиться, и Луи вышел вместе с ним. Бланка усмехнулась: наверное, король пожелал разъяснить Матье свое решение. Она заметила, что сын предпочитал действовать убеждением, а не силой безапелляционных приказов.

Королева подошла к окошку шатра и, приподняв шторку, проводила их долгим взглядом. Как же вырос ее мальчик! Скоро ему пятнадцать, и уже приходилось поднимать голову, чтобы заглянуть в его голубые пронзительные глаза. Светлые вьющиеся волосы, идеальный рисунок губ, твердые скулы… У Бланки от гордости защемило сердце: ее сын хорошеет с каждым днем. Франция получила красивого короля.

Она улыбнулась звездам за окном и, обернувшись, приказала караульному срочно привести виконта д’Авранша.

* * *

Габриэль д’Эспри сидел на походной раскладной кровати и с ухмылкой наблюдал за тщетными потугами своего нового оруженосца Мартина. Тот с обреченным упорством копался в дорожном сундуке, выискивая, что еще надеть, чтобы не замерзнуть ночью. В жаровне скупо тлели угли, но подбрасывать новые поленья никто не спешил. Их осталось всего несколько штук, а до утра еще далеко.

Д’Эспри задумался и невидящим взглядом заскользил по незамысловатому внутреннему убранству своего шатра. Возле сундука на крестообразной подставке висел начищенный до блеска хауберк с нахлобученным сверху топфхельмом. Мечи, копья, боевой топор своеобразной пирамидкой стояли у входа в палатку. Рядом с Габриэлем на ржавой треноге чадила масляная лампа.

Неожиданно снаружи раздался голос дежурного посыльного:

– Виконт д’Авранш! Ее величество срочно требует вас к себе!

Габриэль замер. Он почти год носил новый титул, но ему все еще требовалось пару биений сердца, пока до него доходило, что обращаются к нему.

– Иду! – Запахнувшись в подбитый овчиной плащ, виконт шагнул в леденящую ночь.

Снег звонко скрипел под ногами, чистое небо подмигивало яркими звездами, доспехи и иней на деревьях искрились отблесками факельных огней, но виконту было не до красот. Дьявольский холод замораживал мысли и чувства.

Габриэль быстро шел мимо замерзших бойцов, облепивших тощие костры, через внушительный палаточный городок воинов графа Шампанского. Большинство баронов вроде бы и не уклонялись от вассальных обязанностей, но выставили смехотворное количество воинов. Лишь Тибо привел триста рыцарей, доказывая безоговорочную верность Бланке. За Габриэлем отныне тоже стояло собственное войско из трех дюжин хорошо вооруженных всадников, не считая пехотинцев. Содержание такого отряда обходилось в солидную сумму, но амбиции не позволили виконту явиться с меньшим количеством воинов.

Он задумался. Зачем его вызвали? Срочное совещание?

После того как прошлой весной Габриэль принял деятельное участие в освобождении короля, он стал неизменным участником военных советов. Его приглашала Бланка, хотя статус виконта не всегда соответствовал высокому уровню совещаний. Габриэль старался не выпячиваться с лишними комментариями, но и просиживать штаны безмолвным истуканом на важных заседаниях было не в его характере. Постепенно вельможи стали с должным уважением относиться к его словам, да и поддержка графа де Дрё и графа де Монфора сыграла тут не последнюю роль.

Только коннетабль де Монморанси долгое время упорно игнорировал виконта д’Авранша. Но в конце концов Габриэль и к нему подобрал ключик.

Однажды на традиционном рождественском пиру он как бы невзначай оказался рядом с Матье и обронил несколько слов о его сестре Алисе де Монморанси – супруге Симона де Монфора[9]9
  Симон IV де Монфор (1165–1218) – сеньор де Монфор-л’Амори, предводитель крестового похода против катаров в 1209–1218 гг. Алиса де Монморанси (1170-е – 1221) – его супруга с 1190 г.


[Закрыть], – напомнив, что воспитывался в ее семье. Воспоминание о любимой сестренке, давно уже покойнице, нашло живой отклик в душе Матье. Слово за слово, и они весь вечер проговорили о ней, ее детях и, конечно же, о событиях альбигойских кампаний прошлого десятилетия. Видимо, то, с какой теплотой его собеседник вспоминал об Алисе, подкупило сурового коннетабля. К тому же многолетние приключения Габриэля на Святой земле успели обрасти при дворе легкой шерсткой легенд, и Матье наверняка их слышал. Постепенно он перестал видеть в виконте безродного выскочку и проникся к нему дружеской симпатией.

…Мысли Габриэля прервал сигнальный рожок, извещавший о ночной смене стражи. Послышались приказы, забегали воины. «Бедные парни – в такой мороз стоять в карауле», – подумал виконт и, зябко передернув плечами, ускорил шаг.

Ожидавшая его королева оказалась в шатре одна. Перед ней на круглом столике в широких бокалах дымился гипокрас, на бронзовом блюде лежал сыр и ломти белого хлеба, в вазочках – оливки и копченые груши. Габриэль недоуменно глянул на это изобилие, не ко времени выставленное на столе (пора ужина давно миновала), и Бланка перехватила его изумленный взгляд.

– В такую стужу мне постоянно хочется есть, – засмеялась она. – Представляю, каково вам, крепким мужчинам. Вы наверняка все время испытываете голод?

– Верно подметили.

Габриэль ухмыльнулся и, низко склонившись, поцеловал королеве руку.

– Присаживайтесь.

Бланка указала на застеленное овчиной кресло у стола. Но виконт продолжал стоять, и она настойчиво добавила:

– Мы с вами одни, поэтому кое-какие церемонные правила можем проигнорировать.

– Я уважаю вас не только потому, что чту этикет.

Габриэль мягко улыбнулся, и королева слегка смутилась. От Сабины виконт знал, что Бланка не выносит открытой лести, но этот комплимент ей явно пришелся по душе. Она вновь предложила ему присесть, и Габриэль покорился. По вину и закускам было понятно – беседа предстоит долгая.

Королева отпила глоток вина и, откусив кусочек оливки, начала разговор с приятной для них обоих темы:

– Как поживает мой крестник? Сабина уже восстановилась после родов? Я не видела ее и мальчика больше месяца.

– Благодарю, ваше величество, они здоровы. Супруга передавала вам большой привет; она очень скучает.

– Так я вам и поверила! Чего-чего, а скучать горластый карапуз ей точно не позволяет. Вы уже дали ей послабление? Помню, мэтр Бертран рассказывал, как вы с занудством жуткого педанта исполняли все его предписания, касающиеся режима беременной жены. Обреченная женщина едва ли не выла – вы не давали ей самостоятельно и шагу ступить!

– Не давал, – серьезным тоном подтвердил Габриэль, но, не сдержавшись, улыбнулся.

Он вспомнил, как из-за ошеломительной новости о скором появлении наследника они скорректировали дату венчания. Скромную свадьбу сыграли немедленно. Сабина с первых недель плохо переносила беременность, и королева приказала своему лекарю взять ее под опеку. Мэтр Бертран, осмотрев виконтессу, ничего не скрыл от ее мужа:

– У вашей супруги отнюдь не юный возраст, а учитывая, что это первые роды, пройдут они нелегко.

Габриэль просто ополоумел! Он следил, чтобы супруга неукоснительно выполняла все предписания лекаря. Габриэль знал о ее первой беременности в предыдущем браке, закончившейся выкидышем, и изо всех сил старался больше не допустить подобного. Сабина иногда устраивала протестующие истерики, но он не сдавался. И воскресным январским днем Господь их вознаградил. Габриэль, не меняя позы, уже много часов сидел в Каминном зале у давно погасшего очага, когда раздался ликующий крик Вивьен:

– Господин! У вас сын родился!

Глаза камеристки радостно блестели, рука убирала со щек прилипшие к ним мокрые от пота волосы: очаг в комнате роженицы был жарко натоплен. Подкативший к горлу ком мешал Габриэлю задать самый важный вопрос, но Вивьен, очевидно, прочла его во взгляде виконта и весело добавила:

– С госпожой все хорошо. Мэтр Бертран очень доволен!

Габриэль помнил, как тогда при виде камеристки встал, готовясь к худшему, но, услышав новость, вновь упал в кресло и замер. Его охватило какое-то оцепенение, и он не решался шевельнуть даже кончиком мизинца, иначе нервное перенапряжение могло исторгнуться из него женскими рыданиями. Наконец, неимоверным усилием взяв себя в руки, Габриэль отправился поздравить супругу.

Задолго до появления младенца Бланка заявила, что желает быть его крестной матерью, и Габриэль с Сабиной чуть не лопнули от гордости. Крестным отцом пригласили графа де Дрё. Габриэль испытывал к нему искреннюю признательность за то, что граф не раз спасал жизнь Сабине, и вместе с супругой они посчитали, что лучшей кандидатуры им не найти.

…В воспоминания Габриэля вторгся голос Бланки:

– Помню, в соборе Нотр-Дам епископ Парижский после обряда крещения шепнул мне: «Папаша держится так важно, словно это первый ребенок, рожденный на Земле, и мир обязан ему свершившимся чудом».

Габриэль на мгновение застыл с вытянувшимся лицом, а затем разразился оглушительным хохотом. Не переставая смеяться, он с трудом выговорил:

– Вы знаете, ваше величество, именно так я себя тогда и чувствовал. Да, наверное, и сейчас тоже. – Успокоившись, он вытер согнутыми пальцами выступившие на глазах слезы. – Правда, теперь я подвергся домашнему диктату. Стоит мне чихнуть, не важно – от пыли или перца, как меня тут же выставляют за пределы не то что детской комнаты, но и спальни собственной жены. Осенью у камеристки Вивьен родилась дочь, и сейчас весь дом помешан на гигиене. Нас с Андрэ воспринимают как потенциальный источник заразы. Потому, чтобы сберечь мужское самолюбие, мы скрываемся в военных лагерях.

Оба рассмеялись и еще немного поговорили о здоровье Сабины, вспомнили пир после крестин. Но Габриэль понимал, что все это прелюдия. Бланка вызвала его для другого разговора. О Беллеме.

В шатер вошел слуга, чтобы подбросить горячих углей в жаровню и подлить масла в лампу. Ожидая, пока он закончит, королева встала и прошлась по шатровому кабинету, как всегда, когда принимала решение. После ухода слуги она глубже запахнулась в беличий плащ – подарок новгородских купцов – и, вновь устроившись в кресле, начала:

– Есть свежие новости от вашего человека? Его, кажется, зовут Андрэ?

– Да, Андрэ. Предыдущие сведения я вам уже докладывал, а следующее послание ожидается только завтра вечером.

– Необходимо его поторопить. Наш подкоп не дал должного эффекта, рухнула лишь часть угловой башни. Новые подкопы делать некогда, иначе мы все здесь замерзнем насмерть. Даже лошади не выдерживают. Поэтому идем на штурм, но сначала – дня три – поработают камнеметные машины. К утру субботы ваш человек должен найти способ, как открыть потайную дверь в замке.

– Это окончательная дата штурма?

– Думаю, да. Пока о ней знаем лишь мы с королем, коннетабль де Монморанси и вы.

Габриэль легким кивком поблагодарил за оказанную честь, и королева закончила:

– В пятницу на общем военном совете мы обсудим детали. К этому времени у вас должны быть обнадеживающие известия от вашего лазутчика.

* * *

Андрэ случайно заметил условный знак. Может, показалось? Ведь очередной запланированный обмен сигналами должен был произойти лишь завтра! Он застыл на крепостной стене, до рези в глазах вглядываясь в темноту, и через некоторое время на окраине королевского лагеря вновь увидел волнистую линию, прочерченную ярким огоньком. Не зря его потянуло на стену! Сомнений нет – это сигнал, означавший, что завтра катапультой ему пришлют письмо. Такой способ связи они с Габриэлем разработали на крайний случай. Записку засунут в полый металлический шар, забьют его деревянным клином, сверху посылку обмажут несколькими слоями обожженной глины и под видом снаряда в полдень запустят в замок.

Видимо, что-то случилось и планы изменились. Андрэ задумался, но тут же вздрогнул: снизу раздался нетерпеливый окрик. Лазутчик обреченно вздохнул и фальцетом, подражая женскому голосу, пропищал:

– Спускаюсь, дорогой! Зацепилась подолом за крюк, уже бегу.

– Что за каприз прогуливаться ночью по крепостным стенам? – буркнул недовольный мужской голос внизу.

– Я же говорила: любуюсь звездами. Придержи лестницу.

– Держу! Смелее!

Басовитый голос продолжал сокрушаться о причудах женского характера, а Андрэ, задрав юбки, не спеша спускался по длинной деревянной лестнице, приставленной к крепостной стене. Как хорошо, что его сейчас не видит жена Вивьен – иначе год хохотала бы без передыха!

Идея нарядить его служанкой пришла, конечно, Габриэлю. Как-то на ярмарке Андрэ, дурачась, нацепил на себя барбетт, а проходивший мимо рыцарь не разглядел его как следует из-за прилавков и послал воздушный поцелуй. Долго они тогда смеялись вслед убегающему сконфуженному кавалеру. Перед осадой Беллема Габриэль размышлял, как лучше зацепиться внутри замка, и неожиданно предложил оруженосцу переодеться служанкой. Андрэ – невысокий, худощавый, со смазливой мордашкой – очень походил на привлекательную девушку. Значит, ему проще будет влюбить в себя какого-нибудь воина и разузнать через него нужную информацию. Так они и сделали.

Дней за пять до прибытия королевской армии Андрэ под видом наемной служанки попал в замок, и уже на входе ему подмигнул начальник караула! Это был весьма покладистый парень Жермен; он помог Андрэ устроиться подсобником, точнее подсобницей в кухне, обслуживающей гарнизон. Андрэ переживал, что ему придется спать вместе с другими девицами-кухарками. Но, хвала Господу, в их переполненном дортуаре[10]10
  Общая спальня.


[Закрыть] не нашлось места, и ему выделили топчан в чуланчике. Можно незаметно бриться. Правда, природа весьма скудно оделила его бородой, но и от этой светло-рыжей щетинки время от времени необходимо избавляться. Да и естественную нужду по ночам сподручнее справлять. В общем, с бытом ему повезло.

Днем лазутчик тяжело трудился: приносил воду, хворост, выносил мусор, помогал всем без разбору, а вечером встречался с ухажером. Прогуливаясь, Андрэ изучал замок и узнавал из уст болтливого кавалера секреты этого древнего строения.

Крепость насчитывала не одно столетие; она была построена на невысоком холме в виде скошенного прямоугольника с дюжиной башен и огромным, почти неприступным донжоном. Внутри стен территория была плотно усеяна казармами, конюшнями, жильем прислуги, сараями, кузницами. Строения опутывали извилистые улочки, сходившиеся в центре у почерневшей от времени капеллы с узкими окнами-бойницами. Всего век назад могущественные бароны Беллема – их земли находились на границе Нормандского герцогства[11]11
  С 1066 по 1204 г. (с краткими перерывами) Нормандия находилась под властью английских королей.


[Закрыть] – беспрерывно сражались с английскими королями. Генрих Боклерк[12]12
  Генрих I по прозвищу Боклерк – король Англии в 1100–1135 гг.


[Закрыть] в конце концов победил, и замок отошел короне. Затем Филипп Август, отвоевав Нормандию и графство Мэн, присоединил Беллем к французскому дому. Два года назад замок согласно условиям Вандомского мира передали герцогу Бретонскому, и тот успел хорошо его укрепить.

Такие замки тяжело взять штурмом. Однако в древних крепостях любили устраивать подземные ходы наружу или засекреченные двери-выходы. Именно на это и делал главную ставку Габриэль, засылая в Беллем лазутчика. И однажды Жермен подтвердил: в замке действительно есть потайная дверь, о которой знают лишь избранные. В тот же вечер Андрэ, стоя на крепостной стене, прочертил в воздухе светящимся факелом букву «P»: дверь[13]13
  La porte – дверь, калитка (фр.).


[Закрыть].

Теперь нужно узнать, где она находится и как ее открыть. Вся надежда на Жермена и его, Андрэ, актерские способности. Правда, особенных усилий прикладывать не пришлось – горе-кавалер быстро в него влюбился. У слегка опешившего молодого лазутчика возникла другая серьезная проблема: не проворонить руку Жермена, настойчиво пробирающуюся ему под юбку. Ухажера хватит удар, когда вместо женских прелестей он наткнется на весьма солидное мужское естество. Андрэ представил эту сцену и не сдержал улыбку. К груди-то он привязывал скомканную ткань – пусть тискает, а вот ниже пояса придумать что-то было тяжело.

Чтобы как-то оградить себя от сексуальных домогательств, лжедевица наплела про приданое от тетушки, которое получит ее супруг при условии, если она пойдет под венец девственницей. Жермен клюнул и решил потерпеть, пообещав после осады… жениться. Пусть тешится надеждой! Главное, что он перестал задирать подол! Правда, кавалер потребовал закрепить помолвку страстным поцелуем. Пришлось уступить. Андрэ, передернув плечами, сплюнул. На что только не пойдешь, чтобы уберечь свою девичью честь.

* * *

Как же он замерз на этом дьявольском морозе, стоя на высокой крепостной стене! От ледяного ветра Андрэ пытался укрыться за мерлонами[14]14
  Merlon – простенок. Зубец наверху стены или башни для прикрытия от обстрела (фр.).


[Закрыть], но холод доставал его везде. Хорошо, что никому нет до него дела: шел обстрел, и осажденные попрятались от каменных ядер. Единственная польза от жутких холодов – все они замотаны в груду одежды, под которой тяжело распознать особенности тела. Летом Андрэ давно бы разоблачили. Коротко стриженные волосы он скрывал под койфом[15]15
  Головной убор в виде полотняного чепца, популярный и у мужчин, и у женщин.


[Закрыть], который никогда не снимал, а сверху накрутил слоями огромный платок, надежно скрывающий, кроме прочего, и его кадык. Правда, как-то неугомонный Жермен, обнимая Андрэ за шею, спросил, где коса, почему не прощупывается. Пришлось наплести, что по осени он переболел – тьфу, переболела! – страшной загадочной болезнью и лекарь приказал обрезать волосы.

Андрэ, без остановки клацая зубами, выглянул из-за мерлона. Сердце лазутчика екнуло от гордости: у подножия замка на ярком зимнем солнце железом и ярким разноцветьем палаток сверкал могучий королевский лагерь. Повсюду дымились костры, довольно ржали сытые кони, суетились люди в хлопотах походной жизни. Посредине возвышались два огромных шатра в золотую и синюю полоску, явно принадлежавшие Бланке и Луи, но кому какой – Андрэ не знал. От центра разбегались прямые улицы, и где-то на одной из них стояла палатка виконта д’Авранша. Андрэ даже почудилось, будто он различил ее малиновую круглую верхушку! Он тут же представил, как внутри шатра Габриэль подтрунивает над новеньким оруженосцем Мартином, а тот не знает, куда бежать, чтобы выполнить приказ требовательного господина. Лазутчик с тоской вздохнул: вот бы сейчас очутиться в этой палатке и услышать добродушную иронию господина. Сам весельчак, Андрэ обожал людей с чувством юмора. Наверное, потому они с хозяином и понимают друг друга с полуслова.

Наконец грохот обстрела стих, и вскоре после этого просвистел один-единственный снаряд. Проследив за ним, Андрэ заметил, как он упал возле северной стены замковой капеллы. Задрав неудобные юбки, лазутчик кубарем скатился по винтовой лестнице ближайшей башни и помчался к месту падения посылки. Но никакого шара он не нашел, только куски рассыпавшейся глины. И тут Андрэ заметил мальчишек, державших в руках какой-то металлический предмет. Лазутчик сразу же придумал небылицу, зачем ему нужен этот сплюснутый шар, и после долгих уговоров все же выменял его на три сухаря и обещание покормить мальчишек на гарнизонной кухне.

Записка оказалась короткой. Андрэ читал с трудом, сколько ни учил его Габриэль – не давалась слуге эта премудрость. Вот приемы рукопашного боя, владение кинжалом и, конечно же, мечом он схватывал на лету. А чтение – это не для него. Перед операцией в Беллеме Андрэ постарался заучить три дюжины слов, которые Габриэль может использовать в письме. «В крайнем случае, – пошутил хозяин, – буду рисовать». Эту записку Андрэ сумел осилить: «Показать место потайной двери крестом. В субботу штурм. Во время молитвы первого часа[16]16
  Около 6 утра. Молитвы первого, третьего, шестого, девятого часа вместе с утреней, вечерней и т. д. входят в систему ежедневных богослужений. В римско-католической церкви именуются «литургией часов». В Средневековье и светские люди для обозначения времени суток часто прибегали к каноническим часам.


[Закрыть] открыть дверь».

Сегодня среда. Миндальничать некогда.

Сразу после заката, когда обстрел из требюше[17]17
  Камнемет с огромным противовесом, метающий камни весом до 60 кг на расстояние до 400 м, при этом методично стреляющий в одно и то же место. Требюше, как и арбалет, за ужасающую убойную силу церковники пытались запретить к использованию.


[Закрыть] прекратился, Андрэ напропалую любезничал с Жерменом, не скупясь, обещал ему золотые горы. Его ждет богатое приданое, сытая жизнь, зачем погибать молодым в обреченном замке? Переодетый соблазнитель разрешил тискать себя и даже позволил пару поцелуев. И не зря! «Жених» согласился на побег, пообещал раздобыть ключи от засекреченной двери и – наконец-то! – сообщил, где она находится: в основании средней башни на восточной стене. Снаружи искусный штукатур замаскировал ее под каменную кладку. Возле этой части крепости не было рва. Неглубокую траншею прорыли только с южной стороны, где находились ворота, и на западной пологой части. С востока же холм был крутобоким, и высокие куртины с мощными башнями делали эту часть крепости неприступной.

В тот же вечер Андрэ, забравшись на плоскую крышу башни, прочертил факелом в воздухе крест. Через несколько мгновений повторил движение. Это был условный знак: тайный вход подо мной.