Текст книги "Дым под масками"

Глава 10
Сделка

В час дня Штефан уже сидел в кабаке неподалеку от особняка Вижевской. Пил кофе и пытался представить будущий разговор.

Об Иде Вижевской удалось узнать немного. Лет десять назад она овдовела, и по городу будто не ходили слухи о том, что это она прервала Сон о своем муже. Она много путешествовала, но почти всегда носила вуаль и редко выходила из дома, поэтому на улицах ее не узнавали и никто никогда не знал, действительно ли она приехала в то или иное место.

Путешествовала Ида Вижевская с горничной, которая, кажется, была также ее секретарем, и несколькими слугами, которых постоянно меняла. Резиденцию в Кродграде не любила, на родине предпочитала какой-то другой особняк. Хезер сказала, что люди, говоря об этом особняке, делали очень многозначительные лица и переводили тему.

Вот и все. О любой аристократке во Флер слухов за час набралось бы на целую книгу, на Альбионе хоть кто-то сказал бы про яд, а в Кайзерстате обязательно упомянули бы какую-нибудь зловещую семейную тайну. Если бы тайны не было – ее потрудились бы тут же придумать. Оставить семью совсем без нее считалось дурным тоном.

Впрочем, нечто вроде зловещей тайны в рассказах все же сквозило.

Знакомым Энни оказался местный портной. В ателье всегда стекались сплетни – немногие женщины стояли молча, пока снимали мерки, к тому же портной был разговорчив. И он не сказал ничего, только напустил туману: «вроде куда-то ездит, а может и вовсе не она, особняк у нее любимый, ну тот самый особняк, в лесу, ну в том лесу». Остальные, кого Хезер расспрашивала, отвечали примерно так же.

Штефана беспокоила Вижевская. А еще его беспокоил генеральный прогон, о котором он не объявлял никому, кроме труппы и владельца театра, а больше всего его беспокоило начало выступлений. Епифанович утверждал, что все хорошо, и билеты на первые десять выступлений уже распроданы. Обещал полные залы и благодарную публику. Но ни разу за все годы Штефану не приходилось полагаться на такой ненадежный состав, ни разу не было такого неотработанного представления, ни разу…

«Мы еще не научились выступать без Томаса, – признался он себе. – Вот в чем беда. Были выступления, когда мы были на войне, но тогда он оставлял заместителя и Тесс. А теперь вот никого нет».

В другое время он подумал бы о том, чтобы распустить труппу и заняться чем-то другим. В конце концов, теперь-то им с Хезер точно не придется ночевать в подвалах, гадать и продавать сервизы. Более того, Штефан был уверен, что вдвоем они жили бы гораздо лучше, чем сейчас – богаче, спокойнее и стабильнее. И вовсе не обязательно было помогать Томасу. Взрослому мужчине, который сам решил потратить все деньги на революции и бумажные цветы, а теперь ему не на что лечить больную мать. Томас и не просил этой помощи.

Штефан считал, что в семнадцать он тоже был взрослым мужчиной. И тоже не просил о помощи.

Он бросил быстрый взгляд на часы – без десяти два. Оставив на столе пару монет, он вышел на улицу.

Особняк Вижевской ему понравился – небольшой, не помпезный, почти скрытый темной зеленью елей.

В холле его встретила молодая женщина в глухом черном платье. Высокая, с гладко зачесанными темными волосами и узким строгим лицом, она смотрела без единой эмоции, но Штефану показалось, что он не закрыл за собой дверь и по холлу гуляет сквозняк. Он решил, что это и есть горничная-секретарь.

– Принимает ли госпожа Вижевская? – спросил он по-кайзерстатски, из вежливости употребив местное обращение. Он не боялся, что его не поймут – аристократы и доверенные слуги обычно свободно говорили на языках союзников.

– По записи, – ответила женщина.

– Простите, я приезжий, и у меня срочное дело, – Штефан был готов к такому повороту. – Могли бы вы меня представить, возможно, госпожа Вижевская пожелает меня принять?

– Как вас представить?

– Штефан Надоши, владелец цирка «Вереск». Госпожа Вижевская посетит наше представление.

– Госпожа Вижевская купила билеты на ваше представление, – холодно поправила его женщина. – Ждите здесь.

Она двигалась совершенно бесшумно – ее шаги утопали в коврах, которые здесь были повсюду, Штефан не различил ни шелеста юбок, ни звона украшений. Ничего, к чему он успел привыкнуть за несколько дней в этом оглушающем городе, больше похожем на кибитку Идущих.

Ждать пришлось недолго – уже через пару минут горничная вернулась.

– Госпожа Вижевская вас примет. Пойдемте.

Они поднялись на второй этаж, и горничная с видимым усилием открыла двойные, окованные медью двери, ведущие в кабинет. Штефан успел подумать, что здесь даже на дверях столько завитков, что их невозможно открыть, а потом ему стало не до дверей.

Кабинет оказался круглой белой комнатой. Здесь не было ни ковров, ни завитушек – ни одной проклятой завитушки. Только огромные окна, зажженные светильники под потолком, и яркая, как мороки Готфрида, мебель. Штефан никогда не видел ничего подобного – ярко-зеленый, неестественного оттенка диван, кроваво-красное кресло, канареечно-желтый стол и рыжие, как закат, шторы с зелеными подхватами – все выглядело совершенно безумно, и безумие только подчеркивалось белизной стен и пола.

В этом интерьерном кошмаре он не сразу разглядел Иду Вижевскую. Она не выглядела хозяйкой кабинета – в ужасном кресле, за чудовищным столом, сидела женщина в простом голубом платье. Траурная вдовья сетка укрывала ее светлые волосы и только очки хорошо сочетались с интерьером – дымчато-золотые, как на камере Штефана, линзы в черной оправе. В белом, до абсурда ярком свете Вижевская казалась больной – не помогали ни нежный оттенок платья, ни очки скрывающие половину лица, ни белая пудра – на щеках цвел лихорадочный румянец, а тонкие губы под слоем серой помады были не то искусанными, не то потрескавшимися и едва заметно кровоточили. Штефан не мог точно сказать, сколько ей лет, но был готов спорить, что больше сорока.

– Здравствуйте. Благодарю, что приняли, – Штефан поклонился, правда, как было принято в Кайзерстате, а не здесь. Местный поклон напоминал попытку расшибить себе лоб.

– Садитесь, герр Надоши, – ответила она, показывая на диван. Говорила она совсем тихо и хрипло, будто берегла простуженное горло. – Вы пришли поговорить о представлении?

– Да. Я узнал, что вы собираетесь прийти и пришел засвидетельствовать вам…

Она поморщилась и жестом остановила его:

– Не нужно. У меня с утра ужасно болит голова. От политесов она болит сильнее.

Дверь бесшумно открылась. На пороге стояла горничная с огромным подносом, на котором Штефан разглядел кофейник, чашки и две хрустальные креманки.

Она поставила поднос на стол, разлила кофе, одну чашку и креманку поставила перед хозяйкой, вторую – перед Штефаном. Он только сейчас заметил маленький белый столик, стоявший рядом с диваном.

Штефан слегка растерялся. Он видел, что некоторые здесь пьют чай из блюдец, но сомневался, что кофе полагается переливать из чашки.

Вижевская развеяла его сомнения – достала из ящика стола портсигар и длинный серебристый пинцет.

– Давайте без политесов, – сказал Штефан, когда горничная ушла. – Но прежде всего я действительно хотел сказать, что рад что вы меня приняли.

Она рассеянно кивнула.

– А во-вторых я хотел поговорить о герре Явлеве, – прямо сказал он, заметив, что Вижевская скучает.

– Вот как, – она слегка оживилась. – Что же вы хотите?

– Я хочу, чтобы вы заключили с нами контракт.

Штефан не в первый раз вел такие переговоры. В первый раз с аристократкой, но надеялся, что итог будет тот же. Он видел, что бесполезно начинать издалека, льстить или говорить намеками – Вижевская, видимо, не любила такие игры, а еще судя по тому, как подрагивал пинцет с сигаретой, у нее действительно болела голова. В другое время он бы поклонился и ушел, но сейчас ему оставалось надеяться, что она оценит его прямоту.

Он хотел подписать с ней фиктивный контракт. Объявить о нем артистам и, если повезет, прикрыться от Явлева – в других странах на этот счет существовал определенный этикет.

– Вот как, – повторила она, развеселившись. Даже говорить стала громче, а вот хрипела по-прежнему. – До представления?

– У меня в труппе есть кайзерстатские актеры, возможно вы слышали о Вольферицах…

– Слышала. У вас на афишах они указаны отдельно.

Штефан скрипнул зубами.

– Верно. Герр Епифанович сказал, что скоро начинается некий тур, «Гардарская явь»…

– Скажите, герр Надоши, вы желаете своим актерам хорошей, сытой жизни и постоянной работы?

– Я даю им хорошую, сытую жизнь и постоянную работу, – прищурился он. – «Вереск» – антреприза с именем. Мы выступали в лучшем театре Рингбурга, – приврал Штефан, – и нас знают по всему Кайзерстату.

– Знаете, почему вас пригласили в Гардарику, герр Надоши? – вдруг спросила она. – Знаете, кто устроил ваш контракт?

– Герр Епифанович лично написал мне и оформил приглашения.

– Несс Вольфериц написала письмо Явлеву, с которым давно знакома. Сказала, что от вас ушел создатель антрепризы, что вы едете в Морлисс, а Морлисс нищий и холодный. Просила устроить вам представления, говорила, что в вашей труппе много талантливых людей.

Вижевская говорила, усмехаясь, выдыхала каждое слово облачком тумана.

А Штефан вдруг совершенно неожиданно подумал, что любит Хезер. Мысль была мимолетной, неуместной, и он не стал за нее цепляться.

– В таком случае я тем более вынужден просить вас о контракте, – усмехнулся он, чувствуя, как все, что еще недавно казалось рабочим механизмом распадается на болты и шестеренки, и брызгает в разные стороны. – Заметьте, я не прошу денег. Только контракт. Вы скажете, что нанимаете «Вереск», а потом, если на то будет ваша воля, «Вереск» вас разочарует, и контракт мы разорвем.

Он не стал говорить, что знает об их конфликте с Явлевым, потому что понятия не имел о его истоках. Просто надеялся на то, что она и правда будет рада «вставить шпильку», как сказал герр Епифонович.

– Это не очень-то честно по отношению к вашим артистам, – заметила Вижевская.

Штефан только пожал плечами и все-таки решился осквернить креманку папиросным окурком.

– Чего вы ищете в искусстве? – отвлеченно спросил он, чиркая спичкой. Ему показалось, что под ногами что-то ползет, но он не стал приглядываться. Вряд ли в особняке водились тараканы.

– Это очень сложный вопрос, герр Надоши. И боюсь, что не смогу объяснить, скажу только, что пока не нашла. И вряд ли когда-нибудь найду.

Вижевская приподняла очки и посмотрела ему в глаза. Штефан медленно опустил папиросу в пепельницу.

Глаза у нее были страшные – светло-голубые, мертвые, с матово-черной точкой зрачка из накопительного камня.

Уже давно почти каждый мог позволить себе протез, полностью заменяющий потерянную конечность. Там, где научились делать механических людей, научились и пришивать механические руки. Но удивительнее всего были искусственные глаза. Он не раз видел людей, у которых один глаз был живым, а другой – стекляшкой. И редко встречал тех, у кого стеклянными были оба глаза.

Штефан понятия не имел, каким такие люди видят мир. Но теперь становился понятен и слишком яркий свет, и сумасшедшие оттенки мебели – она просто видит иначе.

Может, ей придутся по вкусу мороки Готфрида.

– Я родилась слепой, – сообщила Вижевская, снимая очки и аккуратно складывая дужки. – И до пятнадцати лет жила в темноте. Такие операции не проводят детям, к тому же тогда протезы были не так… технологичны. Я люблю музыку. И литературу, но больше всего тех авторов, кто не упивается описаниями. Но этого мало. Вы умеете петь, герр Надоши?

– Нет, – честно ответил он. – Я коммерсант, госпожа.

– Жаль. А можете вы и ваш цирк дать мне то, что я ищу?

– Мы постараемся, – пообещал он, все-таки опуская глаза под ее пристальным стеклянным взглядом. И замер, не замечая, как пепел опасно копится на кончике папиросы.

Из-под стола Вижевской что-то тянулось к свету – акварельно-серая тень, словно сотканная из сигаретного дыма, десяток полупрозрачных щупалец, мечущихся под столешницей.

«От чародеев одни беды, – с неприязнью подумал Штефан. – Стоило надеть очки и вот, пожалуйте».

Он был настолько ошеломлен, что даже не нашел сил испугаться.

Разумеется, в следующую секунду никаких щупалец там не оказалось. Штефан несколько раз зажмурился и закурил новую папиросу. Он много знал о тенях – при таком освещении им было неоткуда взяться. Даже если у Вижевской под юбкой кальмар. Просто нужно поменьше пить шнапса и примерять чародейских очков. И выкинуть кристалл из кармана.

– Вы что-то увидели? – поинтересовалась она.

– Нет, – с самым честным видом соврал Штефан. Не хватало еще чтобы она решила, что он сумасшедший. – Я разглядывал резьбу на ножках. Ваши мастера удивительно работают с деревом.

– Мне нравится то, что можно потрогать, – пожала плечами Вижевская. – Как я уже говорила, то, что можно только увидеть, меня не очень-то интересует… Хотя есть картины… у меня есть такие картины… Любите играть, герр Надоши?

Она подалась вперед, и на мгновение Штефану показалось, что в мертвых глазах мелькнул злой огонек. Лицо Вижевской на этот миг стало по-настоящему страшным – выражение хищного азарта, усмехающиеся окровавленные губы – и равнодушные стекляшки в глазах.

– Смотря в какие игры, – осторожно ответил он. – Хотите – разыграем контракт в скат, но нам понадобится третий игрок.

– А вы верите в своих артистов? – спросила она, проигнорировав неуклюжую шутку.

– Безусловно.

– Тогда я подпишу с вами контракт. Объявлю об этом после вашего первого представления. А когда вы отыграете ваши представления, мы его расторгнем. И вы уедете. Я не стану вносить в договор пункт об оплате или ваших будущих представлениях.

Штефан догадался, что она скажет дальше. И ему заранее стало тошно.

– Или я приду на ваше представление, как на любое другое. И, если мне понравится, заключу настоящий контракт. И учтите, я, в отличие от Явлева, не куплю вашу антрепризу, не уведу ваших лучших артистов и не оставлю вас без работы.

– А что помешает Явлеву предложить другой контракт? У вас не принято переманивать артистов? – спросил он, будто забыв, что надеялся именно на это.

– У Явлева не принято переманивать артистов у меня. А я не переманиваю у него – если он уже предложил контракт. Договоренность, если хотите… ну так что, герр Надоши? Сделка?

Если бы Томас был с ними, Штефан не сомневался бы ни секунды. Если бы Томас был с ними, Штефану вовсе не пришлось бы отвечать на подобные вопросы. Но он был один, он соврал Вижевской о вере в артистов, и очень, очень не хотел терять антрепризу.

По улыбке Вижевской Штефан догадался, что она заранее знала его ответ.

…

Вернулся в гостиницу Штефан сразу. Шел, мрачно уставившись под ноги и думал, что ненавидит снег и сумасшедших баб, от которых одни проблемы.

Шум он услышал уже у ограды гостиницы. Через пару шагов шум разделился на грохот, злые мужские голоса и женский визг.

Штефан рванул калитку и бегом бросился к углу дома, едва не столкнувшись с хозяином.

– Эжен, шери, шери, ты же его убьешь! – визжала Энни, почему-то по-кайзерстатски.

Эжен упирался коленом между лопаток лежащему лицом вниз мужчине и, держа его за волосы как щенка за шкирку, бил его лицом о серую наледь на расчищенной дорожке. Штефан по алому, расшитому золотом сюртуку и черным кудрям, узнал Сетну.

– Кур-р-рва мать! – рявкнул Штефан, хватая Эжена за воротник.

Он едва успел увернуться от летящего в лицо кулака и, уже не сдерживаясь, стащил Эжена на землю, пнул под ребра и отпрыгнул в сторону, выигрывая секунду, чтобы выхватить револьвер.

– Совсем охренели?!

В следующую секунду он вдруг почувствовал, как душу словно укутали мягким одеялом. Спокойствие, рыхлое, теплое, наполнило сознание, вытеснив все мысли. Он с недоумением посмотрел на револьвер, направленный благостно улыбающемуся Эжену в лоб и едва не разжал пальцы.

– Поколдушки свои знаешь куда себе засунь? – проворчал Штефан, оборачиваясь. Готфрид сидел на ступеньках с самым независимым видом и делал вид, что спустился покурить. – Сразу так не мог? Нет?

– Как услышал и спустился – так и смог, – пожал плечами Готфрид.

Штефан хотел огрызнуться, а потом вспомнил разговор в трактире, что чародей только что много колдовал на репетиции, на которую все-таки пошел, и подумал что наверняка он не просто так не стоит, а сидит на холодных ступенях. Штефан убрал револьвер, глубоко вздохнул, набирая в легкие колючее морозное бешенство, разлитое в воздухе, и обернулся.

– Вы что устроили?!

Эжен все еще сидел, улыбаясь как юродивый, и Штефан, не удержавшись, снова взял его за воротник и несколько раз окунул головой в снег. Сетна сидел с такой же глупой улыбочкой и тыльной стороной ладони размазывал по лицу перемешанный с кровью снег. Снег таял, капая на воротник розовыми пятнами, и Штефан успел подумать обо всем – о том, что мальчишка пачкает сюртук и выходную рубашку, что у него разбито лицо, и у Эжена тоже, что Энни стоит в крашеной кроличьей шубке и сценическом костюме посреди двора, и что если она завтра простынет – он ее пристрелит.

А потом себя.

Первым опомнился хозяин. Он, насупившись, и пыхтя, как разъяренный бык, двинулся прямиком к Штефану и начал что-то быстро, раздраженно говорить, нимало не заботясь, что собеседник его не понимает.

– Говорит, что вы ему надоели, чтобы выметались немедленно и… – начал переводить Готфрид.

Штефан, ругаясь под нос, вытащил пару купюр и ткнул в сидящего на снегу Сетну. Потом сунул деньги хозяину и из последних сил сделал вежливое лицо. Хозяин что-то буркнул и ушел в дом. Одновременно с хлопком двери раздался перестук каблуков.

Штефан обернулся, чтобы посмотреть, кто вышел, и в этот момент Энни, протяжно всхлипнув, бросилась к открытой калитке.

– Куда, дура?! – Штефан бросился за ней, но Хезер поймала его за рукав.

– Не надо! Пускай, потом найдем!

– Сидеть! – рявкнул Штефан, выдергивая обшлаг из ее пальцев и хватая за воротник дернувшегося Эжена.

Хезер молча раскуривала сигарету. Она казалась спокойной, но Штефан видел, как побелели от ярости ее губы.

– Герр Ланг приревновал девчонку, чему вы удивляетесь, герр Надоши? – раздался с крыльца ледяной голос.

Он обернулся. Несс стояла у Готфрида за спиной, брезгливо сморщив нос. Высокая, сухопарая женщина в сером пальто, лучшая артистка «Вереска», сейчас вызывала у Штефана глухую ненависть.

– Фройляйн Доу устроила им совместный номер, чтобы закрыть окно между нашим номером и выступлением герра Рэнди…

– Сетна поджег Энни, – перебила ее Хезер. – Он достал бутылку «Холодного пламени», ему не терпелось опробовать. Мы купили Энни платье, чтобы оно сгорало, помнишь, Томас что-то такое делал? Ну в общем, у нее корсет тоже обгорел. А Сетна кинулся ее тушить.

Хезер говорила спокойно, так, словно Готфрид держал и ее сознание укутанным в навязанное умиротворение. Но Штефан порадовался, что забыл отдать ей отравленную шпильку.

Он посмотрел сначала на Несс, потом – на Эжена, и почувствовал, как дернулась левая щека. Сделал глубокий вдох и заговорил, медленно, изо всех сил пытаясь оставаться вежливым:

– А можно этот трижды вытраханный балаган не будет окончательно превращаться в дурдом, стоит мне отвернуться? Какого, вообще-то говоря, хрена ты, Несс, за моей спиной строчишь прошения местным спонсорам, почему ты, старый мудак, не можешь держать себя в руках, а свой отросток в штанах, почему эта ссыкуха, от которой требуется только не разжиреть, не может подождать с превращением цирка в вертеп?!

Он замолчал и тут же понял, что с вежливостью у него не очень-то получилось.

– Может быть это все потому, что вам, герр Надоши, стоило устроиться куда-нибудь счетоводом? – процедила Несс. – Не представляю, почему герр Даверс вообще доверил вам антрепризу. Он всегда излишне в вас верил.

«Ах вот оно что, – с ненавистью подумал Штефан. – Вы думали, что Томас оставит управлять вас, как же, старых, опытных артистов с именем. Ты, сука, хорошо понимаешь, что тебе осталось недолго, потом будешь играть вредных старушек в балаганных юморесках. В цирк-то небось сунулась от жажды приключений, ну что, наелась, сука, старая, лживая сука…»

– Господа, – миролюбиво произнес чародей, и Штефан почувствовал, как бешенство на миг утихло, но тут же вернулось, словно Готфрид сунулся его успокоить, но опомнился и отступил. – Насколько я понимаю суть вашего конфликта… вы нашли неудачное время для его решения. Нам нужно отыграть представления, за которые вы, да, вы все, как я понимаю, получили предоплату. Фрау Вольфериц, верно ли то, что вы получали жалованье из аванса?

– Да, – выплюнула она.

– В таком случае не вижу причин для ссор сейчас. Нужно сделать то, за что получены деньги, получить остальную часть, и потом, если захотите, больше друг друга никогда не видеть. Верно?

– Герр Явлев предложит нам контракт, – прошипела Несс. – Я уверена, предложит! И тогда вы все пойдете… а знаете, вы и так все туда пойдете!

Она не договорила. Закрывшаяся за ней дверь хлопнула так, что колокольчик глухо ударился о доски.

– Та-а-к, – протянул Штефан. – Готфрид, скажите, вы сможете привести Эжена и этого юношу в приличный вид? И, наверное, вам стоит его… отпустить?

Правый глаз Эжена начинал медленно заплывать, а над воротником виднелись отпечатки пальцев. Сетна выглядел гораздо хуже.

– Нет. Отпущу сейчас – он побежит за девочкой, сначала заведем его в дом. А лечить… Только с врачом. Синяк я сведу, если Хезер поделится мазью, которой вас лечила, а вот горло…

– Ему разговаривать и не надо, Хезер будет резонером, – устало ответил Штефан.

Отошел к забору, зачерпнул снега и быстро растер лицо и шею, смывая тающей колкостью остатки раздражения.

– Простите, – сказал он, стряхивая снег с бороды, – у меня правда плохие новости, Несс права. Мы… у нас вряд ли будет еще один тур.

– Несс много не договаривает, Штефан, – Сетна обернулся. – И Инмар тоже… никуда они не уйдут. Я недавно, – он воровато обернулся и подошел к Штефану, – подслушал, как они ругались. Оказывается, Томас их не просто переманил – он их от какого-то скандала отмазал, их едва не вешать собирались. И не так уж им и рады. Публика рада, а вот владельцы площадок – не очень.

– Ты мне это только сейчас рассказываешь?

– Я фокусы с огнем показывать нанимался, а не сплетничать, – Сетна так хитро улыбнулся, что Штефану тоже захотелось съездить ему в глаз. – Но раз тут такое дело… Не слушай Несс. Если ее не уведет молодой красивый гардарский антрепренер – мы будем смотреть на ее кислую стареющую рожу еще очень долго.

Сетна тоже зашел в дом, утащив за собой безвольного Эжена, а Штефан рефлекторно потянулся к карману жилета, но тут же опустил руку.

– Я хочу в монастырь, Хезер, – сообщил он, садясь на ледяное крыльцо. – Задрало. Одни клоуны все никак не смирятся с тем, что они клоуны, другие – с тем, что у них скоро стоять перестанет…

– Ничего страшного, – она улыбнулась и села между ним и Готфридом. – Сейчас найдем Энни, потом отыграем выступления и поедем… а вот к Томасу поедем. Будем копать ему огород, а? Ты же любишь копать картошку.

Штефан хотел огрызнуться, но вместо этого почему-то улыбнулся.