Текст книги "Судебная психиатрия для будущих юристов"

Очевидно, что этические стороны этой проблемы представляли сложность 100 лет назад, но она сохраняется и сегодня.

Владимир Петрович с присущей ему заботой о человеке, в том числе и о психически больном, считал, что помимо контроля над способом содержания больных в семье или в больнице, государство должно заботиться и об их имущественных интересах. Такая позиция представляется очень актуальной и современной. Однако, кроме охраны имущественных интересов, Сербский считал важным уделение внимания различным правовым отношениям заболевшего (доверенность на ведение дел, оформление прошений об увольнении с работы, распоряжения по поводу имущества).

В. П. Сербский придавал большое значение и учреждению опеки на заболевшим психически, хотя и отмечал сложность этой процедуры.

В заключение своей работы о преподавании психиатрии юристам В. П. Сербский отметил, что юрист должен изучать не только преступное деяние как нечто абстрактное, но и самого преступника как личность, проявившую себя в том или ином деянии. Для этого юрист должен быть и социологом, и антропологом, и психиатром – и даже больше всего последним.

Таким образом, В. П. Сербский представлял много аргументов в пользу необходимого знакомства юристов с психиатрией. Он добавлял, что оно может быть вполне успешным только при демонстрации и разборах клинических случаев. Помимо клинической психиатрии, юристы должны знать законодательство о душевнобольных, все недостатки законоположений, многие из которых выступают особенно ярко при сравнении с иностранными законодательствами.

Многие положения преподавания психиатрии юристам актуальны и сегодня, прежде всего само преподавание этой дисциплины. Один из корифеев отечественной судебной психиатрии Б. В. Шостакович в 2005 г. писал: «Судебная психиатрия нужна правоведам. Если юристы работают в области уголовного права, им необходимо знать принципы определения вменяемости или невменяемости, подходы к выяснению возможности потерпевших или свидетелей участвовать в производстве по делу, др. Если они трудятся в сфере гражданского процесса, должны ориентироваться в вопросах недееспособности, способности совершать сделки, составлять завещания, других проблемах, которые возникают в семейном, трудовом, жилищном праве у лиц с психическими расстройствами. Юристы также должны знать основы законодательства о защите прав психически больных и иметь представление о мерах предупреждения опасных действий лиц с психическими расстройствами, т. е. о защите общества от их опасного поведения» (Шостакович Б. В., 2005. С. 6).

В дополнение к статье В. П. Сербского, приведенной выше, подчеркнем, что история отечественной судебной психиатрии как науки восходит к XIX в. Однако и ранее психически больные правонарушители привлекали внимание государства, общества, юристов. Задолго до возникновения психиатрии как медицинской науки человеческое общество было вынуждено проводить целый ряд мероприятий в отношении психически больных. Эти мероприятия касались ограждения общества от опасных действий, совершаемых больными до их изоляции, и охраны имущества больных, что в свою очередь требовало установления факта психического заболевания в случаях неправильного поведения. Характер таких мероприятий и, в частности, решение вопроса об ответственности душевнобольных за опасные поступки вытекали из отношения государства и общества к больным, из трактовки психических болезней, которая определялась уровнем общественных отношений и естественно-научных знаний.

Эти вопросы, отнесенные в дальнейшем к компетенции судебной психиатрии, требовали определенной законодательной регламентации. Упоминания о психически больных в законодательных актах и в других официальных документах, дошедших до наших дней, оказываются подчас единственными источниками, по которым мы можем судить о положении этих больных в обществе, об отношении к ним государства и населения. Поэтому историческое рассмотрение вопросов, относящихся к области судебной психиатрии, следует начинать с законодательных материалов.

Сведениями о первых таких материалах отечественная психиатрия обязана в первую очередь И. В. Константиновскому (1887), обобщившему законодательство о душевнобольных в России с древнейших времен, а также Н. Н. Новомбергскому (1907, 1911) и М. Ю. Лахтину (1911), которые впервые опубликовали подлинные материалы судебных дел XVI–XVIII вв., в которых поднимались судебно-психиатрические вопросы.

Н. М. Карамзин, на которого ссылается И. В. Константиновский, в «Истории государства Российского» указывал, что после принятия Киевской Русью христианства (988) в законодательных актах появляются положения, устанавливающие общественное призрение больных, увечных и убогих. Так, по Уставу князя Владимира о церковных судах было определено, что «церковному или епископскому суду подлежали, кроме преступлений и тяжб по делам семейным, чародеи, колдуны, составители отрав и все дела, касающиеся людей, состоявших в церковном ведомстве. К ним относились все призреваемые – вдовы, сироты, хромые, слепцы; в церковном подчинении находились странноприимные дома, больницы, лекари» (Константиновский И. В., 1887. С. 68).

О том, что к этому контингенту призреваемых относились душевнобольные (хотя, конечно, и не все), можно судить по ряду обстоятельств. Среди подлежавших призрению в монастырях было большое количество юродивых, правда, не считавшихся формально душевнобольными. Заведомо же душевнобольные рассматривались как страдающие не по своей воле, а под действием злых сил нуждающиеся в церковных средствах лечения – в «изгнании бесов».

Развитие судебной психиатрии в России в 1800–1860 гг.

На рубеже XVIII и XIX вв. начинается постепенное сближение попечения и призрения психически больных с аналогичными мерами, осуществляемыми общесоматической медициной. Передовые психиатры Европы, в том числе и России, такие как Ph. Pinel, J. E. Esquirol, I. Ticke, J. Connoly, а в России Ю. В. Каннабих, Ф. И. Рюль, И. Е. Дядьковский, Ф. И. Герцог, выступали с требованиями гуманного, подлинно врачебного отношения к психически больным. Это способствовало прогрессу психиатрических знаний и совершенствованию распознавания психических болезней, однако далеко не всегда находило свое отражение в решении вопросов об ответственности и дееспособности психически больных.

Первый этап становления судебной психиатрии в России – дореформенный, продолжавшийся с начала XIX века до 60-х годов (существование в России феодально-крепостнического строя с отсутствием гласного судопроизводства при официально предопределенном различии в подходе к больным в зависимости от их сословной принадлежности), второй обозначают как период земской психиатрии, связанный с так называемыми земскими реформами и с реформой судопроизводства. Регламентирование освидетельствования основного населения страны – крестьян – не предусматривалось до 1845 г., имелось лишь указание по поводу призрения и надзора в случаях безумия (1830).

Прямая констатация неответственности душевнобольных за совершенные ими преступления содержалась в Указе императора Александра I, данном им калужскому гражданскому губернатору Лопухину 23 апреля 1801 г. в связи с делом об убийстве «поврежденным в уме» Василием Пахомовым своего дяди. В этом Указе, озаглавленном «О непридании суду поврежденных в уме людей и учинивших в сем состоянии смертоубийство», говорилось, что на таких людей «нет ни суда, ни закона». В таких случаях предписывалось удостовериться с помощью земской полиции и Врачебной управы в помешательстве преступника и поместить его в «дом безумных». Это официальное указание, носившее силу закона, однако, касалось лишь убийства и не содержало никаких критериев невменяемости. Указ ничего не говорил также ни о сроках, ни о порядке содержания этих больных в домах умалишенных, ни о возможности выписки в случае выздоровления.

По Указу 1815 г. (содержание Указа удержалось в законодательстве до 1917 г.) безумных предлагалось по-прежнему направлять для освидетельствования в Сенат, как было определено еще Петром I, а сумасшедших освидетельствовать в губернских городах, по месту их жительства. В 1835 г. Указом Государственного Совета впервые был установлен порядок судебно-психиатрического освидетельствования психически больных в уголовном процессе, однако это касалось только совершивших убийство или покушение на убийство. Со второй четверти XIX в. во всех европейских странах усилилось внимание законодателей к вопросам судебной психиатрии, хотя ее теоретическая база оставалась явно недостаточной. Довольно длительное время вопросы судебной психиатрии излагались в курсах судебной медицины (например, руководство С. А. Громова, вышедшее в 1832 г.).

Первые отечественные работы по судебной психиатрии принадлежат Ф. И. Герцогу, в которых он опирался на собственные клинические и экспертные наблюдения, будучи главным врачом психиатрической больницы «Всех скорбящих» в Петербурге. В 1848 г. вышла монография А. Н. Пушкарева «О душевных болезнях в судебно-медицинском отношении». Впоследствии выдающуюся роль в становлении судебной психиатрии как науки в России сыграли В. Ф. Саблер, И. М. Балинский, а в дальнейшем такие деятели земской психиатрии, как В. И. Яковенко, П. П. Кащенко, Н. Н. Баженов, М. П. Литвинов и др. В Москве разработка теоретических и практических аспектов судебной психиатрии проводилась С. С. Корсаковым, В. П. Сербским и другими специалистами высочайшего уровня знаний и истинными гуманистами.

Государственный Совет в 1834 г. установил, что выздоровевших от душевной болезни необходимо свидетельствовать в том же порядке и в присутствии тех же лиц, которые свидетельствуют сумасшедших. В случае несомненного выздоровления акт освидетельствования необходимо было представлять в Сенат на его заключение, после чего человеку, признанному выздоровевшим, предоставлялась свобода.

По Указу Государственного совета от 18 февраля 1835 г. испытуемые, совершившие убийство или покушение на убийство и признанные страдающими душевным заболеванием, направлялись для содержания и лечения в дома умалишенных до выздоровления. Только в случае полного выздоровления, подтвержденного двухлетним периодом, во время которого не возникало никаких признаков болезни, больной мог быть выписан из больницы и ему могла быть возвращена его собственность, которая до этого находилась под опекой.

В особых случаях Сенат допускал возможность сократить двухлетний наблюдательный срок и отдать душевнобольного на попечение родственникам, обязав наблюдать за ним и в случае рецидива болезни вновь поместить в психиатрическую больницу.

Интересно, что «с лунатиками и сонноходцами», если они совершили преступление в болезненном состоянии, Указ предписывал поступать так же, как и с сумасшедшими, т. е. направлять их в психиатрические больницы. Аналогичное отношение было и к лицам, совершившим преступление «в припадках болезней, сопровождаемых "умоисступлением" и потому сходствующих с сумасшествием» (Высочайше Утвержденное мнение Государственного совета от 18.02.1835 «О производстве дел о смертоуийстве, учиненном в припадке сумасшествия», п. 5). Однако в случае полного выздоровления этих лиц следовало оставлять в больнице с испытательным сроком не в два года, а всего на шесть недель.

Министерство внутренних дел должно было снабдить Врачебные управы специальными правилами, «касательно свойств болезней разного рода, сходных с настоящим сумасшествием, различия притворного сумасшествия от истинного, свидетельствования и испытания, как сумасшедших и лунатиков, так и одержимых болезнями, сумасшествием сходными, в тех случаях, когда они в припадках своих учинили смертоубийства или посягнули на жизнь другого или собственную» (Правила освидетельствования душевнобольных, совершивших убийство. Ст. 49 Свода законов 1884 г.). Эти правила об освидетельствовании душевнобольных, совершивших убийство, вошли в последующие Своды законов. Таким образом, прошло более ста лет после первого (1723) Указа о порядке освидетельствования лиц, находящихся в безумии, прежде чем был поднят вопрос о правилах освидетельствования душевнобольных и выздоровевших после душевной болезни.

Учреждение опеки над душевнобольными также было предусмотрено сенатским указом 1815 г. Основанием для опеки служило официальное признание больного безумным или сумасшедшим вышеуказанным образом. Такие больные по своему правовому положению приравнивались к малолетним. Кроме наложения на душевнобольных опеки, которая не всегда была обязательна, они могли подвергаться ограничению своих гражданских прав в отношении составления завещания.

В случае душевного заболевания брак мог быть расторгнут по просьбе одной из сторон, только если «законным следствием доказано, что другая сторона лишилась ума или имеет припадки бешенства и что сие повреждение умственных способностей продолжается больше года, и, по уверению врачей, нет надежд на исцеление» (Свод Законов гражданских (1815), гл. 11 «Об опеке над безумными, сумасшедшими, глухонемыми и немыми»).

Освидетельствование обвиняемых и лиц, в отношении которых решался вопрос об их дееспособности, проходило в специальных присутствиях Губернского правления или Уголовной палаты. В отдельных случаях испытуемые подвергались стационарному наблюдению в домах умалишенных. Только в этих случаях и могла идти речь о квалифицированном психиатрическом обследовании психически больных. Некоторые заключения впоследствии заочно рассматривались и контролировались Медицинским советом при Министерстве внутренних дел, а по гражданским делам требовалось утверждение заключений Сенатом. Проводившееся освидетельствование в специальных присутствиях фактически осуществлялось врачами, не имеющими психиатрической подготовки.

Порядок освидетельствования отнюдь не отвечал требованиям психиатрии. Закон требовал в соответствии с принципами, указанными еще Петром I в 1723 г., чтобы все освидетельствование заключалось только «в строгом рассмотрении ответов на предлагаемые вопросы, до обыкновенных обстоятельств и домашней жизни относящихся» (Решение Сената от 08.12.1723 об освидетельствовании психически больных – «дураков»). Хорошо известно из опыта судебно-психиатрической экспертизы и общей психиатрической практики, что очень много больных, явно невменяемых и недееспособных, обнаруживают формальную психическую сохранность на уровне обыденных отношений, т. е. именно в сфере «обстоятельств, относящихся к домашней жизни». Это не могло не приводить к тому, что многие психически больные признавались здоровыми со всеми вытекавшими отсюда отрицательными медицинскими и социально-правовыми последствиями. Такая несовершенная форма освидетельствования подвергалась убедительной критике еще в дореволюционный период, и не только со стороны психиатров, но и со стороны юристов. А. Ф. Кони (1913) оставил красочное описание этой процедуры, не удовлетворявшей даже элементарным психиатрическим требованиям.

В 1841 г. было разрешено свидетельствовать лиц, находящихся в Московской Преображенской больнице, в присутствии больничного врача, который вызывался на заседание комиссии для объяснений. Тем самым юридическое освидетельствование психически больных стало в какой-то мере приближено к их психиатрическому наблюдению, но только пока в одной больнице.

Приведенные законоположения, определявшие порядок освидетельствования душевнобольных, касались главным образом представителей имущих классов. Освидетельствование «крестьян и крепостных людей, находимых безумными», впервые было введено постановлением Государственного Совета только в 1845 г. Оно производилось «особо составленными» комиссиями при губернских правлениях, причем при осмотре свободных крестьян членами комиссии были начальствующие над ними лица, а при освидетельствовании крепостных в комиссию входили уездный предводитель дворянства и помещики. Освидетельствование крестьян не требовалось утверждать в Сенате.

Начиная со второй четверти XIX в. во всех европейских странах усилилось внимание законодателей к вопросам судебной психиатрии, хотя сама законодательная рекомендация оставалась еще недостаточной и не имела теоретического обоснования (Герцог Ф. И., 1848). Все же выражением этой общей тенденции стало введение в уголовное законодательство европейских стран основной уголовно-правовой нормы, определявшей судебно-психиатрическую практику формулы невменяемости. Формула невменяемости, содержавшая оба ее критерия – медицинский и юридический, впервые появилась в русском законодательстве в «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г. и фактически действовала без сколько-нибудь существенных изменений на протяжении всего XIX в., будучи перенесенной и в последующее «Уложение о наказаниях» 1885 г. Критерии невменяемости этой формулы отличались значительным несовершенством, а сама формула фактически распределялась по трем статьям Уложения. В ст. 95 Уложения трактовались случаи хронических психических заболеваний и врожденного слабоумия. По этой статье признавались невменяемыми «безумные от рождения и сумасшедшие» (медицинский критерий), если они по состоянию своему в то время (в момент совершения преступления) не могли иметь понятия «о противозаконности и самом свойстве своего деяния» (психологический критерий). Обслуживались больные не только надзирателями, но и солдатами из инвалидной команды.

Н. Н. Баженов (1909) сообщает о рапорте смотрителя Московской Преображенской больницы, что почти четвертая часть всего учреждения сидела на цепи.

Судьба психически больных, совершивших опасные действия и помещенных в дом умалишенных, была еще более тяжелой: для них был обязателен двухлетний срок пребывания в этих учреждениях после выздоровления. Многие больные не попадали и в дома умалишенных, а находились в местах заключения. Даже к середине XIX в. не было ни одного острога или тюрьмы, в которых не находились бы помешанные (Шульц А., 1865).

Психически больные, обвинявшиеся в наиболее тяжких преступлениях, продолжали содержаться в Суздальском Спасо-Ефимьевском монастыре еще в 1835 г., причем многие из них в течение нескольких десятилетий. На десятилетия могло затягиваться пребывание больных и в домах умалишенных.

Пособие С. А. Громова было не только первым, но и официально рекомендованным изданием и подлежало бесплатной рассылке врачам, состоявшим на государственной службе и занимавшимся судебной медициной. С. А. Громов не обладал клиническим психиатрическим опытом. Судебно-психиатрическая глава пособия хотя и была написана по современным на то время иностранным источникам, свидетельствуя о несомненной эрудиции автора, но являлась, по справедливому мнению Л. А. Прозорова (1915), наиболее слабой.

Спустя семь лет (1839) вышла «Памятная судебно-медицинская книжка» Марка Магазинера, состоявшего врачом для особых поручений при главном инспекторе медицинской части армии баронете Виллис, которому и посвящалась эта книга. В ней судебно-психиатрические вопросы рассматривались в главе об исследовании душевных болезней.

Авторы первых отечественных судебно-медицинских пособий для юристов, содержащих судебно-психиатрические сведения, также не были специалистами-психиатрами. Это профессор Казанского университета Г. И. Блосфельд, выпустивший в 1847 г. «Начертание судебной медицины для правоведов, приспособленное к академическим преподаваниям в российских университетах», и И. Спасский, читавший курс судебной медицины в привилегированном училище правоведения в Петербурге, составивший первую в России учебную программу по судебной психиатрии для юристов. Ф. И. Герцог (1842, с. 30–36). обращал внимание на значение самого преступления для оценки психического состояния обвиняемого. «Если в преступлении видно одно бессмыслие, тогда оно есть следствие умопомешательства». В подобных случаях наличие патологических поступков является следствием наступившего изменения нрава больного, которое не может укрыться от людей, близко его знавших».

При выявленных у больного заболеваниях, относимых в то время к мономаниям, Ф. И. Герцог считал необходимым знание врачами обстоятельств уголовного дела и также длительное стационарное наблюдение.

Оригинальными для того времени и важными как для общей психиатрии, так и для судебно-психиатрической практики были замечания Ф. И. Герцога о последствиях перенесенных психозов. Он говорил о больных, выздоровевших от умопомешательства, у которых осталась «некоторая перемена в нраве и душевных способностях, соединенная часто с тупостью или ослаблением сил рассудка и воли» (т. е. о дефекте в современном понимании этого слова). В. М. Бехтерев указал на определенное значение для юристов психиатрических знаний, которые необходимы для того, чтобы юристы представляли, в каких случаях нужно назначать судебно-психиатрическую экспертизу, и лучше понимали экспертные заключения.

Уголовно-антропологические установки психиатров приводили, по мнению Бехтерева, к тому, что суд, придерживающийся взглядов классической школы уголовного права, не понимал экспертов, а вопросы суда оставались непонятными врачу.

В конце XIX – начале XX в. выдающиеся отечественные психиатры стремились к физиологическому пониманию психических расстройств, с их клиническим рассмотрением. В. П. Сербский трактовал свободу воли, обусловливающую вменяемость как выражение выбора между совершением или несовершением тех или иных действий. Он писал, что свобода воли возможна только при развитии контролирующих, задерживающих и противодействующих представлений, что совершается с помощью ассоциаций.

Среди выдающихся психиатров XIX – первой половины XX вв. нельзя не назвать В. X. Кандинского, С. С. Корсакова, П. Б. Ганнушкина, В. А. Гиляровского, Е. А. Попова и др.

В первые годы советской власти (1919–1929) происходило накопление экспертного опыта, разработка новых организационных форм судебно-психиатрической экспертизы, принудительных мер медицинского характера, преодоление ряда ошибочных теоретических положений психиатрии и уголовного права. Первым правовым актом Советской власти, непосредственно касающимся психиатрии, стала инструкция освидетельствования душевнобольных. В 1919 г. было утверждено положение о психиатрической экспертизе.

В 1921 г. на базе Пречистенской психиатрической больницы был создан Институт судебно-психиатрической экспертизы им. В. П. Сербского. Его первым директором стал Е. Н. Довбня, научным руководителем – Е. К. Краснушкин. Советское уголовно-процессуальное законодательство (УПК РСФСР 1922 и 1923 гг.) предоставило психиатрам-экспертам широкие возможности для обеспечения объективной, научно обоснованной экспертизы. Вместе с тем в организационно-административном отношении судебно-психиатрическая экспертиза не имела еще стройной системы и отличалась определенной двойственностью. В 20-30-е годы XX в. были еще не изжиты клинические проблемы, связанные с диагностикой исключительных состояний. Они диагностировались у 38 % людей, признанных невменяемыми, причем считались аффективно обусловленными. Теоретической основой этого положения было представление о дегенеративном предрасположении к патологическим реакциям.

В 1930–1950 гг. проводились интенсивные научные исследования в области судебной психиатрии в соответствии с задачами органов правосудия и нуждами психиатрической помощи населению. В то же время развертывалась и укреплялась кадровая сеть судебной психиатрии. Большое внимание уделялось вопросам шизофренического дефекта и распознаванию симуляции. В 1936–1939 гг. был минимальным процент психопатов, признанных невменяемыми. В 1943 г. расширенный Пленум Ученого совета Института им. В. П. Сербского указал, что дальнейший этап развития судебной психиатрии должен быть связан с параклиническими исследованиями. На Всесоюзном совещании по судебной психиатрии в 1948 г. были рассмотрены основные судебно-психиатрические ошибки. Значительную роль в создании судебно-психиатрической службы и развитии Института им. В. П. Сербского сыграла Ц. М. Фейнберг, руководившая институтом 20 лет (до 1950 г.). Были разработаны виды судебно-психиатрических экспертиз, которые действуют и ныне. В тот же период внедрены новые формы работы с вменяемыми испытуемыми: трудотерапия, рациональная психотерапия, культурные мероприятия. В 40-е годы XX в. сложилась и система принудительного лечения. Однако в ряде случаев на такое лечение больных направляли, минуя этап судебно-психиатрической экспертизы. Общесоюзная регламентация принудительного лечения произошла в 1948 г. путем создания специальной инструкции. В период с 1950 по 1975 г. происходило углубление клинических и экспертных аспектов судебной психиатрии, внедрение в экспертизу психотропного лечения, углубленно изучались социальные факторы в генезе патологических изменений личности. Получила развитие и роль судебной психиатрии в гражданском процессе. В 70-80-е годы XX в. в отечественной судебной психиатрии были допущены отдельные злоупотребления, преимущественно в плане гипердиагностики шизофрении. Однако в дальнейшем при демократизации общества эти неправомерные подходы к подэкспертным были изжиты, судебная психиатрия стала интенсивно развиваться на гуманистической основе и с учетом преемственности лучших традиций прошлого (земской медицины начала XX в. и др.). С 1997 г. в Уголовный кодекс РФ (УК РФ) «вернулась» статья, предусматривающая ограниченную вменяемость (ст. 22), которая применялась в начале нашего столетия и перестала существовать в судебно-психиатрических подходах в отечественной психиатрии в 1924 г. Ее уголовно-релевантное и гуманистическое значение очень велико: психическое состояние больных или лиц с психическими недостатками стало оцениваться по максимально дифференцированным медицинским и юридическим критериям.

Постепенно в спорах, на совместных совещаниях с юристами была сформулирована формула невменяемости, которая просуществовала без значительных изменений почти 100 лет. Современная судебная психиатрия включает в себя общетеоретические, организационные и частные вопросы – особенности проявления отдельных психических расстройств и их судебно-психиатрической оценки.

В задачи судебной психиатрии входит оценка психического состояния лица в период совершения правонарушения или сделки, СПЭ подозреваемых или обвиняемых, свидетелей и потерпевших; определение психического состояния лиц, заболевших до вынесения приговора или в местах лишения свободы; профилактика повторных общественно опасных действий психически больных – т. е. совершенствование принудительного лечения и реабилитации психически больных. Важнейшими задачами судебной психиатрии также являются разработка и совершенствование критериев судебно-психиатрической оценки различных расстройств, в том числе у несовершеннолетних и пожилых. Большое значение имеют задачи определения психического состояния человека для установления его дее– или недееспособности, сделкоспособности, состояния при составлении или изменении завещания, а также максимальное ознакомление с вопросами судебной психиатрии работников правоохранительных органов.