Текст книги "Всё о приключениях жёлтого чемоданчика, Веснушке и Лоскутике"

Глава 6. История Веснушки

Только вчера на земле всё было совсем другим. Города были без этих штучек: без электричества, без метро, без телевизоров. Их тогда ещё не придумали, ничего не придумали.

– Тогда это было не вчера, – перебила его Катя.

– Как не вчера? – сердито нахмурился Веснушка. – Ты же сама только что сказала, что «вчера» – это недавно. А то, что я хочу рассказать, случилось совсем-совсем недавно. Так что не мешай мне и не перебивай меня, пожалуйста.

Веснушка поглядел в окно, придвинулся к Кате поближе.

– Ну так слушай, – начал свой рассказ Веснушка. – Вчера все города были ещё маленькие. И вокруг каждого – высокая стена. Девчонки вроде тебя носили длинные юбки. Те, что побогаче, обували шёлковые туфельки, вышитые золотом, а всякая беднота таскала тяжёлые деревянные башмаки. Топ-топ-топ! Так вот. О чём это я? Ах да! Жили в одном городе братья-кузнецы. Когда не было туч на небе, я любил заглядывать к ним в кузницу. Их было двое, и оба рыжие. Красные вихры так и торчали во все стороны. Мне нравилось смотреть, как они работают. Грохот и звон стояли в кузнице. Хвостатые искры разлетались и гасли в тёмных углах. Братья выковывали лёгкие кольчуги и тяжёлые мечи с узорными рукоятками. К ним приходили бедняки с суровыми неулыбчивыми лицами. И каждый незаметно уносил под плащом кто кинжал, кто меч, кто кольчугу.

Около кузницы часто околачивался юркий человечек. Кончик носа у него так и вертелся, до того ему хотелось всё разузнать, разведать, разнюхать.

Вот он-то и донёс королю, что братья-кузнецы тайно вооружают народ. Чтоб не увидеть мне Солнышка, я сам это слышал. Ведь как раз в это время я сидел на королевской короне, забравшись в большой драгоценный камень.

– А зачем они это делают? – с недоумением спросил король. Он был не очень-то умён и догадлив, этот король. Но злобы в нём хватило бы ещё на несколько королей.

Доносчик смутился, заюлил.

– Во всяком случае не для того, чтобы защищать вас, Ваше Величество, – наконец намекнул он королю.

Тут уж король сообразил, о чём речь. Он так хлопнул себя по лбу, что я чуть не вылетел из драгоценного камня, где устроился так уютно.

– Они мне дорого за это заплатят. Да, да. Дорого, – прохрипел король.

Он кликнул стражу.

– Старшего брата заковать в цепи и бросить в тюрьму, – приказал он. – А младший пусть сегодня же до захода солнца не поленится внести за него выкуп – сто золотых монет. Ну а если он предпочтёт проваляться это время на своём тощем тюфяке или сыграть с приятелями в кости где-нибудь в трактире – пускай потом пеняет на себя. Не будь я король, на закате голова старшего брата слетит с плеч.

Под вечер весь город собрался на площади перед дворцом. Сперва меня всё это очень забавляло. На балконах расселись знатные дамы в пышных платьях. Я затеял с ними развесёлую возню. Налетишь на какое-нибудь кольцо или ожерелье, оно засверкает, а я отскочу от него и прямо кому-нибудь в глаз. Бедняга морщится, жмурится, загораживается ладонями, а мне смешно.

Но вот на площадь вышел палач. Весь в чёрном, в чёрном длинном капюшоне. Ни на кого не глядя, тяжёлым шагом он медленно поднялся на помост и встал неподвижно, опершись обеими руками о топор.

Стражники вывели на площадь старшего брата. Кое-кто из моих братишек, те, кто поглупее, обрадовались, бросились скакать по его цепям.

Но мне стало как-то не по себе.

А тут ещё чувствую: беда! Солнце тянет меня за собой, а само уходит за дальние горы.

Я попробовал было его удержать, уцепился за позолоченный шпиль колокольни. Да разве Солнышко удержишь?

И тут сверху, с колокольни, я увидел: далеко-далеко за крутым горным кряжем по узкой дороге скачет младший брат. Погоняет лошадь: вперёд, вперёд, моя славная лошадка! А пояс ему оттягивает тяжёлый кошель.

Видно, собрал он всё-таки сто золотых. Видно, помогли ему в беде добрые люди, отдали последнее, что имели сами. Но он ещё далеко, а Солнышко уже наполовину ушло за горы. Только на шпиле колокольни ещё сидит кое-кто из моих братишек, таких же, как я, самые отчаянные. А на площадь со всех улочек и закоулков уже выползает темнота. И чёрная тень палача становится всё длиннее, тянется к ногам старшего брата.

Тут король медленно, торжественно поднял руку и уронил белый платок.

– Палач! – воскликнул он. – Солнце уже зашло!

И тут я решился. Пойми, я решился на это от отчаяния. В другое время я бы ни за что этого не сделал. Никогда. Но я не мог иначе.

Скорее-быстрее-сейчас-же-немедленно я спрыгнул с колокольни вниз, прямо на топор палача.

Топор засверкал, заблистал. Я чуть было не порезался – отточен он был на совесть.

Не представляешь, как мне было худо! Ведь я всего-навсего обыкновенный солнечный луч… Одним концом я крепко-накрепко прирос к Солнцу. И оно тянуло меня за собой.

Но я уже слышал тяжкий, измученный храп коня и гулкий топот копыт.

– Палач! – с торжеством завизжал король. – Время истекло! Пора!

– Нет! – закричали все люди на площади. – Нет! Последний луч ещё горит на топоре палача!

Тут Солнце так рвануло меня… Мне показалось, что я сейчас погасну, разорвусь на части от этой нестерпимой боли! Но я упёрся покрепче… как только мог… изо всех сил…

О-ох!.. И я оторвался от Солнца!

А оно, Солнышко, вместе со всеми моими братиками ушло за горы. Горные вершины посинели, стали холодными, острыми…

И в этот миг на площадь влетел всадник. Это был младший брат. К ногам короля тяжело упал кошель с золотом… Ну, дальше уже неинтересно…

Веснушка нахмурился, отвернулся, засопел носом.

Шаркающей походкой, будто он вдруг состарился, добрался до пустой чашки, прошёл по краю блюдца, скрестив ноги по-турецки.

– Нет, пожалуйста, расскажи ещё, – взмолилась Катя.

– Ладно, – вздохнул Веснушка, – хотя, наверно, это самая грустная история на свете. Так на чём я закончил?

– На том, что «дальше неинтересно», – подсказала Катя.

– Неинтересно? – прямо-таки вспыхнул Веснушка. Он сердито дёрнул молнию на курточке сначала вниз, потом вверх. – Ах так, значит, тебе неинтересно?

– Нет, мне-то интересно, очень интересно, – попробовала объяснить Катя. – Это ты сам сказал «дальше неинтересно».

Веснушка вскочил на ноги. Он хотел выпрыгнуть из чайной ложки, но, к несчастью, поскользнулся и упал на спину, задрав кверху тонкие ножки. От этого он рассердился ещё больше, обиделся, так и запылал.

– А ну покажи мне его. – Веснушка прыгнул на край блюдца, угрожающе стиснул раскалённые кулачки. – Подавай сюда этого «Дальше»! Я ему сейчас задам хорошую трёпку!

– Какого «Дальше»? – в недоумении спросила Катя.

– Какого-какого! Того самого! – Веснушка просто захлёбывался от обиды, гнева. – Ты сказала «дальше неинтересно». Кто он такой, этот «Дальше», которому неинтересно, как случилось это ужасное несчастье, как я оторвался от моего Солнышка? Где он?

– А… – вдруг догадалась Катя. – Да нету никакого «Дальше». Дальше – это значит, ну, что было потом, понимаешь?

– Если нет никакого «Дальше», так зачем же ты подняла весь этот шум, устроила скандал? – сердито посмотрел на Катю Веснушка. – Ну и характер у тебя, как я погляжу…

Веснушка неодобрительно покачал головой. Но Катя видела: он уже успокоился. Из красного стал оранжевым, потом жёлтым.

– Так на чём я закончил? – снова спросил Веснушка.

Но Катя из осторожности промолчала, не стала ему подсказывать.

– Ах да! – сам вспомнил Веснушка. – Я остался один на тёмной площади. Не представляешь, как мне было страшно и одиноко. Ведь я совсем не привык к самостоятельной жизни. К тому же, понимаешь, темнота. Липкая, жадная Темнота-Темнотища. Она окружила меня сверху, снизу, со всех сторон. Ты только представь себе: маленький солнечный луч один-одинёшенек в полной темноте.

– Смотрите, смотрите! Летающий огонёк! – крикнула какая-то женщина и накрыла меня платком.

Можешь не сомневаться, я скорее-быстрее-сейчас же-немедленно прожёг платок и вылетел на волю.

Но отовсюду ко мне тянулись руки. Люди кричали, указывали на меня пальцами. Скажу тебе откровенно, я совсем потерял голову, начал метаться по площади.

Я налетел на гладкий щит начальника королевской стражи. Зацепился за чью-то алебарду.

Мне хотелось только одного: куда-нибудь спрятаться, скрыться. Прийти в себя, передохнуть хоть немного, понять, что со мной случилось. И тут мне повезло: я увидел старый глиняный кувшин с отколотым горлышком, валявшийся на земле. Я нырнул в него, скорчился на самом донышке. Кто-то ударил кувшин ногой, и он покатился, дребезжа и подскакивая. Ещё счастье, что не развалился.

Наконец все разошлись, и стало тихо. Тогда бездомные кошки со всего города явились на площадь, чтобы погреть лапы и животы возле старого, треснувшего кувшина. Ведь кувшин стал очень тёплым и грел не хуже печки.

Кошки так ласково и благодарно мурлыкали, что я немного утешился. С тех пор, по правде говоря, я и люблю кошек…

– А что, все лучи такие же человечки? – спросила Катя.

– Скажешь тоже! – вскинулся было Веснушка, но тут же снова уныло опустил голову. Заговорил совсем тихо: – Нет, я один такой на свете. Ведь все другие лучи крепко держатся за Солнышко. По правде говоря, когда я оторвался, я был просто клубком спутанных золотых ниток. Но это очень скучно, быть каким-то клубком. Все мысли спутаны-перепутаны. Конечно, можешь не сомневаться, я долго думал, выбирал: кем мне стать? Прикидывал и так и эдак. Думал, может быть, мне стать солнечной кошкой или солнечной собакой? Но я к тому времени уже немного разобрался, что к чему тут у вас на земле. Поэтому я и решил стать не кем-нибудь, а солнечным человечком. Это мне показалось лучше всего.

«Правда, лучше», – подумала Катя.

– Мяу!.. – хрипло сказал Кот Ангорский, неожиданно появляясь на подоконнике.

Он пристально и хищно уставился на Веснушку своими плоскими серебряными глазами.

Катя увидела, как на миг из бархатных лап показались острые кривые когти. Показались и скрылись.

– Брысь! – замахнулась на него Катя.

Кот Ангорский оскорблённо мяукнул. Он мягко подпрыгнул, будто в каждой лапе у него было спрятано по пружине, и скрылся за окном.

Катя сразу же забыла о нём. Её занимало совсем другое.

«Веснушка не ужинал. Да, наверно, и не обедал сегодня, – вот о чём думала Катя, озабоченно хмурясь. – А что он ест? Молоко он пьёт, в любом случае. Конечно, если оно без пенки. Ну уж об этом я позабочусь. А где он будет спать? Ему же обязательно нужна постелька».

Катя представила себе, какой домик она устроит для Веснушки. Кроватка, столик, стулья – всё такое крошечное. Вот она в кукольной кастрюльке варит ему суп. Катя, продолжая хмуриться, не смогла сдержать улыбку. Ох, сколько теперь прибавится у неё забот с этим Веснушкой!

– Ну ладно, что ты будешь есть на ужин? – спросила Катя взрослым голосом. И даже сама удивилась: ну совсем как мама!

– А что такое «ужин»? – поднял на неё рассеянные глаза Веснушка.

– Это… – Катя запнулась. – Ну как тебе сказать. Это когда вечером едят.

– Я не ем вечером, – отрезал Веснушка.

– А когда же ты ешь? – удивилась Катя.

– Что? Ем? Кто? Я? Да никогда.

– Как никогда?

– Да так. По-моему, это просто глупая привычка у вас, у людей.

– Значит, ты никогда не ешь… – огорчилась Катя. – Тогда хотя бы ложись спать пораньше.

– А я никогда не сплю, – пожал плечами Веснушка. – Спать? Кому? Мне? Вот уж глупая глупость.

– О!.. – Катя не могла сдержать своего разочарования. Закусила губу.

Значит, ничего-ничего не будет. Не будет маленького домика. Не будет одеяльца, которым бы она заботливо укрывала на ночь Веснушку.

– Но где же ты будешь спа… Где же ты будешь ночью? – упавшим голосом спросила Катя.

– Всё равно… Посижу тут, на столе… – Веснушка сел на край учебника, свесил ножки.

Катя потушила свет, нырнула в постель. Подпёрла голову рукой, стала смотреть на Веснушку. Веснушка слабо светился в темноте. Маленький человечек на учебнике математики.

«Мама придёт, обязательно заглянет ко мне в комнату. Что тогда?» – с тревогой подумала Катя.

Веснушка сидел, как-то зябко нахохлившись, зажав ладони между коленками.

– Ты что? – робко спросила Катя.

– Не знаю, – поёжился Веснушка. – Из окна дует.

«Ему холодно…» – почему-то обрадовалась Катя. Босиком дошла до окна, захлопнула форточку. Задёрнула штору.

– Ночью мне всегда как-то так… – пробормотал Веснушка. – Сам не знаю, ну, в общем, не по себе… Тоска находит. Звёзды! Брр! Они чужие, колючие… А Солнышко где-то далеко-далеко. Как ты думаешь: Солнышко опять встанет?

– Конечно, – удивилась Катя.

– Честное рыжее? – пристально посмотрел на неё Веснушка.

– Честное… рыжее, – чуть споткнувшись, сказала Катя. Ей ещё никогда не приходилось давать «честное рыжее».

– Ты как-то не так сказала «честное рыжее», – забеспокоился Веснушка. – Может, тоже сомневаешься? Может, и не будет Солнышка вовсе?

Веснушка испуганно привстал, беспомощно глядя на Катю.

– Будет, обязательно будет! – убеждённо воскликнула Катя.

– Хорошо… – убитым голосом сказал Веснушка. Он глянул через плечо в щель между занавесками, опять повернулся спиной к окну. – Темнота… Её так много… – прошептал он. – Мне всегда хочется забраться, где её поменьше. Спрячь меня куда-нибудь. Я хочу к тебе поближе…

– Хочешь ко мне под одеяло или под подушку? – быстро предложила Катя. Потянула кверху подушку за уголок.

– Всё равно, – махнул рукой Веснушка, – лишь бы где-то побыть до Солнышка…

Но Кате показалось, что Веснушка охотно, даже обрадованно соскочил с учебника и перебрался к ней на кровать. Катя накрыла его подушкой.

– Не душно тебе? – спросила она.

– Не-ет, – послышался приглушённый голос Веснушки. Катя осторожно прилегла на другой край подушки. Стало темно и тихо. Вдруг из-под подушки раздался негромкий протяжный вздох. «Ему там грустно, тоскливо», – подумала Катя! Но под подушкой всё затихло.

Уже совсем поздно на цыпочках в комнату зашла мама. Она несколько раз потянула носом, принюхалась.

– Что-то палёным пахнет, – задумчиво сказала мама.

Глава 7. Таинственное исчезновение Веснушки

Итак, Говорящий Кот! Сейчас я вам расскажу про Говорящего Кота.

Нет, нет! Только не в этой главе. Хотя мне очень хочется, чтобы вы, как любит выражаться Веснушка, «скорее-быстрее-сейчас же-немедленно» узнали всю эту невероятную, потрясающую историю. Но, однако, всё же придётся ещё немного потерпеть. Потому что лучше всё рассказать по порядку.

Итак… Катя сидела за столом и рисовала. Веснушка пристроился на её плече и давал советы. Катя нарисовала дом, а около него корову.

– Очень хороший домик, – радовался Веснушка. – Пожалуйста, я согласен в нём, как вы это называете? Прописаться. И корова славная. Пожалуйста, я согласен её доить.

Катя нарисовала зелёную треугольную ёлку. Потом взяла оранжевый карандаш и нарисовала на верхней ветке оранжевую белку.

– Белка! Белка! – запрыгал от радости на её плече Веснушка. – Какая пушистая! А тёплая! Чувствуешь, какая она вся тёпленькая?

Но вдруг Веснушка перестал прыгать. Сбежал по Катиной руке, соскочил на стол. Ткнул пальцем в жёлтый круг посреди синего неба.

– Постой, постой, – прищурившись, протянул он. – Как это я раньше не заметил. Это что такое?

Катя ничего не ответила. Она глянула в окно. Ну так и есть. Солнце закрыла пухлая белая туча с сизым животом.

Катя за это время уже успела неплохо изучить характер Веснушки. Она знала, стоило только солнцу спрятаться хоть ненадолго – у Веснушки тотчас же портилось настроение. Он сразу же становился подозрительным, мрачным, начинал обижаться по каждому пустяку, ко всему придираться.

– Что это такое, я спрашиваю? – Веснушка сердито повысил голос. – Ну отвечай, я жду.

– Это я Солнышко нарисовала, – пришлось признаться Кате.

– Что?! – так и вспыхнул от негодования Веснушка. – Солнышко? Да это колесо от старой телеги, блин с рогами, всё, что хочешь, только не Солнышко. Ты бы лучше меня спросила: какое оно? Посоветовалась бы! Конечно, я всего-навсего обыкновенный солнечный луч, каких много. Со мной можно и не считаться…

За дверью послышалось робкое, очень деликатное потявкивание. Кто-то лапой скрёб в дверь.

– Пудель! – обрадовалась Катя.

Надо признаться, что появление его было просто на редкость кстати. Катя бросилась открывать дверь. И правда, за дверью стоял Пудель. Он, как всегда, оглядел Катю строгим, придирчивым взглядом. Его унылые, грустные уши дрогнули.

Он вежливо положил к её ногам обглоданную косточку, похожую на катушку без ниток.

Катя бережно подняла косточку, осмотрела со всех сторон, на миг замерла от восторга, любуясь ею, потом несколько раз облизнулась. Пудель помахал хвостом, еле слышно тявкнул и неохотно поплёлся вверх по лестнице. Катя вытащила из-под шкафа картонную коробку от маминых туфель. Коробка была полна обглоданных костей.

– Всё подарки Пуделя. Каждую неделю мне носит, – вздохнула Катя. – А видишь эту большую кость? Наверно, из супа. Это мне Пудель в день рождения подарил.

– А ты любишь подарки? – пристально поглядел на неё Веснушка.

– Очень, – с улыбкой кивнула Катя. – Кто же не любит? А у тебя когда день рождения?

«Вот было бы здорово, – мелькнуло у неё в голове, – отпраздновать день рождения Веснушки. Что бы только ему подарить?»

– А что такое «день рождения»? – насупился Веснушка.

– Это самый лучший день в году, – с горячностью воскликнула Катя. – Вот, понимаешь, я родилась четырнадцатого мая. И каждый год в этот день все меня поздравляют, дарят подарки и, даже если я получу двойку, всё равно ничуточки не ругают. А ты какого числа родился?

– Не знаю. Мне кажется, я всегда был, – угрюмо пробормотал Веснушка.

– И мне так кажется, – рассмеялась Катя. – Как это так, меня не было? Не могу себе представить. Но всё равно у всех на свете должен быть день рождения. Обязательно.

Веснушка мрачно посмотрел на неё исподлобья.

– Что ж, если у кого нет этого вашего дурацкого дня рождения, так над ним и смеяться можно? – медленно, дрожащим от обиды голосом проговорил Веснушка. Он вспыхнул, распалился, волосы на голове стали похожи на раскалённую докрасна проволоку.

– Что ты, я не смеялась! – воскликнула Катя. – Я и без дня рождения тебя больше всех…

Туча с сизым животом начала расползаться, таять, тёплые лучи хлынули в прореху. Они осветили стол, Катины руки, рисунок на столе.

– Не понимаю, из-за чего тогда весь этот крик? – Веснушка как-то сразу успокоился, пожал плечами. – Заладила: ты такой-сякой, самый плохой, никудышный, без дня рождения…

Веснушка пристально посмотрел на Катю.

– Значит, ты любишь подарки?

– Да так… – неохотно сказала Катя.

– Всё-таки любишь… – печально кивнул Веснушка. – А вот если кому-нибудь очень хочется сделать подарок, а подарить нечего?

Веснушка задумался. Кате послышалось, что он даже негромко пробормотал: «Эх, спросить бы у Солнышка… Посоветоваться…»

Веснушка тряхнул головой.

– Ладно, пока что надо делом заниматься. Солнышко у тебя не получилось, что уж тут греха таить. Тогда хотя бы Темнотищу мне нарисуй. Только для неё надо много-много чёрной краски, самой чёрной, какая только бывает.

Катя принесла из маминой комнаты пузырёк с тушью. Обмакнула кисточку, приготовилась рисовать.

– А какая она, эта Темнотища? – спросила Катя.

– Как «какая»? Обыкновенная, – удивился Веснушка. – Каждый день видишь и не знаешь. Чёрная она, и во все стороны руки торчат, жадные, загребущие.

Катя нарисовала чёрное чудовище с торчащими во все стороны руками.

– И ничуть не похожа! – рассердился Веснушка. – Ну ни капельки. Ты нарисуй, чтобы она была жестокая, коварная, хитрая… Поняла? Ну что же ты? Рисуй!

– А я не знаю, как это рисовать хитрость, жестокость, – нерешительно сказала Катя.

– Просто не хочешь. – Веснушка обиженно насупился. – Ведь смогла для белки нарисовать и доброту и ловкость… Даже нарисовала, что она тёплая.

Катя в замешательстве пожала плечами. Нечаянно задела локтем пузырёк с тушью. Жирная густая струя плеснула на рисунок и начала медленно растекаться во все стороны, поглощая и дом, и ёлку с рыжей белкой, подползая к Солнышку. Веснушка подпрыгнул вверх и повис над рисунком, быстро перебирая ножками, будто бежал в воздухе.

– Всё… – глухо сказала Катя.

– Она! Темнотища! – ликуя, завопил Веснушка.

Он опустился Кате на плечо.

– Вот теперь она похожа! Я её сразу узнал! Она самая! Видишь, как она подбирается к Солнышку. Так бы его и проглотила. Знаешь, – Веснушка быстро зашептал Кате на ухо, – один раз Темнотища всё-таки проглотила Солнышко. Я уже думал, навсегда. Хочешь, расскажу?

– Ещё спрашиваешь! Конечно хочу! – воскликнула Катя.

– Только это будет такой холодный рассказ, что лучше сразу надеть шубу и валенки, – предупредил Веснушка и озабоченно нахмурился. – У тебя просто зубы застучат от холода, продрогнешь до костей. Всё равно рассказать?

– Конечно!

– Ну тогда слушай. Точно тебе не скажу, но это случилось вчера или, вполне возможно, даже сегодня…

Катя не стала его перебивать. Она уже давно поняла, что слова «вчера», «сегодня», «завтра» Веснушка понимает совсем по-другому, по-своему, не так, как все.

– Я куда-то полетел. Уж и не помню, по делу или просто так пролететься, ну, как вы любите говорить, – прогуляться. Я летел себе и думал, ну почему, почему нельзя, чтобы Солнышко светило всегда, чтобы не было всякого там небесного сброда: туч, облаков. А главное, не было бы этой ненавистной Темнотищи. Вот тут-то со мной всё и приключилось. Ведь вся беда в том, что мне никак нельзя задумываться, когда я куда-нибудь лечу. Нельзя, потому что… Но об этом потом, потом, в другой раз…

В общем, я летел, глубоко задумавшись, и вдруг меня по носу задела острым углом тяжёлая колючая снежинка. Я оглянулся. Вокруг меня во мраке белели, кружились ледяные звёзды. Я выбрался из снежной тучи и понял, что я угодил прямо в логово самой Темнотищи. Где-то внизу слабо сияло озеро огней. Это был город. Я решил переждать там до утра. Ведь там, где люди, – всегда тепло и светло. Я забрался в круглые часы на городской площади. Их циферблат уютно светился в темноте, а твёрдое и надёжное «тик-так» словно говорило мне: «Время идёт, время идёт, и Солнышко скоро встанет». Я терпеливо ждал, от нечего делать тихонько бормотал про себя: «Тик-так, тик-так».

Но вот улицы города оживились, захлопали двери, люди, выходя из домов, говорили: «Морозец, однако» – и тёрли щёки. Потом из домов высыпали дети. Я ждал Солнышка, но его всё не было, и фонари не гасли на улицах.

Я не выдержал и начал тихонько посмеиваться в кулак: «Ну и Солнышко, ну и растяпа, обо всём забыло. Задумалось, наверно, замечталось. Вот уж не думал, что оно такое рассеянное».

Смотрю, дети с весёлым визгом, размахивая портфелями, уже бегут из школы по домам. А Солнышка всё нет и нет. И часы равнодушно твердят своё глупое «тик-так».

Я уже начал не на шутку тревожиться. «Что такое, – думаю, – стряслось?» Но вот в домах одно за другим начали гаснуть разноцветные окна, и только вдоль улиц горели пустые жёлтые фонари.

И тут я понял: всё погибло! Или с моим Солнышком что-то случилось, или я, бедный, одинокий луч, всё на свете перепутал, спятил с ума и нечаянно залетел в злую сказку, где никогда не светит Солнышко…

Веснушка поднял голову и посмотрел на Катю.

– Понимаешь, мне до этого как-то ни разу не приходилось забираться так далеко на север, и я…

– Догадалась, догадалась! – радостно воскликнула Катя. – Это была полярная ночь. Мы в школе проходили. А ты этого не знал!

Веснушка весь вспыхнул. Соскочил с Катиного плеча на стол. Топнул ногой – прожёг уголок рисунка. Брезгливо отмахнулся рукой от струйки дыма.

– Ах так! Я ничего не знаю, а ты, конечно, всё наперёд знаешь! – гневно воскликнул он. – И что я подружился с лётчиком Володей. И что наш самолёт чуть не разбился. Это ты всё тоже знаешь, и это всё вы тоже проходили в школе!..

– Что ты, что ты, этого мы не проходили, – досадуя на себя, сказала Катя. Облокотилась о стол, не глядя на Веснушку, задумчиво посмотрела в окно, сказала, будто сама себе:

– До чего же погода замечательная… На небе ни облачка…

Веснушка вслед за Катей тоже посмотрел в окно. Некоторое время он ещё хмурился, потом не выдержал, улыбнулся.

– А то заладила: ничего не знаешь, в школе не учился, самый плохой, самый глупый… – на всякий случай проворчал он. – Ну да ладно. Слушай, что дальше было. Такая тоска на меня напала, не могу тебе сказать. Солнышка нет, как будто оно сквозь небо провалилось. Я метался по городу, теряя силы, чувствуя, что вот-вот погасну. И всюду меня подстерегала Темнота. Она издевалась надо мной, дразнила меня. Она говорила, что завернула Солнышко в тысячу и одно чёрное покрывало и я уже больше никогда его не увижу. Вскоре я так ослабел от тоски и страха, что больше уже не мог летать. Чуть поднимусь в воздух и сразу без сил падаю на землю.

И вот тогда я и подружился с моим самолётом. Он был небольшой и летал не очень высоко. Поднимется выше снежной тучи и рад-радёшенек.

Но мне понравился его лётчик. Он всегда насвистывал что-то весёлое. И главное – он не боялся Темноты. Ну совсем не боялся. Он всё только насвистывал да посмеивался.

Я прятался за приборной стрелкой, и мне как-то легче на душе становилось, когда мы поднимались в воздух. Кого я только не возил… Ну, вернее, не я возил, а мой друг самолёт. Ну конечно, нам ещё помогали лётчик Володя и молоденький Сашка-штурман. Ну в общем, мы всё делали вместе, дружно, хотя они даже не знали, что я им помогаю. Мы возили серьёзных бородатых геологов. Они умели смотреть сквозь землю и отгадывать, что там спрятано, золото или нефть. Оленеводов, которые понимали язык оленей. Иногда с нами летал старенький доктор. Под полушубком у него был белый халат, и он возил с собой чемоданчик с лекарствами.

И вот однажды… Да, да, помню, как сейчас. Нам надо было отвезти какие-то важные приборы в посёлок метеорологов. Ты знаешь, кто такие метеорологи?

Катя отлично это знала, но на всякий случай вздохнула и покачала головой.

– Так знай! – Веснушка с важностью поднял палец. – Метеорологи – это люди, которые умеют предсказывать погоду. Если бы я не был солнечным человечком, а просто человеком, я непременно стал бы метеорологом. Я это уже точно решил. И я предсказывал бы всегда только хорошую погоду. – Веснушка мечтательно зажмурился. – Только Солнышко, тёплую ясную погоду без осадков – и ничего больше. По правде тебе скажу, не понимаю я этих метеорологов. Ну скажи на милость, зачем они предсказывают то бурю, то дождь? Ну кто их просит?

Катя хотела сказать, кому они нужны такие метеорологи, которые будут предсказывать только хорошую погоду, но из осторожности промолчала. Всё равно Веснушку ни в чём не убедишь.

– Ну вот, летим мы себе и летим, – продолжал свой рассказ Веснушка. – Я стараюсь как могу, изо всех сил приборам помогаю, освещаю стрелки. Только вдруг слышу, мой лётчик Володя как-то протяжно свистнул, совсем не так, как обычно.

– Сашка, кажется, бак течёт! Будем садиться! – крикнул он Сашке-штурману.

– Есть, Владимир Семёнович, – ответил Сашка.

Тоже молодец, не струсил. Но я и раньше знал, что он рыжий, по-настоящему рыжий.

Самолёт наш резко пошёл вниз, потом нас здорово тряхнуло, но ничего, сели.

Лётчик Володя и Сашка-штурман вылезли на крыло. Я, конечно, за ними. Кругом была Темнота и Вьюга, Вьюга и Темнота. Больше ничего. Они, ясное дело, сговорились, эта славная парочка, обрадовались, что мы наконец попались им в когти.

Что тут началось! Темнотища навалилась на нас со всех сторон. Вьюга с воем и шипением принялась вить вокруг нас ледяные кольца.

Возле самолёта начали вырастать сугробы, и холодом тянуло от остывающего металла.

– Н-да, история, – сказал лётчик Володя и рассмеялся.

И тут я понял, что смех в тяжёлую минуту – это тоже кусочек Солнца. Потому что он греет и даже светится в темноте. Честное рыжее!

– И рация сломалась… Что делать будем? – растерянно спросил Сашка-штурман.

– На месте стоять нельзя. Так и замёрзнуть недолго. – Лётчик Володя поднял воротник, похлопал Сашку по спине. – Будем оленеводов искать, где-то они в этих местах кочуют. Ну, шарф замотай потуже, и пошли…

И вдруг я услышал чьи-то мягкие бархатные шаги. Даже не шаги, а осторожное «скрип-скрип» снега под чьими-то меховыми лапами.

«Кто бы это мог быть? – подумал я. – Скорее всего, какой-нибудь белый бродяга-медведь». Я не ошибся. Это был большой старый медведь. Его трудно было разглядеть сквозь вьюгу на снегу, и только чёрный нос был как чёрная пуговица, пришитая к белому меху.

Скорее-быстрее-сейчас же-немедленно я подлетел к нему.

– Славный, добрый Мишка, – прошептал я ему на ухо. – Какой же ты, право, умница и симпатяга. Ты пришёл как раз вовремя. Ведь ты такой сильный и без труда довезёшь их обоих на спине.

– Тише, тише, – проворчал старый Медведь. – Кто бы ты ни был – не спугни добычу. Не спугни добычу.

– Какую добычу? – удивился я. Глупый наивный луч, я ещё ничего не понимал. А ведь мог догадаться по его вкрадчивым, осторожным шагам, что он замышляет недоброе. – Здесь нет никакой добычи. Здесь только двое хороших людей, которые попали в беду и того гляди замёрзнут.

– Они не успеют замёрзнуть, – хрипло рассмеялся старый Медведь. – Я подойду поближе да ещё прикрою лапой свой чёрный нос, чтобы он не был заметен. Потому что я всегда подкрадываюсь и нападаю потихоньку. Понимаешь меня, тонкий голосок из пустоты? Нет, они не успеют замёрзнуть…

Вот оно что! Только теперь я всё понял. Я так разозлился, распалился, клянусь Солнышком, в эту минуту я мог бы растопить целый сугроб.

– Слушай меня, старый обманщик, – прошептал я. – Если ты не будешь повиноваться мне, как малый медвежонок, я разрисую тебя с ног до головы чёрными полосами, словно зебру. Да ещё подпалю сразу с хвоста и ушей.

– Ах ты, говорящая муха, – в ярости проскрипел старый Медведь. – Ты ещё смеешь мне приказывать, мне, повелителю белой пустыни?!

Ну, знаете ли! Пусть я всего-навсего солнечный луч, каких много… Но обозвать меня какой-то говорящей мухой? Не скрою, никто никогда за всю мою, можно сказать, довольно-таки долгую жизнь так меня не оскорблял.

Я зарылся поглубже в белый мех. Прижался плечами, коленками, локтями к жёсткой шерсти. Пых!.. Потянуло палёным. Пошёл дымок.

Старый обманщик так и присел на задние лапы.

– Ой-ой-ой! Смилуйся надо мной, дух огня! – в ужасе простонал он. – Приказывай, я всё выполню, только пощади мою бедную шкуру.

– Так-то лучше, – строго сказал я. – Знаешь, где стойбище оленеводов?

– Старый добрый Мишка всё знает, всё знает, – жалобно захныкал хитрец. – Это где двуногие с ружьями стерегут таких вкусных четырёхногих с рогами.

– Вот и веди меня туда, – обрадовался я и взобрался на спину старого обманщика. – И смотри у меня, если вздумаешь схитрить. Одно ухо у тебя уже почернело, а то и всего спалю. Был Мишка – и нету.