Текст книги "Болотные робинзоны"

Глава 13
ПИСЬМО ПОМОГЛО

Утром перед избушкой на вытоптанном и залитом кровью снегу остались только обрывки шкуры и чисто доглоданные кости. Волки поужинали убитыми и исчезли так же внезапно, как и появились. Следы показывали, что они долго кружили около сарая и даже забирались на крышу, но дедова постройка выдержала испытание.

– Шкур жалко, – сказал Саша огорчённо. – На память бы сохранить. Ковры можно было бы сделать. – Ему было очень обидно, что так бесславно пропали трофеи его первой охоты.

– Хорошо, что твоя-то цела, – отозвался дед Никита.

Они стояли возле дома: Саша с ружьём, дед Никита с топором в руках.

– Бабка, сегодня из дому ребят никуда не пускай, – сказал дед Никита, возвращаясь в хату. – Может, волки ещё за кустами лежат, нас караулят. С них станется. И Шейку привяжите, зря может пропасть собачонка.

– А как же скотину кормить будем? – бабушка Ульяна остановилась около печи с ухватом в руках. – Корову молоко подпирает, доить надо…

– Сашок с тобой пойдёт с ружьём. А Андрейке выходить ещё не нужно, пускай в хате сегодня посидит. На охрану довольно тебе и Сашка.

Андрейка от обиды Саше даже язык показал и, прихрамывая, подошёл к окну. Саша притворился, что ничего не заметил, но не утерпел и в отместку несколько раз звонко щёлкнул затвором ружья, будто проверяя, хорошо ли ходит.

Андрейка в это время посмотрел в оконце и вдруг, вскрикнув, бросился к двери, распахнул её и побежал по тропинке вниз.

– Папа! – крикнул он отчаянно. – Папа!

– Сашок, куда это он? Тронулся что ль? – И дед Никита приставил козырьком руку к невидящим глазам. – Гляди скорей, Сашок!

Но Саши тоже уже не было. Забыв про ружьё и про волков, он выскочил из избушки: из леса на горку поднимались два человека в белых полушубках и белых шапках-ушанках.

Передний остановился и, подхватив Андрейку на руки, высоко поднял его над головой.

– Сынок! – произнёс он громко и повторил совсем тихо: – Сынок… Сынок…

А Андрейка, прижимаясь к отцу, громко плакал и сквозь слёзы твердил:

– Папа… папа…

Волки были забыты. Все выскочили из хаты кто в чем и окружили их.

– Степан! Степан! Да пусти ж ты Андрейку! Да откуда ж ты явился? – говорил дед Никита, задыхаясь от быстрого бега.

Опустив Андрейку на землю и продолжая держать его одной рукой, Степан другой обнял деда за плечи и прижал его так, что тот охнул.

– Отпусти, костолом, – крикнул он сердито, но все видели, что дед не сердится, а только пыхтит и трёт глаза, будто в них что-то попало. И Степан тоже не испугался, потому что, опустив Андрейку, опять обнял деда Никиту крепче прежнего…

– Знаю, Николай с Федоской говорили. Один он у меня остался, – сказал Степан дрогнувшим голосом. – Сохранил же мне сына, дед! – И тут он так прижал к себе деда Никиту, что тот уже по-настоящему закричал и забарахтался.

– Отстань, полоумный, – отбивался дед. – Это же не я, не я! То его Сашок из лесу на спине приволок, даром старые рёбра ломаешь!

Саша взглянул в голубые глаза Степана, так похожие на Андрейкины, и растерялся.

– Я только, я только его похоронить хотел, – забормотал он. – И лопату взял. А как же его хоронить, когда он живой?..

Степан не выдержал, рассмеялся. Смеялись и дед Никита, и молодой разведчик, а Саша покраснел и опустил голову.

Наконец Степану стало жалко мальчика.

– Ну, довольно, – скомандовал он шутливо. – Там разберёмся. Марш до хаты, голытьба!

– А мамка моя не пришла? – раздался около них низкий детский голос.

Степан обернулся. Маленькая фигурка в рубашке с забинтованными руками стояла перед ним. Широко раскрытые глаза смотрели с такой тоской, что все замолчали и опустили головы.

Молодой разведчик опередил Степана: нагнулся и осторожно взял за локти маленькие дрожащие руки.

– Ты, Гришака? – серьёзно спросил он. Мальчик кивнул головой, не отводя взгляда от его глаз.

– Мы твоё письмо нашли, – объяснил разведчик. – Вот и пришли. Твоя мамка тоже… – голос его дрогнул, – тоже вот так, может, придёт. Ты… ты, Гришака, надейся, ладно? – добавил он и почувствовал, что руки мальчика перестают сопротивляться, поддаваясь ласке.

– Я-то надеюсь… даже ночью, – тихо ответил Гришака и опустил голову, но, почувствовав, что разведчик осторожно поднимает его на руки, сразу выпрямился и отступил. – Маринку возьми, – сказал он отрывисто. – Она маленькая. А я, я сам большой. – И, повернувшись, зашагал к дому. По тому, как он осторожно приподнимал вытянутые руки, можно было понять, как они мучительно болят.

Бабушка Ульяна плакала, припав к груди Степана, точно всё её спокойствие и мужество сломились от радости неожиданной встречи.

– Стёпа, Стёпушка, вот как довелось свидеться! – повторяла она.

– Не плачь, бабуся, – тихо сказал Степан. – Вы вон сколько птенцов от смерти спасли. Этим утешайтесь. Ещё-то кто есть с вами?

– Наталкин Ванюшка, – отвечала бабушка Ульяна. Она вытерла глаза и выпрямилась: напоминание о детях сразу возвратило ей силы. – Да вот, кого видишь, все мы тут. А ты-то как тут оказался?

– По заданию, бабушка. Потом расскажу. А в Малинку начальник разрешил наведаться. Не терпелось узнать, как вы там. И вот узнал… – Степан опустил голову, замолчал. Между тем молодой разведчик, подхватив на руки близнецов, бегом донёс их до избушки и поставил на нары. Шёпот в углу заставил его обернуться. Гришака опередил его и теперь, нагнувшись к самому уху Маринки, говорил:

– Дядя Степан пришёл и ещё… По письму пришли. Значит, и мамка по нему придёт. Поняла?

– Поняла, – также тихо ответила Маринка и взглянула на брата сияющими глазами.

Глава 14
«МЫ СКОРО ВЕРНЁМСЯ»

Малыши давно уже заснули на нарах, заснул и измученный болью Гришака, а Саша и Андрейка, притащив два чурбака, сели рядом и, чуть дыша, слушали рассказ Степана.

Оказывается, в лесу жили партизаны. Они взрывали мосты и рельсы, нападали на немецкие обозы. А теперь из Москвы им пришлют самолёты с оружием и лекарствами, а раненых бойцов увезут в тыл.

– Нужно только ровное место, где самолёт может приземлиться, – договорил Степан и, свернув козью ножку, оглянулся: где бы прикурить?

Саша и Андрейка так и рванулись к коптилке, стоявшей на печке.

– Я!

– Нет я! – заговорили оба, одновременно хватаясь pа черепок с фитилём в медвежьем жире. Но тут же вскрикнули от огорчения: огонёк заколебался, пустил тонкую струйку дыма и погас…

В темноте раздался весёлый смех, какое-то чирканье, и огонёк зажигалки осветил Сашу и Андрейку, в полной растерянности продолжавших держаться за края черепка.

– А ну, давайте сюда вашу стосвечовую, – смеялся разведчик, – или примёрзли к краям?

Огонёк в черепке снова засветился.

– Вот я и думаю, что на Лебяжьем озере лучше всего, – продолжал Степан, когда все успокоились. – Ровно, и озеро большое, и место глухое. Таких мест немцы боятся, а партизанам они – родной дом. В разведку я сам вызвался идти: места родные, знакомые и… – тут Степан ласково потрепал Андрейкины светлые волосы, – об нём душа болела. Слышали мы, пропала Малинка, а всё думалось, хоть посмотреть, где мой хлопчик лежит…

– Я и лежал, – отозвался Андрейка. – Я и лежал. И даже не слышал, как меня Сашок тащил. Только помню, как они конфеты на траву покидали и нам велели поднимать. И я – тоже…

Степан сжал руки так, что пальцы громко хрустнули, и встал, головой почти упираясь в потолок.

– Спать пора, – отрывисто сказал он. – Нет, бабуся, мы не на нарах, а на полу, там свободнее.

Андрейка уже крепко спал и во сне продолжал держать руку отца, а Саша лежал рядом с ним и смотрел в темноту, пока золотые искры не запрыгали у него перед глазами, и думал.

Там, где-то за лесами, может быть, и мама тоже узнала про Малинку, и тоже думает, где её мальчик лежит. И тоже плачет, как бабушка Ульяна. А может быть, и сама тоже…

Перевернувшись, Саша уткнулся лицом в медвежью шкуру и крепко зажал руками рот.

Дрова в печке потрескивали так уютно, по-домашнему, и так аппетитно пахло в хате горячими лепёшками, что Степан, проснувшись, долго протирал глаза и вздыхал. Ему не верилось, что вот два шага до двери, а за ней холод, темнота и дальше чёрные трубы Малинки на белом снегу…

Он быстро овладел собой и тихонько толкнул спавшего товарища. А ещё через несколько минут лепёшки и горшок с кислым молоком стояли на столе, и бабушка Ульяна наливала в чашку горячую заячью похлёбку.

– Кушайте, кушайте, – ласково приговаривала она. – Мои хлопчики зайцев не ленятся таскать. Мешки ваши где? Я вам ещё лепёшек и зайчатины положу.

Разведчик пристально посмотрел на бабушку Ульяну.

– Цены вы себе не знаете, – неожиданно тепло сказал он, встал, подошёл к бабушке и крепко её поцеловал. – Мать у меня есть, на вас, бабушка, похожа, – точно извиняясь, добавил он. – Как бы ей тяжело на было, а около неё всегда люди греются.

Бабушка Ульяна ласково посмотрела на него.

– На то мы, старые люди, и на свете живём, чтобы молодым около нас тепло было, – просто ответила она.

Андрейка сидел возле отца, крепко держа его за руку. Он провожал глазами каждый кусок, который Степан брал с тарелки, и каждый раз только вздыхал.

– Тебе уж не жалко ли, что отец лепёшки ест? – весело спросил его разведчик.

– Жалко, – грустно отвечал Андрейка.

– Что?.. – Степан отодвинул тарелку с зайчатиной.

– Жалко, – так же грустно повторил Андрейка. – Потому что всё съешь и уйдёшь. Ты бы всё ел, ел, а я бы на тебя всё смотрел…

– Бабка, клади Степану целого зайца, – распорядился дед Никита. – Пускай на него Андрейка ещё полюбуется.

Но разведчики уже надевали топырившиеся сумки.

– Ну, не реветь, – строго сказал Степан, но ему и самому, Андрейка видел, было нелегко. – На днях опять тут будем и подарков принесём всем вам… – Обернувшись, он слегка подтолкнул Сашу и добавил: – А тебе, Сашок, за сына особый подарок будет. Соответствующий.

Саша не успел спросить, что это означает, как дверь открылась, и разведчики, наклонясь, чтобы не удариться о притолоку, шагнули через высокий порог и исчезли в темноте.

Андрейка по строгому приказу отца не посмел бежать за ним и только, прильнув к неплотно притворённой двери, долго смотрел в щёлочку, хотя там ничего не было видно.

– Хату выстудишь, – заворчал дед Никита. – Дверь закрой! Но и он поглядывал на дверь и тяжело вздыхал. – Точно окошко в свет открылось и опять закрылось, – проговорил он угрюмо и опустился на лавку.

А Саша, сидя на нарах, думал: что это за особый подарок обещал ему дядя Степан.

Глава 15
КОГДА ЖЕ?

Андрейка даже похудел за эту неделю, а Гришаку нельзя было оторвать от окна. Он дышал на тусклое замёрзшее стекло, пока на нём не появлялось светлое пятнышко, и сидел, припав к нему глазом.

– Гляди, нос к стеклу приморозишь! – ворчал дед Никита. Он старался делать вид, что ничего особенного не произошло, и часами очищал от коры тонкие ивовые прутики. Но корзинку из них сплёл такую кособокую, что было ясно: и дедовы мысли далеко-далеко.

Бабушке Ульяне задумываться было некогда. Малыши и хозяйство требовали много заботы, что порой не хватало дня. Но наступал вечер, угомонившаяся детвора засыпала, я тогда под тихое жужжание веретёна думы не давали покоя и бабушке.

– До чего только люди додумались! – вздыхала она. – Андрейка, а ну, как отец говорил-то?

– Через неделю ждите! – без запинки отвечал мальчик, так крепко затвердивший эту фразу. И уже от себя спрашивал: – Бабушка, а ведь они могут и раньше прийти, а?..

– Могут, – соглашалась бабушка Ульяна, подхватывая на нитке поющее веретено. – Если человек до неба добрался, то он уж всё может.

Страшное нетерпение, в котором дети жили изо дня в день, заслонило от них все другие интересы.

– Раньше спать ложитесь, полуношники, – ворчал дед Никита. – Сном время скорей пройдёт. – Но сам до позднего вечера перебирал связки лык или разминал заячьи шкурки, то и дело нагибаясь к замёрзшему оконцу: слух у деда был преострый и во многом заменял ему глаза.

– Я вот загадаю, чтобы во сне тятю увидеть, – сказал Андрейка, укладываясь на нары. – А ты кого?

– И я, – живо ответил Саша. – Маму! – добавил он и смутился, он не хотел напоминать Андрейке о его горе.

Саша открыл глаза и приподнялся на нарах: ещё темно, а бабушка Ульяна почему-то особенно суетится около печки с горящей лучиной в руке и что-то приговаривает.

– Мальчик мой родной! – услышал он.

Мама! Мама! Как живая, только в белом полушубке и шапке, наклонилась над ним, плачет и смеётся. Но Саша, нырнув под заячье одеяло, закутался в него о головой.

– Саша, Саша, да что же это! – услышал он встревоженный милый голос и закутался ещё больше.

– Пустите! – крикнул он, отбиваясь сквозь одеяло. – Я спать хочу! Я маму хочу видеть!

– Что же, тебе сквозь одеяло разве лучше видно? – услышал он чужой весёлый голос.

Одеяло полетело на пол, и Саша стремительно вскочил и кинулся к матери на шею.

– Я думал – ты во сне! – кричал он со слезами. – Я думал – ты во сне! И не хотел просыпаться!

Бабушка Ульяна долго не могла зажечь огоньком лучины фитилёк коптилки, так дрожали её руки. Дед Никита топтался рядом и, доставая из кармана свой верный кочедык, смотрел на него с удивлением, то прятал его обратно.

– Значит, так, – бормотал он, – значит, того… Да где ж это я его? Значит, так, дело-то какое!

А Саша плакал и плакал и не мог остановиться. Он прижимался к матери изо всех сил, точно боялся, что вот оторвётся, и она исчезнет.

Все были так взволнованы, что не заметили, как в дверь вошёл невысокий человек, тоже в полушубке и белой шапке, из-под которой выглядывали седые волосы. Он стоял и взволнованно смотрел на встречу матери с сыном. Потом внимательно оглядел всю избушку и спящих на нарах малышей.

– Детский сад! – весело заговорил он и, повернувшись к деду Никите, схватил его руку и крепко пожал её.

– Молодцы вы, болотные робинзоны, – сказал он и сам засмеялся удачно найденному слову. – Подумать только: какую кучу малышей уберегли!

Рука у него была маленькая, но от её пожатия дед Никита охнул и помахал онемевшими пальцами.

– Коли ты так и немцев жмёшь, старый… – проворчал он. – И ничего я тех ребят не спасал, то всё Сашок, что зараз ревёт, как блажной. Он это про Андрюшкин остров удумал. А ребят бабка Ульяна полный подол насобирала.

– Сашок? – переспросил старик. – А ну, постой, надо очки надеть да на него посмотреть. Эх, Верушка, ну какой из меня, старого филина, партизан? Без очков немца от берёзы не отличу!

Бабушка Ульяна наконец справилась с фитильком и, поставив коптилку на полочку около печи, подошла к дочери.

– Дай-ка и я, Веруша, на тебя посмотрю, – проговорила она взволнованно. – Сколько лет я тебя не видела. И вот где довелось свидеться!

Вера Николаевна отстранила Сашу и, обеими руками обняв бабушку Ульяну, крепко целовала её залитое слезами лицо.

– Мама, милая, спасибо, – сказала она.

Старик, довольный, кивнул головой:

– Хорошо, Вера Николаевна. Очень хорошо. Все видели, всё знаем. А теперь извольте собираться. Впереди неблизкий путь.

– Куда собираться? – крикнул Саша и, побледнев, схватил мать за руку. – Мама, ты опять уходишь? Я с тобой!

– Все вы с нами, – ответила Вера Николаевна, обнимая его, и, повернувшись к старикам, сказала: – Самолёт прилетит сегодня и заберёт вас всех.

– Я не хочу! – крикнул Саша. – Я с тобой!

– А я и сама с вами, – ответила Вера Николаевна, и голос её дрогнул. – Видишь? Левая рука почти не сгибается, я уже на фронте не гожусь. Буду работать в тыловом госпитале.

Саша осторожно взял руку матери.

– Совсем не сгибается? – спросил он. – И никогда не будет?

– Будет, – успокоила его Вера Николаевна. – Но нужно время и леченье. Вот Сергей Ильич, наш командир, меня и отправляет. – И она головой показала на старика, который в углу о чём-то оживлённо говорил с дедом Никитой.

– Чей командир? – спросил Саша.

– Нашего отряда. Партизанского. В тылу у немцев. Раненых мы на самолёте отправляем в госпиталь. А я вот в этот отряд попросилась, чтобы… – Вера Николаевна опять крепко обняла Сашу и шепнула ему на ухо: – искать моего мальчика.

– Да, и сегодня пришла сюда больная, сладу с твоей матерью нет! – откликнулся из угла Сергей Ильич, который, казалось Саше, мог всё сразу видеть и слышать. – Сегодня же вечером самолёт заберёт вас всех и её вместе с вами. А я вот тоже не утерпел посмотреть на ваше житьё, очень уж интересно.

Саша с матерью не заметили, что в хату вошёл Степан и с ним ещё несколько бойцов. Андрейка кинулся целовать отца. Маринка, босая, в одной рубашонке, забралась на скамейку и тихо сидела у стола, подпирая рукой румяную от сна щёчку, точь-в-точь как бабушка Ульяна в минуты отдыха. Сама бабушка Ульяна, отойдя в угол, что-то ласково шептала на ухо Гришаке. Тот стоял молча, потупившись, и упрямо качал головой.

– Куда ещё она за самолётом погонится? – расслышал Саша. – Не поеду и всё! – Голубые глаза мальчика казались тёмными, так глубоко они ушли под нахмуренные брови.

– Это Гришака? – тихо спросил Сергей Ильич деда Никиту и, подойдя к бабушке Ульяне, сказал: – Бабушка, на сборы вам два часа, до рассвета. Кто не умеет ходить на лыжах, повезём на санках. Нет их? Сейчас смастерим.

Лицо бабушки Ульяны побледнело.

– Скотина у нас, – проговорила она растерянно. – На погибель останется?

– В вашей хате мы устроим здравпункт, – объяснил Сергей Ильич. – Раненые будут лежать. Место удобное, немцы сюда не доберутся. Корова и коза нам пригодятся, раненых молоком поить будем. Что? Бык ещё? Ну, быка на мясо можно.

Гришака поднял голову.

– Мишку резать? Не дам! – Вся его маленькая фигурка ощетинилась. Он сжал кулаки и с вызовом шагнул вперёд.

Около глаз Сергея Ильича собрались весёлые морщинки. Протянув руку, он взял было Гришаку за плечо, но тот вырвался и попятился.

– Мишка медведя забодал! Медведь Сашка заломать хотел и вон тех! – Гришака пренебрежительно мотнул головой в сторону нар, на которых близнецы, проснувшиеся от шума, удивлённо таращили глаза на гостей. – Вот он какой, Мишка! И меня слушает, как… как человек. Не дам! – договорил он и даже притопнул босой ногой.

Сергей Ильич повернулся к Вере Николаевне.

– Мы с вами ещё половины здешних чудес не знаем, – сказал он. – Ну, малыш, покажи мне своего Мишку. Подумаем, что с ним делать.

Гришака, морщась от боли в руках, натянул заячьи чулки и лапти, надел полушубок и быстро подошёл к двери.

– Пойдём!

Сергей Ильич махнул рукой деду Никите и открыл дверь.

– С Гришакой будет заботы, – задумчиво проговорила бабушка Ульяна, – мать всё ждёт, – пояснила она Вере Николаевне и, показав глазами на Маринку, замолчала. – Верушка, помогай собираться, родная моя. – А сама взялась за подойник. – В последний раз деток тут молоком напою.

В эту минуту дверь отворилась и Сергей Ильич проворно переступил через порог.

– А ведь Гришака-то прав, – весело заговорил он. – Такого быка резать руки не поднимутся. – И, повернувшись к Гришаке, серьёзно сказал: – Не бойся, твоего Мишку сохраним для вашего же колхоза, а тебе, видно, быть животноводом. При такой любви к животным из тебя толк будет.

Глава 16
ПРОЩАЙ, АНДРЮШКИН ОСТРОВ

Сборы были недолги. Всего больше, как и предполагали, пришлось повозиться с Гришакой: но он сдался, когда ему объяснили, что в их избушке будет партизанская больница, и матери скажут, где искать его и Маринку.

Мальчики натащили в хлев столько сена, что Мишке, Рыжухе и Маньке было трудно повернуться, хотя Сергей Ильич обещал, что их избушку займут под больницу не позже чем через два дня. В последнюю минуту опять всех напугал Гришака: пропал неожиданно. Наконец догадались заглянуть в хлев. Мишка стоял, наклонив лобастую голову, а Гришака, обняв его за шею, что-то шептал ему на ухо.

Вера Николаевна тихо тронула Гришаку за плечо.

– О чём ты шепчешь Мишке? – ласково спросила она.

Гришака опустил руки и исподлобья посмотрел на неё.

– Простился, – отрывисто вымолвил он и, не оглядываясь, вышел из сарая.

На полянке перед домом партизаны увязывали лёгкие санки с провизией и гнёздышком для близнецов. Бабушка Ульяна вышла из дома последняя. Повернувшись к избушке лицом, она низко поклонилась и старательно спрятала на груди какой-то узелок.

– Что это, бабушка? – спросил Саша.

– Угольки от нашей печки. Она нас кормила и грела. Угольки положу в новую печку, которая нас греть будет. – И, обращаясь к детям, бабушка Ульяна сказала: – Поклонитесь же старой хате и вы, детки, она вас честно берегла.

Саша, глубоко взволнованный, снял шапку и наклонил голову. Поклонился хате и дед Никита. Андрейка тоже поддался общему настроению, но вдруг потянул Сашу за рукав и, удерживая смех, шепнул:

– Сашок, глянь, глянь скорее!

Близнецы, закутанные до самых глаз, усердно кланялись избушке и, не разгибаясь, косились друг на друга, сравнивая, кто ниже кланяется. Общий громкий смех разрядил напряжённое настроение. Улыбнулась и бабушка Ульяна и украдкой вытерла покрасневшие глаза. Степан и молодой разведчик подхватили близнецов на руки. Шейка, соскучившаяся на привязи в хате, громким лаем возвестила о начале путешествия.

Бабушку Ульяну долго уговаривали, пока она согласилась сесть в санки: на лыжах ходить она не умела.

– Вы лучше меня покиньте, – в смущении просила она. – Я уж сама как-нибудь доберусь, а то ещё не было вам заботы меня тянуть.

Пришлось вмешаться Сергею Ильичу.

– Бабушка, – сказал он строго, – сейчас не время для разговоров. Что приказано – закон!

Близнецы, завёрнутые в заячьи одеяла, запищали было – им тоже хотелось идти, но быстро успокоились. Гришака шагал молча, опустив голову, точно не видя ничего вокруг. Маринка вела себя странно: на ходу то нагибалась вперёд, то откидывалась назад, тихонько охала и наконец, вскрикнув, заплакала.

– Ты чего? – спросила встревоженная бабушка Ульяна.

– Ой, живот!.. Живот мне съела!

– Мя-у! – глухо послышалось у неё под шубкой. – Мя-ау-у.

Чёрная лапа с растопыренными когтями высунулась между пуговицами шубки и замахала по воздуху. За ней показалась чёрная кошачья голова с открытым ртом: видно было, что и кошке порядочно досталось под тесной, наглухо застёгнутой шубкой.

– Кошка! – воскликнула бабушка Ульяна. – Да на что ты её взяла? Она бы у раненых жила и жила!

– Коска! – в восторге запищали близнецы.

– Жа-а-лко, – всхлипывая, ответила Маринка, тщетно пытаясь запихнуть кошачью голову обратно под шубу. – А она лягается, а когти острые, больно!

Гришака молча повернулся, оттолкнул Маринкину руку, вытащил кошку и, морщась от боли, засунул её себе за пазуху.

– Не реви, – сказал он сурово, – ишь затискала совсем, у тебя там и лягушке тесно.

Шли не по вчерашней дороге – от Малинки, а прямиком, по кратчайшей дороге к озеру. Бойцы тащили санки по очереди, до озера надеялись дойти ещё в сумерках.

– Раньше и не надо, – говорил Сергей Ильич. – Мы, пока светло, сами стараемся сидеть как мыши. Ночь – это наш дом. Сегодня же ночью тебя, Верушка, прямо в воздух со всем выводком пустим и утром уже будете далеко в тылу, в нашем госпитале. А там разберёшь, кого – куда.

– Всех оставлю себе, – просто сказала Вера Николаевна. – Разве их можно разъединить после всего, что они вместе, пережили? И бабушка, я уж знаю, никого от себя не отпустит. Все мои будут.

– На будущей неделе я и сам слетаю в Москву, денька на три, на совещание командиров партизанских отрядов.

Сергей Ильич сказал это так просто, точно речь: шла о чём-то совсем не трудном, обычном, Вера Николаевна поймала восхищённый взгляд Саши и улыбнулась.

– Ему шестьдесят три года, – шёпотом сказала она. – Я у него в отряде полгода и ни разу не видела, чтобы он показал, что устал или ему трудно. Ушёл из города от немцев с двумя товарищами по службе. А теперь у него большой отряд, и Москва с ним советуется об операциях в немецком тылу.

Идти стало труднее. Частые мелкие сосенки мешали лыжам и задерживали санки. Маринка иногда вздыхала, но, покосившись на брата, строго сжимала губы и мужественно шагала вперёд. Сергей Ильич ласково на неё поглядывал.

– Молодец, молодец, девочка! – говорил он. И Маринка радостно вспыхивала и ещё старательнее скользила по свежему пушистому снегу, налипавшему на лыжи.

Короткий зимний день незаметно перешёл в сумерки. Степан уже несколько раз тревожно оборачивался и, наконец, остановившись, дождался Сергея Ильича.

– Опаздываем, товарищ командир, – тихо сказал он. – Не заблудиться бы. Очень уж тут для ночи примет мало.

Сергей Ильич не успел ничего ответить, как дед Никита остановился около них.

– Я, товарищ командир, по любому дереву здесь всё узнал бы, да глаза мои дальше куриного носа не видят!

Сергей Ильич внимательно посмотрел на него и опустил руку в карман.

– А вблизи видишь? – спросил он. – Вроде меня, значит. Ну-ка, надень вот это, дед, да посмотри, не увидишь ли примет?

Дед Никита поднёс к глазам большие очки, такие же, как красовались на носу у Сергея Ильича.

– В жизни не пробовал, – проговорил он неуверенно. – А ну, как оно бывает…

Надев очки, дед некоторое время стоял, не шевелясь, странно вытянув шею и поворачивал голову, точно воротник сделался ему тесен.

– Вижу! – закричал он вдруг таким отчаянным голосом, что Маринка вскрикнула и бросилась к нему. – Вижу! Товарищ командир! Глаза мои! – и повалился на колени.

Проворно наклонившись, Сергей Ильич схватил его за плечи.

– Тише, дед, – сказал он, строго, – ребятишек напугаешь. Вставай, говорю. Ну хорошо, что подошли. Теперь веди, не то плохо нам будет.

Но дед Никита уже поднялся и снова стоял на лыжах. Его трудно было узнать: спина распрямилась, он будто помолодел.

– Вправо ударились, – сказал он, наконец, осмотревшись. – Сюда заворачивай! Постой, я вперёд пройду. И, став во главе колонны, он решительно повернул налево. – Через час на Лебяжьем будем, – уверенно проговорил он.

Все точно подтянулись, подбодрились и двинулись быстрее.

Зоркие глаза Степана заметили, что Маринка уже несколько раз споткнулась, но мужественно, не жалуясь, шагала дальше. Поравнявшись с ней, он молча поднял её на воздух и снял с ног маленькие лыжи.

– Держи, Гришака, – сказал он. – А ты, щегол, садись мне на плечи, да держись крепче, поедешь верхом.

Маринка вздохнула, хотела что-то сказать, но тут же опустила голову и затихла.

Гришака шёл, плотно сжав губы и сдвинув брови.

– Из тебя настоящий лыжник выйдет, мальчуган, – ласково сказал Сергей Ильич, но Гришака ничего не ответил. Одной рукой он придерживал затихшую под полушубком кошку, другой опирался на палку, далеко закидывая её вперёд. Лыжи Маринки он положил на санки.

Последние деревья расступились уже в темноте, впереди забелело широкое ровное пространство – озеро, покрытое снегом.

Дед Никита повернулся и каким-то новым, строгим голосом проговорил:

– Так что дошли, товарищ командир. Лебяжье это озеро.

– К самым нашим землянкам вывел, ну и молодец, дед, – отозвался Сергей Ильич и, подойдя ближе, протянул ему руку.

– А народ ваш где? – удивился дед.

Сергей Ильич тихо рассмеялся:

– А ты думал – часовые «кто идёт» кричать будут? Тут они. Тут. И нас уже увидели. Сейчас птенцов ваших в землянку снесут, отогреть и накормить. Пойдём и мы туда: перед полётом заправишься.

Землянку под старой елью и днём рассмотреть было нелегко: так заботливо прикрыла её метель толстым снежным одеялом. Сергей Ильич вошёл в низкую дверь, немного нагнувшись, дед Никита протиснулся с трудом, выпрямился и осмотрелся. Партизаны, переговариваясь с детьми, осторожно укладывали их на широкие нары. Многие, глядя на маленькие фигурки в смешных самодельных заячьих шубках, вздыхали, отворачивались я проводили ладонью по глазам. Свои дети и внуки, такие же маленькие в беспомощные, вспомнились им.

Дед Никита постоял и кашлянул, раз, другой…

– Товарищ командир, – дед медленно снял шапку, осторожно поправил за ушами крючки очков, точно не решаясь отнять от них руки. – Товарищ командир, – повторил он, – хочу я вас спросить: вы мне эти очки как дали? – голос деда Никиты был таким взволнованным, что все с удивлением обернулись к нему.

– Совсем дал, дедушка, – улыбнулся Сергей Ильич. – Носи на здоровье. А теперь собирайся в самолёт.

Но дед Никита не спешил.

– Я вам так объясню, товарищ командир, – сказал он уже твёрдо. – Я теперь опять как молодой, каждую тропку в лесу вижу. Теперь не то что лапти плести, а вас куда хочешь приведу и выведу. И потому я теперь у вас тут и останусь, как мне дело нашлось. – Дед помолчал и уже весело добавил: – А если надо, то опять же и лапти сплести могу! – И, вынув из кармана кочедык, он взмахнул им и снова спрятал в карман.

Сергей Ильич минуту молчал, испытующе глядя снизу вверх на деда. Затем кивнул головой и серьёзно сказал:

– Спасибо, дед, оставайся. – Обернувшись к бойцам, приказал: – Детей и бабку накормить и вести к самолёту, чтобы через полчаса всё было готово. Детям с собой горячего чая в термосах. Живо!

Бабушка Ульяна, сидевшая на нарах в уголке около детей, встала и подошла к деду Никите.

– Хорошо ты сказал, дед, – вымолвила она, и всё её морщинистое лицо осветилось лаской. – Доброе твоё дело. А мне, видно, и дальше судьба моих пташек греть. Прощай, дед, может, ещё свидимся!

– Прощай, Ульяна, – проговорил дед Никита. Он стоял, держа шапку в руке и то взглядывал на бабушку Ульяну, то со вздохом отворачивался. Не привык он говорить ласковые слова, но сейчас ему трудно было проститься с бабушкой Ульяной, не сказав ей этого ласкового слова. Он переступал с ноги на ногу, попытался засунуть шапку в карман, надел и опять снял её, а бабушка Ульяна, маленькая, закутанная в кусок мешковины вместо платка, всё смотрела на него.

Партизаны стояли вокруг стариков не шевелясь.

– Всех, всех с собой, бабка, вместе… – промолвил наконец дед Никита хриплым, каким-то не своим голосом и замолчал.

Бабушка Ульяна подошла ближе и подняла руки.

– Поцелуемся, дед. А может, и свидимся, – сказала она просто и, обняв седую голову деда, поцеловала его морщинистую щеку. – А теперь помогите, детки, моих птенчиков донести, – обратилась она к партизанам и, отвернувшись, вытерла глаза.

Андрейка, не выпуская руки отца, прижался лицом к его полушубку. Степан наклонился, обнял его за плечи.

– Ну, сын, не надолго расстаёмся, раз я тебя нашёл и другой раз найду. Сашок, бери его за руку.

– Найдёшь… – только успел произнести Андрейка. Степан в последний раз крепко обнял сына, отступил, и темнота закрыла его.

– Идём, Андрейка, – тихо сказал Саша.

На белом снегу озера и в темноте смутно виднелось что-то большое. Самолёт. Около него двигались люди, разговаривая почти шёпотом, приносили и уносили какие-то предметы.

Саша крепко держал руку Андрейки, другой рукой прижимал к груди дрожащую, до смерти перепуганную Шейку.

– Сюда, сюда, – послышался голос Сергея Ильича. – Детей кладите всех рядом, тут подстилка есть, они и не проснутся в пути. Ну, Верушка, ты тут? В добрый час. Бабушка, прощай, скоро увидимся!