Текст книги "8 Основ обретения жизненной силы. Как выиграть в кальмара с Киай Цигун"

9. Разведка боем

Как оказалось, энергии было достаточно для демонстраций. Я легко справлялся с любыми атаками и успешно показывал техники и приемы. Но если раньше я совершенно не уставал от таких форм преподавания, то теперь каждый день семинаров полностью истощал и опустошал меня. Я старался максимально беречь силы и показывал приемы, снижая траты энергии на столько, на сколько мог без потери эффекта. Семинар продолжался целый день, а вечером начиналось застолье с возлияниями, от которых я не мог отказываться, чтобы не раскрыть своего состояния и последствий болезни. Кроме того, мне и самому было любопытно – восстановился ли я? Могу ли я вернуться к обычной пище? Позволить себе алкоголь?

Бельгию по праву называют всемирной пивоварней: 400 базовых уникальных сортов пива, для каждого сорта даже предусмотрена своя форма бокала. В ресторане, где меня чествовали как почетного гостя и Грандмастера боевых искусств, я отказался от вина, опасаясь того, что мой организм не выдержит крепости алкоголя, но согласился на пиво. Так уж повелось в среде адептов боевых искусств: алкоголь в почете, как и способность пить, не пьянея. Меня спросили, предпочитаю ли я пиво «послабее» или «покрепче». Я машинально ответил – «покрепче». Как оказалось, «покрепче» – это было пиво с оборотами выше, чем у крепленого вина. Я буквально «поплыл» с первого же бокала. Это была моя первая порция алкоголя после реанимации по поводу панкреатита, так что хватило бы и 5 % крепости (на что я и рассчитывал). Но 20 % застали меня врасплох. Мои внутренние органы не были готовы к такому испытанию, так что пришлось компенсировать опьянение волевым усилием…

Помню смутно, как закончился ужин и как я добрался до гостиницы в свою первую ночь в Бельгии. Зато хорошо помню все последующие вечера. Я мужественно улыбался человеку, доставлявшему меня в гостиницу после ужина, завершавшего полный день преподавания, закрывал дверь и падал у порога. Сил хватало только на последний бодрый взгляд и улыбку.

Упав на пол, я замирал, чтобы не тратить силы даже на простые движения. Дойти до постели не было сил – я полз. Проползал несколько метров, останавливался обессиленный и отдыхал, впадая то ли в сон, то ли просто в забытье, положив голову на руку, вытянутую в направлении кровати. Просыпался и снова полз. Иногда я доползал до кровати и, уже облокотившись на нее телом, с ногами на полу, засыпал до утра. Иногда я все же ложился на кровать в одежде и спал как мертвый. Но случались и ночи, когда я так и не доползал до кровати и утром находил себя где-то на полпути…

К счастью, мое тело оказалось способным даже в этих условиях неудобств и сна то на полу, то прислонившись к кровати восстанавливаться к утру. Главное было – поспать. И еще – замереть и не двигаться. И дать установку телу на восстановление. Ведь это был почти недельный тур по разным городам Бельгии и Нидерландов и каждое утро – встреча с новыми людьми, демонстрации, преподавание. Поэтому с утра надо было стремительно взбодриться, привести себя в порядок и быть готовым к новым «подвигам». Никто не должен был знать о том, чего мне это стоило и чем были наполнены мои ночи.

10. Страх воина

Мне «повезло» принимать немало вызовов. Еще в молодости, достигнув маломальской известности, мне приходилось иметь дело с теми, кто хотел помериться силой и боевым мастерством – реальным или, чаще, воображаемым. Кто-то хотел убедиться в своей силе, кто-то – самоутвердиться за мой счет. Были и такие, кто жаждал известности и полагал, что для этого достаточно победить меня в поединке. Появлялись люди совсем еще юные, но уже посвятившие несколько лет своей жизни цели победить меня в поединке, после того как узнавали обо мне как о мастере боевых искусств. В 1980-е годы в Советском Союзе мастеров было мало, боевые искусства были полузапретной практикой.

Поначалу я отстаивал свою честь и имя в поединках или спаррингах, потом научился разряжать пыл противников через разговор, но временами доходило и до боев без правил. Любой бой опасен и для здоровья, и для репутации. Я возненавидел все эти вызовы и стал уклоняться от них любой ценой, даже ценой падения в глазах почитателей и обожателей. Самоутверждение меня не интересовало, равно как слава или известность. Меня интересовали знания и реальные умения, а их сложно получить в поединках, тем более в драках.

Не могу сказать, что я бесстрашен в бою, – скорее, я могу преодолеть страх и даже использовать его энергетический потенциал. Как бы ты ни был тренирован и подготовлен психически и физически, всегда есть шанс уступить, потерпеть поражение, понести потери. Мастерство и опыт боя – это повышение вероятности победы, но никак не гарантия. Все, что я могу сказать о своей боеспособности и опасности для любого моего оппонента, это то, что вероятность моей победы постоянно растет. Но она никогда не может быть абсолютной. Шансы победить зависят от многих факторов, включая возраст, физическое и психическое состояние, хотя уровень знаний и умений может в чем-то компенсировать их слабые стороны.

Воин стремится к неуязвимости и непобедимости. Но достижение этой цели находится за пределами физического плана. Оно, скорее, связано с духом и сознанием, отношением к внешним событиям и расстановке сил. Жизнь требует своего и настигает нас на всех фронтах, не только духовном. Поэтому если вызов брошен, избежать его невозможно. Другое дело – как его принять и насколько искусно с ним обращаться. Вызов всегда ставит человека лицом к лицу со своим собственным страхом или страхами. Это и первый, и последний барьер Воина.

Каждый уровень страха, который преодолен, пройден, взят, открывает следующий. Страх может парализовать, придавить или подавить. Но может и стимулировать, пробуждать, подвигать. Отношения со страхом являются главным отличием между Воином и жертвой. Жертва в итоге сдается, становится пассивной и контролируемой. Воин может отступить, но не сдается никогда, независимо от победы и поражения. Он всегда активен, даже если внешне спокоен и неподвижен, поэтому всегда свободен и, по большому счету, неконтролируем извне. Его невозможно спровоцировать, невозможно подавить его волю, его невозможно контролировать и ему бесполезно угрожать. Он всегда сам выбирает свои битвы. Воин не бесстрашен, но страх не рулит им. Воин лучше всех знает свои страхи. Страх просто перестает быть преградой и препятствием.

Даже когда ты полон сил, столкновение с более сильным оппонентом все равно может вызвать страх. Но гораздо страшнее встретиться с собственным бессилием. Особенно когда слабость становится твоей повседневной реальностью. Когда нет перспектив избавиться от слабости. Когда ты вынужден действовать, не полагаясь на силу, а заведомо зная, что ты слабее, что так будет долго, а может – всегда. Слабость – еще тот враг, порой даже более коварный, чем страх. Если поддаться страху, он может еще больше ослабить. И все же гораздо страшнее и сильнее любого врага или противника, бросавшего мне вызов, были сами жизненные ситуации, собственные болезни и, как следствие, собственная слабость. Сильного противника можно измотать, обмануть, навязать свои условия и правила боя, но собственную слабость не обманешь и не измотаешь…

11. О силе

Сила определяется не только уровнем подготовки, но и устойчивостью формы. Моя поездка по Бельгии и Нидерландам была чем-то вроде подвигов Геракла, на время лишенного сил. Сил нет, а результат должен быть. Полагаться приходилось на эффективность и точность действия, на мастерство и отточенность реакции и техники с учетом всех возникших ограничений, включая и заторможенность мозга в условиях дефицита энергии. И нужны были соответствующие знания, способные компенсировать недостаток силы. И если раньше мне помогали скорость и сила, то теперь наступил момент истины и реальная проверка знаний.

Когда у тебя есть 100 % сил и ты всегда можешь добавить столько, сколько нужно для получения эффекта, легко утверждать и затем демонстрировать, что достаточно 20 % приложения силы при воздействии на точки Кьюшо Джицу (воздействие на уязвимые жизненно важные точки – японский аналог Дим Мак), чтобы достичь такого же результата, как при 100 % приложения усилия без использования этих точек. Совсем другое дело, когда у тебя самого есть лишь 25–40 % силы, а иногда и ровно те же 20 %. Любая неточность действия и, что еще хуже, фиктивность знания сразу могли меня поставить в положение лжемастера и фантазера – люди и так с трудом верили в то, что находилось за пределами их представлений о боевых искусствах.

В боевых искусствах тема Дим Мак («Касание Смерти») относится к сфере мистических знаний. Те, кто верят, даже не мечтают эти знания получить, считая их уделом особо посвященных либо вообще давно утраченными. Большинство же просто не верит, называя выдумкой, чем-то вроде рекламного хода школ восточных боевых искусств, обещающих в неопределенном будущем раскрыть секреты своим самым преданным ученикам, чтобы удерживать их как можно дольше. Скептики сводят подобные приемы к хорошему знанию анатомии и нервной системы. Относительно недавно тема Дим Мак начала адекватно раскрываться некоторыми современными энтузиастами, включая моего сенсея Джорджа Диллмана, получившего введение от грандмастеров окинавского кэмпо Хохана Сокена и Сейю Ояты. В значительной степени это искусство связано со знанием теории акупунктуры, только применяемой противоположным образом – для разрушения вместо исцеления. Но даже сегодня далеко не все мастера и грандмастера боевых искусств знают Дим Мак и еще меньшее число владеет им.

Меня пригласили в Бельгию и Нидерланды вести семинары именно энтузиасты Кьюшо Джицу. Но отличительной особенностью моего стиля Киай Будо и моей известности было еще более эзотерическое искусство, связанное с применением звуков, – Киай Джицу. Звуки применялись для усиления любых действий, могли останавливать атаки, существенно усиливать боль и увеличивать эффект при воздействии на точки Кьюшо Джицу. В искусстве Киай Кьюшо Джицу я обучал воздействию на уязвимые точки с применением специальных звуков, потенциирующих эти воздействия. Считается, что правильное применение звука может в 5 раз умножить эффект атаки на точки Дим Мак (Кьюшо Джицу). Именно этого ожидали от меня организаторы семинаров – чтобы я с видимой легкостью нокаутировал нападающих при различных видах атаки, рассматриваемых в методиках самозащиты. Кроме этого, после лишения сознания требовалось быстро вернуть противника в сознание и восстановить прерванный в результате воздействия Киай Кьюшо Джицу поток энергии в теле, иначе могли последовать серьезные проблемы для здоровья. Поэтому день семинара состоял из двух частей: исцеление и боевые искусства.

Принципы работы со звуками были едиными, но цели разными. Исцеление звуками предназначалось не только для оздоровления, но и для научения восстановлению после энергетических атак Киай Кьюшо Джицу. Отдельного времени для личных практик не было, поэтому я решил включить «8 Основ» в мою программу семинаров. Я просто объяснял и делал со всеми эту практику. Возможно, именно это и помогло мне пройти весь тур без заминок и успевать восстанавливать свой организм. Несмотря на нагрузку от преподавания, «8 Основ» сослужили добрую службу, поддержав меня в сложном путешествии.

До болезни я с легкостью демонстрировал свое искусство, утверждая, что достаточно 5 % усилия, чтобы лишить человека сознания или достичь контроля над его действиями. Некоторые мои демонстрации можно и сейчас увидеть на видео.

https://kiaido.com/facility/8-osnov-zhiznennoj-sily/

Но при необходимости я всегда мог усилить воздействия до нужной мне степени, так как был 100 %-й запас сил. Однако в первой после болезни поездке этого запаса не было, и не было полной уверенности, что я смогу выдать результат: состояние было очень нестабильным. Зато появилась возможность проверить свою же собственную теорию и убедиться в правильности ее выводов. Я не мог, имея 20 % энергии, выложиться полностью в момент демонстрации, так как иначе я бы и сам мог упасть рядом с уке (человек, на котором демонстрируются приемы). Все, что я мог себе позволить, – 5 % энергии при 100 % точности знания и применения.

К счастью, я не ошибался в своих расчетах: все демонстрации сработали, а я оставался на ногах, хотя временами накатывала слабость и темнело в глазах. Это было легче, чем преподавание, требующее непрерывного внимания, терпения, доброжелательности и позитивного настроя, которые не так просто проявлять и излучать, когда внутри ты утомлен и движешься по тонкому лезвию между возможным и невозможным, превозмогая боль и бессилие. На семинары приходили местные авторитеты от боевых искусств, специалисты цигуна, тайцзи, Син-И, багуа, эксперты спецназа, смешанных боевых искусств и чемпионы от спортивных школ единоборств, которых тоже предстояло если не убедить, то хотя бы нейтрализовать. В итоге все были удовлетворены, убеждены и отнеслись ко мне с большим уважением. Но никто даже не подозревал, чего мне это стоило.

Новые друзья искренне старались доставить мне удовольствие и, не скупясь, водили меня в любимые рестораны и бары, показывали красивые и экзотичные места, местные достопримечательности. Обычно я хорошо запоминаю места, где побывал в путешествиях по всему миру, но эту поездку помню очень смутно. Отчетливо в памяти всплывает только то, как полз по направлению к кровати в очередной гостинице, помню не сами номера, а лишь узоры на коврах, по которым полз…

12. Восстановление

Я вернулся домой в Калифорнию воодушевленный успехом и победой над собой, но в тяжелом физическом состоянии. Предстоял еще долгий путь к восстановлению. Он получился не таким быстрым, как хотелось. Были и необратимые потери: я так и не смог вернуться к прежнему уровню практики Янтра-йоги.

Я начинал каждое утро с «8 Основ», после чего переходил к другим практикам, все более сложным по мере восстановления. Так, по крупицам, я снова наполнял сосуд моего здоровья. Внешне я вернулся к нормальной жизни, включая поездки и ведение семинаров, но внутренне по-прежнему осознавал ту пропасть, которая возникла между текущим состоянием и прежней силой и мощью. Меня угнетала постоянная утомленность в сочетании с потерянной функциональностью тела, необходимость долго и непрерывно вытаскивать себя из ямы, только чтобы не скатиться обратно в немощность и безысходность. Это сказывалось и на общем настроении, вызывая внутреннюю подавленность и тоску по былому. Я стал молчалив, необщителен, был не только стеснен физически, но и ограничен финансово, что лишало меня возможности свободно путешествовать и видеть своего Учителя так часто, как это было раньше. Поездки на природу и посещения излюбленных ресторанов стали недоступными. Статические медитации, которые занимали важное место в моих ежедневных рутинах, стали на какое-то время некомфортными и утомительными. Пришло время перестраивать свою жизнь в соответствии с новыми реалиями.

Поездка показала мне, что не все потеряно, я еще способен бороться. Но не было уверенности, что смогу преодолеть все навалившиеся напасти, выйти из внутренней разрухи и вернуть себя в состояние человека, способного на любые подвиги, как было до краха. Я шел напролом без всякой веры, без оснований рассчитывать на успех, без надежд и сожалений. Я двигался, потому что не было особого выбора: остановка означала если не смерть, то быстрое падение в ту бездну, из которой, случись это снова, мне было точно уже не выбраться. Отчаяние и отсутствие выбора порой заменяют надежду и уверенность.

Когда я останавливал занятия, то быстро ослабевал, тело незамедлительно теряло гибкость, а ум – ясность. Я еще не достиг стабильности и не закрепил успехи в выздоровлении и восстановлении. Я продолжал карабкаться вверх из глубокой пропасти, периодически срываясь вниз, откатываясь назад, но снова и снова, стиснув зубы и собрав остатки воли в кулак, вытаскивал себя за волосы, как Мюнхгаузен. Пожалуй, это было труднее того героического рывка, который я совершил перед поездкой и во время путешествия в Нидерланды и Бельгию. Сконцентрироваться и выплеснуть энергию, мобилизоваться и проявить силу легче на короткой дистанции. Но сохранять фокус и непрерывно продвигаться к цели в течение многих лет в условиях физического дискомфорта и дисбаланса, в полной неопределенности и в отсутствие гарантий успеха требует настоящей стойкости и иной силы.

Продолжение истории моего восстановления вы найдете здесь. Чтобы глубже понять, как строился путь Воина через страх, а путь Мистика – через первые опыты, откройте следующую страницу.

Часть вторая. Истоки

1. Знание из ниоткуда

Пробуждение памяти у меня всегда происходило спонтанно, как ответ на острую жизненную необходимость, когда возникали ситуации, требующие решений за пределами имеющихся знаний и возможностей. Душа воспламенялась всеохватывающим запросом и устремлялась к достижению понимания. Иногда это не было связано с внешними стимулами, я терял покой и сон, если вопрос будоражил меня до глубины души, но не было никаких возможностей получить нужную информацию.

Обстоятельства получения ответов, прозрений и видений часто были необычными, они приходили в сновидениях, иногда – в бодрствующем состоянии. Эти видения порой заставали меня врасплох. Я не знал, как к ним относиться, равно как и не мог быть уверен в достоверности получаемых сведений. Потребовались десятилетия исследований и проверок, чтобы убедить хотя бы себя самого в их точности и полезности. Позднее многие сведения, полученные в видениях, совпали с информацией, добытой из источников, ставших доступными.

Сегодня можно утонуть в океанах информации на любую интересующую тему. Книги, видео, аудио, курсы, тренинги, семинары предлагаются в большом количестве и разнообразии. Так было не всегда. Начало моего пути выпало на 70-е – 80-е годы прошлого века, когда вокруг простиралась информационная пустыня. Знания об энергетической стороне жизни и энергетическом устройстве организма, о боевых и целительных искусствах были тайной за семью тройными печатями. Не было ни мастеров, ни книг, ни видео, ни школ. Но появилось много энтузиастов, ищущих, мечтающих познать. Многие из них сегодня стали известными мастерами, но подавляющее большинство так и осталось никому не известными.

Отсутствие внешних источников знаний в сочетании с огромным желанием найти ответы на возникавшие вопросы создавало колоссальное напряжение, которое не решалось ни умом, ни чувствами. Эти вопросы не касались никого, кроме меня. Но я и сам не мог понять, откуда они возникали. Мало кто даже догадывался в то время, что именно захватывало все мое существо и сжигало изнутри. Сегодня я понимаю, что знание – это вспоминание. И любой внешний триггер может запустить в человеке запрос на то знание, которым он уже обладал когда-то, особенно если он практически овладел им. Каждое воплощение мы начинаем заново, включая и физическое тело, и умственное развитие. В каждом воплощении нам приходится восстанавливать все, чего мы достигали в прошлом. Наши интересы и способности не случайны – они являются результатом наших прошлых трудов и достижений.

Далеко не всегда мы попадаем в благоприятные обстоятельства, где можно легко все вспомнить. Особенно это касается нашей эпохи. Бо́льшая часть нашей памяти, наших знаний и способностей остается для нас скрытой до лучших времен. Мы вынуждены обходиться тем, что могут предоставить цивилизация и общество. Знания не теряются, но доступ к ним может быть закрыт или затруднен. Впрочем, в определенных обстоятельствах они сами могут постучаться в сознание.

2. Испытание тьмой. 1975

В детстве я был неуклюжим и нескладным мальчиком, живущим больше в голове, чем в теле. Я отличался острым и сильным умом, но слабым и некоординированным телом. Самый маленький, самый физически слабый в классе – так было почти все школьные годы. Поэтому мне и в голову не приходила мысль стать чемпионом или атлетом, а уж тем более сделаться кем-то выдающимся в боевых искусствах. Я отставал, мои друзья были быстрее в обучении и лучше в применении полученных навыков.

До шестого класса я жил в небольшом лесозаготовительном поселке в тайге на Сахалине. Поселок был во многих отношениях замечательным. Прозрачная вода, горы, леса, чистейший воздух. Нулевая загазованность ввиду отсутствия личных транспортных средств, удаленность от железной дороги. Телевидения нет. Газеты и продукты доставлялись дважды в неделю. Люди добросердечные и приветливые, незамысловатый уклад жизни. Зато в школе подобрались совершенно замечательные учителя, которые заложили хорошие основы знаний и любовь к учебе.

В поселке жило примерно 200 семей, и все друг друга знали, поэтому в целом все были дружелюбными и мирными. Я не помню никакого насилия, которое возникало бы между людьми, не видел ни одной драки. Возможно, отчасти потому, что в поселке была восьмилетка, после окончания которой все школьники уезжали в школу-интернат в ближайшем городе, увозя с собой и все гормональные эксцессы, сопутствующие возрасту. Поэтому проблема самозащиты не была актуальной. Я пользовался уважением за свой ум и отличную учебу и не нуждался в защите. Я не знал иных реалий мира, не подозревал об опасностях, несправедливости и уровне насилия, которые существовали в нем.

Все радикально поменялось, когда в седьмом классе мы переехали в другой поселок. В новой школе меня встретили не очень дружелюбно, а один местный хулиган и драчун, которого побаивались все ученики до шестого класса и половина седьмого, стал «докапываться» до меня, ища повода подчинить и запугать. Его оставили на второй год в шестом классе, так что он был старше меня и значительно мощнее, хотя и одного со мной роста. Кроме того, после многочисленных драк со сверстниками он уже был довольно опытным бойцом. Мой же опыт был равен нулю.

Я не понимал, почему мне надо его бояться и почему кто-то может проявлять ко мне агрессию, готовую совершенно без причины перейти в насилие. Я не сталкивался с этим раньше. Как не сталкивался раньше и со страхом перед унижением от возможного поражения. Но я видел, как боялись хулигана младшие школьники и некоторые мои одноклассники. Он издевался словесно, мог ни за что ударить по голове или толкнуть, проходя мимо. Все жертвы только сжимались от страха и безропотно сносили его деспотические выходки. Это происходило на глазах у окружающих. Никто не вмешивался, либо проходя мимо, либо наблюдая издалека.

Не находя прямого повода для нападения, он иногда поджидал меня вместе со своими дружками возле школы и преграждал мне путь. Приходилось обходить его, прошмыгивая мимо, не отвечая задире. Но так не могло продолжаться вечно. Меня распирали обида, злость и страх одновременно. Хотелось дать отпор, но я не был уверен, что это получится. Я и драки-то видел только в кино. Кроме того, в новой школе я должен был как-то утвердить себя. Я не мог вынести мысли о том, что буду выглядеть в глазах своих новых одноклассников слабаком или трусом. И раньше я не сталкивался с насилием и унижением только из-за того, что я новичок в школе и не в силах постоять за себя.

В школе мне удавалось избегать драк – там это не могло пройти безнаказанно для моего недоброжелателя. Но я не мог предотвратить нападение за пределами школьного двора. Я не мог больше переносить его обидных выпадов и потребовал прекратить и заткнуться. В ответ он пригрозил избить меня. Я решил – будь что будет, попробую дать отпор. Стычка произошла в Доме культуры, куда мы оба пришли смотреть кино. На улице устроить драку нам не дали бы, так что мы решили драться на сцене позади киноэкрана. Мы пробрались за экран – я со своим новым другом, а он со своим. Я представлял себе, что мы разойдемся, затем подтвердим готовность и медленно сойдемся, после чего начнется бой, который будет длиться с переменным успехом. Бой без правил, но все же с достоинством и без хитростей. Но все обернулось совершенно иначе.

Дело было зимой, мы были в зимних куртках. Противник стал ходить передо мной, бросая недобрые взгляды и угрозы. Он в красках описывал, что со мной сделает, как изобьет, а потом еще и добьет. Он говорил все громче и энергичнее, распаляя и разгоняя себя. Это сработало: я слушал его и представлял все, о чем он говорил, и это было ужасно: много крови, выбитые зубы, переломанные кости и даже реальная возможность стать инвалидом, калекой, а то и вовсе не выжить. Слова избивали меня жестоко и беспощадно, лишая желания защищаться. Я чувствовал, как страх сковывает меня, слабеют ноги, опускаются руки, тает воля к борьбе. Это был первый опыт запугивания, и я поддался. Я даже не мог сбежать – так меня парализовали обрисованная перспектива, осознание безнадежности ситуации и своей неспособности противостоять такой ненависти и злонамеренности.

Запугав и парализовав меня убедительной вступительной речью, противник еще раз спросил, буду ли я драться теперь, зная, что меня ждет. Несмотря на полную подавленность и утонувшее в пучинах страха состояние, на то, что горло перехватило так, что я не мог выдавить из себя ни одного слова, я все же кивнул – да, я буду драться. Я пожалел о своем сопротивлении, но был загнан в угол, из которого не мог выбраться иначе, чем испытав судьбу в неравном бою, к которому не был готов ни физически, ни психологически.

Он стоял прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки. «Ну, тогда сейчас сброшу куртку, и начнем», – сказал он. Я кивнул, но сам куртку не снял – так был испуган и дезориентирован, что у меня не возникло даже мысли о том, чтобы подготовиться к бою. И тут произошло непредвиденное: мой мучитель сделал шаг, как бы поворачиваясь в сторону, и движение, как будто он хочет снять куртку, но затем резко натянул ее обратно, быстро шагнул в мою сторону и с разворота со всего маха ударил меня кулаком по носу. Неожиданно, больно и ужасно обидно. И тут я понял, что мой противник – настоящий трус. Жестокий и умелый драчун, набравшийся опыта, но при этом подлый и бесчестный. Зачем бить перепуганного насмерть и явно более слабого противника исподтишка?

Меня будто прорвало. Страх куда-то девался, вытесненный гневом от обиды за предательский удар. Кровь хлынула из носа рекой, заливая мне одежду, но я не замечал ее и орал на негодяя, обличая его в трусости и подлости. Он не ожидал такого поворота и напора с моей стороны и засуетился, засмущался. Он не знал, что сказать в ответ, – я был прав, рядом стояли два свидетеля. Но тогда он снова подступил ко мне с угрозами и вопросом, буду ли я теперь отстаивать свою правоту кулаками. Я ответил – разве не видно, что я не могу сейчас драться? Надо остановить кровь и посмотреть, не сломан ли нос. Но я обязательно отомщу, мы еще сойдемся в драке.

Кое-как уняв кровь и оттерев ее снегом, я вернулся домой. Наступившая ночь прошла без сна. Я заново проживал ужас и обиду, обещание отомстить. Я знал, что мне нечего противопоставить своему противнику. Я не умел ни нападать, ни защищаться. Но и подчиниться столь подлому врагу ни за что не мог. К счастью, после того случая он оставил меня в покое. Больше не задирал меня и не преграждал мне путь. Он понял, что не сломил меня и что меня не удастся ни запугать, ни подчинить. Он ждал, когда я вызову его на обещанный в горячке поединок.

Я заручился поддержкой рослого одноклассника, с которым мы проводили много времени вместе. Мой друг был выше меня на голову и плотно сложен. Он мог дать отпор даже взрослому. Тем временем я готовился: раздобыл две пары боксерских перчаток, набил сначала опилками, потом песком обычный мешок из рогожи и молотил по нему каждый день по несколько часов. Время от времени я просил друзей побоксировать со мной, и мы устраивали раунды во дворе. Я раздобыл книгу с боксерскими техниками и пытался их изучить по картинкам. Я мало чему научился, но хотя бы получил первый опыт нанесения ударов руками, что было намного больше, чем до начала этих занятий.

Всю весну я регулярно молотил по груше, отрабатывая удары, пробовал «бой с тенью» – воображаемым противником. Я готовился к битве, поэтому тренировки были для меня не только физическими, но и эмоциональными. Я вбивал в импровизированную грушу страхи, злость, обиду, неуверенность. Поначалу я быстро уставал, но постепенно что-то стало выстраиваться во мне изнутри. Я приобретал динамичность и уверенность. И перешел от одиночных ударов к серийным – когда работаешь максимально быстро, пока не выдохнешься.

Мой противник наверняка слышал о моих ежедневных занятиях, и это воздействовало на него не хуже угроз или ударов. Ведь каждый удар по груше предназначался прежде всего ему. Поначалу я часто представлял себе его лицо и со всей яростью обрушивал на него шквал ударов. Я разбил боксерские перчатки в лепешку и продолжил бить по мешку, надевая обычные варежки. Но чем дольше я бил по груше, тем меньше гнева и страха во мне оставалось. Видимо, мой противник зауважал мою упертость и целеустремленность – он вдруг стал выказывать мне свое расположение.

Окончательно ситуация разрешилась после того, как я вступился за другого одноклассника и вызвал на поединок его обидчика. Этот обидчик был на год младше, но крупный и рослый. А мой друг был даже мельче и худее, чем я. Во время драки обидчик схватил мальчика, приставил к стене и стал избивать, методично нанося удары то в живот, то в голову. Удары были медленные, но тяжелые, а мой друг ничего не мог поделать – он махал в воздухе руками, но не мог достать противника.

Драка происходила с дюжиной свидетелей с обеих сторон в заброшенной части поселка, кругом были покинутые дома, взрослых поблизости не оказалось. Когда я увидел, что мой друг ничего не может противопоставить обидчику, то остановил их и бросил обидчику вызов. Это было приемлемо в правилах поселковой этики, которую я к тому времени уже освоил. Мне же жизненно важно было проверить свои навыки, прежде чем бросать вызов давнему врагу.

Наша драка была недолгой. Он пытался схватить меня, как и моего друга, за грудки, но я был в футболке и легко вырывался, понимая, чем это может закончиться для меня, – руки у него были длиннее и сильнее моих. Как только он вцеплялся в одежду, я изо всех сил выкручивался и не давал ему возможности зафиксировать меня. Сам же носился вприпрыжку вокруг него, раздергивая выпадами и ложными ударами, затем сближался, наносил серию быстрых ударов и отскакивал обратно. В одной из атак я нанес довольно сильный и точный удар, который сломал ему коренной зуб. Это было больно и лишило моего противника воли к борьбе, так что он сдался.