Текст книги "8 Основ обретения жизненной силы. Как выиграть в кальмара с Киай Цигун"

Мой давний враг был в числе зрителей со стороны нашего противника, они были одноклассниками. Я спросил его – хочет ли он теперь бросить мне вызов? Я хоть и устал, но готов сразиться. Он ответил, что лучше в другой раз – я уже выложился, и он не хочет, чтобы думали, что из-за этого он меня может победить. Я согласился, что это благородно с его стороны, и не стал напоминать ему его собственный нечестный поступок в прошлый раз. Но я вдруг понял, что во мне не осталось ни обиды, ни злости, ни страха или вопроса, смогу ли я защитить себя. Я знал, что смогу. А весь страх и обиду я вбил в свою импровизированную боксерскую грушу. Кроме того, я публично обозначил свою готовность с ним сразиться, так что вопросы чести были полностью решены. И я отпустил желание мести. Я понимал, что именно эти эмоции сдвинули меня в сторону того, чтобы быть готовым защищать свою честь и свое здоровье. Это была моя первая реальная встреча с Тьмой, пробудившая меня к Пути Воина.

3. Испытание городом. 1976

Когда ты живешь в комфорте и безопасности в хорошем месте, не сталкиваясь лицом к лицу ни с жестокостью, ни с ненавистью, ни с несправедливостью этого все еще во многом варварского мира, то складывается впечатление, что так будет всегда: мир прекрасен, полон возможностей, люди человечны по своей природе. В беззаботном детстве мы вырастаем защищенные со всех сторон, оберегаемые родителями и родными, а если повезет – хорошими учителями или просто душевными людьми. Мне повезло в детстве – поэтому мне было так непросто в отрочестве. Я ничего не знал о темной стороне сознания, о суровых реалиях жизни, которые были очевидны для тех, кто столкнулся с ними еще в детские годы. Моя жизнь была прекрасной без таких знаний, а с их появлением она стала намного печальней…

Первая проверка на прочность в седьмом классе была не досадным стечением обстоятельств, а началом череды последующих испытаний. Но каждое из них что-то пробуждало во мне, подталкивало к росту, заставляло взрослеть, учило преодолевать трудности. Другими словами, часто то, что может видеться как препятствие или проклятие, является условием развития и благословением, ведущим к раскрытию внутреннего потенциала. «Многие знания – многие печали» – эти слова приписывают царю Соломону. Но разве не дорогою печали открывается мудрость души?

Восьмой класс снова был связан с переездом, на этот раз в Южно-Сахалинск. Я снова стал новичком, которого непременно надо было «обновить». Не исключено, что моя предыдущая история внесла в это свой вклад. Одолев своего прежнего «обновителя» и немного научившись махать кулаками, я почувствовал себя слишком уверенно и неосторожно повел себя в новой школе. Меня заметили, но сначала оценивающе приглядывались. В школе была своя иерархия, свои авторитеты, вожаки и изгои. Основная же часть была серой, нейтральной массой. Мне предстояло занять место в иерархии в соответствии с моими способностями и внутренним состоянием.

Проблемы начались с выезда на картошку, куда школьников регулярно отправляли в помощь совхозам. На наш участок зашел чужак и, не спрашивая, забрал ведра. Я удивился, что все промолчали, – видимо, знали этого типа. Один я возмутился. Я не знал, что чужак из другого класса был из тех, кто жаждал моего «обновления». Возможно, он и зашел на нашу территорию, чтобы спровоцировать меня. Он тут же вызвал меня драться. Мы пошли к дороге на дальний конец поля, но я шел один, а к нему присоединилось полдюжины подростков, чей внешний вид и мины на лицах не предвещали ничего хорошего. Со мной же никто из моего класса не пошел.

Бегло оценив ситуацию, я понял, что благополучного исхода не будет. Либо чужак сам побьет меня, либо – если мне удастся победить – меня побьет банда его дружков. Боевой дух пошатнулся: я был готов помериться силами с чужаком, который был моего роста, хотя и плотнее сбитым, но его рослые компаньоны, да еще и в таком количестве, не оставляли мне никаких шансов. Еще до начала драки я впал в уныние и явственно ощутил какой-то провал в животе и предательскую слабость в руках и ногах.

Мы кружили друг перед другом, обмениваясь пробными ударами кулаками. Тут мне пришла в голову дурацкая идея ударить его ногами в прыжке. Я полагал, что удар ножницами – когда наносишь подряд два удара ногами поочередно в прыжке – неотразим. Но то ли мой упадок духа сыграл злую шутку, ослабив меня изнутри, то ли противник был искуснее, чем я думал, – так или иначе я оказался на земле. В городе многие парни были тренированы в уличных боях и умели отражать такие удары. Мой противник изловчился поймать мою ногу в момент удара в прыжке и, дернув за нее, уронил меня. От неожиданности я не успел среагировать и неловко упал на собственную руку. Дорога была посыпана острым щебнем, и падение закончилось серьезной травмой левого запястья. Когда я поспешно поднялся с земли, чтобы избежать избиения ногами, моя левая рука безжизненно повисла и любое движение причиняло нестерпимую боль. Я не мог поднять ее вверх и не мог перемещаться – боль сразу усиливалась. Запястье распухало на глазах. «Соратники» чужака, увидев мое состояние, разняли нас – у них все же были свои правила и кодекс чести.

Походы к врачу не принесли облегчения – никто не знал, что происходит с моей рукой и как это поправить. Но я получил передышку. Несколько раз чужак встречал меня после школы в сопровождении дружков, чтобы продолжить разборки. Но каждый раз я показывал перемотанную эластичным бинтом руку и говорил, что не готов. Даже когда боль унялась и опухоль прошла, носил бинт и уклонялся от драки. Левый запястный сустав и по сей день хрустит при определенных движениях и полностью не восстановился.

4. Школа бокса

Я решил пойти в секцию бокса, чтобы меня наконец научили квалифицированно боксировать. Три года в областной школе бокса развеяли все мои иллюзии о самом себе, дали понять, где я нахожусь с точки зрения способности постоять за себя. Они также научили меня систематической и регулярной работе.

Тренировки шли по два часа три раза в неделю, и на выходных проводились клубные соревнования. Я с большим трудом выдерживал тренировки, проигрывал почти все спарринги и все внутренние соревнования, к своему разочарованию обнаружив, что способностей у меня практически нет. Я узнал, как долго длятся две минуты и как изматывают всего два раунда. Как сложно противостоять опытным и талантливым боксерам и как важна общая физическая подготовка. Я узнал о себе, что я очень медленно учусь и еще медленнее развиваюсь как боксер. Я боксировал как в тумане, истекая потом и напрягая изо всех сил мышцы и мозги. У меня был очень слабый удар, который можно было пропустить безо всякого ущерба, и совсем плохо с чувством дистанции. Я был безнадежен, но продолжал тренировки, хотя нередко уходил после них со звоном в голове от пропущенных ударов.

Лишь на третий год я кое-чему все-таки научился. И тренер стал привлекать меня к «обкатке» новичков, чтобы с самого начала разбивать их иллюзии и ставить перед выбором, продолжать ли дальше. Меня самого на первой же тренировке поставили с чемпионом области, от ударов которого у меня летели искры из глаз, а голова гудела как колокол. Но я держал удар и продолжал лезть напролом. Тогда тренер поставил меня на раунд с зашедшим в гости чемпионом России в моем весе. Искры превратились в молнии, а удары соперника были хлесткими и жгуче болезненными. Я был совершенно дезориентирован и не понимал, откуда возникал передо мной противник со своими острыми как игла ударами, тогда как я не «приземлил» на нем ни одного. Не знаю, о чем думал мой тренер, но если я пришел на первую тренировку на разведку, то после этих боев я решил остаться. С чемпионом области я разобрался примерно через полтора года – не на соревнованиях, но практически забил его в спарринге. А вот чемпион России так и остался для меня совершенно недосягаемым.

Чемпионом по боксу я не стал, но отбил у чужака охоту выяснять со мной отношения. За три года я завел много друзей в новой школе, меня уважали за умственные способности. Но была пара случаев, когда навыки бокса пригодились. В новогоднюю ночь меня окружили прямо перед моим домом четыре рослых подростка и, обнаружив, что я кореец, прижали к стене и стали избивать. Глубинный национализм проявлялся в частых конфликтах между корейцами и «русскими» – всеми, кто не корейцы. А жил я не в своем районе и часто подвергался нападкам местных хулиганов. Боксерские уклоны, блоки и нырки тогда позволили мне вырваться из этого капкана с разорванной верхней губой, но с целыми зубами, нетронутым носом и без сотрясения мозга.

В другой раз я шел к акведуку через железную дорогу и средь бела дня нарвался на четверых молодых мужчин, которые, увидев меня, сразу попытались окружить. Не знаю, почему они решили напасть на меня, – возможно, им досталось от корейских группировок, которые периодически устраивали бойни в коллективных драках. Все парни были крупного телосложения и высокого роста – я же весил порядка 45 килограммов и был на голову ниже любого из них. Ненависть на национальной почве была в то время для многих делом обычным, нередко люди попадали в мясорубку совершенно без причин. Меня отрезали от входа на лестницу, и мне надо было прорваться к акведуку, чтобы сбежать. Я перемещался между нападавшими, ныряя под боковые удары, которые сыпались на меня со всех сторон, и проскочил мимо всех четырех молодчиков, не пропустив ни одного удара. Я даже не успел понять, что случилось, – так быстро все произошло. Думаю, и они тоже не поняли, как мне удалось вырваться из их кольца, но преследовать не стали.

Нравы в моем городе были таковы, что если тебя свалили на землю, то дальше забивали ногами. Поэтому было критически важно оставаться на ногах. Южно-Сахалинск стал для меня жестким индикатором реальности. Я больше не носил розовых очков, не ждал подарков от судьбы и осознал необходимость овладения искусством самозащиты. Город не терпит слабых. Как и сама Жизнь.

Я понял, что боксом мне не обойтись, и стал искать другие способы защитить свою жизнь и здоровье. В 1979 году я обнаружил секцию карате, которую вел местный сенсей под видом занятий по дзюдо. Это была школа стиля Шотокан (Сётокан). Сенсей был русским парнем, моряком, ходившим в Японию, оттуда он привозил нужную литературу. Благодаря ему я приобщился к карате. Это кардинально изменило мою жизнь, мои жизненные интересы и ориентиры.

История моего пути в боевых искусствах требует отдельного изложения. Здесь я привожу лишь те эпизоды, которые могут что-то прояснить в контексте истории создания комплекса Киай Цигун «8 Основ». Мне уже приходилось сталкиваться со страхами и безысходностью прежде. Это не облегчило преодоления препятствий, так как они становились все труднее и сложнее. Но не сдаваться даже в самых безвыходных ситуациях стало для меня не просто правилом, но и неотъемлемой частью натуры.

5. Взлет и падение. 1981

Осенью 1981 года весь второй курс инженерно-строительного факультета Дальневосточного политехнического института, где я учился, отправили на уборку картофеля в совхоз на севере Приморья. Нас разместили в пустующих домах, где мы спали бок о бок на криво сколоченных нарах. Рядом со мной разместился парень с другой специальности, оказавшийся, судя по его бесконечным рассказам, энтузиастом и чуть ли не адептом боевых искусств. Я молча его выслушивал, не перебивая и не дополняя, ничем не показывая собственную вовлеченность в тему. Я никак себя не проявлял с этой стороны, тем более что уже знал о себе, что мои данные не настолько хороши, чтобы о них говорить. Так прошло недели две.

…В ту ночь я заснул рано, но вскоре меня разбудили возбужденные сокурсники. Они сдавленно шипели в ухо: «Вставай, там во дворе солдаты. Они избивают и терроризируют наших». Я огляделся – в комнате было десятка два студентов. Я спросил: «Сколько их, солдат?» Мне ответили, что, кажется, четверо, но с ними еще местные. Я не понял, почему двадцать человек сидят и дрожат в комнате при таком численном перевесе. Быстро одевшись, пошел к выходу. Меня пытались остановить, говоря, что кто-то уже побежал за подмогой, но я не стал слушать.

Я вылетел на улицу, заряженный на бой. То, что я увидел, впечатляло: у горящего костра сидели четыре человека, двое были нормальных размеров, но другие двое, прямо скажем, гигантских. Увидев меня, они поднялись и со словами: «Что, не хватило?» – двинулись ко мне, возглавляемые солдатом на голову выше меня и вдвое шире в плечах. Он не был толстым – скорее, атлетического сложения. Несмотря на злость оттого, что меня подняли среди ночи эти трусы, и решимость разобраться с солдатами, я испугался. Не могу сказать, что душа ушла в пятки, но я лихорадочно соображал, смогу ли я «выключить» здоровяка. Мне не приходилось еще иметь дело с такими гигантами. Я понял, почему все так испуганы и почему никто не осмеливается даже выйти наружу.

Позже выяснилось, что солдаты познакомились со студентками, проводили их до дома, но дальше девушки сбежали, а солдатам явно хотелось чего-то большего. Они пытались проникнуть в здание, но их не пустили, при этом кому-то из студентов сильно досталось. Солдаты расположились во дворе, разожгли костер. Кто-то из студентов побежал за подмогой, остальные разбудили спящих.

Я оказался в сложном положении: за спиной были однокурсники, которых я, кажется, отругал за трусость, впереди – пара могучих молодцов (двух остальных я не принимал в расчет). Пока я думал, что делать и как ответить, во двор влетело полсотни, если не больше, студентов, которые с ходу бросились с кулаками на главного солдата, но их удары не возымели ни малейшего эффекта. В центре круга радиусом метра четыре, образованного студентами – всего человек восемьдесят, – метался гигант, мгновенно поворачиваясь в сторону любого, кто осмеливался выдвинуться в его сторону.

Студенты были возбуждены, кричали, но никто не решался приблизиться к бугаю, понимая, что это сродни сближению с разъяренным быком или диким медведем. Пауза затягивалась. В это время я, вытесненный во второй ряд, попытался прорваться в первый, но меня туда не пустили: «Куда ты лезешь? Здесь впереди все наши главные бойцы, самые сильные!» Вконец разъярившись, я схватил за руку первого попавшегося студента и рывком отправил его назад, а сам вышел вперед. Расстояние до солдата было метра четыре, и он как раз повернулся в мою сторону. Недолго думая, я с места прыгнул на него, прицелившись ногой в горло.

К тому времени я уже много лет тренировал удар ногой в прыжке, который любил демонстрировать Брюс Ли, – летящий боковой удар, когда вторая нога прикладывается снизу в реверсивном движении. Чтобы достичь совершенства, я проделал десятки, а может, и сотню тысяч таких прыжков. И это был лучший прыжок, примененный мной в реальном бою. Всего же за всю историю моих боев я применил его дважды.

Я подпрыгнул как можно выше – так, что в момент удара я все еще был на уровне его головы, – и удар был слегка направлен вниз. Все, что я помню: он повернулся ко мне, дальше я в полете, затем удар в горло, от которого он падает назад. По ходу он поворачивается в сторону падения, и я вижу его затылок, куда намерен нанести второй удар отведенной в полете ногой. Но тут вдруг я слышу многоголосое: «Не бей!!! Убьешь!!!» – и вместо удара пролетаю дальше над ним, приземляюсь и по инерции вбегаю в круг студентов. Оглядываюсь и вижу, как часть студентов, вооружившись палками, пытается добить гиганта. Промелькнула мысль: «Зачем остановили меня, а сами потом добиваете?..»

В суматохе, заполнившей весь обширный двор, я глазами ищу остальных солдат и вдруг вижу одного из них. Бросаюсь к нему, хватаю одной рукой, но меня останавливают студенты, держа сзади за пояс и за другую руку. А солдат, вцепившись в мою руку, другой тянется к сапогу. Мозг обжигает мысль: «Нож!..» Я отталкиваю его от себя, резким ударом локтя назад освобождаюсь от студента, удерживающего меня сзади, вырываюсь из рук второго студента – в бешенстве от их идиотизма и от того, что, спасая чужака, они подвергли меня такой опасности. В это время поверженный гигант приходит в себя, несмотря на град ударов палками, прорывается и бежит в сторону грузового самосвала, куда отступают и его дружки. Они запрыгнули в кабину и уехали.

6. Погоня и последствия

Народ начал приходить в себя, возбужденно обсуждая произошедшее. Я оказываюсь героем, чуть ли не каждый проявляет ко мне интерес, знакомится, жмет руку. Никто не расходится какое-то время. Тут подъезжает грузовой МАЗ, из него выпрыгивают наши студенты и кричат: «Солдаты ездят по селу и бьют всех встречных!» Тут же формируется «группа спасения», в которую, конечно же, зовут меня. Трое студентов подсаживаются к водителю в кабину, семеро забираются в литой кузов самосвала, и мы отправляемся в погоню. Я вместе с шестью студентами встал у переднего борта кузова, и мы поехали, держась за борт руками. Выследив самосвал с солдатами, мы подстерегли его на дороге, выключив фары, и забросали подобранными булыжниками. Похоже было, что камни разбили лобовое стекло. Но они не остановились и рванули к себе в часть. Мы, разгоряченные, продолжили погоню.

Несмотря на разбитое лобовое стекло, солдатский самосвал оторвался от нас. Мы попытались его догнать по лесной ухабистой дороге. Погоня длилась минут двадцать или тридцать. На очередном повороте МАЗ подпрыгнул на ухабе так сильно, что я потерял опору и подлетел в воздух, пока кузов проезжал подо мной. Каким-то чудом я успел приземлиться у заднего борта и подумал: «Пронесло…» В этот момент МАЗ не вписался в поворот и улетел в кювет, завалившись на бок, а я упал вместе с ним, ударившись головой о боковой стальной борт, и потерял сознание…

Точнее – я не потерял сознание, а вылетел вместе с ним из тела. Я попал в бесконечно большое пространство, где в черноте сияли огромные звезды. Я подумал: раз звезды такие большие – значит, я подлетел к ним слишком близко. Тогда, чтобы вернуться, мне нужно их сжать. Я так и сделал. Звезды уменьшились до своих «нормальных» размеров. Я взглянул вниз и увидел опрокинувшийся на бок МАЗ и фигурки людей, копошащиеся в его кузове. Все было подсвечено тусклым желтоватым светом. Вдруг я увидел себя, свое тело – оно наполовину вывалилось из кузова у заднего борта, голова погружена в мутную воду в кювете…

Как только я увидел свое тело, я моментально в нем оказался и вытащил голову из воды. Я не дышал в воде – дыхание прекратилось вместе с вылетом из тела, поэтому вода не попала ни в нос, ни в легкие.

Я выбрался на дорогу, куда подтянулись остальные. У кого-то была контузия головы, у кого-то вылетела ключица, некоторые почти не пострадали. Была уже глубокая ночь, и надвигались заморозки, нередкие в этих местах в октябре. Учитывая время погони и скорость, мы прикинули, что уехали километров на тридцать по военной дороге в глухой тайге, и нечего было надеяться на помощь. Поэтому четверо наиболее дееспособных решили отправиться в путь, отдав остающимся верхнюю одежду. Я был в числе этих четверых и вместе с ними быстрым шагом за несколько часов дошел до села. Оттуда мы отправили трактор и транспорт для оставшихся. Я плохо помню, как шли, превозмогая холод и усталость. Главное, что мы дошли…

На следующий день я остался в бараке, так как был слишком уставшим, чтобы идти в поле. Компанию мне составил приятель, который прошел со мной путь из леса. Днем мы разговорились, и он стал расспрашивать меня про боевые искусства. Не помню уже как, но мы стали бороться на нарах. Внезапно я ощутил головокружение и сильную слабость и, потеряв равновесие, упал, угодив локтем в окно. Стекло вдребезги, а я глубоко порезал локоть.

Я не сразу понял, что случилось, но при резких движениях головой чувствовал сильное головокружение, а при наклоне в любую сторону мог потерять ориентацию в пространстве и упасть. Удар головой о борт в момент аварии привел к сильному сотрясению мозга. Устранять последствия сотрясения мне пришлось больше года. И мне нужно было прекратить свои тренировки и спарринги и избегать ударов в голову, а значит и любых драк. Меня освободили от физкультуры в институте. Теперь вместо занятий самбо я ходил в группу здоровья.

Тогда, в условиях барака, рана на локте никак не заживала. Меня освободили от работы, но домой не отпускали. Я ходил на перевязки, просил выдать мне заключение о состоянии здоровья, с которым мог бы уехать. Но мне отказывали. Однажды я разозлился так, что, подходя к больнице, ударил изо всех сил больным локтем о стену. Я чуть не потерял сознание от боли, но разрешение уехать из совхоза получил.