Текст книги "8 Основ обретения жизненной силы. Как выиграть в кальмара с Киай Цигун"

7. Правша без правой руки

Дома локоть стал заживать, голова не беспокоила, если избегать резких движений и наклонов. В разговорах с друзьями я похвастался, что летом научился делать стойку на кольцах. Они мне не поверили, так как раньше я не отличался такой силой и ловкостью. Я и сам не ожидал от себя подобного, но летом увидел, как это делает мой однокашник во время летней геодезической практики. Он был кандидатом в мастера спорта по спортивной гимнастике и очень толково объяснил мне, как это делается: подтягивание на кольцах, затем выход силой, пистолет ногами и переход в стойку.

Это оказалось очень легко, и я целый месяц радостно упражнялся, пока был на практике. Демонстрация достижений друзьям закончилась плачевно: во время выполнения стойки что-то громко хрустнуло в правом локте, и я упал. Правая рука не просто болела – она как будто потеряла силу и перестала меня слушаться. Я ничего не мог поднять правой рукой, а об отжиманиях и подтягиваниях на перекладине пришлось вообще забыть. Похоже было, что я надорвал локтевое сухожилие и повредил локтевой нерв. Обращение к врачам за помощью оказалось, как и в случае с запястьем, безрезультатным. Никто не мог точно сказать, что именно случилось и как это исправить. Меня «обрадовали», что, возможно, я никогда не восстановлю нормальное функционирование правой руки. Я оказался без работающей правой и без малейшего представления, что теперь делать…

Минута славы закончилась серьезными потерями. И именно тогда, когда ко мне стали относиться с почтением и уважением, как к местному Брюсу Ли – супербойцу, герою и чемпиону, я не мог защитить себя даже от подростка. Мне пришлось быть очень осторожным, чтобы не попасть в какой-нибудь переплет, где мне пришлось бы рисковать своим здоровьем. Я на время прекратил занятия и вернулся к ним, когда серьезно перестроил принципы тренировки с учетом моего состояния.

При первой возможности я начал разрабатывать правую руку. Она двигалась, но в определенных позициях и фазах движения появлялась сильная боль. После упражнений рука часами болезненно ныла, не удерживала никакого веса или нагрузки на сопротивление. Правая рука просто отказывала или реагировала нестерпимой болью. Но это меня не останавливало. Каждый день по несколько часов я сгибал и разгибал руку в локте и делал вращения в локтевом суставе. Так продолжалось примерно полгода. Лишь потом рука перестала защищать себя от меня.

Я пробовал принять упор лежа, но даже когда вставал на четвереньки, правая рука не могла удержать моего веса. Через полгода я собрался с духом и снова попробовал встать в упор лежа. У меня получилось: сначала на несколько секунд, затем постепенно я увеличил стояние до нескольких минут. Спустя несколько дней набрался смелости и решил попробовать отжиматься от пола. Первая попытка оказалась неудачной: я чуть не разбил лицо о пол. Я начал резко, на всю глубину опускаясь к полу и потом поднимаясь. На пути вниз травмированную руку пронзила сильнейшая боль, которая ударила в локоть и обожгла всю руку, на пути вверх она просто отказала, и я упал лицом вниз, едва успев повернуть голову в сторону, так что удар пришелся не по носу, а по щеке и скуле. Потребовалось несколько месяцев, чтобы восстановить силу и разработать руку.

Когда я смог наконец нагружать и напрягать правую руку, я стал упражняться в напряжении и других групп мышц, сначала изолируя их, затем перешел к динамическим нагрузкам, напрягая мышцы в процессе исполнения боевых форм – ката.

8. Дерево не дает сдачи. 1983

Слова Брюса Ли, что дерево не дает сдачи, которые он произнес в фильме «Входит Дракон» в ответ на демонстрацию, когда боец с черным поясом карате разбивает доску, напомнили мне об одном поединке времен студенчества. История началась по возвращении на учебу в институте после памятных событий осени 1982 года. Жил я тогда в общежитии политехнического института во Владивостоке.

Когда человек занимается боевыми искусствами, бо́льшую часть времени он оттачивает техники, которые может никогда не применить в жизни либо применить единожды. При этом если он достигает мастерства в какой-то технике, то, скорее всего, никогда не возникнет ситуация для ее применения, так как серьезный противник инстинктивно считает это и не полезет на рожон. В любом случае для того, чтобы в реальном бою техника сработала чисто, нужно много и упорно тренироваться, доводя ее до автоматизма, постоянно развивая связь между умом и телом, чтобы в нужный момент тело мгновенно среагировало по сигналу ума.

Я видел немало чемпионов боевых искусств или просто отличных «технарей», обладающих почти безупречной техникой исполнения приемов. Но когда начиналась уличная драка, они забывали обо всем, включая отработанные техники. Стресс вытеснял все, что не вписалось в мозг и сознание необходимым и достаточным количеством повторений. Уличные драки выглядели, как правило, грубо и коряво. Они чаще всего были скоротечны – если же затягивались, то обычно прекращались из-за усталости после выброса энергии и потери запала. Если же кто-то падал от удара или оступался, то нередко попадал под удары ногами, особенно если он имел дело с группой нападающих. У меня же было несколько таких драк, где я впечатлил зрителей и участников тем, что сохранял технику и эффективно применял отработанные парирования и удары. Но тому были причины.

В то время я много тренировался, компенсируя недостаток знаний и физической силы упорными многочасовыми тренировками. Каждый день я делал 500 ударов руками, 500 ударов ногами и 100 прыжков как раз с тем самым летящим боковым ударом. Это было помимо основной тренировки. Поэтому в нужный момент тело само взлетело и нанесло удар, когда возникла необходимость. Обычно я бил в воздух либо по веткам деревьев. Но, видно, силы накачалось в результате немало, так как я смел того солдата как пушинку, несмотря на двойную, если не тройную разницу в весе. Это произошло на глазах почти сотни свидетелей, а потом еще и разнеслось, приумножилось и приукрасилось среди студентов. Поэтому с тех пор я был, что называется, в авторитете.

«Чем ярче свет, тем гуще тень», – говорит поэт. Оборотной стороной славы было то, что я стал не только объектом внимания и поклонения для одних, но и мишенью зависти и ревности для других. В то время я был худым, на вид совсем не угрожающим, и некоторые оппоненты сомневались в моих навыках, в том, что я опасен. Своим видом я не вызывал ни страха, ни особого уважения к себе. Зато росло раздражение по поводу моей славы у отдельных адептов боевых искусств, которые сами стремились к признанию, но не получили его.

Я не вел себя ни вызывающе, ни самоуверенно, никогда не пытался подавлять и самоутверждаться за чужой счет, как многие из тех, кто обладал хоть какой-то силой. До того как меня увидели в той памятной коллективной драке, никто даже не догадывался о том, что я что-то знаю или умею в боевых искусствах. Да и сам я не считал себя ни героем, ни чемпионом. Я тренировался рано утром, когда мои товарищи мирно спали, досматривая сны. Выбегал из общежития и бежал к морю, нанося удары руками на бегу. На море я растягивался, отрабатывал технику и выполнял удары ногами. На обратном пути я совершал свои 100 прыжков. После занятий в институте, вернувшись в свою комнату в общежитии, я делал 100 отжиманий и затем, лежа на полу, 100 подъемов ног за голову и 100 наклонов к ногам, чтобы качать пресс. Часами отрабатывал базовые движения, делал прогоны боевых форм карате – ката. Это видели только мои друзья, разделявшие со мной комнату в общежитии. Сначала они пытались заниматься вместе со мной, но их хватило ненадолго.

Той же осенью мой давний друг познакомил меня со своим сокурсником, который представился как знаток и адепт карате. Но встретив меня и оценив своим критичным взглядом, он не увидел во мне не то что воина, но даже сколько-нибудь примечательного бойца. Я не вписывался в его картину героя: худой – примерно 50 кг – и совсем не атлетично сложенный. Каратист был крупнее и выше меня, вел себя вызывающе и самоуверенно. Думаю, он был килограммов на 20 тяжелее. Я не мог не обратить внимания на его руки: вздутые мускулы, костяшки кулаков украшали внушительные мозоли от набивок. Смотрел он пристально и с прищуром, подавляя взглядом. Он скептически глянул на мои руки – они не выглядели как оружие. К тому времени я уже перестал заниматься набивкой и закалкой, хотя мог разбить бутылку ребром ладони.

Похоже, он ожидал увидеть устрашающего бойца, а встретил меня – абсолютное несоответствие образу. Я не внушал страха, не излучал силы – в общем, оказался в его глазах полным разочарованием. Его желание познакомиться поближе быстро пропало, я был ему неинтересен. Он сразу решил, что лучше и сильнее меня.

Чтобы окончательно расставить точки над «i», он пригласил меня к себе и продемонстрировал силу тамешивари (искусство ломать). У него в комнате лежала целая стопка клееных спинок от стульев, которые очень трудно сломать – они прочные и еще вибрируют при ударе, будучи изогнутыми. В углу стоял специальный стенд, на котором он крепил спинки и ломал их прямым ударом. Я пробовал как-то ломать такие спинки – но вместо этого чуть не сломал себе кисти. Легче было разбить обычный красный кирпич. Я не встречал никого, кто мог сломать такую спинку ударом кулака.

Мне интересно было взглянуть на его тамешивари, но я не подозревал, что меня ждет акт демонстрации силы и устрашения. Мой новый знакомый встал перед стендом, завел правую руку за спину и выставил левую руку с открытой ладонью перед собой на уровне спинки. После этого он сконцентрировался, продышался, затем быстро и глубоко вдохнул и ударил правой рукой, сжатой в кулак, по спинке стула. Раздался громкий треск, и спинка разлетелась на две части. Это был отличный удар, хорошо поставленный и тренированный. Я был впечатлен.

Последовало предложение продемонстрировать силу моего удара на следующей спинке от стула. Я отказался, честно признавшись, что уже пробовал, но не смог разбить. Тем самым я как бы признал в его глазах свое поражение. Его взгляд красноречиво выразил то, что он не произнес вслух. После этого случая его поведение по отношению ко мне стало агрессивным и вызывающим. Убедив себя в собственном превосходстве, он хотел посвятить в это других. Меня знали все – его не знал никто, поэтому желание побить меня было логичным, чтобы прослыть чемпионом.

Крушитель спинок приходил к нам в комнату и несколько раз пытался спровоцировать меня на драку, но я уклонялся. Начать драку со мной без причины он не мог, поэтому искал повод. Я не понимал, зачем нам драться, и относил его поведение к плохому воспитанию. Но не могу не признать, что его демонстрация посеяла во мне страх по поводу возможного исхода нашей драки, случись мне пойти на нее. Я представлял, как кости лица, точно так же, как спинка стула, трескаются и ломаются, если я пропущу его удар. Я не мог гарантировать, что мне удастся уклониться или блокировать удар такой скорости и силы. Более того, я никогда не видел никого, кто бил вот так – заведя руку за спину, так что невозможно было увидеть движение, пока не станет слишком поздно.

Я не трусил, но опасался и совсем не хотел портить свою внешность. Поэтому решил не поддаваться на провокации, разруливая все словами и уклоняясь от эскалации стычек. К счастью, его ум работал не так хорошо и быстро, как его руки, так что мне удавалось избегать его нападок. Через пару недель он отстал, хотя при встрече в коридоре бросал на меня взгляды, полные угрозы и презрения. Я отводил глаза и старался поскорей пройти мимо.

Минуты славы в совхозе отозвались мне массой проблем: сотрясение мозга, потеря силы и работоспособности правой руки. Это отчасти послужило причиной моего страха перед крушителем досок. Я не знал, как разрешить ситуацию мирным путем, а давать объяснения по поводу своего состояния мне не позволяла гордость. Но даже будь я в порядке физически, психологически я все равно был подавлен демонстрацией силы и понимал, что мне нечего противопоставить такому удару.

Моя победа и слава принесли мне в итоге не гордость и уверенность в себе, а настоящий страх. Я опасался получить травму лица и боялся потерять авторитет в глазах окружения. Ведь о моем поражении сразу стало бы известно всем. Хоть я и не стремился к почету и уважению, но терять лестную репутацию после «подвига» в совхозе не хотелось. Мне уже дважды ломали нос, и третий раз мог совсем его перекроить либо привести к другим потерям – глаза, зубов, закончиться переломом челюсти или трещиной скуловой кости. Ни одна из этих перспектив меня, разумеется, не радовала, но была вполне вероятна.

Меня переполняли смешанные чувства. С одной стороны, я вполне был уверен в своих навыках в целом. Я бывал в переделках и жестких брутальных драках, когда приходилось выходить одному против четырех – или против одного, который крупнее и сильнее меня. Но это не сделало меня бесстрашным и самонадеянным. Я всегда был осторожен, понимая, как легко можно проиграть бой или получить травму. Но там я не знал, чего ожидать, да и времени на раздумья нет – нужно действовать. И у меня тогда не было сотрясения мозга и травмы ведущей руки. Здесь же знание того, что меня может ожидать, вселяло страх, который стал расти, усугубляемый моим физическим состоянием.

Я осознавал, что побаиваюсь своего оппонента. И что избегаю стычки и уклоняюсь от провокаций не из-за миролюбивого характера и абсолютной уверенности в себе. Я просто не питал иллюзий относительно своей готовности. Оглядываясь назад, я понимаю: если бы не эта угроза, возможно, я бы никогда не восстановил правую руку.

Позже я увидел в японской киноэпопее, как самый знаменитый и известный в истории самурай Миямото Мусаси, автор «Книги Пяти Колец», несколько лет уклонялся от вызовов на поединки, которые он получал от своего не менее знаменитого оппонента – мастера двуручного меча Сасаки Кадзиро. Это при том, что он победил в 60 смертельных поединках и был знаменит на всю страну. Однажды он даже не явился в условленное место дуэли с Сасаке и прислал письмо с извинениями. Только когда он был готов, он наконец принял бой с ним на острове Ганрюдзима и сразил его насмерть.

Я не знаю, как готовился Миямото Мусаси к битве с Сасаки Годзиро, но мне надо было выйти из затруднительного положения. Правая рука плохо поддавалась восстановлению, а голова вряд ли смогла бы выдержать удар. Я не знал, что противопоставить моему неприятелю, как избежать его удара и как избавиться от навязчивых образов воображаемых последствий пропущенного удара. Как мне казалось, такой удар мог сломать и кости рук, если ими просто прикрывать лицо. Спинки от стульев были такими прочными, что их нелегко было сломать даже идущим вниз ударом ноги, если класть ее выгнутой стороной вверх. И именно ударом по выгнутой стороне мой оппонент ломал ее. Мысль о реальной опасности, портившая мне жизнь, никуда не уходила.

Через год ситуация ожидаемо повторилась. Снова «крушитель» с его домогательствами, снова пришлось пару недель уклоняться. Я не был готов поставить его на место – я только дошел до возможности всерьез возобновить тренировки. А он продолжал отрабатывать свое тамешивари на спинках от стульев. Так что опасность его ударов не уменьшалась, а увеличивалась. Допускаю, что теперь он мог бить по дереву, представляя там мое лицо.

9. 1000 ударов

Подталкиваемый страхом перед «крушителем» и накопившейся злостью на него, я с большим рвением возобновил утренние тренировки. Предыдущий год ушел на восстановление руки после травмы – сначала пассивными движениями, затем введением нагрузок. Мои утренние тренировки стали не средством поддержания и развития физической формы, но местом, где я мог трансформировать страхи. Каждое утро я делал не 500 ударов руками, а тысячу. Если раньше я выбрасывал обе руки одновременно, то теперь пришлось наносить удары отдельно, так как удар правой все еще причинял боль.

Через несколько месяцев я уже делал удары сериями по 100, начиная со средней скорости и ускоряясь понемногу в каждом следующем ударе. Примерно на половине пути мышцы уставали и движения замедлялись, но я продолжал их разгонять внутренне, прикладывая все больше нервных усилий. Я понимал, что мне нужна скорость. Скорость движения, скорость восприятия и скорость реакции. Без них любая техника бесполезна. Я не мог противопоставить силе силу – «крушитель спинок» был явно сильнее и тяжелее меня. Полагаю, что техники мы знали примерно одни и те же. Я проигрывал в силе, в весе и в уверенности в себе. Но я и не думал сдаваться. И единственное, что я мог противопоставить, – скорость.

В результате этих тренировок я стал намного быстрее и существенно прибавил в весе. Из нескладного 50-килограммового астеника я превратился в атлета. Я начитался про изометрические упражнения, которыми развивали себя еще до революции русские атлеты, и включил их в тренировки.

Каждый день примерно по часу делал боевые формы – ката, но с напряжением всех мышц тела во всех промежуточных и конечных фазах движения. Что позитивно сказалось на структуре тела и мышечной массе. Мои кости раздались и покрылись довольно приличным и красивым слоем брони мышц. Но я не был закрепощен, поскольку постоянно занимался растяжкой, развивал скорость и гибкость. Возможно, это было связано и с возрастными изменениями – я перешагнул двадцатилетний рубеж. Через два года я был готов к поединку.

Летом 1983 года я работал в стройотряде и переносил одновременно три мешка цемента – 150 килограммов, причем бегом. Мое тело было наполнено силой и выносливостью. Несколько раз я был вынужден драться один с превосходящими силами нападавших, а однажды пришлось иметь дело с вооруженным агрессором. И я обнаружил, что скорость моего восприятия и действия так выросла, что в моменты реакции на атаки они выглядели для меня замедленными, и я спокойно успевал уклониться, парировать и нанести в ответ на любой удар целые серии ударов.

Когда осенью на четвертом курсе я вернулся в общежитие, «крушитель досок», как и следовало предполагать, снова зашел в гости. Но в этот раз тело не скомкалось от страха при мысли о столкновении с ним, а расслабленно примерилось к возможности поединка. Я был готов и физически – теперь мы были в одной весовой категории, – и психологически – я был уверен в себе и весь мой страх уже был трансформирован и переработан в мощь 80-килограммового тела, натренированного до звона мышц и нервов. Сотрясение мозга перестало беспокоить меня примерно за год до этого, а правая рука была как новая и гораздо более мускулистая, чем раньше. Страх стал силой, превратившей мое тело в оружие.

«Крушитель» придирался ко мне, но не так активно, как раньше, ведь теперь перед ним была гора мышц, а не груда костей. Да и выражение лица у меня уже было другим: на нем читалась уверенность, выкованная сотнями тысяч ударов руками и ногами. Два года я смотрел страху прямо в лицо, пропускал через тело и заставлял его работать. Два года я извлекал из своего тела скорость и взращивал силу. И теперь она уже сама вытекала из меня. Она излучалась и ощущалась физически.

Тем не менее, скорее по инерции, он выговаривал мне, что я неправильно себя веду, бесцеремонно занял лучшее место в комнате, и все в том же духе. Он так делал и раньше – тогда я отшучивался и уворачивался словесно, нейтрализуя его нападки. Но на этот раз я подошел к нему, спокойно заглянул в глаза и спросил: «Ты ведь давно хочешь показать, что ты сильнее меня? Чего ты хочешь? Драться со мной?»

В ответ он кивнул, сбросил обувь, снял носки и начал расстегивать рубашку. Я рассмеялся и бросил ему в лицо: «Ты как Брюс Ли в фильмах о кунг-фу, что ли? Раздеваешься перед дракой?» Он смутился и машинально стал застегивать рубашку. Он явно не был готов к такому повороту событий, ожидая получить очередную порцию самоутверждения за мой счет, а может, и очередную порцию моего страха, которым удовлетворялся. Я сказал ему, что для драки комната не подходит – лучше выйти хотя бы в коридор, и мы вышли.

10. Поединок

Для разборок мы выбрали холл перед лестничной площадкой, достаточно просторный. Но вместо того чтобы разойтись и сойтись со мной в столкновении физическом, он стал бросать в меня обвинения, что я неправильно себя веду, что я пустышка и выскочка, что он давно хотел поставить меня на место, и тому подобную чушь. Но потихоньку сближался со мной, незаметно заведя правую руку за спину, а левой активно жестикулируя перед моим лицом.

Наконец мне стало понятно, почему он тренирует тамешивари таким странным образом. Не как боксер – ударом от своего подбородка – и не как каратист, подтянув кулак к своему боку, а заводя ударную руку за спину. Вторая рука, видимо, нужна была для подстраховки от внезапных ударов и для отвлечения, а также для реверса – обратного движения противоположной руки для усиления ударной. Он перехватывал мой взгляд, впиваясь слегка прищуренными и не сулившими ничего доброго глазами в мои, подлавливая момент для удара. Тактика трусливая и изощренная одновременно.

Словами он пытался загрузить мое сознание и втянуть в словесные дебаты, взглядом – запугать, а может, и загипнотизировать, как удав кролика. Мои глаза непроизвольно следили за жестами и движениями его левой руки: он мог ей первой нанести удар. Движущаяся рука служила дополнительным отвлекающим фактором, подготавливающим его коронный крушащий прямой удар из-за спины.

Я чуть не попался в ловушку, так умело и многослойно расставленную. Но успел заметить, как он стал потихоньку отводить правое плечо назад, а затем оно едва заметно напряглось. Я машинально протянул руку вперед и сделал шаг назад. К этому моменту он уже приблизился так близко, что его левая рука могла коснуться моего лица, если бы распрямилась до конца. Я был несколько обескуражен – бой все не начинался и вроде как перешел в словесные перепалки. Однако это были лишь уловки.

Увидев, что я ушел с нужной дистанции, с которой противник мог бы нанести свой удар, он начал свой танец заново. Снова словесная эскалация, вопросы вперемешку с угрозами, снова этот парализующий и устрашающе интенсивный взгляд, снова сближение под аккомпанемент пассов левой рукой, снова взведение правой, отведенной за спину, как змея перед броском. На этот раз я, уже осознанно, заметил взведение плеча и снова в последний момент выставил руки с открытыми ладонями перед собой в качестве барьера и сделал шаг назад. Сказал ему: «Думаешь, я не вижу, что ты делаешь? Ты отвлекаешь меня своей болтовней и готовишь удар. Сделаешь это еще раз – я тебя положу». Возможно, выразился я крепче, но суть была примерно такой.

Как оказалось, мой оппонент был «одноруким бандитом»: все, что он натренировал в своих боевых искусствах, – его психический «танец смерти» и прямой удар из-за спины. У него не было ни опыта реальных драк, ни даже серьезных спаррингов. Поэтому он уже не мог изменить свою тактику и продолжил в том же духе.

Когда он в третий раз взвел свою стреляющую руку, я не стал отходить назад, а слегка ушел направо от линии удара и нанес вразрез серию прямых ударов. Его удар так и не долетел до меня, а я успел нанести минимум три точных удара в лицо: правой-левой-правой. Один попал под хорошим углом в подбородок, и «крушитель» рухнул на месте. Пока он падал, я успел приложиться еще несколько раз – настолько я натренировал тогда скорость. Войдя в раж, я стал его избивать руками и ногами, но довольно быстро опомнился и остановился, увидев дыры в его рубашке от моих крученых ударов и кровавое месиво на месте лица…

Я навестил бедолагу на следующий день. Выглядел он плачевно и отлеживался у себя в комнате. Я хотел извиниться, но он опередил меня, сказав, что ему сильно от меня досталось, но он сам нарывался, недооценив меня. До него наконец дошло, что ни самоуверенность, ни заготовленные хитрости и ловушки, ни убийственный удар сами по себе ничего не гарантируют. Оппонент Брюса Ли, разбивавший доски для демонстрации своей силы и устрашения противников на турнире боевых искусств в фильме «Входит Дракон», погибает – «доски не дают сдачи».

Сасаки Кадзиро нанес свой доведенный до совершенства удар, называемый «маневр ласточки», по Миямото Мусаси и получил в ответ два смертельных – по голове и груди. Говорят, Мусаси не радовался победе, а огорченно сказал секундантам: «Как жаль, что погиб такой выдающийся самурай…» После этого он перестал участвовать в смертельных дуэлях.

Так закончилось двухлетнее противостояние, «крушитель» больше не заходил к нам. А я, осознав свою ярость, силу и опасность своих действий, дал себе слово больше никогда не принимать вызовов и не поддаваться на провокации. Я понял, что меня перемыкает в какое-то другое состояние сознания, в котором есть только одна цель – уничтожить оппонента. Включается автоматизм действий, когда начинаешь натренированными движениями механически разрушать все, что становится доступным для атаки, совершенно отключив чувства. Это осознание лишило меня чувства победы. Я не ощутил ни облегчения, ни удовлетворения, а лишь груз внезапно навалившейся на меня ответственности за свою силу. На смену страху за свою жизнь и здоровье пришло опасение за последствия своих действий. И понимание необходимости направить усилия не на тренировку силы тела, а на тренировку силы сознания. Я уже мог спасти себя от других – теперь надо было научиться спасать других от себя. Предстоял долгий и тернистый путь к гармонии и пониманию сущности Пути Воина.