Текст книги "Каштановый человечек"

Сорен Свейструп
Каштановый человечек

Søren Sveistrup

Kastanjemanden

© 2018 by agreement with JP/Politikens Hus A/S, Denmark & Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

© Чеканский А. Н., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Моим любимым мальчикам Силасу и Сильвестру

1

Вторник, 31 октября 1989 года

Подсвеченные солнечными лучами желтые и красные листья падают на мокрый асфальт дороги, пересекающей, словно темная речная гладь, лесной массив. Мчащийся по шоссе белый полицейский автомобиль вихрем взметает их на краткий миг, а потом они складываются в небольшие склизкие кучки по обочинам.

Мариус Ларсен сбрасывает газ, снижает скорость на повороте и напоминает себе, что надо сообщить коммунальщикам: пусть пришлют подметальную машину. Ведь если листья пролежат на дороге подольше, сцепление с дорожным покрытием снизится, что вполне может стоить кому-нибудь жизни. Да Мариус их и раньше сколько раз предупреждал. Он в полиции уже сорок один год оттрубил, а последние семнадцать лет служит начальником местного отдела. И всякую осень приходится говорить об опавшей листве на проезжей части… Впрочем, сегодня он заниматься этим не будет. Сегодня он полностью поглощен подготовкой к предстоящей беседе.

Мариус Ларсен раздраженно крутит ручку радио, но никак не может найти нужную передачу. На всех волнах только новости о встрече Горбачева и Рейгана и слухи о возможном падении Берлинской стены. Полагают, она вот-вот рухнет. И тогда, наверное, начнется новая эпоха.

Мариус уже давно знал, что разговор неизбежен, и все же никак не мог набраться смелости. Жена-то думает, что через неделю он уйдет на пенсию, так что настала пора рассказать ей, как обстоят дела на самом деле. О том, что он не сможет жить без работы. Что уже уладил все формальности и отложил уход на покой. Что никак не готов валяться дома на диване и тупо смотреть «Колесо фортуны»[1]1
  В России эта телеигра известна под названием «Поле чудес».


[Закрыть], сгребать граблями опавшие листья в саду или резаться в «дурака» с внуками.

Он прокручивает предстоящий разговор в голове, и все вроде бы идет как по маслу, но Мариус знает: жена огорчится. Почувствует себя обманутой, встанет из-за стола, уйдет в кухню, примется драить плиту и, стоя к нему спиной, скажет, что прекрасно его понимает. Но на самом-то деле не сможет она его понять. И потому, когда десять минут назад он услышал на полицейской волне радиосообщение о происшествии, сразу же передал в отдел, что сам отправится на место – и все для того, чтобы хоть ненамного отложить беседу. Случись такое в обычной обстановке, он сильно разозлился бы, если б ему пришлось держать столь долгий путь через поля и лес к усадьбе Эрумов лишь для того, чтобы попросить хозяев лучше следить за своей скотиной. Уж сколько раз прежде бывало, что у них то свиньи, то коровы прорывались за изгородь и бедокурили на соседских полях, пока либо сам Мариус, либо кто-то из его подчиненных не призывал Эрума к порядку… Но сегодня он ничуть не расстроился, хотя, разумеется, сперва попросил дежурного позвонить Эруму домой и на паромный причал, где тот подрабатывал неполный рабочий день. Ни тут, ни там, однако, никто не ответил, и тогда Мариус развернулся на магистрали и самолично отправился в дальний путь.

Он наконец-то находит станцию, передающую датскую музыку прежних лет. Салон старенького «Форда Эскорт» наполняет мелодия «Алой резиновой лодки», и он прибавляет громкость. Мариус наслаждается ездой среди осенних пейзажей; вид деревьев с желтыми, красными и бурыми листьями вперемешку с вечнозелеными доставляет ему удовольствие. Он предвкушает сезон охоты, который только что открылся. Он опускает стекло, вглядывается в полотно дороги, на котором пробивающиеся сквозь кроны деревьев солнечные лучи оставляют светлые пятна, и на мгновение забывает о своем возрасте.

На дворе усадьбы стоит тишина. Мариус выходит из машины, захлопывает дверцу – и тут вспоминает, что давненько не бывал в этой глуши. Большая усадьба на вид совсем заброшена. Стекла в окошках хлева разбиты, штукатурка на стенах дома облупилась, а качели на заросшей высоченной травой лужайке почти полностью скрылись под ветвями окаймляющих участок огромных каштанов. Покрытый гравием двор весь усеян их плодами; они чавкают у Мариуса под ногами, когда он идет к входной двери дома.

Трижды постучав и позвав Эрума, Ларсен понимает, что ему не откроют. Не обнаружив в доме никаких признаков жизни, он достает блокнот, пишет записку и опускает ее в прорезь для почты. И в этот момент две вороны, пролетев над двором, скрываются за стоящим перед сараем трактором «Фергюсон». Мариус ехал в такую даль, погруженный в мысли о незавершенном деле, – а теперь вот еще придется сделать большой крюк и пилить на пристань в поисках Эрума… Но это обстоятельство омрачает его настроение лишь на миг. На пути к машине Мариуса внезапно посещает классная идея. Вообще-то такие озарения у него никогда ранее не случались, так что, пожалуй, ему повезло, что он отправился сюда, а не поехал сразу домой на беседу. Да, он прольет жене бальзам на рану и предложит ей съездить в Берлин. Они могут выбраться туда на неделю… ну в крайнем случае на уик-энд, как только у него высвободится время. Поедут они своим ходом, чтобы почувствовать, как творится история, как начинается новая эпоха, попробовать knödel mit sauerkraut[2]2
  Картофельные фрикадельки с кислой капустой (нем.).


[Закрыть], как тогда, давным-давно, когда они вместе с детьми совершили поход с палатками по Гарцу…

Уже почти подойдя к машине, Мариус вдруг понимает, почему вороны хоронятся за трактором. Они переминаются с ноги на ногу на чем-то белом, бледном и бесформенном, что при ближайшем рассмотрении оказывается свиной тушей. Глаза у свиньи мертвые, но тело еще бьется в конвульсиях, дергается, точно пытается отпугнуть ворон, выклевывающих пищу из большого открытого пулевого отверстия на загривке.

Мариус открывает дверь дома. В прихожей темно; он чувствует запах сырости и грибка и чего-то еще, но чего именно, определить не в состоянии.

– Эрум, это полиция.

Никто не отвечает, но ему слышен шум воды, вытекающей из крана где-то в глубине дома, и он входит на кухню. На стуле за обеденным столом сидит девушка лет шестнадцати-семнадцати, а ее обезображенное до неузнаваемости лицо покоится в тарелке с овсяными хлопьями. На покрытом линолеумом полу, по другую сторону обеденного стола, лежит еще одно бездыханное тело. Это парень, тоже тинейджер, чуть старше девушки, с большим пулевым отверстием в груди. Он застыл в странной позе, как-то неловко прислонившись к кухонной плите. Мариус замирает. Конечно же, ему и раньше случалось видеть мертвецов, но такого ужаса встречать никогда не доводилось. Однако парализовало его лишь на миг, и вот он уже достает служебный пистолет из кобуры на поясе.

– Э-эрум?!

Идет дальше, продолжая звать хозяина дома, но теперь держит пистолет перед собой. Еще один труп он обнаруживает в ванной комнате, и на сей раз ему приходится зажать рукой рот, чтобы его не вывернуло наизнанку. Вода бежит из крана в ванну, уже и без того заполненную до краев. Она выливается на мозаичный пол и, смешиваясь с кровью, течет в сторону сливной решетки. Обнаженная женщина, по всей вероятности, мать семейства, лежит в неестественной позе на полу. Одна рука и одна нога у нее отсечены от торса. Позднее в акте вскрытия будет указано, что они отрублены топором, которым женщине было нанесено еще множество ударов. Сперва – когда она еще лежала в ванной, а потом – когда попыталась убежать от убийцы, – на полу. В акте отмечалось также, что женщина вначале защищалась руками и ногами, по каковой причине они у нее были раздроблены. А лицо обезображено до неузнаваемости, поскольку тем же топором ей размозжили череп.

Увидев такую картину, Мариус Ларсен уже готов прекратить дальнейшие поиски, но внезапно краем глаза он замечает в помещении слабое движение. Под брошенной в угол душевой занавеской угадывается какая-то фигура. Мариус осторожно откидывает ее край и видит мальчика лет десяти-одиннадцати с взлохмаченной головой. Его вроде бы недвижное тело лежит в луже крови, но прикрывающий рот краешек занавески слабо и прерывисто вибрирует. Мариус резко наклоняется, отбрасывает ее в сторону, берет безжизненную руку подростка и пытается нащупать пульс. Конечности мальчика все в порезах и царапинах, на нем окровавленные майка и трусы, а у головы валяется брошенный топор. Мариус наконец-то находит пульс и быстро выпрямляется.

В гостиной он лихорадочным движением срывает трубку с телефонного аппарата, сбивает на ковер стоящую рядом с ним полную окурков пепельницу. «Скорую»! Опергруппу! Немедленно! Эрум бесследно исчез. Поднимай людей! Быстро! Положив трубку, Ларсен собирается было вернуться к мальчику, но тут вспоминает, что в доме должен быть еще один ребенок, – ведь у пацана есть сестра-близняшка.

Мариус оглядывается и направляется в прихожую к ведущей на второй этаж лестнице. Проходя мимо кухни и открытой двери в подвал, внезапно останавливается и заглядывает вниз. Оттуда донесся какой-то звук. То ли ступенька скрипнула, то ли шаркнул кто-то. Но теперь вокруг снова тишина. Мариус опять достает табельное оружие. Распахнув дверь настежь и осторожно ступая по узким ступенькам, он спускается вниз и оказывается на бетонном полу. Глаза его быстро привыкают к темноте, и вот он уже видит в конце коридора открытую дверь, ведущую из подвала на двор. Тело отказывается повиноваться ему, словно желая предупредить, что здесь следует остановиться, дождаться «Скорой» и коллег. Но он думает только о девочке. Подойдя ближе к двери, обнаруживает, что она взломана: замок с проушинами валяются на полу. Мариус входит в помещение, лишь слабо освещенное пробивающимся сквозь грязные подвальные окна в верхней части стены дневным светом. Тем не менее он сразу же различает фигурку маленькой девочки, прячущейся под стоящим в углу столом. Стремительно подбегает к нему, опускает пистолет, наклоняется и заглядывает под столешницу.

– Всё в порядке. Больше ничего плохого тебе никто не сделает.

Лица девочки ему не видно; он замечает только, что она вся дрожит и, не глядя на него, еще больше вжимается в самый угол.

– Меня зовут Мариус. Я из полиции. Я помогу тебе.

Охваченная страхом девочка не двигается с места, словно вовсе не слышит его. Тут Мариус обращает внимание на обстановку подвала. Он оглядывается, и пусть не сразу, но до него все-таки доходит, что здесь происходило. Ларсен содрогается от омерзения. Он бросает случайный взгляд через дверь в смежную комнату и замечает там ряд неровных полок. Открывшаяся картина заставляет его забыть о девочке и подойти ближе. Полки уставлены каштановыми человечками, мужчинами и женщинами. А еще зверюшками, тоже выполненными из плодов каштана. Большими и маленькими, наивными по исполнению и неприятными на вид. Некоторые из них не закончены, какие-то – деформированы. Фигурок так много, что Мариус даже не в силах с ходу их сосчитать. Он поражается их количеству и разнообразию форм, и вид этих фигурок приводит его в беспокойство, точно они предупреждают об опасности.

Тем временем в помещение входит мальчик и оказывается у него за спиной.

Мариус напоминает себе, что надо попросить криминалистов разобраться, взломана ли дверь в подвал изнутри или снаружи. Ему вдруг приходит в голову мысль, будто нечто жуткое вырвалось на волю, точно сломавшая изгородь скотина. Но когда он поворачивается лицом к мальчику, мысли его начинают разбегаться, словно гонимые ветром мелкие облачка на небе. Лезвие топора врезается ему в челюсть – и наступает мрак.

2

Понедельник, 5 октября, наше время

Голос звучит повсюду в вечерней темноте. Он тихо нашептывает ей глумливые слова, он заставляет ее подняться, когда она падает, и лихо кружит ее на ветру. Лаура Кьер уже больше ничего не видит. Она уже больше не слышит шума листвы и не ощущает холода травы под ногами. И единственное, что еще осталось в ее жизни, – это голос; он все шепчет и шепчет в промежутках между ударами стержнем с шаровидным наконечником. Ей кажется, что, прекрати она сопротивляться, голос, может быть, замолкнет. Но он не замолкает. Как и не прекращаются удары, и в конце она уже и пошевелиться не в силах. Слишком поздно ощущает острые зубцы какого-то инструмента у себя на запястье. И, прежде чем лишиться сознания, слышит звук готовой к работе электропилы, полотно которой вгрызается ей в руку.

* * *

Потом она уже никак не может сообразить, сколько времени находилась в обмороке. Вокруг по-прежнему темь. И все так же звучит голос, будто только и ждал, когда она придет в себя.

– С тобой все о’кей, Лаура? – мягко и нежно звучит он прямо у ее уха.

Но голос не ждет ответа. Ее мучитель на какое-то время сдирает заклеивавшую ей рот ленту, и теперь Лаура слышит свои собственные обращенные к нему просьбы и мольбы. Она ничего не понимает. Она сделает все, что потребуется. И почему он выбрал ее, за что, что такого она сделала?

Он говорит, что ей это прекрасно известно, наклоняется, приближается вплотную и шепчет ей прямо в ухо, и она чувствует, что он наслаждается моментом. Ей приходится собрать все силы, чтобы различить его слова. Да, она понимает, что он говорит, но не может поверить в сказанное им. Слова его доставляют ей боль, не сравнимую с болью телесной. Ведь этого не может быть. Этого просто-напросто быть не может. Лаура пытается прогнать эти слова, словно они порождены окружающим ее безумием. Она хочет подняться и продолжить борьбу, но тело ее сдается, и она срывается в истерические рыдания. Да-да, она уже знала то, что он говорит, узнала это некоторое время назад, но не была уверена, и только теперь, когда голос нашептал ей это, она поняла, что догадка ее верна. Ей хочется выкрикнуть все это, но внутренности ее уже подступают к горлу, и, ощущая нежное прикосновение жезла к своей щеке, она, собрав все оставшиеся силы, отталкивает его – и проваливается в мрачную бездну.

3

Вторник, 6 октября, наше время

За окном начинает светать. Но когда Найя Тули́н, дотянувшись до его члена, вводит его себе во влагалище, он еще только начинает медленно восставать ото сна. Почувствовав его в себе, Найя принимается делать движения тазом взад и вперед. Она обнимает его за плечи, и руки его просыпаются, но как-то лениво и словно бы неохотно.

– Эй, погоди…

Он все еще сонный, но Найя не собирается годить. Желание возникло у нее, как только она открыла глаза; движения ее становятся все быстрее и быстрее, и, чтобы сохранить равновесие, она упирается одной рукой в стену. Замечает, что лежит он в какой-то нелепой позе, касаясь головой изголовья кровати, и та, в свою очередь, бьется о стену, но шум этот ее не заботит. Она продолжает – и ощущает, что он тоже включился в работу, и когда он кончает, впивается ногтями ему в грудь и чувствует, что ему и больно, и приятно; и они оба застывают в истоме.

Еще мгновение Найя лежит, стараясь перевести дыхание, и прислушивается к грохоту мусоровоза на заднем дворе. Потом поворачивается и встает с постели, хотя он продолжает ласкать ей спину.

– Будет лучше, если ты уйдешь, пока она еще спит.

– Но почему? Ей очень нравится, когда я у вас.

– Давай-давай. Поднимайся.

– Только если мы станем жить вместе.

Найя бросает ему в лицо рубашку и исчезает в ванной, а он, улыбаясь, снова откидывается головой на подушку.

4

Первый вторник октября. Осень в этом году припозднилась, но сегодня небо над городом низкое, затянутое темно-серыми облаками, и пока Найя Тули́н, выскочив из машины, бежит через улицу, лавируя среди проезжающих автомобилей, начинается проливной дождь. Хотя ей и слышны звонки ее мобильника, она не спешит достать его из кармана пальто. Ведь рука ее лежит на плече дочери, и она подталкивает девочку в разрывы в череде машин. Утро выдалось нелегкое. Ле больше всего хотелось поговорить о компьютерной игре «Лига легенд», в которую ей вроде бы слишком рано играть, но в которой она тем не менее прекрасно разбирается, а своим великим идолом называет одного корейского мальчугана по имени Пак Су.

– Если пойдете гулять в парк, не забудь, что у тебя есть с собой резиновые сапожки. И еще, дед тебя заберет, только тебе самой придется перейти через улицу. Сперва поглядишь налево, а потом – направо.

– …я опять погляжу налево, и еще надо не забыть куртку надеть, чтобы были видны катафоты.

– Стой спокойно, иначе я не смогу завязать тебе шнурки.

Они стоят прямо перед школой под навесом для велосипедов. Найя наклоняется, а Ле старается не двигаться и застывает в луже.

– Когда мы будем жить вместе с Себастьяном?

– Разве я говорила, что мы будем жить вместе?

– Почему он бывает у нас только по вечерам, а по утрам его нет?

– По утрам взрослые торопятся на работу, вот и Себастьян тоже.

– У Рамазана маленький братик появился, и у него теперь пятнадцать фоток на дереве, а у меня только три.

Найя бросает короткий взгляд на дочку, проклиная в душе пошлые планшетки с родословными древами учеников, которые классный руководитель украсила листьями осенней расцветки и развесила на стенах класса, чтобы и дети, и взрослые могли изучить их. С другой стороны, Найя благодарна Ле – ведь девочка как нечто само собой разумеющееся причисляет деда по материнской линии к своим родственникам, хотя с чисто формальной точки зрения никакой он ей не дед.

– Да ведь дело не в этом. И потом, у тебя же пять фотографий на дереве, если мы еще попугайчика и хомячка посчитаем.

– Но у других детей нет животных на дереве.

– Да, но все это значит только, что другим детям не так повезло.

Ле не отвечает, и Найя выпрямляется.

– Да, конечно, нас не так много, но зато нам хорошо вместе, а это самое главное. О’кей?

– А можно мне еще одного хомячка?

Тули́н смотрит на нее и пытается вспомнить, с чего начался разговор и о чем идет речь сейчас, и еще думает, что дочка у нее более резва умом, нежели она предполагала.

– Поговорим об этом в другой раз. Подожди немного.

Снова начинает звонить мобильный телефон, и теперь ей уже приходится ответить.

– Буду через четверть часа.

– Время терпит, – слышит она голос на другом конце, принадлежащий одной из секретарш Нюландера. – Он не сможет принять тебя сегодня с утра, так что ваша встреча переносится на вторник на следующей неделе. Но он просил тебя взять с собой новичка; пусть тот хоть чем-нибудь поможет, пока у нас обретается.

– Мам, я пойду с Рамазаном на утреннюю продленку.

Найя наблюдает, как ее дочь подбегает к мальчику по имени Рамазан и сразу же становится органичной частью сирийской семьи, всем составом – мать, отец с новорожденным на руках и еще двое детей – явившейся сегодня в школу. Тули́н представляется, будто они сошли со страниц статьи об образцовой семье в глянцевом журнале для женщин.

– Но Нюландер уже второй раз отменяет встречу. И потом, это всего на пять минут. Где он сейчас?

– К сожалению, Нюландер на совещании по бюджету отдела на будущий год. И, кстати, он просил узнать, о чем ты собираешься с ним говорить.

Найя мгновение размышляет, стоит ли ей раскрывать карты, – дескать, речь пойдет о том, что девять месяцев, проведенных в отделе по расследованию преступлений против личности, так называемом убойном отделе, доставили ей с профессиональной точки зрения столько же удовлетворения, как посещение музея истории полиции. Что задания, которые ей поручали, до ужаса скучны, а технологическое оснащение отдела находится на уровне домашнего компьютера «Коммодор 64». И по всему по этому она с величайшей радостью занялась бы чем-нибудь гораздо более увлекательным…

– Да так, по мелочам.

Тули́н прерывает разговор и машет дочке, как раз вбегающей в двери школы. Пальто у нее уже разбухло от дождя, и на пути к машине она понимает, что просто не в силах ждать встречи до вторника. Бегом пересекает улицу, лавируя между стоящими в пробке автомобилями, но, добравшись до своей машины и открыв дверцу, внезапно чувствует на себе чей-то взгляд. На другой стороне перекрестка, за кажущимися бесконечными рядами легковушек и грузовиков, угадывается какая-то фигура. Однако, когда пробка наконец-то рассасывается, никого на том месте не видно. Найя отбрасывает прочь все сомнения и садится за руль.

5

В широких коридорах Управления полиции Копенгагена гулким эхом отдаются шаги двух мужчин, проходящих мимо целой группы сотрудников уголовного розыска, движущихся в противоположном направлении. Шеф убойного отдела Нюландер ненавидит беседы на ходу, однако он знает, что сегодня это его единственный шанс, и потому идет рядом с заместителем начальника полиции округа, выслушивая одну за другой огорчительные новости.

– Нюландер, мы вынуждены затянуть пояса. И это касается всех отделов.

– А мне обещали пополнить личный состав…

– Пойми, это вопрос времени. В данный момент Министерство юстиции решило в первую очередь развивать другие отделы. Они поставили амбициозную задачу: сделать НЦ-3 лучшим киберотделом в Европе, и поэтому направляют ресурсы в первую голову туда.

– Но почему за счет моего отдела? Нам ведь требовалось вдвое больше сотрудников последние…

– Я пока еще окончательно не сдался, да к тому же твоих немножко разгрузил.

– Никого ты не разгрузил; один-единственный розыскник, да еще и с треском выгнанный из Европола, не в счет. Он и пробудет-то у нас парочку дней, не больше.

– Да нет, он у нас наверняка подольше задержится. Посмотрим, как там у него в Европоле фишка ляжет… К тому же министерство могло сделать все наоборот – вообще штатное расписание урезать. Так что давай находить позитив и в тех «бабках», что нам выделили. О’кей?

Замначальника останавливается и поворачивается к Нюландеру, желая подчеркнуть значимость своих слов, а тот собирается сказать, что ни хрена тут не о’кей. У него людей не хватает, проблему ему обещали решить и вот решили: взяли и обошли его в угоду этому гребаному НЦ-3. И сокращение-то какое пафосное придумали – а скрывается за ним просто Национальный центр борьбы с киберпреступностью… К тому же министерские чинари форменным образом издеваются, коли всучили ему якобы на подмогу этого сбитого летчика, сыщика, впавшего в немилость в Гааге…

– У тебя есть минутка? – спрашивает Тули́н из-за спины Нюландера, и замначальника, воспользовавшись возникшей паузой, проскальзывает в зал заседаний и закрывает за собой дверь. Нюландер пристально смотрит ему вслед и пускается в обратный путь.

– Не сейчас, да и у тебя ее нет. Я не слепой, мне твои способности прекрасно известны, но в отделе никогда не было людей моложе тебя, так что рано еще тебе нос задирать и претендовать на место руководителя группы или о чем ты там еще хочешь поговорить.

– Да не о руководстве группой речь. Мне нужна рекомендация для работы в НЦ-3.

Нюландер останавливается на пороге одной из ротонд и смотрит на нее.

– В НЦ-3. Центре борьбы с киберпреступностью.

– Да знаю я прекрасно, что это за центр такой. Но с чего ты это вдруг?

– С того, что работа у них интереснее.

– В отличие от чего?

– Да ни от чего. Просто мне хотелось…

– Ты ведь по большому счету только начинаешь. А в НЦ-3 не берут абы кого. Так что нет никакого смысла тебе туда соваться.

– Да они сами меня приглашают.

Нюландер пытается скрыть изумление, но сразу понимает, что она говорит правду. Оглядывает маленькую фигурку стоящей перед ним женщины. Сколько ей? Двадцать девять? Тридцать? Что-то около того. Маленькая залетная птичка, на вид вряд ли что из себя представляющая. Впрочем, он и сам ее поначалу недооценил, пока не разглядел способности молодой сотрудницы. Намедни проанализировал кадровый состав отдела и поделил своих следователей и оперативников на команду А и команду Б и Тули́н, несмотря на ее юный возраст, записал в команду А, призванную координировать работу всего отдела, вместе с такими стреляными воробьями, как Янсен и Рикс. И на самом деле подумывал назначить ее руководителем группы. Вообще-то он не шибко жаловал сыщиков женского пола, да и ее закрытость и недоступность не слишком импонировали ему, но Тули́н была умнее большинства его подчиненных и выполняла все порученное в таком темпе, что казалось, будто гораздо опытные сотрудники топчутся на месте. Техническую оснащенность отдела она, по всей вероятности, считала более подходящей для каменного века, и, разделяя в данном случае ее взгляды, Нюландер осознавал, в какой степени отдел нуждается в таких фанатах цифровых технологий, как она, чтобы не отстать от требований времени. И потому, воспользовавшись случаем, пару раз не преминул напомнить, что у нее еще молоко на губах не обсохло и бежать ей из отдела просто некуда.

– И кто же тебя приглашал?

– Да сам начальник, как его там… Исак Венгер, по-моему.

На лицо Нюландера набежало облачко.

– Мне здесь нравится, но все же я хотела бы подать заявление в конце недели.

– Я подумаю.

– Может, в пятницу?

Нюландер отправляется дальше. И некоторое время еще ощущает на себе ее взгляд, понимая, что она обязательно придет к нему в пятницу за этой самой рекомендацией. Вот, значит, как оно обернулось… Его отдел стал инкубатором, растящим кадры для элиты, для нового любимого дитяти министерства – НЦ-3. Да, на начинающемся вскоре совещании по бюджету отдела на следующий год он обязательно потребует обосновать заявленные приоритеты и сокращения с цифрами в руках. На Рождество будет уже три года, как Нюландер принял предложение занять пост главы убойного отдела, и вот на́ тебе – развитие застопорилось. И если в ближайшее время не произойдет прорыва, то не исключено, что возможности сделать карьеру, о которой он мечтал, ему и не предоставится.