Текст книги "Пропавшая карта"

9
Принцесса

– Получается, мистер Маховлиц сказал правду? – говорила мама. – Ты действительно разбил нос Фостеру?

– Но, мама… Он хотел сделать ей больно! До следующего года силовые приёмы запрещены!

Мама подняла руку. Это обсуждение сегодняшней тренировки никак не может закончиться. Меня не интересует хоккей, да и другие виды спорта тоже. Все они так или иначе связаны с движением человека, а я считаю, что в них нет ничего изящного – во всяком случае, по сравнению с некоторыми другими существами, и я знаю, какими именно. Но вернёмся в холл: мама расположилась за письменным столом, Бро – на кресле-качалке у дедушкиных часов, а я – на них, на своём наблюдательном посту.

– Не упоминай больше об этом в моём присутствии! – сказала мама.

– О чём? – переспросил Бро.

– Я не хочу больше слышать о силовых приёмах.

– Почему?

– Потому что я не люблю эвфемизмы.

– Чего?

– Это когда красивым словом называют какую-нибудь гадость. Силовые приёмы! Звучит довольно невинно, вроде гимнастики, а по сути их смысл – в том, чтобы кому-то вмазать побольнее.

– Да, но есть же, типа, и правила: нельзя работать локтями, нельзя…

– Хватит. Не хочу больше обсуждать хоккей.

– Значит, мы закончили? Мне можно уйти к себе?

Мама смотрела на Бро. Он качался в кресле, но сейчас перестал, и качалка замерла так, будто это мамин взгляд остановил её.

– Это был силовой приём? – наконец спросила она.

– Да нет же! – воскликнул Бро. – Я же уже сто раз объяснял!

– Объясни ещё раз.

– Это не был силовой приём. Мы сняли шлемы, мама! В хоккее это считается знаком…

– Знаком чего?

– Это вызов.

Мама не сводила взгляда с Бро, потом наконец кивнула:

– В нашей семье силовые приёмы запрещены.

– Мам, я знаю.

Она направила на Бро указательный палец:

– И вообще не принято драться, разве что в совсем крайних случаях.

– Каких, к примеру? – спросил Бро.

– Как этот, – ответила мама.

Улыбка медленно разлилась по физиономии Бро.

– Спасибо, мам. – Он радостно спрыгнул с кресла.

– Не так быстро, – осадила его мама. – Куда это ты собрался?

– Наверх.

Мама покачала головой:

– Нет, ты пойдёшь и найдёшь сестру.

– Но я же сказал – она пошла гулять с Артуром.

– Прошёл уже час, – настаивала мама. – Вполне достаточно.

Бро открыл входную дверь, высунулся и закричал:

– Хармони! Хар-мо-ни!

Он осёкся, заметив то, что я увидела сразу, как только он открыл дверь: по дорожке шла женщина в короткой кожаной куртке и джинсах. За ней из-за руля припаркованного на развороте у нашего дома автомобиля наблюдал какой-то мужчина с аккуратно остриженной рыжей бородой. Если я ничего не путаю, борода – это те же усы, но она совершенно не стоит своих денег. Разумеется, у меня тоже есть усы, но мои-то прекрасны!

Бро отступил, пропуская женщину. На ней были блестящие сапоги на высоком каблуке. В сапогах у нас многие женщины ходят, но вот на большом каблуке – нет. Она огляделась. Взгляд её глаз, почти незаметных под толстым слоем косметики, скользнул по Бро, полностью проигнорировал меня и наконец остановился на маме.

– Это гостиница «Блюбэрри хилл»?

– «Блекберри», – поправила мама.

– Без разницы, – отмахнулась женщина. – Я пришла за Сашиными вещами.

– За чем? – переспросила мама.

– Разве вы не получили эсэмэску? Я про Сашу Лемэра! Где его вещи? Чемодан там, и всё такое?

– А, – поняла мама. – При регистрации он записался как Алекс.

– И что? Саша – это уменьшительное от Алекс. Вы тут совсем глухари, что ли?

– Где здесь?

– В этой глуши.

Мама улыбнулась. У неё есть несколько типов улыбки, и все очень милы. Но эта, когда она улыбается одними губами, без глаз, – это очень красноречивое предупреждение. Мамина ледяная улыбка, разумеется, никогда не бывает адресована мне и всегда доставляет мне огромное наслаждение.

– Я всегда рада узнать что-то новое, – сказала мама и выкатила чемодан господина Лемэра из-за стойки. – Но мне нужны ваши документы.

– Что? – переспросила женщина.

Мама вновь улыбнулась своей ледяной улыбкой. До чего же занимательный день сегодня выдался!

– Я не могу отдать имущество постояльца третьему лицу, не установив его личность.

– Третьему лицу?

– Гостиница – это одно лицо, а второе – это господин Алекс (Саша) Лемэр.

– Что за… Разве вы… разве вы не получили от него эсэмэску?

– Получила, – кивнула мама. – Так что давайте поскорее установим вашу личность, чтобы вы могли вернуться в цивилизацию.

Может ли быть, что этой женщине мама не нравится? Это было бы очень странно с её стороны, но по выражению её лица у меня сложилось именно такое впечатление. Она буркнула что-то типа: «Документы в машине», – развернулась и вышла, хлопнув дверью.

– Что это было? – спросил Бро.

– Обычная невоспитанность, – пожала плечами мама.

Они ждали. Я тоже ждала, но иначе: с моего наблюдательного пункта в полукруглое окно над дверью мне было прекрасно видно всё, что происходило на развороте. Стекло у водительского места было опущено, и рыжебородый мужчина о чём-то говорил с женщиной в сапогах на высоком каблуке. Слов мне не было слышно, но они, несомненно, спорили. Наконец мужчина достал стопку каких-то карточек, быстро их просмотрел и, вытащив одну, протянул её женщине. Она направилась назад к дому и несколько мгновений спустя положила эту карточку на стойку.

– Благодарю вас, мисс… – Мама бросила взгляд на карточку. – Мисс Джонс. – Отксерив карточку, она вернула её мисс Джонс и подкатила к ней чемодан. – Всего доброго.

– Взаимно, – ответила мисс Джонс и ушла, опять хлопнув дверью.

Мама вынула бумагу из копировального аппарата и громко прочла:

– Мисс Мэри А. Джонс, дом 419 Б по Зитер-стрит, Бруклин, Нью-Йорк.

– Ма, а ты в Нью-Йорке была? – спросил Бро.

– Один раз, – кивнула мама. – Я расскажу, когда ты вернёшься.

– Откуда вернусь?

– Не «откуда», а «с кем» – с Хармони.

– Может, мне можно хотя бы поесть сначала? Я есть хочу.

– Возьми с собой что-нибудь. И хватит тянуть.

Бро направился в кухню. Через окно над дверью я видела, что мисс Джонс так и не уехала. Она стояла возле машины, а рыжебородый мужчина, положив чемодан на капот, что-то в нём искал. Потом они снова о чём-то поспорили, и мисс Джонс опять направилась к нашему дому. Люди иногда ругаются друг с другом: одни чаще, другие – реже. Я предпочитаю тех, кто умеет держать себя в руках. Мужчина тем временем засунул чемодан в багажник машины и опять сел за руль, надев одну из тех шапок, которые, если опустить и завязать уши, закрывают почти всё лицо. Он их завязал.

В дом вошла мисс Джонс.

– Снова вы? – удивилась мама.

Мисс Джонс впервые за всё это время улыбнулась. Голос у неё тоже изменился: он внезапно стал сладким и вкрадчивым. Будто другой человек. Я сочла, что прошлое её воплощение нравилось мне больше, хотя, по сути, оба не ахти.

– Простите, что снова вас беспокою, – проворковала она. – Но уверены ли вы, что отдали мне все вещи? – Мисс Джонс что-то сделала ресницами: кажется, это называется «хлопать глазами». У нас, в нашей глуши, такое нечасто увидишь – и нам с этим, несомненно, весьма повезло. – Я про Сашины вещи.

– Вы имеете в виду что-то конкретное? – уточнила мама.

Из кухни вернулся Бро, жевавший один из фирменных кексов, которые пекла Берта: у нас, в «Блекберри хилл», они неизменно пользовались огромной популярностью.

– Да так, ничего особенного, безделица, – ответила мисс Джонс. – Это должно было выглядеть как листок бумаги или сложенный документ.

Мама покачала головой, но тут вмешался Бро. Иногда он совершенно непредсказуем.

– А-мням-чавк-ням, – сказал он.

– Пожалуйста, не разговаривай с набитым ртом, – сделала замечание мама.

Бро был полностью поглощён едой. Должно быть, это был очень большой кусок кекса, потому что прошло немало времени, прежде чем он снова заговорил:

– Мам, ты открытку забыла.

Воцарилась долгая пауза. Потом мама наконец сказала:

– Ах да. Спасибо, что напомнил.

– Открытка? – переспросила мисс Джонс.

Мама достала открытку из ящика за стойкой и протянула её мисс Джонс:

– Она выпала из чемодана, когда мы его закрывали.

Мисс Джонс внимательно, но озадаченно осмотрела открытку с обеих сторон и сунула её в задний карман джинсов.

– Собственно, я имела в виду немножко другое…

– Насколько другое? – опять уточнила мама.

– Ну… Такое… Похожее больше на… Точнее, немножко побольше… – руками она показала, насколько побольше, хотя мы все, кажется, и так поняли: и я, и мама, и Бро. – Ну да: побольше, – кивнула она. – И с линеечками такое…

– Линеечками?

– Ну, линиями. Значками. Горы там, и всё такое. Города, реки, горы…

– Вы хотите сказать, это карта?

– Что-то в этом роде.

Мама отрицательно покачала головой:

– Нет, мы нашли только открытку.

– Ладно, тогда… эмм… Спасибо, в общем.

– Пожалуйста.

Мисс Джонс снова вышла. Через своё окно я увидела, как она, что-то сказав мужчине, села в машину. Он сердито жестикулировал, она тоже. Вот склочники, а! Наконец они всё-таки уехали.

Мама тем временем всё ещё задумчиво смотрела на дверь, а Бро доедал кекс.

– Хм, – произнёс он наконец. – Открытка.

Мама обернулась к нему:

– Что ещё?

– Ты правда о ней забыла?

Мама пристально посмотрела на сына:

– Нет.

– Я так и подумал, – кивнул Бро. – Правда, только сейчас подумал, а не тогда.

Мама засмеялась, подошла и обняла Бро.

– Чего? Я зря это сделал, да? Или правильно? А может…

– Меня заинтриговала эта открытка, – сказала мама. – Почему мистер Маховлиц был готов заплатить за неё триста баксов? Почему мисс Джонс за ней вернулась?

– Но она не за ней вернулась, а за картой.

Мама помолчала:

– Да, верно.

– Мам, у господина Лемэра правда была карта. Мы с Хармони её видели.

– Кстати, о Харм, – мама выпустила Бро из объятий. – Давай-ка за ней.

Бро застегнул куртку и открыл входную дверь. Хармони шла по дорожке к дому. Какой насыщенный день сегодня! Хармони сопровождал парень с топором на плече, похожий на… да, это мой любимец Мэттью собственной персоной. У него на руках очень удобно сидеть: в этом смысле – лучшие руки, какие я знаю. Был с ними и ещё один спутник, ковылявший далеко позади, высунув язык. Отвратительное зрелище. Я вновь перевела взгляд на Хармони: та в этот момент увидела маму и, вытянув руки, побежала к ней.

10
Принцесса

Обычно в это время я отправляюсь вздремнуть, как правило – к себе в кровать: ту самую, где спит и Хармони. Днём там очень хорошо и спокойно. Нет ничего лучше, чем сладко вздремнуть. Особенно если приснится что-нибудь замечательное. Я лично обожаю сны про птиц. Но сейчас слишком много всего происходит, так что мне, как ни странно, совсем не хотелось спать.

Я устроилась на своей полке в книжном шкафу в Большой Комнате и оттуда наблюдала за всем, что происходило передо мной внизу – как если бы это было спектаклем, играемым специально для моего удовольствия. Может же такое быть? Может, всё, что мы называем жизнью, – всего лишь спектакль, поставленный для моего удовольствия? Это очень интересная мысль. И какая в ней глубина! Впрочем, сейчас не время философствовать. Я вернулась к событиям, разворачивавшимся в Большой Комнате.

На диване сидела мама, обнимавшая Хармони за плечи. Бро уселся по-турецки на стуле ближе к камину и жевал очередной кекс. Мэтти стоял спиной к камину. Ну, и на ковре перед ним растянулось ещё одно существо, развалившееся лапами во все стороны так, что занимало собой всё свободное место.

– Стало быть, Ханцингер сейчас там? – спрашивала мама. – Выходит, это всё-таки его юрисдикция?

Мэтти недоумённо поднял брови. У него очень красивые брови – не слишком густые, но и не слишком тонкие, и форма у них замечательная. Собственно, весь он сложён как-то именно так: совершенно гармонично.

– Разумеется, это его юрисдикция. А что – кто-то сомневался?

– Как такой человек стал шерифом? – удивилась мама.

В дверях показалась голова Берты, которая заявила:

– Политические игры. Впрочем, это не моё дело.

– Что до присутствия там шерифа, то он был вынужден остаться возле утёса, – рассказывал Мэтти. – У него колено травмировано ещё со школы, играл в футбольной команде.

– Ха! – хмыкнула Берта. – Никто из Ханцингеров отродясь в футбол не играл. И вообще спортом не занимался. В наших местах нет семейства ленивее.

– В любом случае, дело ведёт соответственно помощник шерифа Карстерс, – продолжал Мэтти. – Не похоже, чтобы его это радовало: они только что вернулись из Диснейленда, даже чемодан не успел распаковать.

– Ха-ха, – прокомментировала Берта.

Бро поднял глаза:

– Господин Лемэр умер, да?

– Боже мой, Бро! – воскликнула Хармони. – Ты вообще слушал, что мы говорили?

– А, ну да… Мы же… Мы же ходили с ним вместе. На маршрут, и вообще… И он сказал, что… Как он сказал, Харм?

– Что мы ему больше не нужны.

Бро снова потупился:

– Выходит, нужны были, а? В смысле, мы бы могли пригодиться…

Он обернулся и посмотрел на маму. И Хармони тоже. На мгновение мне померещилось, что мама не знает, что сказать. Никогда этого не бывало. Но прежде, чем я успела задуматься, правда ли это или мне показалось, вмешался Мэтти:

– Очень хорошо, что вас там не оказалось. Судмедэксперт ещё не дал официального заключения, но Карстерс уверен, что он погиб не в результате падения, не в стычке с медведем и не от чего-то ещё в этом роде.

Берта прижала руки к груди:

– Неужели убийство?

Мэтти кивнул:

– Карстерс думает – удар тупым предметом по голове.

– Но кто на такое решится? – охнула Берта. – И зачем?

– Интересно… – сказала мама.

– Что интересно? – оживилась Хармони.

– Понимаешь, пока вы были там, на горе, у нас была странная посетительница, – она многозначительно качнула головой. – И теперь всё это кажется ещё более странным.

– О чём ты, ма? – спросила Хармони.

– Помните эсэмэску, присланную господином Лемэром? Что он пришлёт кого-нибудь за вещами? Ну вот кто-то и зашёл. Женщина, если быть точной. Мэри Джонс из Бруклина. Собственно, я не знаю, одна ли она была. Бро, ты не помнишь?

– Чего?

– Попробуй вспомнить. Ты открыл дверь, чтобы сходить за Хармони. И она вошла. На улице стояла машина?

– Должна была, правда?

– Вопрос в том, видел ли ты её?

– Ну, я… думаю, да.

– В ней кто-то сидел?

– В смысле?

– Тебе виднее.

– Без понятия.

– Почему это так важно? – вмешался Мэтти.

Хармони выпрямилась:

– Потому что в эсэмэске господина Лемэра было написано, что он едет домой, а это не так. Он лежал мёртвым в горах.

– Хмм, – протянул Бро. – Как-то не складывается.

– Вот именно, – кивнул Мэтти и обернулся к маме: – Чего она хотела, эта дама из Бруклина?

– Забрать его вещи, – ответила мама. – Всё как в эсэмэске.

– Особенно карту, – уточнил Бро.

– Карту? – переспросила Хармони.

– Она считала, что у господина Лемэра была карта, – кивнула мама.

Хармони взглянула на Бро:

– Бро, ты рассказал им про карту?

– Чего?

– Прости, – осеклась Хармони. – Разумеется, ты не знаешь. Тебя же там не было. Иногда мне кажется, что мы вместе, даже когда на самом деле тебя нет.

Бро кивнул так, будто понял, что она имеет в виду.

– Может, ты и остальных просветишь, Хармони? – спросила мама. – Что за карта?

– Да ладно, мам. Это не важно.

– Я жду, – настаивала мама.

Хармони вздохнула.

– Не хочу ябедничать, да и всё равно никто не поверит…

– На кого ябедничать? – уточнила мама. – Не поверит чему?

Хармони посмотрела на существо, бездарно прожигающее жизнь у камина, ни о чём не заботясь.

– Карту съел Артур, – сказала она.

Мэтти рассмеялся:

– Старая байка: «Мою домашку съела собака».

– Именно, – кивнула Хармони. – Никто не поверит.

Последовал долгий рассказ о приключениях на горе Мисти, так что вскоре уже все глаза были устремлены на спящего олуха. Он же, кажется, вообще ничего не заметил. Рассказ был исполнен поворотов сюжета, но одно я уловила совершенно точно: рассказ про карту и о том, как он её съел. Лично я в этом даже не сомневаюсь. Он способен на самые возмутительные поступки и… Нет, даже не так: он настоящий эксперт в делании самых неправильных вещей в самое неподходящее для этого время. Я была так занята, пытаясь испепелить эту тварь своим золотым взглядом, что даже не заметила, как открылась входная дверь. Я слегка повернулась, чтобы со своего места на верхней полке видеть, что происходит в прихожей, и обнаружила там двух мужчин в форме. Высокий с загорелым лицом – это помощник шерифа Карстерс. Он часто бывал в нашей гостинице, потому что его дочь Эмма – подружка нашей Хармони. Низенького толстяка с густыми усами я видела лишь однажды – и это навевало мне смутные воспоминания о каком-то постояльце, метели и мелкой стычке. Но я его всё же запомнила: может, из-за этих усов, закрывающих рот. Такие вещи помнить очень противно, а забыть не выходит. Этот мужчина – шериф Ханцингер.

Они вошли в Большую Комнату.

– Извини за вторжение, Иветт, – сказал Карстерс.

Иветт – это одно из маминых имён. Ещё её зовут «миссис Редди» и даже «мисс Редди». Меня это несколько беспокоит. Ведь у меня всего одно имя – Принцесса, и только.

– Думаю, вы уже слышали о… происшествии на горе Мисти, – продолжал тем временем Карстерс. И, взглянув на Хармони, тихо добавил: – Ты как?

– В порядке, – кивнула Хармони.

– Ты была молодцом там, наверху, – похвалил Карстерс.

Мама положила ладонь на руку Хармони. Прекрасная сцена, и все её оценили, кроме шерифа Ханцингера, который не сводил глаз с Мэтти.

– У нас есть к вам ряд вопросов по поводу вашего гостя, Алекса Лемэра, – обратился к маме Карстерс.

– Правда ли, что это убийство? – спросила мама.

– Подождём медицинского заключения, – качнул головой Карстерс. – Но…

Ханцингер перебил его, и его усы пришли в движение от вылетающих изо рта слов, будто занавес из волос:

– А я вот не стану ждать ни минуты. Ясное дело – убийство. Итак, для начала расскажите-ка нам, с чего этого городского типчика вообще понесло в горы?

– Он хотел пройтись старым маршрутом Сококи. А больше он, собственно, ничего и не говорил.

– А чего это ему сдался именно этот маршрут, не знаете? – спросил Карстерс.

Мама покачала головой.

– Ни слова о раскопках и вещах эпохи Войны за независимость? – Ханцингер наступал.

– О раскопках? – удивилась мама.

Ханцингер обернулся к Мэтти:

– Может, наш друг-археолог объяснит нам…

– Я не археолог, – возразил Мэтти.

– Разве? А я слышал, у тебя и диплом есть.

– Приятно слышать, что моё образование так занимает умы соседей, – улыбнулся Мэтти, и Бро хихикнул. Я никогда прежде не слышала, чтоб он хихикал, и сейчас была почти уверена, что он вообще не следит за разговором. Но Бро бывает непредсказуем, я вам уже говорила. Неужели его непредсказуемость растёт? Надо будет это как следует обдумать на досуге. А прямо сейчас Мэтти продолжал говорить: – …Всего несколько вводных курсов – и только.

– Это ровно на несколько больше, чем у меня, – не сдавался Ханцингер. – Так что, может, вы… – Он обернулся к своему помощнику: – Как там это называется?

– Не знаю, шериф, к чему вы клоните.

Карстерс почесал нос совсем как Эмма, но в её исполнении это выглядело очень мило, а нос Карстерса так обгорел и к тому же был довольно велик по человеческим меркам, так что ничего милого в этом не было. Я ощутила непреодолимое желание немедленно посмотреть в зеркало, но увы – ни одного не оказалось в моём поле зрения.

Шериф щёлкнул пальцами. Я вообще не люблю, когда люди так делают, а этот звук был похож на выстрел и как-то особенно неприятен.

– А! Просветите нас – вот как это называется! Может, вы расскажете нам о том, как настоящие археологи относятся к тому, что всякие подозрительные личности пытаются копать исторические объекты.

– Я не понимаю, – вмешалась мама. – Какие ещё объекты?

– Фактории, – пояснил шериф. – Ружья, одеяла, кастрюли и сковородки, бусы – всякая всячина с той фактории, что когда-то располагалась на старом маршруте Сококи, ещё во времена Войны за независимость, а может, и раньше – ещё при французах.

– Пока даже не доказано, что эта фактория вообще существовала, – пожал плечами Мэтти. – Свидетельств очень мало, и они очень туманны.

– Но некоторые люди этому верят, – настаивал Ханцингер. – И этот тип, Лемэр, был не первым, кто полез туда. Так что валяйте – расскажите нам, что археологи думают о таких супчиках.

У Мэтти очень интересные глаза – порой совсем синие, а порой – голубые. В этот момент они стали голубыми, как лёд. Взглянув на Ханцингера, он отрезал:

– Я не могу говорить за всех археологов.

– Так скажите за себя! – не унимался Ханцингер. Карстерс снова поморщился так, будто почуял какую-то вонь.

– За себя я могу сказать, – кивнул Мэтти. – Я не люблю, когда подобные люди пытаются заниматься раскопками.

– Ага! – торжествующе воскликнул шериф.

Тут вмешался Карстерс:

– А почему, собственно?

– Э? – Ханцингер выглядел озадаченным. – А это какая разница?

Карстерс глубоко вдохнул, но, прежде чем он успел что-то сказать, Мэтти ответил:

– Потому что они загрязняют окружающую среду, уничтожают исторические объекты и делают невозможным их научное изучение. Настоящие археологи не пытаются обогатиться за счёт продажи исторических находок. Им важно понять прошлое.

– Повтори-ка? – насторожился Ханцингер.

Мэтти повторил. Поскольку я и с первого раза вполне поняла, то на сей раз не вслушивалась, представляя тем временем собственный параллельный мир, где шерифом была бы я сама, и всё развивалось бы гораздо быстрее.

– Ладно, – кивнул наконец шериф, – я понял примерно. Всем всё ясно?

– По какому поводу? – спросила мама.

Шериф Ханцингер обернулся в её сторону.

– А если бы я сказал вам, что, прежде чем заселиться к вам в гостиницу, господин Лемэр некоторое время провёл в библиотеке, расспрашивая старую миссис Хейл?

– Допустим, – кивнула мама.

– И расспрашивал он о том, что ей известно о раскопках, которые велись много лет назад на старом маршруте Сококи…

Мама молча смотрела на шерифа и молчала.

– А миссис Хейл – местный архивариус, если вы не в курсе, – продолжал шериф.

Мама продолжала молчать. Я тоже часто именно так поступаю.

– Суть в том, – заговорил снова шериф, – что господин Лемэр интересовался исключительно ценностями. Что ты об этом думаешь, Мэтти?

Глаза Мэтти были похожи на две ледышки. Усы шерифа трепыхались, как если бы под ними затаилась усмешка. Мне никогда не доводилось кусать человека – впрочем, лучше не зарекаться, – но вот сейчас очень захотелось. У меня зубы гораздо меньше, чем у того олуха, которого я не хочу называть, но зато очень острые.

– Ничего не думаю, – пожал плечами Мэтти.

Воцарилось глубокое молчание. Казалось, все ждут, что шериф заговорит, а чего ждал он – вообще тайна за семью печатями. Наконец Карстерс сказал:

– Может, нам пора перейти ко второму вопросу.

Карстерс наклонился и что-то прошептал на ухо шерифу. В большое и волосатое ухо. Может, вы скажете, что я тоже покрыта волосами, но вид-то у меня при этом совершенно другой. И кстати: то слово, которое Карстерс шепнул шерифу, было «карта». Человеческий шёпот услышать совсем не сложно – во всяком случае, тем, чей слух подобен моему. У этого мохнатого недоразумения тоже слух ничего – не стану этого отрицать. Но какой в этом прок, если он вечно дрыхнет?