Текст книги "Князь Довмонт. Литва, немцы и русичи в борьбе за Балтику"

Власть в Полоцке вновь меняется, и князем становится несомненный славянин Владимир (ок. 1186–1216). Кто он, чей сын, какова была его политика – неясно. Он известен по немецким хроникам, где выступает слабым и бездарным политиком. Князь, собственно, «прославился» лишь тем, что позволил немцам утвердиться в Балтии и утратил русское влияние в этом регионе. Об этом мы еще поговорим.

Затем в Полоцке сидит какой-то Борис Всеславич (1216–1222 (?). Далее наступает время гегемонии смоленских князей, которые энергично распространяют свое влияние в Поднепровье. Смоляне вмешиваются и в дела Полоцка. Это объяснимо. В конце XII века с территории Полоцкой земли балты нападают на Смоленщину. Не исключено, что эти грабительские налеты имели политический подтекст: на севере Смоленщины жили галинды; следовательно, наскоки балтов можно трактовать как попытку освобождения соплеменников. А может, всё проще, и перед нами – элемент войны за Поднепровье, в которой полочане и подчиненная им литва выступают против Смоленска в составе сложившихся на Руси коалиций. В этом случае литовцы действуют по приказу князей Полоцких. Эту догадку высказал современный исследователь М. А. Бредис в интересной работе «Крестовый поход на Русь», где популярность изложения соседствует с хорошим знанием первоисточников и литературы и дополняется добротным анализом ситуации, сложившейся в Прибалтике к концу XII столетия.

Смоленские князья обладали достаточными ресурсами, чтобы наказать соседей и навязать им свою волю. Состоялся короткий поход на Двину, и правителем Полоцка сделался Святослав Мстиславич (1222–1232) из семьи смоленских Мономашичей. К этому времени Балтийское взморье было уже потеряно полочанами: пришли немцы. Смолян это не интересовало. Некоторое время они пытались удержать контроль над западной частью Руси. Мстислав Удатный – выходец из смоленских Мономашичей – занял Галич и распространил свое влияние на Волынь. Его родственник Мстислав Романович сидел в Киеве. Турово-Пинское княжество тоже сделалось младшим партнером смолян, а теперь и Полоцк.

Затем для смоленской семьи началась полоса неудач, потому что не хватило сил для контроля столь обширных территорий. Община надорвалась, а окраинные князья стали игрушками в руках местных партий. Мстислав Удатный даже уступил Галичину венграм под натиском местных бояр. Святослав Мстиславич, сидевший в Полоцке, тоже превратился в выразителя интересов полочан и литвы. Возможно, этот правитель установил власть над Минском и частью прилегающих литовских земель, хотя коренной связи с ними не чувствовал.

В 1232 году освободился смоленский стол. Святослав Мстиславич выдвинул претензии на землю предков, собрал полоцкую да литовскую дружину и взял Смоленск. Правителем Полоцка после него сделался некто Брячислав (1232 – после 1241). Имя заставляет предположить, что его носитель принадлежал к числу потомков первого князя Полоцкой земли, но всё прочее неизвестно. В 1239 году на его дочери женили юного Александра Невского. Это значит, что Брячислав был могуществен, что он объединил значительную часть полоцких русичей и литвы. Породниться с ним казалось почетно. Брак Александра и Брячиславны обеспечивал безопасность Суздальской Руси от литовских набегов. Но кто обладал реальной властью в Минске и Полоцке – русичи или уже литва?

Для понимания того, что происходило на Балтике, следует взглянуть на южные земли Руси, где случились аналогичные вещи. В начале XII века на Днепре полыхала война между русскими и половцами, но затем прогремели походы Владимира Мономаха и его сына Мстислава Великого, в ходе которых степняков удалось замирить и включить в орбиту русского влияния. После этого наступил симбиоз, механизм работы которого убедительно показан в работах Л. Н. Гумилева. Приграничные половцы делились на шесть ханств, часть из них поддерживали черниговцев, часть – рязанцев, кто-то союзничал с галичанами, а на стороне киевлян выступали кочевники, жившие на реке Рось, – туркмены (торки) и каракалпаки (черные клобуки). Русские не навязывали кочевникам свою веру и обычаи, но процесс шел к выгоде славянской державы. Многие половецкие ханы крестились в православие, а русские князья охотно женились на половчанках. Дела обстояли тем проще, что половцы отличались от русских лишь по языку, но не по расе. Эти тюркоязычные кочевники были светловолосым сероглазым народом. Выучи такого говорить по-русски, и на базаре уже не отличишь от славянина: та же речь, тот же облик, те же штаны да рубахи.

Сходные процессы наблюдались в Прибалтике, но результат оказался другим. Половцев, как известно, перебили монголы, а остатки этого этноса укрылись на Руси – в Галичине, Киевщине, Черниговщине, в Суздале. Финал балтийской драмы выглядел по-иному.

Во второй половине XII века распалась Полоцкая земля. Минск и Полоцк, надо полагать, поделили сферы влияния. Минский князь стал расширять владения за счет территорий, которые входят в состав современной Литвы. Полоцкий – продвигался вниз по Двине, то есть захватывал земли теперешней Латвии. Известны два городских центра, сперва населенные балтами, а затем взятые русскими. Это Кукейнос и Ерсике. Первый из этих городов получил в летописях известность как Куконос. Крайне любопытны данные археологов, проводивших здесь раскопки. Ученые не находят следов разрушений в культурных слоях XII века в этих поселениях. Следовательно, процесс инкорпорации балтов в систему славян прошел без крови и жертв. Наоборот, в это время две культуры (славянская и балтийская), судя по находкам, как бы взаимно проникают друг в друга. Значит, славяне были толерантны, не навязывали свою систему ценностей и умели уживаться с тем, кто на них не похож. Это объяснимо. У наших предков был огромный опыт взаимодействия с соседями, как негативный, так и позитивный. Славяне были союзниками гуннов, подданными болгар, рабами аваров и хазар. Сложные отношения складывались с германским этносом ругов, который успел побывать и господином славян, и товарищем по несчастью в хазарскую эпоху, а затем слился со славянами в один народ русичей. Разумеется, наши предки не были добряками – этакими идиллическими пахарями, которые только и делают что страдают от набегов соседей да мечтают заняться мирным трудом, обороняя рубежи отчизны от очередных супостатов. Они расширяли державу, переселялись, разбойничали, взимали дань с покоренных народов, совершали ритуальные убийства, как всякие дикари. Но они никогда не устраивали геноцида и не стремились превратить соседей в крепостных. Русь, в отличие от западного мира, не знала феодальных отношений, и потому договориться с соседями было проще. Система подчинения и взаимодействия оказалась понятной и прозрачной. Балты жили почти такими же общинами, как и русичи, только были еще более «отсталыми» (берем этот термин в кавычки, ибо «прогрессивность» феодальной формации по отношению к социальным системам Руси, Монголии, сельджуков, инков, Арабского халифата, Ромейской империи, Китая никем не доказана, и вряд ли это вообще можно доказать). Племена баотов-аукшайтов и нальшанов были враждебны другим балтам – латгалам и земгалам. Старейшины этих народов делают выбор. Первые два племени отдаются под покровительство Минска, вторые два – под патронат Полоцка. Да, приходится платить дань князьям, но взамен наступила, как ни странно, некая стабильность и возникли бонусы. Например, можно в составе минской рати разграбить полоцкие окраины. Или наоборот. В мирное же время балтийские вождества обрели безопасность друг от друга, потому что отношения регулировались договорами в рамках отношений между Минском и Полоцком.

В общем, если в степи возник удивительный славяно-половецкий симбиоз, то на берегах Вилии и Даугавы – славяно-балтский.

Но уже к концу XII века мы наблюдаем странное явление: балты активизируются, затем начинают самостоятельно нападать на русские земли, меняют название… Вместо старых племен в центральной части Балтии появляется новый народ – литва. Впоследствии этноним превратится в название государства. Мы будем использовать его в обоих значениях – как название страны (Литва) и как имя народа (литвины).

Когда-то Л. Н. Гумилев придумал для этногенеза удачный термин пассионарность. Современное ученое сообщество его отрицает, но адекватно объяснить происхождение новых народов не может. Откажемся от спорного термина, но посмотрим, о чем же говорил Гумилев. По его мнению, рождение новых этносов – это очень часто мутация, взрыв, когда на месте нескольких старых народов рождается новый, расширяется, вбирая в себя прежние племена и роды, порождает новые общности, стареет и умирает. Этот процесс происходит спонтанно, как все природные явления.

Суперэтносам редко позволяют умереть от старости соседи. Во II веке еще жива Римская империя, но уже появляются «молодые» готы, вандалы, маркоманы, которые пытаются ее уничтожить. В VIII столетии доживают век реликты Великого переселения народов – саксы, англы, лангобарды, – а в недрах государства франков происходит этнический взрыв, и вдруг появляется молодой романо-германский мир, прикончивший «стариков». Эти явления не объяснить ни социальными предпосылками, ни надуманными закономерностями развития человеческих обществ, ни тем более техническим прогрессом. Этнос – часть природы. Правда, человек – не только член этноса, но и часть общества; Л. Н. Гумилев очень сильно недооценивал социальные факторы истории. Но это – другой разговор. В изучении социальных аспектов далеко продвинулись другие ученые и философы, например К. Маркс и Ф. Энгельс, ценнейшие интеллектуальные разработки которых должны быть использованы.

Однако применительно к рождению литвы нас интересует именно этнический аспект. Каким образом появился народ литвинов на месте этноса, толерантного к соседям и склонного к добровольному подчинению «социально близким» славянам? Он действительно был другим: хищным, агрессивным, одаренным воображением и стремившимся не подчиняться, а подчинять. Вместе с новым названием – литва – пришел и новый стереотип поведения. Безусловно, перед нами этническая мутация. Или тот самый «пассионарный толчок», о наличии которого толкует Л. Н. Гумилев. Признаки этой мутации видны в конце XII века и становятся очевидны в XIII, когда литовцы терроризируют Русь и отбивают натиск крестоносцев, несмотря на огромное неравенство сил. Традиционная наука разведет руками. Как, откуда, почему? Может быть, литва получила какие-то преференции от торговли? Да-да, именно в тот момент, когда торговые пути перекрыли немцы, рассматривавшие Балтию как объект колониальной эксплуатации. Или же появились новые, ультрасовременные способы управления, новое оружие, небывалые военные механизмы, позволившие литовцам вырваться вперед, обойти соседей и создать державу? Нет, нет и нет.

Тогда, возможно, причина взлета – ставка на внутренние ресурсы, внедрение революционных технологий обработки земли, благодаря коим удалось создать стратегические запасы, позволившие в свою очередь увеличить население? А затем «излишки» населения хлынули завоевывать окрестные страны?

У всех, кто знает природные условия Литвы с ее туманами, лесами и промозглой сыростью, когда температура минус два градуса по Цельсию воспринимается как страшный холод и пробирает до костей, – у всех этих людей рассуждения о прогрессе в литовском земледелии могут вызвать гомерический хохот. Нет, дело не в социальных процессах и не в развитии технологий. Перед нами классическая мутация, когда «обычный» этнос, живущий в равновесии с природой, обретает энергию и начинает экспансию. Но почему это произошло?

Гумилев подметил, что процессы этногенеза никогда не проходят изолированно. Этносы не рождаются в одиночку. Как правило, происходит появление как бы цепочки новых народов. Например, в I веке взрыв этногенеза прошел по оси Скандинавия – Абиссиния. Появились «германцы-2», славяне, даки, «этнос во Христе» (будущие византийцы), талмудистские евреи и государство Аксум в Эфиопии. В VIII столетии взрыв прошел от Парижа до Швеции, родился романо-германский мир. Примерно в X веке (Гумилев почему-то дает другую дату – XII век, что спорно) на короткой линии в Монголии и Маньчжурии зародились собственно монголы и чжурчжэни. Возможно, в том же X веке в Европе появились на свет поляки, чехи и русичи, хотя этот последний факт требует дополнительного изучения.

Но какие этносы родились рядом с литвой в XII веке? Вообще никаких. Тогда чем объяснить бесспорный факт взрыва творческой энергии у балтийских племен? Объяснение только одно: энергией «поделились» славяне через смешанные браки и беспорядочные половые связи во время походов, ярмарок, празднеств. Не исключено, что поселения балтов-язычников были для славян местом «отдохновения» от строгих православных заповедей. Конечно, соблюдение этих заповедей полочанами (а также киевлянами, смолянами, рязанцами, галичанами, черниговцами, новгородцами, суздальцами, волынянами, туровцами) тоже под вопросом. Языческие нравы держались на землях Киевской Руси очень долго. (См.: Рапов О. М. Русская церковь в IX–XII вв. Эта добротная работа с сильной научной аргументацией хорошо показывает процесс крещения Руси.) Сие касалось не только вопросов теологии, но и обычной половой распущенности русичей на Ивана Купалу и т. п. Полочане сильно перемешались с балтами, и появился новый этнос – литва.

Возникают вопросы. Почему аналогичные смешения с финнами не привели к появлению нового этноса в междуречье Оки и Волги? Там жили русские, там они продолжают жить и поныне. Единственный след присутствия финнов в этих местах – знаменитое московское «аканье». Но это диалектизм. И поволжское «оканье», и чистое, но слишком быстрое сибирское «бормотание», и придыхательное «г» в Луганске, Донецке, Запорожье, Днепропетровске, Одессе – всё это варианты великорусских говоров. Такие же диалектизмы есть, например, у немцев, «назначенных» единым народом.

Не произошло и замещения русских татарами и туркменами в Киеве, хотя эти племена жили в его окрестностях. Почему?

Всё достаточно просто. С туркменами и каракалпаками русичи принципиально не перемешивались в силу разности стереотипов поведения; в советское время русские тоже не смешивались с туркменами и каракалпаками, живущими в Прикаспии и Приаралье. Редкое финское население Залесской Украины наши предки просто ассимилировали, а в Балтии ситуация сложилась иная. Литовцев оказалось больше, чем русских. Русичи заселили относительно плотно только восток Полоцкой земли – сам Полоцк, Витебск, Усвят. В Гродненской волости литовцы находились в подавляющем большинстве, в Минской и расположенной к востоку от нее Друцкой – преобладали. К тому же результаты этнических контактов всегда различны. Например, во времена европейской колониальной экспансии XVIII века англосаксы убивали индейцев, порабощали индусов и торговали неграми. А испанцы вступали в связь с индианками, которые рожали метисов, и опять же торговали неграми. Это не мешало как испанцам, так и англичанам считать себя частью Европы и действительно быть ею. К индейцам относились по-разному, но между собой оставались своими и понимали друг друга. У русичей результаты этнических контактов с балтами и степняками оказались также различны.

В начальный период освоения балтийских земель русичи первенствовали, они были на подъеме. Но уже в XII веке наступил раскол этнического поля, городские общины отчаянно враждовали между собой. Минск воевал с Полоцком, Друцк обособился, Гродненская волость ушла из рук. Одна часть балтов сражалась за интересы Полоцка, другая – за интересы Минска, третья вообще тяготела к смолянам.

Однажды литвины поняли, что они сильнее и многочисленнее русичей. Любопытно, что русичи и сами не возражали. Нет ни войн, ни восстаний против литвы. Начальство сменилось, а симбиоз остался.

Но еще до татар появился новый игрок: немцы. Эти оказались упорным и страшным противником. Ни русичи, ни балты не были готовы к борьбе. Прежде чем они опомнились, немцы захватили добрый кусок Прибалтики и нацелились на Полоцк. Вот как это произошло.

Романо-германское общество было феодальным. Оно напоминало классическую пирамиду. Наверху стоял император Священной Римской империи (этот титул монополизировали немцы). Ниже находились короли, коим подчинялось сословие «благородных» – церковные прелаты и светские феодалы. Отношения между ними выстроены строго иерархически. Первым титулом после королевского был герцогский. В каждом уважаемом королевстве – Германском, Итальянском, Французском – имелось несколько герцогов. На ступеньку ниже находились графы и маркграфы/маркизы (эти последние правили пограничными владениями – марками/маркизатами). Во Франции существовали еще виконты – сыновья контов (графов), что превратилось в отдельный титул. Еще ниже – бароны. И в самом низу феодальной пирамиды – благородные всадники. Во Франции их называли шевалье (кавалерист), в Германии – риттер (конник). Это – простые рыцари, основа дворянского сословия. По большей части они происходили из министериалов, привилегированных графских рабов, которые служили чиновниками, ближней прислугой и охраной. В последнем случае термин совпадает с русским «боевой холоп». Вот из таких «боевых холопов» и получались куртуазные дворяне.

Из «неблагородных» европейцев в сносном положении находились простые горожане, не имевшие титулов. Они лично были свободны, хотя и зависели от феодалов как община. Разумеется, горожане стремились к полной свободе и часто обращались к королям за защитой против феодалов.

По-настоящему бесправными людьми были крестьяне. «Благородные» не платили налогов. Считалось, что их предназначение – военная служба на благо страны. То есть они должны были тренироваться до упаду и платить налог кровью. Церковники тоже никому ничего не платили. Они молились и писали книжки. А кормить и содержать их обязаны подневольные крестьяне, по сути – рабы. Рыцарю требовались оружие, амуниция, добрый конь для войны и турнира, деньги на подарки для дам, да мало ли что еще. Церковникам – усиленное питание, роскошная храмовая утварь, дорогие материалы для книг. Всё это доставляли крестьяне, а если средств не хватало, рыцарь мог выйти на большую дорогу и заняться грабежом, что случалось нередко. Иногда компанию им составляли прелаты, которые вооружались и занимались войной, тесно граничившей с грабежом.

Несмотря на кажущуюся упорядоченность, в этом обществе царила анархия. Феодалы обладали высокой степенью свободы и ценили ее безумно. Аристократия была солью земли. Даже королю служить она обязывалась только сорок дней в году, а остальное время могла творить что угодно. К тому же складывались запутанные отношения вассалитета. Например, случалось, что пограничные графы и герцоги подчинялись одновременно французскому королю и германскому императору в какой-то части владений. Из-за этих неясностей французам удалось значительно расширить границы на востоке, шаг за шагом присоединив почти целиком средневековое королевство Бургундия и добрую часть герцогства Верхняя Лотарингия.

Главным богатством того времени являлась земля с крепостными. Но земли не хватало. Дело в том, что Европа оказалась в наиблагоприятнейшем положении с точки зрения природных условий. Благодаря мягкому климату росла урожайность, а с ней – население. Резких перепадов температур, от минус сорока до плюс тридцати, не случалось. Да и вообще в Северном полушарии было тогда гораздо теплее. Даже Гренландия, как мы говорили, оказалась пригодна для жизни, а в Северной Америке, если верить сагам, рос виноград. Что уж говорить о землях на Рейне, Роне, Луаре. В те времена они были раем земным. Но в этом раю оказалось тесно из-за перенаселения. Чем больше еды, тем выше рождаемость. Чем больше людей, тем меньше места. Тогда Европа начала первую колониальную экспансию: Крестовые походы. Французы отправились на мусульманский Восток и оккупировали прибрежные районы Сирии и Палестины от Антиохии и Латакии до Аскалона. Они создали Заморское королевство (Утремер), которое продержалось пару столетий и питалось постоянным притоком мигрантов, которые в большом количестве умирали от непривычного климата, но место которых тотчас заступали новые пилигримы. На какое-то время это позволило решить проблему перенаселения Европы: нашелся способ избавиться от «лишних» людей.

Вершиной успехов крестоносного движения стал захват Константинополя французами и итальянцами в 1204 году. Разгромив Византийскую империю, крестоносцы обнаружили, что в ней живет лично свободное население, и тотчас исправили эту оплошность. Византийские земли вместе с людьми были поделены между баронами. Правда, после этого начались такие восстания на окраинах, после которых о завоевании Ромейской державы не могло идти речи. Началась византийская реконкиста, и почти все крестоносные государства на Балканах рухнули. На Ближнем Востоке итог оказался тот же, хотя война продолжалась дольше. Мусульмане вы́резали католиков Утремера к концу XIII века. Спаслись жалкие остатки колонистов. Феодальные порядки, навязанные чужеземцами, казались местному населению отвратительными.

В ту же эпоху Крестовых походов немцы осваивали восток Европы, подчиняя и истребляя полабских славян. Германские рыцари действовали иначе, чем их собратья-французы на Ближнем Востоке. Механизм этой борьбы и ее результаты мы показали в книге «Руги и русы». Полабских славян поначалу пытались крестить, но те поднимали восстания и сражались так яростно, что пришлось искать иной вариант для подчинения Полабья. И он нашелся. Немцы сумели интегрировать славянских вождей в собственную элиту, предоставив им феодальные титулы и наследственную власть. Вожди превратились в герцогов, но рядовым славянам их власть была противна. Тогда новоиспеченные герцоги стали приглашать немецких баронов для своей защиты, а население отдавать в крепостную неволю. Непокорных убивали, освободившиеся земли наполняли немецкими колонистами. Подобным же образом немцы заселяли и славянские города. Так на месте Дроздян, Липска, Бранибора, Камня, Щецина, Гданьска, Колобрега появились Дрезден, Лейпциг, Бранденбург, Каммин, Штеттин, Данциг, Кольберг.

Методично и неотвратимо немцы продвигались на восток Европы. Истинно благородных среди них было немного. Например, орден меченосцев в Прибалтике насчитывал всего сотню полноправных рыцарей. Но они использовали простолюдинов в своих интересах. В рыцарских войсках сражались вольные сержанты, которые получали награду за службу и даже могли дослужиться до дворянского звания. О министериалах, которые попадали из рабов во дворянство, нами уже говорилось. То есть система была потрясающе гибкой, работали социальные лифты, рабство и благородство ходили рядом, что создавало дополнительный стимул для тех, кто хотел сделать карьеру. В разных степенях приближения это было разное общество. С высоты птичьего полета перед нами социум рабов, над которыми возвышается тонкая прослойка «благородных» существ. Но если опуститься ниже, картина начинает усложняться и превращается в красочный калейдоскоп, где фрагменты картинок постоянно перемешиваются.

Далеко не всякий смертный мог подняться над частностями и оценить это общество целиком. Поэтому недалеких полабских, чешских, польских князей можно понять за их попытки интегрироваться в западный социум. Понять, но не простить. А вот полабские славяне-простолюдины прекрасно соображали, что европейский порядок означает для них в лучшем случае рабство, а в худшем – гибель. Они и погибли все до единого. Последние полабы – лужицкие сербы – сохранились в небольшом числе как реликт, утратили родной язык и только сумели сберечь часть древних этнографических традиций – вышиванки да пляски.

Во второй половине XII века немцы покорили полабов. Но аппетит приходит во время еды. К обеденному столу рыцарей подали новое блюдо – Прибалтику. В эти земли будет организовано несколько крестовых походов.