Текст книги "Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны"

Кстати, одной из «комических жертв» разразившейся войны оказалась жена главнокомандующего немецкой армией фон Мольтке, которую война застала на одном из французских курортов. Денег на обратную дорогу у нее не было, и она отправилась в банк получить по чеку 10 тыс. франков, но ни этот банк, на который чек был выписан, ни все остальные местные банки денег ей не выдали, объявив «политический бойкот». В итоге г-же Мольтке пришлось брать взаймы у друзей, что дало ей основание рассказывать по возвращении: «Я впервые в жизни просила милостыню!».

«Многие из наших подданных, – отмечает С.Д. Боткин, – оказались в безвыходном положении, имея лишь русские деньги, которые совсем отказывались принимать в Берлине или же меняли по самому низкому курсу. В виду крайней нужды несчастных, посольство до своего отъезда выдало многим из них пособия, сначала под расписки, а затем, за спешностью, без таковых и поменяло русские деньги на имевшиеся казенные немецкие. Этой суммы оказалось, к сожалению, недостаточно, чтобы удовлетворить всех нуждающихся, но других средств не было, и дальнейшая денежная помощь стала невозможна».

Арестованные перевозились большими группами за собственный счет. Как правило, несмотря на приобретенные железнодорожные билеты в вагоны I и II класса, депортируемых сажали на первые попавшиеся поезда в вагоны III и IV классов. Разумеется, разницу в цене проезда никто не возвращал.

Людей перевозили в грязных вагонах, лавки в вагонах преднамеренно покрывали свежей краской, в результате чего они пачкали одежду. Часто германские солдаты загоняли людей в вагоны, используя грубую силу и приклады винтовок против детей, стариков и женщин. Во время перевозки подданных России не кормили и запрещали им посещать вагоны-рестораны, если таковые имелись.

Сильный удар по психике людей наносили сцены срыва в последний момент их выезда из Германии. Очень часто в воспоминаниях россиян фигурируют сведения о том, как их под самыми надуманными предлогами ссаживали с поездов и запрещали отъезд. Люди, предвкушавшие свободу и распрощавшиеся со своим тюремным положением, вновь возвращались к суровой действительности. В поездах постоянно проводились обыски и аресты, причем действия полиции не отличались элементарной гуманностью. Проявлением жестокости полиции стало использование специально обученных собак для охраны и конвоирования задержанных россиян. В ряде случаев полиция использовала собак по прямому назначению, натравливая на депортируемых⁶².

Особый страх вызывали аресты отдельных беженцев и их отрыв от коллектива перемещенных. Ведь люди, оказавшиеся в беде, стремились объединяться и держаться вместе. Так им было легче отстаивать свои права, вести совместное хозяйство, к тому же в большом коллективе чувство страха несколько притуплялось. Поэтому человек, вырванный из своего коллектива, впадал в отчаяние, его дальнейшая судьба была неизвестна, всегда возникал вопрос, почему меня арестовали и отделили от всех, направлявшихся к свободе? Ответы в основном были выдержаны в мрачных тонах. Коллектив также подвергался сильному психологическому удару, когда он терял одного из своих. Все волновались за судьбу арестованного. К тому же никто не был уверен, что завтра не арестуют и его. Особому воздействию подвергались члены семьи арестованного. Возраст, титулы и звания не являлись гарантией безопасности.

При аресте русские – как женщины, так и мужчины – нередко помещались в одиночные камеры, размещенные в различных концах тюрем, что вызывало дополнительное психологическое напряжение у арестованных:

 
Вцепившись в набитый соломой тюфяк,
я медленно гибну во тьме.
Светло в коридоре, но в камере мрак,
спокойно и тихо в тюрьме.
Но кто-то не спит на втором этаже,
и гулко звучат в тишине
вперед – пять шагов,
и в сторону – три,
и пять – обратно к стене⁶³.
 

Не имея никакой информации, женщины полагали, что их мужья уже расстреляны, а мужчины были уверены, что женщины подвергаются сексуальному насилию со стороны германских солдат и офицеров.

После отъезда официального «посольского поезда» в Данию в Германии осталось немало консульских сотрудников – как административных, так и дипломатов. Судьба многих из них сложилась трагически – тюрьма или концлагерь. Некоторых впоследствии обменяли на германских коллег, но основная масса пропала без вести.

По согласованию с Берлином в посольстве оставили канцелярского работника Петра Павловича Ассеева, которому поручалась охрана имущества и передача архива испанскому посольству в Берлине. Через две недели после начала войны его арестовали и заключили в Северную военную тюрьму, где он содержался в одиночной камере до конца февраля 1915 г. В последующем вернулся в Россию.

В справке, приложенной к ходатайству П.П. Ассеева о пожаловании ему в виде награды классного чина, отмечалось, что возложенную на него задачу – охрану архива императорского посольства в Берлине – он исполнил добросовестно. Из деталей личной жизни известно, что ему 57 лет, православного вероисповедания, женат, имеет детей: сына Константина 18 лет и двух дочерей, Екатерину 21 года и Александру 19 лет⁶⁴.

Поскольку российское посольство покидало Берлин практически через 48 часов после объявления войны, дипломаты, возглавлявшие сравнительно отдаленные консульские точки, не смогли попасть на «посольский поезд». Сказалась и преступная «забывчивость» посла, который не только не проинформировал своих подчиненных об отъезде, но и не выдвинул никаких требований германским властям о гарантиях дипломатической неприкосновенности брошенных им коллег. Все «оставленные» были арестованы как «русские шпионы» и вернулись на родину после длительного тюремного пребывания, причем далеко не все.

После знакомства с материалами, связанными с отъездом российских дипломатов из Берлина в 1914 г., невольно возникает вопрос: как выезжали сотрудники советских учреждений из Германии в июне 1941 г.?

Об этом подробно рассказано в справке, подготовленной для руководства МИД СССР под заголовком «Гнусные издевательства немецких властей при эвакуации советской колонии из Германии». В ней, в частности, говорится:

«Эвакуация из Германии сотрудников советской колонии, вернувшихся к настоящему времени в Москву, сопровождалась неслыханными издевательствами германских властей и агентов гестапо над советскими гражданами. Вопреки всяким нормам международного права гестаповцы с первого же дня вероломного нападения Германии на СССР установили наглое, разбойничье отношение к служащим Посольства, Торгпредства, консульств и других советских органов. Утром 22 июня на основе точно разработанного плана и по прямому указанию германского правительства агенты гестапо устроили погромы советских учреждений и квартир отдельных наших сотрудников в Берлине, Праге, Кенигсберге и других городах.

Здание Советского Посольства в Берлине рано утром 22 июня было оцеплено отрядом германской полиции. Несколько дней сотрудники Посольства не имели возможности закупать продукты для питания. Лишь после настойчивых требований Советского Посла тов. В. Г. Деканозова германские власти разрешили закупить продукты в одном из берлинских магазинов. В это же утро многие дипломатические сотрудники Посольства были задержаны и арестованы. Сотрудники торгпредства в Берлине были арестованы утром 22 июня и отвезены в тюрьмы Берлина, а затем в концентрационные лагеря»⁶⁵.

В практическую плоскость встал вопрос о перспективах отъезда советских граждан из Германии (около тысячи человек): германская сторона заявила, что все они интернированы и уехать смогут лишь 120 человек, поскольку в Москве осталось, как утверждали германские власти, 120 германских граждан.

Однако сотрудники посольства СССР, как отмечал очевидец событий тех лет В.М. Бережков, твердо придерживались своей точки зрения: все советские граждане должны вернуться на родину. Изнурительные переговоры по этому вопросу продолжались несколько дней. Благодаря посредничеству болгарской и шведской миссий в Москве, принявших на себя защиту соответственно германских интересов в СССР и советских интересов в Германии, с Германией было достигнуто соглашение об обмене советских и германских граждан. Пунктами обмена установили Ленинакан на советско-турецкой границе и Свиленград на болгаро-турецкой границе. Обмен, согласно договоренности, осуществлялся одновременно. В Свиленграде, куда прибыли 979 советских граждан, передача их в Турцию была начата 13 июля. В тот же день было передано в Турцию 237 германских граждан⁶⁶.

В Архиве внешней политики Российской империи хранятся отчеты и докладные записки брошенных в августе 1914 г. послом Свербеевым сотрудников, свидетельствующие об их личном мужестве, стойкости и верности порученному делу. Многие из этих документов достойны того, чтобы их прочувствовали и наши современники.

Консул России в Штеттине (ныне польск. Щецин) Л.Ф. Цейдлер не имел оснований жаловаться ни на чрезмерную загруженность по службе, ни на бытовые условия. Именно здесь, где когда-то в семье губернатора прусской провинции Померания родилась будущая императрица Екатерина II, ему комфортно жилось и интересно работалось. Город памятников и соборов, раскинувшийся по обоим берегам Одера, Штеттин был крупным торговым центром. Большой современный порт обеспечивал постоянное сообщение с Лондоном, Нью-Йорком и всеми крупными портами Балтийского моря.

Однако и здесь, в традиционно спокойном консульском округе, к середине июля 1914 г. внутриполитическая ситуация стала накаляться. Особенно усердствовала пресса, настраивавшая население на милитаристскую волну и призывавшая к «защите» австрийской монархии от России. Российскую диаспору серьезно встревожило необычное развитие событий. Участились обращения в консульство проживающих в Штеттине, Ростоке и Висмаре русских студентов с просьбой о выдаче ссуды на билет для возвращения в Россию.

Не имея на это достаточных средств и не располагая информацией о возможных шагах в случае начала военных действий, Цейдлер обратился 17/30 июля в посольство, но его обращение осталось без ответа. В тот же день в Германии объявили военное положение. Критическая ситуация создала непосредственную опасность жизни всех русских, находившихся в консульском округе Штеттина. Консул запросил телеграммой посольство разрешить закрыть учреждение и выдать ему и его семье паспорта на выезд из Германии.

Дело в том, что по существовавшему в царской и в советской России правилу заграничные паспорта всех дипломатов и членов их семей должны храниться в посольстве, а на руки выдавались лишь документы, полученные от местных властей. На любую поездку вне страны пребывания дипломату нужно было получать разрешение посла, и только после этого ему выдавали на короткое время паспорт.

Ответа из Берлина на эту телеграмму также не последовало, а телефонную связь с посольством германские власти оперативно отключили. Узнав из газет, что покровительство российских подданных приняло на себя испанское посольство в Берлине, Цейдлер обратился к испанскому консулу в Штеттине с просьбой взять на себя охрану интересов русских подданных, а также консульских помещений и архива. Однако испанец отклонил эту просьбу, сославшись на то, что он «почетный консул» и по профессии коммерсант, поэтому, принимая российское предложение, навлек бы на себя надзор полиции. Отказался и штатный консул Великобритании, сославшись на то, что сам не знает, останется ли он в Штеттине.

«Я считал себя не вправе покинуть пост без разрешения начальства, – пишет Цейдлер, – кроме того, я полагал тогда еще совершенно недопустимым, чтобы посольство, покидая Германию, бросило на произвол судьбы подчиненных ему консулов и не озаботилось хотя бы снабжением их паспортами».

21 июля / 3 августа его арестовали вместе с женой и сыном. Через две недели пребывания в заключении русского консула освободили и, предоставив в его распоряжение два автомобиля с охраной, направили в пограничный пункт для отправки шведским паромом в Треллеборг⁶⁷.

Немало бед пришлось испытать и генеральному консулу России в Данциге Д.Н. Островскому. В своем рапорте на имя руководства МИД он докладывает об обстоятельствах своего задержания.

«Не имея никаких указаний, но, предчувствуя надвигающуюся грозу, я настоятельно советовал всем русским пренебречь материальными убытками по найму квартир и пансионов и возвращаться в Россию, считая лично для себя своим долгом оставаться на посту до получения распоряжений посольства или до последней возможности»⁶⁸.

19 июля / 1 августа консул сделал попытку позвонить в посольство, но разговор прервали, официально заявив, что «телефон находится в исключительном распоряжении военных властей». На следующий день он вместе с супругой выехал поездом в Берлин и успел попасть в посольство в тот момент, когда оно готовилось к выезду. Тем не менее, по неизвестным причинам их не взяли и предложили обратиться за помощью в испанское посольство.

После получения Берлином известия о разгроме здания германского посольства в Санкт-Петербурге и убийстве сторожа Островского посадили в тюрьму. Там же вскоре оказался и русский консул из Кенигсберга Поляновский (обвиненный в шпионаже, впоследствии он покончил жизнь самоубийством).

Что касается Островского, то после двух месяцев заключения его освободили в рамках обмена группами арестованных и 20 января 1915 г. он покинул Германию.

Столица союзной Германии Австро-Венгрии Вена находилась в таком же шовинистическом угаре, как и Берлин.

К 1914 г. многонациональное население австро-венгерской столицы превысило 2 млн человек. В город приезжало все больше иностранцев, и немецкоязычные жители составляли теперь лишь половину населения Вены. Новая эпоха для «царицы Дуная» открылась после того, как стеснявшие город средневековые крепостные стены были снесены и на их месте проложили кольцевую улицу Рингштрассе. Вдоль нее стояли красивые общественные здания, роскошные особняки и богатые магазины.

Международную известность Вене придавала деятельность ученых, литераторов, художников и скульпторов. Знаменитая медицинская школа привлекала множество зарубежных ученых, а Зигмунд Фрейд создал новую науку – психоанализ. Ни один город в мире не мог превзойти Вену в области музыки. Иоганн Штраус-сын сочинял вальсы и оперетты, породившие миф о беззаботной Вене, городе веселья и радости. Композиторы Иоганнес Брамс и Антон Брукнер добились признания во всем мире. В оперном искусстве блистал Рихард Штраус, особую популярность ему принесла опера «Кавалер розы». Либретто для нее и для многих других сочинений написал поэт и драматург Гуго фон Гофмансталем.

Известие о начале войны в Вене встретили с энтузиазмом. Широко разрекламированная в прессе опасность наступления русской армии сплотила австрийцев, войну поддержали даже социал-демократы. Официальная и неофициальная пропаганда внушала волю к победе и в значительной мере притушила межнациональные противоречия. Единство государства обеспечивалось жесткой военной диктатурой, а недовольных заставляли подчиниться. Все ресурсы монархии были мобилизованы на достижение победы⁶⁹.

Как отмечал в своих мемуарах сотрудник царского МИДа Б.Б. Лопухин, «в столице Австро-Венгрии царило всеобщее ликование, толпы народа заполонили улицы, распевая патриотические песни. Такие же настроения царили и в Будапеште (столица Венгрии). Это был настоящий праздник, женщины заваливали военных, которые должны были разбить проклятых сербов, цветами и знаками внимания. Тогда люди считали, что война с Сербией станет победной прогулкой»⁷⁰.

Приветствуя «патриотический подъем масс в Австро-Венгрии», Л.Д. Троцкий, заставший в Вене начало войны, с воодушевлением размышлял над причинами подобных настроений:

«Что толкало венского сапожного подмастерья, полунемца-получеха Поспешиля, или нашу зеленщицу фрау Мареш, или извозчика Франкля на площадь перед военным министерством? Национальная идея? Какая? Австро-Венгрия была отрицанием национальной идеи. Нет, движущая сила была иная.

Таких людей, вся жизнь которых день за днем проходит в монотонной безнадежности, очень много на свете. Ими держится современное общество. Набат мобилизации врывается в их жизнь как обещание. Все привычное и осточертевшее опрокидывается, воцаряется новое и необычное. Впереди должны произойти еще более необозримые перемены. К лучшему или к худшему? Разумеется, к лучшему: разве Поспешилю может стать хуже, чем в «нормальное» время?

Я бродил по центральным улицам столь знакомой мне Вены и наблюдал эту совершенно необычную для шикарного Ринга толпу, в которой пробудились надежды. И разве частица этих надежд не осуществляется уже сегодня? Разве в иное время носильщики, прачки, сапожники, подмастерья и подростки предместий могли бы себя чувствовать господами положения на Ринге? Война захватывает всех, и, следовательно, угнетенные, обманутые жизнью чувствуют себя как бы на равной ноге с богатыми и сильными»⁷¹.

Подобный восторг «гражданина мира» Л.Д. Троцкого понятен в контексте его призывов к «мировой революции». Однако реакция российских дипломатов была, естественно, противоположной.

Хотя их служба с каждым днем становилась все напряженнее и опаснее, они, в отличие от своих берлинских коллег, сумели за короткое время до своей депортации предпринять определенные действия по оказанию помощи не только соотечественникам, но и сербам.

26 июня / 13 июля посол в Вене Николай Николаевич Шебеко сообщил в Петербург об объявлении частичной мобилизации и созыве ландштурма. Одновременно австро-венгерские власти переподчинили военной юрисдикции все гражданские учреждения, ужесточили паспортные правила, ввели цензуру телеграфа и телефона. Кроме того, император объявил все сессии парламента законченными, а всех депутатов лишили парламентской неприкосновенности.

После разрыва отношений Королевства Сербии с Австрией русским дипломатическим и консульским сотрудникам поручили представлять сербские интересы, что создало немало трудностей. Тем более что австрийские власти не обращали никакого внимания на заявления и протесты в пользу сербов. Русские дипломаты докладывали в Петроград, что по всей Австрии идет массовая облава на сербов – «за ними охотятся и в домах, и на улице, немедленно арестовывают и без суда заключают в тюрьмы».

Спасаясь от полицейского террора, проживавшие в Вене сербы ринулись за помощью к русским. В течение трех дней несколько тысяч сербов с женами и детьми фактически оккупировали все служебные помещения и обширный двор посольства, превратив его в цыганский табор или палубу эмигрантского парохода. Сотрудники генконсульства выдавали пособия нуждающимся, безуспешно пытаясь договориться об их беспрепятственном выезде в Сербию. Все это оказалось невозможно. Вокруг здания посольства и на прилегающих к нему улицах дежурили многочисленные наряды пешей и конной полиции, которые хватали прямо у ворот всех выходивших из здания сербов и русских. Поэтому громадная, находившаяся внутри ограды толпа сербов не решалась уходить. В конце концов им всё же пришлось покинуть двор посольства, и все они сразу же были арестованы.

Прошло несколько дней, и русские подданные (включая дипломатов) оказались в таком же беззащитном положении. Управлявший российским генеральным консульством в Вене коллежский советник Протопопов отмечает: «Толпы сербов, осаждавших генконсульство, сменились русскими в столь же огромном количестве. Они так тесно осадили служебное помещение, что когда мне для переговоров с послом приходилось покидать канцелярию, я мог это делать, лишь выбираясь через окно во двор и возвращаясь тем же путем»⁷².

В своем донесении Протопопов особо останавливается на тяжелой кадровой ситуации: «По случаю летнего времени генеральному консульству пришлось в эти трудные дни работать при минимальном своем составе. Хотя телеграммой императорского посла все чины наших в Австрии учреждений были вызваны к своим постам, но по недостатку времени они не могли уже прибыть к местам своего служения или прибыли в тот самый день, когда нам пришлось покинуть Вену. Так, генеральный консул, бывший в отпуске, доехав до границы, вынужден был за прекращением движения вернуться обратно. Один из нештатных секретарей и канцелярский служитель прибыли в Вену лишь в день отъезда. Налицо из всего состава были лишь двое: вице-консул и один из нештатных служащих».

Не располагая официальными инструкциями МИДа о том, какие действия предпринимать в отношении попавших в беду соотечественников, генконсульство выдавало им талоны на бесплатное получение билетов до ближайшего пограничного пункта. Однако отправленные таким образом люди вскоре вернулись в Вену, поскольку оказалось, что путь закрыт из-за взрыва пограничного моста. Одновременно с распределением талонов на билеты и небольших денежных пособий консульские работники помогали обменивать обесцененные российские рубли на австрийские кроны по льготному курсу.

Разумеется, действия дипломатов и консульских работников в обстановке неминуемого разрыва дипотношений требовали большого мужества от руководителя загранпредставительства – от посла Николая Николаевича Шебеко. Именно он должен был взять на себя (и взял!) всю ответственность за судьбы своих сослуживцев и российских подданных.

В Вене Н.Н. Шебеко удалось прослужить всего один год, но даже за этот короткий период он показал себя хорошим организатором. Сказалось, очевидно, его военное прошлое. Шебеко в 1879 г. поступил в Пажеский корпус экстерном, а по его окончании в августе 1884 г. произведен корнетом в Кавалергардский полк. В 1886 г. командирован в лейб-гвардии Московский полк для изучения правил одиночного обучения и ношения разных предметов солдатского снаряжения и обмундирования (современный спецназ), в 1888 г. назначен заведующим военно-практической телеграфной станцией. В 1889 г. получил звание поручика, а в 1894 г. произведен в штабс-ротмистры и командирован за границу ординарцем при генерал-адъютанте князе А.К. Имеретинском.

Выйдя в апреле 1895 г. в отставку, Николай Николаевич поступил на службу в Министерство иностранных дел сверхштатным чиновником Департамента внутренних сношений МИД. В последующем работал на разных должностях в российских посольствах в Австро-Венгрии, Дании и Франции. Имелся опыт работы и в представительных учреждениях – в 1906–1909 гг. он представлял министерство в Государственной думе. В 1909 г. получил назначение советником в Германию. В 1912–1913 гг. – русский посланник в Румынии, в 1913–1914 гг. – посол в Австро-Венгрии⁷³.

Как и в Берлине, российскому послу приказали незамедлительно покинуть Вену. Однако в отличие от своего берлинского коллеги Свербеева Шебеко потребовал включить в списки отъезжающих «посольским поездом» не только дипломатов, но и многих соотечественников. В результате австрийцы сформировали поезд из одиннадцати вагонов, рассчитанный на всю венскую колонию. Однако в последний момент, уже на вокзале полиция многих задержала. В результате послу удалось увезти помимо состава посольства и генеральных консульств в Вене и Будапеште лишь четырех соотечественников.

Посольство Великобритании в Санкт-Петербурге

Георг V (англ. George V; 3 июня 1865 – 20 января 1936) – король Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии

Граф Александр Константинович Бенкендорф (1 августа 1849, Берлин – 29 декабря 1916, Лондон) – возглавлял российскую миссию в Великобритании в 1902–1916 гг.