Текст книги "Тайны хазар и русичей. Сенсации, факты, открытия"

Тюркюты продолжали войну с персами уже без помощи византийцев, так как были уверены в конечной победе. «Вдруг неожиданно опять подул северный ветер, – поэтически говорит Мовсес, – и разбушевал великое море Восточное. Двинулся [на юг] хищный зверь с кровожадным львенком своим, называемым Шатом. И прежде всего он обратил лицо свое против Иверии, против города Тбилиси, где не оказалось никого из прежних храбрецов, и время было подходящим, чтобы отомстить за прежние оскорбления. И когда он осадил город и стал штурмовать и теснить осажденных там жителей, тогда и они стали сражаться с ним. И сражались они отчаянно в продолжение двух месяцев, тщетно стараясь идти против повеления [рока] о погибели своей. И страх перед кровопролитием, которое должно было произойти в скором времени, терзал их. Тогда зарычал на них зверь страшным ревом, изловил и задушил [многих] для щенков своих, наполнил логово свое дичью, а войско свое насытил добычею» (Мовсес Каланкатуаци. История страны Алуанк. Кн. 2. Гл. 14).

«Джабгу-каган» напал на Тбилиси вместе со своим сыном Бури-шадом. Хазары кинулись на приступ. «И подняв [высоко] мечи свои, они все, как один, устремились к городской стене, и все огромное множество воинов, громоздясь друг на друга, поднялось выше стен. И мрачная тень пала на жалких жителей города: опустились руки их, ослабели мышцы, были они сокрушены, повалились со стен и пришли в смятение, как воробьи, попавшие в ловушку птицелова. Никто не смог прибежать к себе домой и сообщить о страшной опасности и предупредить любимую жену или позаботиться о чаде своем, или вспомнить о милосердии родителей своих. Охваченный ужасом, каждый сам поспешил укрыться – кто на крыше, кто в дымоходах. Многие бросились под святые своды церквей и, хватаясь за уголы алтарей, положили упование на Бога.

Раздавались вопли матерей к детям своим, подобно блеянию многочисленного стада овец, взывающих к ягнятам. А вслед за ними мчались безжалостные косари: руки их проливали потоки крови, ноги их топтали трупы мертвецов, а глаза их видели груды истребленных, [подобных] сплошному слою града. Лишь тогда, когда умолкли вопли и стоны, [когда] никого, ни одного [из осажденных] не осталось в живых, поняли они, что утолились кровью мечи их. Тогда, [схватили] и привели двух князей, один из них был правителем, [назначенным] персидским царем, другой же из местных жителей, из княжеского рода Иверии. Когда привели их к царю [хазиров], он повелел выколоть им глаза за то, что они изобразили его слепым, желая оскорбить его. После страшных пыток задушили их и содрав с них кожу и выделав, набили сеном и повесили на [городской] стене. После они захватили сундуки, полные сокровищ, и, тяжело нагрузившись ими, все множество воинов, приносило и сыпало [сокровища], куча на кучу и груда на груду перед своим повелителем. И так много принесли [сокровищ], что он устал смотреть на несметные, неисчислимые таланты золота и серебра. А кто бы мог рассказать, как много было [награблено] церковной утвари и украшений, унизанных жемчугом и драгоценными каменьями».

Грузинский летописец Дживаншир полагает, что ругались тбилисцы только над императором Ираклием, выкрикивая в его адрес оскорбления. Имя «Джабгу-кагана» у летописца сохранилось в форме Джибал, Джибла. После взятия Тбилиси он схватил оскорбителя императора и жестоко умертвил его. «Но прежде, – рассказывает историк, – влили ему в рот расплавленное золото. Ибо, – говорит, – император расхохотался, услыша твои слова, а после содрали с него шкуру и отправили императору за те оскорбления». Чувством гуманности тюркюты не обладали. Это был суровый народ – воины, мстители, безжалостные люди со своими представлениями о чести, достоинстве, справедливости. В грузинских источниках говорится, что царь Иверии Стефан погиб именно теперь, а не раньше, как считал Мовсес. Царь попал в плен к «Джабгу-кагану», и каган велел содрать кожу с несчастного, после чего отправил ее в подарок Ираклию. Мтаваром (царем) Иверии сделался Адерназе – ставленник Ираклия, который уже раньше принимал участие в осаде Тбилиси. По уговору с Ираклием «Джабгу-каган» оставил ему Иверию, а сам получил желанную Албанию.

Джабгу счел свою задачу выполненной и вернулся в Хазарию на гостеприимные берега великой реки Итиль. «Так, исполнив волю свою, он приказал погрузить всю добычу и, взяв сокровища, возвратился к себе», – пишет Мовсес.

Но то не означало окончания войны с персами. Напротив, всё только начиналось. Джабгу оставил войско под началом Бури «вместе с его храбрыми наставниками». Приказ был завоевать Албанию. Уезжая, «Джабгу-каган» молвил:

– Если вельможи и правители страны выйдут навстречу сыну моему и добровольно отдадут свою страну мне в повиновение и откроют перед моими войсками ворота своих городов, крепостей и постоялых дворов, тогда и вы позвольте им жить и служить мне, а если нет, то да не сжалится вообще глаз ваш над [жителями] мужского пола свыше пятнадцати лет. Юнцов же и женщин оставьте как слуг и служанок на служение мне и вам.

Интересно, что к византийцам Мовсес Каланкатуаци относится лояльно, об Ираклии пишет с нескрываемым уважением. Но тюркютов и «хазир»/хазар наш автор искренне ненавидит. Видно, было за что: память о бесчинствах северных варваров еще долго жила в сердцах албанских армян.

Тюркюты и хазары приступили к действиям. «Войско… прибыло на то место [Албанию], как было приказано. И тогда согласно повелению отца своего, [Бури-шад] отправил послов к персидскому князю наместнику-марзпану Алуанка». Как мы помним, еще недавно марзпаном был армянин Гайк-шах. Но этот трус убежал в Иран. Ему на смену персы назначили другого наместника по имени Сема Вшнасп – иранца. К нему-то и направил посла Бури-шад. Кроме того, он апеллировал к католикосу Албании – Виро. Католикос – это патриарх у армян и грузин. И, соответственно, у албанцев, которые в описываемое время являлись частью армянского этноса.

Вшнасп рассердился на тюркютского посланника.

– Кто ты такой, – сказал он, – и зачем я ради Алуанка должен повиноваться повелению твоему?

Но действовал в точности как его предшественник Гайк: «взяв с собой всех домочадцев своих, и захватив еще много чего из страны этой, сбежал он и ушел в пределы Персии». Значит, он не имел достаточно войск, а на албанцев положиться не мог. Джабгу и его сын были непреклонны: Албания должна покориться и войти в состав каганата. После бегства марзпана единственной легитимной властью в ней обладал католикос, но он оказался столь же нерешителен, как марзпан.

«Хайрапет Алуанка Виро, узнав, что это тяжкое иго пало на плечи лишь его одного, хоть в недоумении и заколебался и устрашился царя персидского, ибо как раз по обвинению в мятеже он был сослан на чужбину на долгие годы, но все же решил пойти на переговоры, явиться к врагу, дабы предотвратить разорение и гибель своей страны». Правда, хитрый церковник отправил гонца к иранскому шаханшаху, сообщив, что переговоры с тюркютами – мера вынужденная. В то же время старался подкупить или хотя бы задержать тюркютов, «ослепив их глаза небольшим количеством серебра». В общем, боялся и тюркютов, и иранцев, и вообще не знал, на что решиться. Послы стали торопить:

– Чего ты ждешь, зачем же медлишь? Вот настанет назначенный день и будут опустошены набегами [гавары] всей страны Алуанк. Вот мы открыли тебе тайное намерение наших князей и повелителя нашего Шата. И если ты не хочешь поступить согласно его повелению, то спеши, беги и спасайся, ибо мы, увидевшие от тебя одни почести и получившие дары, боимся Бога нашего, не хотим лукавить пред тобой и быть очевидцами того, как вознесут руки свои многочисленные воины наши на тебя, на свиту твою и на народ твой.

«И пока они говорили это, вдруг всю страну нашу и вершины гор, и долины, холмы и глубокие ущелья, как бы заволокло туманом и мраком. Нигде, в пределах страны нашей, не осталась ни одной пяди земли, [не покрытой] туманом», – пишет Мовсес. Еще одна метафора: автор повествует о том, что католикос напрасно тянул время: в страну вторглись тюркюты и хазары под предводительством Бури-шада.

«В селах ли, в агараках, дома или в пути, уста всех произносили: «Горе, горе!» [в переводе Патканова: вай-вай!] Крики варваров не умолкали, не было места, где бы не было слышно губительного говора злобного врага. И все это в один и тот же день, и в один и тот же час, потому что по жребию они уже заранее распределили между отдельными отрядами [все наши] гавары и селения, реки и притоки, родники и леса, горы и долины, и все одновременно в назначенный час, развернули опустошительные набеги. И от края до края задрожала вся наша страна».

Католикос удрал в Арцах. «Настигли неприятели католикоса, натянули тетивы луков горечи и прицелились в него. Тогда чудесная благодать Святого Креста, который он носил при себе, оградила его от врагов. И не коснулась его в тот день рука [врагов]», – пишет Мовсес. Католикос укрылся в крепости Чараберд.

Но главное, что убежище католикоса отыскали тюркюты. Они направили посланцев с предложением капитуляции:

– Поступай так, как я сказал, и спасетесь ты сам, страна твоя и все, кто уцелел еще в стране твоей. А если нет, мною приказано схватить тебя и доставить ко мне против воли твоей, – передали посланники слова Бури-шада.

«Тогда созвал к себе католикос всех главных мужей этой великой страны, вельмож знатных из царской семьи, начальников гаваров, сельских старост, иереев, дьяконов и писцов». И обратился с речью:

– Мужи, братья мои, вы сами видите великие бедствия, постигшие нас, [испытали] страх и ужас перед беспощадным и ненасытным мечом, посланным нам за грехи наши, который неожиданно вознесся над нами. И вот мы в недоумении и не знаем, куда нам идти, или куда бежать от них? Так [скажите], поступать ли нам, как они того желают, или нет? Однако день нашей гибели от руки их мелькает перед нашими глазами. Обдумайте к немедленно дайте мне ответ, и я послушаюсь, увидев пользу в нем, ибо торопит меня посланец, прибывший [к нам], ведь он не из простолюдинов, а вельможа в войсках неприятелей – верный воспитатель и наставник царевича Шата.

Присутствующие единодушно воскликнули:

– Зачем же владыка наш насмехается над нами, несчастными? Разве найдется среди нас кто-нибудь умнее тебя в познании мудрости и наставления? Осмелится ли кто раскрыть рот перед тобой и выразить изречение разума. И если умилосердится человеколюбивый Бог, не медли же ты, как добрый пастырь, жертвовать собой за нас, и мы также в меру наших сил пожертвуем собой ради тебя». Тогда сказал он им: «Если только будет Богу угодно, я не устрашусь их. Только сделайте вы то, что я скажу вам. Пусть каждый из вас принесет, сколько может, злата и серебра и одеяний [драгоценных]. И пусть не дрожат сердца ваши над вашим имуществом, чтобы мы могли смягчить их подарками.

Все участники сходки принесли ценности, только бы откупиться от варваров. Католикос «достал из своих сокровищ то, что считал приличным преподнести им в дар, расспросил прибывшего к нему наставника царевича и узнал от него имена всех вельмож – князей и полководцев, нахараров и начальников племен, [находящихся] в их войске, в соответствии с их достоинством и рангом, чтобы узнать, кому какие преподнести подарки. И распределил подарки согласно их положению, надписал имена их и запечатал». Он лично повез выкуп, который Мовсес стыдливо именует «дарами». Нахарары, упомянутые в тексте, – это князья по-армянски. Так Мовсес именует всех вельмож, независимо армяне они или нет.

Бури-шад принял главу албанской Церкви приветливо. Мовсес с нескрываемой брезгливостью пишет о нравах кочевников: «И видели мы, как они сидели там [в шатре], поджав ноги под себя, как тяжело навьюченные верблюды. Перед каждым из них стоял таз, полный мяса нечистых животных, а рядом – миски с соленой водой, куда они макали [мясо] и ели. [Перед ним стояли также] серебряные, позолоченные чаши и сосуды чеканной работы, награбленные в [городе] Тбилиси. Были у них и кубки, изготовленные из рогов и большие, продолговатые [ковши] деревянные, которыми они хлебали свою похлебку. Теми же грязными, немытыми, с застывшим на них жиром, ковшами и сосудами они жадно набирали и вливали в раздутые, как бурдюки, ненасытные брюха свои чистое вино или молоко верблюжье и кобылье, причем одной посудой пользовались по два-три человека. Не было ни виночерпиев перед ними, ни слуг позади, даже у царевича [их не было], кроме стражи, вооруженной копьями и щитами, зорко и внимательно охраняющей его шатер тесным рядом» (Мовсес Каланкатуаци. История страны Алуанк. Кн. 2. Гл. 10). По этому поводу ученые умудрились выстроить совершенно дикую гипотезу. Академик Н. Марр заключил, что застывший жир – это… сало! Вследствие этого один армянский историк заключил, что в войсках тюркютов и хазар имелись отряды славян. Некомпетентность отдельных историков иногда вызывает изумление. Справедливости ради надо сказать, что грузино-русско-шотландский академик Марр был всё же низвергнут с пьедестала. Но как бережно русское ученое сообщество обошлось с гипотезой о сале и славянах в хазарском войске!

Албанцы между тем проследовали в тюркютский лагерь, который находился в районе Партава – столицы страны. Слово Мовсесу: «Когда ввели их [в шатер] мимо первой стражи ко второй, с подарками, которые наши несли на руках вслед за католикосом, вышли ему навстречу и приказали всем ступать медленно и трижды поклониться. Затем остановили всех у второго входа и, взяв подарки, одного лишь католикоса пропустили во внутренний шатер, где находился царевич. Войдя к нему, католикос пал ниц перед ним и преподнес ему подарки. Он раздал также подарки всем другим вельможам. Приняв из рук его [подарки], царевич был весьма рад, что видит его, прибывшего с многочисленной свитой, и приказал ему сесть рядом с собой там же, в шатре». Всё это напоминает позднейший этикет монголов.

Бури-шад, несмотря на пальцы, запачканные в бараньем жире, который почтенный профессор Марр принимал за свиное сало, оказал католикосу учтивый прием.

Служители Церкви в такие моменты бывают прелестны. Далее в повествовании Мовсеса мы сталкиваемся с откровенной христианской демагогией: «Улеглась ярость зверонравного князя и всех вельмож, и войска его, и стали они перед католикосом кротки, как овцы, как мужи богобоязненные к любимым братьям и ко всем согражданам и соседям. И величали католикоса наравне с царевичем своим». Перед нами словно репортаж с инаугурации российского президента, а не рассказ полуторатысячелетней давности о визите армянского попа к тюркютам. Они «величали католикоса наравне с царевичем своим»:

– Бог Шат и бог католикос.

Пришедших вместе с католикосом называли «любезный брат». Мовсес аккуратно записывает подобные источники, так как полагает, что его религию должны принять все. Этот взгляд недалекого человека приносит пользу нам – историкам будущего: помогает разобраться в расстановке сил того времени.

«Затем пригласили их сесть и пообедать с ними, – фиксирует Мовсес. – Опустив их на колени по обычаю своему, поставили перед ними посуды, полные скверного мяса. Но не захотели они есть, ибо были дни сорокадневного поста. Они [хазары] не стали заставлять их, а убрали мясо и принесли немного тонкого хлеба, испеченного на тапаке».

Сцена достойна сдержанного слезоточения. Оценим сентиментальную картину прозрения албанских христиан, которые идут на заклание.

«Возблагодарив Бога, они благословили [хлеб], отломили и съели… Закончив есть, они встали и [Бури-шад] приказал проводить католикоса и его людей с великими почестями в город, чтобы они хорошо отдохнули у себя дома. С тех пор он [католикос] все время находился вместе с ними в их стане и во время походов, и во время стоянок. И когда они привязались сердцем к нему, [католикосу Виро], тогда и он стал смело высказывать свои пожелания».

Армянский энтузиазм иссяк; албанцы в лице католикоса вещали, обратившись к кагану:

– Раз мы слуги твои, то я хочу говорить тебе о пользе твоей, господин мой. Чтобы не опустела страна наша, отправь своих мужей преданных во все места – в села и агараки, в крепости и аланы, чтобы жители нашей страны возвратились и трудились без страха, чтобы защищали [они] население от насилия войск твоих. И раз наша страна добровольно покорилась тебе и отцу твоему на служение, то и ты со своими вельможами склонись к просьбам моим и прикажи твоим войскам отпустить всех пленных – мужчин и женщин, девиц и отроков, которых они держат в шатрах своих, чтобы не отделились, не разлучились отцы от сыновей своих, матери от дочерей, чтобы не рассеялись они по стране, как вспугнутые охотниками нежные лани, что убегают от детенышей своих.

Бури-шад встретил албанцев приветливо. Ему требовалась покорность, он намеревался выстроить долговременные отношения с подданными, которые войдут в состав «вечного эля» тюркютов. Первым делом шад пригласил гостей пообедать, как велел обычай степняков. «Опустив их на колени по обычаю своему, поставили перед ними посуды, полные скверного мяса. Но не захотели они есть, ибо были дни сорокадневного поста. Они [хазары] не стали заставлять их, а убрали мясо и принесли немного тонкого хлеба».

– Зачем же ты медлил идти ко мне? – приговаривал Бури-шад, обратившись к католикосу. – Тогда бы не было нанесено стране твоей столь много бедствий. И вот теперь, когда ты прибыл ко мне, я разошлю повеления мои всем отрядам войск моих, чтобы они возвратились в лагерь и прекратили набеги на твою страну – всё войско мое будет покорно твоим устам. Клянусь тебе солнцем отца моего Джебу-хакана, что я непременно исполню все, что ты попросишь у меня. А ты накажи всем [жителям] страны твоей, чтобы все они возвратились по домам, к трудам и занятиям повседневным. Я нападу на страны, лежащие вокруг твоей, а всю добычу и награбленное привезу я в твою страну. За одно нашествие я возмещу тебе вдвойне множеством людей и скота, ибо получил отец мой во владение эти три страны – Алуанк, Лпинк и Чора навечно.

Алуанк – это Албания, Лпинк – север этой страны, Чор – Дербент. Католикос расшаркался перед шадом:

– Мы слуги твои и отца твоего, я и все жители нашей страны. Пощади же после этого своих слуг и отведи меч свой от нас, чтобы служили мы тебе и отцу твоему, как служили Сасанидам.

Бури принял это признание благосклонно: «улеглась ярость зверонравного князя и всех вельмож, и войска его, и стали они перед католикосом кротки, как овцы, как мужи богобоязненные к любимым братьям и ко всем согражданам и соседям».

Католикос попросил освободить пленных албанцев, мотивируя тем, что они будут работать на тюркютов. Бури-шад согласился и дал соответствующий приказ своим тудунам (офицерам). «Они стали проверять шатры и палатки, отыскивая пленных. Найдя юных отроков, спрятанных под скарбом или среди скота, выводили их из шатров, и никто не смел противиться им».

Режим, установленный тюркютами, оказался нелегок; во всяком случае, был тяжелее персидского. В Албании возник голод, но «царь севера» Тун-джабгу строго потребовал уплаты налогов. «Он навел страх и ужас повсюду. Назначил смотрителей над ремесленниками, владеющими мастерством добывания золота, плавки серебра, железа и меди, а также на торговых путях и рыбных промыслах великих рек Куры и Аракса. Всю дань он строго требовал от всех, [требовал] тетрадрахмы в соответствии с переписью персидского царства. Когда он разузнал о плодородии нашей страны и убедился, что ничто не сокрыто от него, то решил с наступлением лета вторгнуться в страну Армению и покорить ее вместе с соседями» (Мовсес Каланкатуаци. История страны Алуанк. Кн. 2. Гл. 16).

В апреле 630 года Бури-шад отправил 3000 бойцов под началом хазарина Чорпан-тархана («мужа дерзкого и кровожадного») в поход на Армению. Тархан – почетное звание в каганате, означающее, что его обладатель освобожден от налогов.

Персы направили против тюркютов 10 тысяч конницы, но армия потерпела поражение, угодив в засаду. Впрочем, тюркюты скоро уйдут из этих земель, а уже через 11 лет к Дербенту подступят арабы. Но – обо всём в своем месте.

Эта победа оказалась для тюркютов последней в Закавказье. Гумилев полагает, что тюркютский каган задумал кадровые перестановки: хотел передать Сибирь своему надежному и верному брату джабгу – тому самому, что воевал в Закавказье. Однако Сибирью правил Багатур-хан, дядя кагана. Опирался он на племена союза дулу, и что-то менять оказалось поздно. При вести о переменах – на Черном Иртыше восстали карлуки, входившие в союз дулу. К ним присоединились сибирские угры и, видимо, болгары хана Кубрата. Багатур возглавил восстание. Северные степи отпали от каганата, мятежники начали поход на юг, в нынешнюю Киргизию и Семиречье.

Тун-джабгу позвал на подмогу своего брата. Тот выступил из Хазарии, но потерпел поражение и погиб в пути. Тогда же тюркюты потеряли Закавказье, откуда отступил Бури-шад. Кстати, он выжил в борьбе и одно время фигурировал как один из полководцев, опиравшихся на союз нушиби, но дальнейшая судьба его неизвестна.

Сам каган отправился в поход, чтобы наказать дядю, но сложил голову в битве. Дядя возглавил каганат, приняв тронное имя Сибир-хан (630–631). Его правление было коротким и беспокойным: в каганате началась гражданская война, которая продлится больше двадцати лет и закончится его гибелью. В том же 630 году пал Восточный каганат тюркютов. Монгольская степь подчинилась власти императоров династии Тан, правившей в Китае. Империя тотчас превратилась из союзника Западного каганата в его противника.

Одновременно против тюрок восстали джунгарские племена, включая киби и сеяньто. Отпал Тохаристан. В общем, переворот повлек настоящую катастрофу.

Племена союза нушиби вовсе не собирались складывать оружие. В Бухаре правил Нишу-шад, сын «Джабгу-кагана». Он и возглавил сопротивление. Деньгами помогли согдийские купцы, не любившие дулусцев за разбойный нрав. Нишу выступил против Сибир-хана, разгромил и прогнал на север. В 631 году Сибир погиб. На престол каганата был возведен отпрыск Тун-джабгу – Ирбис I (631–633). Тогда от державы отпал Кубрат, происходивший из племени, относящегося к союзу дулу. Вскоре Кубрат создал Великую Болгарию. Соответственно, она стала врагом хазар, которые ориентировались на группировку нушиби. Зато кагану удалось покорить Джунгарию (632), после чего племя киби откочевало в Китай.

Продолжалась борьба. Ирбис I оказался человеком низким, мстительным и подозрительным. Он заподозрил в заговоре своего дядю Нишу-шада, который, собственно, и возвел его на каганский престол. Нишу пришлось бежать, он укрылся в Карашаре. Но против самого Ирбиса возник реальный, а не вымышленный заговор. Каган бежал в Тохаристан и умер во время осады Балха. Новым правителем сделался Нишу (633–634), который принял титул Дулу-хан, что свидетельствовало о его лояльности по отношению к дулусцам. Император династии Тан признал его государем, а каган выразил полную покорность императору. Ненадолго воцарился мир.

Нишу умер, успев передать власть своему младшему брату, который известен как Ышбара I (634–639).

Поначалу деяниям Ышбары сопутствовал успех. Каган получил признание со стороны императора Тан, в его державе царило спокойствие. Конечно, Тохаристан и Болгария были потеряны, но основной массив земель сохранился, дулу не бунтовали, нушиби хранили верность. Правда, Ышбара поссорился с одним из чуйских племен – шато. Это – последние хунны, жившие в долине реки Чу. Но на общую стабильность ссора не повлияла.

В 635 году каган захватил город Бишбалык, отбив у одного из последних восточнотюркютских князей. Покорение Джунгарии завершилось.

Но это не привело к восстановлению мощи каганата. Гумилев справедливо замечает, что победы в гражданских войнах были торжеством местных племен над тюркютами. Тюркютской оставалась династия, но местные племена рано или поздно отказывали в лояльности. Тем более что власть алчных каганов была нелегка.

Чтобы заручиться поддержкой племен, Ышбара провел в 635 году административную реформу. Пять избранных племен нушиби и пять племен дулу получили собственных правителей из числа местной знати – может быть, родственной тюркютам, но связанной не с ними, а именно с этими племенами. Каждый из вождей получил по стреле в качестве символа власти и был приравнен к шаду. Так появились «тюрки десяти стрел» (название закрепилось в научной литературе). Границей между ними стала река Чу.

Разумеется, реформа не помогла излечить болезни каганата, а лишь отсрочила гибель.

«Десятистрельным» тюркам отчаянно завидовали родственные племена, не попавшие в их число. Среди них – черноволосые карлуки, ягма, блондины кипчаки, басмалы («помесь» – они сложились из разных тюркских племен), а также несколько чуйских племен, потомки древних хуннов. Это чуюе и чуми. Вместе с тем ближайшие родичи этих последних хуннов – чумугунь и чубань – получили по стреле и вошли в состав привилегированных. Добавим, что чумугунь смешаются с кипчаками и образуют хорошо известный из русских летописей этнос половцев. Впрочем, это – другая тема.

Хуже всего, что политика Ышбары встретила сопротивление со стороны самих тюркютов. Один из них, Тун-тудун, попытался произвести переворот и убить кагана (638). Ханская свита разбежалась. Сам Ышбара отбился с сотней дружинников, но, не видя поддержки, бежал в Карашар вместе со своим братом Бури, которого мы опять случайно встречаем на страницах хроник.

Тун-тудун предложил сделать ханом одного из восточнотюркютских царевичей. Его тронное имя – Ирбис II Дулу-хан. Из этого ясно, что в заговоре участвовали племена дулу, не вошедшие в число «десятистрельных». В работе Гумилева «Древние тюрки» он фигурирует под именем Юкук-шад.

Во время спора о престолонаследии Тун-тудуна убили. Ирбис II в свою очередь потрепел поражение от тюркских племен и был отброшен на восток. Ышбара вернулся в каганат, где большинство степняков признали его власть. Самое главное, что за него выступили племена группировки нушиби.

Однако коренные тюркюты подняли мятеж в пользу Ирбиса II. Разгорелась междоусобица. В итоге ханы помирились, а границей между их владениями стала река Или. Однако против Ышбары опять взбунтовались тюркютские вельможи. Спасаясь от них, он бежал в Фергану, где и умер (639). На трон Западного каганата был возведен его сын Ирбис III (639–640), а после смерти последнего – двоюродный брат Ирбис IVЫшбара (640–641). Это был сын Нишу-кагана. Он заручился поддержкой согдийцев, сумел покорить долины рек Или и Чу, а себя назвал южным ханом, как бы предлагая разделить территории с северным ханом – Ирбисом II, опиравшемся на тюркютов и племена дулу. Однако Ирбис II выступил против соперника, разбил его, захватил в плен и казнил. После этого у него не осталось конкурентов в западной части Великой Степи. Новый каган даже вернул Тохаристан, однако не смог подчинить Согдиану и земли вокруг Иссык-Куля. Гражданские войны в каганате тюркютов продолжались. Роль хазар в них непонятна. Точнее, не освещена в источниках. В то же время несомненно, что хазары оставались на стороне «партии» нушиби.

Ирбису II подчинялись северные племена: басмалы, кипчаки, чуюе, чуми, чумугунь и даже енисейские кыргызы (предки хакасов). Однако согдийцы и нушибийцы его не любили. Власть дулу была им не по душе и запомнилась безобразиями.

В 642 году Ирбис II попытался захватить оазис Хами и выслал против него ополчение чуюе и чуми. Они встретились с отборным двухтысячным полком танской конницы и потерпели полное поражение.

Сам Ирбис захватил Самарканд и Маймург, но поссорился из-за добычи с вождями дулу и казнил одного из них. Немедленно вспыхнул мятеж, дулуские вельможи покинули кагана, и он остался почти без войск.

Ирбис II с трудом пробился в Тохаристан, где основал тюркютское княжество. Он умер в 653 году, передав власть своему сыну Чженчу (Жемчуг). А потом пришли арабы.

Пока что смутами воспользовались нушиби и возвели в каганы своего ставленника Ирбиса V (642–651), внука Ышбары. По догадке Артамонова и Гумилева, именно его потомки станут владыками Хазарии.

Он признал себя вассалом Китая, представил дань и попросил в жены царевну. В ответ китайцы потребовали пять торговых городов, включая Кучу, Кашгар и Хотан. Каган отказал, и с этого времени империя Тан стала его противником.

На севере восстали дулусцы. Они выбрали своим вождем сына Бури-шада, человека по имени Ашина Халлыг. Ирбис V послал против него войска, Халлыг потерпел поражение и скрылся в степи. Между тем три дулуских вождя просили кагана помиловать Ашину Халлыга. Ирбис отказал. Тогда вожди взбунтовались, признали Халлыга ханом и вместе с ним бежали в Китай (648).

В это время Таны постепенно захватывали районы Западного края. То есть приближались к границам Тюркютского каганата. Стотысячная армия имперцев выступила на запад, разгромила войска местных торговых городов-государств и собиралась вторгнуться во владения Ирбиса V, но тут пришла весть о смерти Сына Неба (649), и поход не состоялся: войска вернули.

Тем временем Ашина Халлыг собрался с силами и вторгся в земли дулу. Степняки поддержали его с восторгом. Ирбиса считали неудачником. От него отлагались даже среднеазиатские города, предпочтя власть Китая. Волновались чуйские племена. В общем, он терял опору в каганате.

Халлыг действовал решительно. Его любили, с ним связывали надежды на возрождение каганата. Увы, надеждам этим не суждено было осуществиться.

Но изначально Халлыгу сопутствовал успех. Он разгромил Ирбиса и собственноручно убил, после чего сделался каганом под именем Ышбара II (651–657). Дети Ирбиса бежали, как предполагает Гумилев, на Волгу, где основали Хазарский каганат. Хазары ориентировались на группировку нушиби и были врагами болгар, которыми правили дулу.

Преследовать своих врагов Ышбара II не мог: государство продолжало разваливаться, а проблемы только росли. Каган совершил удачный набег на один из городов Западного края, подчинившийся китайцам. Сие немедленно вызвало войну с империей Тан. А в это время Иран оказался уничтожен арабами. Хорасанские и согдийские князьки обратились за поддержкой к Ышбаре, и тому пришлось воевать на два фронта. В тыл ударил из Тохаристана Чженчу, попытавшийся поднять восстание нушиби. Ышбара подавил мятеж и заставил Чженчу покориться. После этого выступил против наступавшей в Западном крае танской армии и отбросил ее (655).

Император Тан сменил командующего и пополнил войска, после чего поход был повторен. Имперцы нанесли Ышбаре несколько поражений, а дулуские и нушибийские племена стали оставлять его и передаваться Китаю. Всё рухнуло в один миг. Ышбара бежал в Чач, но местный тюркский правитель арестовал его и выдал в Китай (657). Последний каган прожил в плену два года, а потом умер от тоски. Так закончилась история Западнотюркютского каганата. Средняя Азия и часть степей покорилась Китаю, но до Хазарии цепкие руки танских императоров не дотянулись. Через пару десятков лет возродился Восточный каганат, и китайцам стало не до западных дел. В западной части степи воцарилась не то чтобы анархия, нет. Просто кончилась история каганатов; племена обрели свободу. А мы обратимся к истории хазар.