Текст книги "Ловушка для «Осьминога»"

Глава седьмая

I

Салон красоты, в котором работала Марина Резник, – назывался он «Чудесницей», – был не просто косметическим заведением, призванным помогать прекрасному полу сражаться с неумолимым, жестоким временем, он был своеобразным женским клубом, состоять в котором считалось верхом престижности.

Сюда приходили, как правило, нигде не работавшие дамы средних лет. Их уже не обременяли выросшие дети, их мужья, люди ответственные, отправляющие важные и серьезные обязанности, проводили время на службе, появляясь дома лишь для сна или вечера с преферансом. Душу мужья отводили, общаясь с приятелями на рыбалке, в охотничьих домиках либо в персональных банях с бассейнами. Но это уже иная тема. А пока события, начавшиеся накануне, приблизились вплотную к личности Марины Резник.

В креслах салона красоты, где воздух был густо пропитан запахами парфюмерии, в это послеобеденное время свободных мест не было. Да и в приемной уже собралось не менее полдюжины клиенток, и они обсуждали туалеты Аллы Пугачевой, продемонстрированные ею на последнем из концертов.

Марина Резник массировала плечи дородной Анны Афанасьевны, известной тем, что ее супруг занимал определенное служебное положение в сфере коммунального хозяйства, а Анна Афанасьевна рассказывала ей, как замечательно поставлена коммунальная служба в Австрии, куда муж ездил недавно в составе делегации.

– Вы можете себе представить, Мариночка, там даже дворники, ну те, кто метут улицы Вены, приезжают на работу на собственных машинах. Живут за городом, в коттеджах, нет, вы только подумайте – в коттеджах! – и ездят в Вену мести улицы на собственных машинах…

– Хорошо, видно, получают, – ответила Марина, продолжая трудиться над лицом Анны Афанасьевны. Она умела машинально поддакивать подопечным, а сама меж тем думала о своем. Сейчас ее беспокоило отсутствие радиограмм от Бориса. Как ушел в море, а с тех пор прошло уже около двух недель, так и не было от него весточки. На них доктор обычно не скупился, долго ли написать пять-шесть слов, а они так грели тоскующее Маринино сердце. И Андрея не было рядом, он торчал в своей тмутаракани, упирался рогом на какой-то стройке. А может быть, и в самом деле выйти за него замуж, как советует мама? Но как же Борис? Вдруг надоест доктору когда-нибудь море, осядет на земле. Они с мамой и местечко ему подыщут… Вон сидит в приемной жена медицинского начальника. Что стоит шепнуть ей словечко?

– Дело не в зарплате, – продолжала дворницкую тему Анна Афанасьевна. – Нашим хоть какую зарплату положи – мести улицы не станут. А уж если машину заведут… Муж говорит: студентов надо привлекать, пусть город подметают.

– У них и так хватает забот, – заступилась за бывших собратьев Марина. – И на целине строят, и картошку убирают… Опять же и учиться когда-то надо… Хотя бы и между прочим.

– Известно, как они учатся, – вступила в разговор дама из кресла Симы Гуковой, соседки Марины справа. – Моя Ляля второй год на биофаке. Чем же вы занимаетесь, спрашиваю, в университете? А балдеем, мама… Вот и ответ. Мы тут с отцом ночами не спим, все думаем, как сделать нашу действительность краше и содержательнее, а они, видите ли, балдеют!

– И не говорите, – подхватила тему клиентка Софы Пономарь, соседки Марины слева. В отличие от только что жаловавшейся на собственную дочь мамаши, которая была замужем за директором крупнейшего в городе Дома торговли, эта была супругой управляющего трестом ресторанов. – Мне мой муж рассказывал: организовали они курсы барменов и метрдотелей – так среди поступавших почти все с высшим образованием. Никто не хочет в инженеры – зарплата небольшая, говорят. Все им мало! А как же мы учились на медные гроши? Недоедали, недосыпали… Да и сейчас не можем себе позволить лишнего, хотя и заслужили, кажется. Все действительно стоящее – достань, переплати, услугу какую сделай…

Теперь дамы заговорили все разом, мешая работать, и угомонились несколько лишь тогда, когда Сима Гукова, самая старшая и самая опытная из косметичек, прикрикнула на них. Никто из нетитулованных представительниц этого «света» возмутиться таким обращением с ними не решился.

В приемной салона тем временем оставили в покое наряды Аллы Пугачевой и принялись выяснять истинные причины, по которым популярный артист театра и кино Икс развелся с балериной Игрек и женился на бывшей жене писателя Зет, отбившего в свою очередь подругу у знаменитого иллюзиониста Альфа.

– А что же он не загипнотизировал ее? – спросила недоуменно жена медицинского начальника. – Приказал бы: люби меня, люби меня – и делу конец!

– Им под страхом тюрьмы запрещают использовать гипноз в личных целях, – авторитетно заявила Татьяна Михайловна Форц, единственная работающая среди сегодняшних клиенток. Татьяна Михайловна заведовала плодоовощной базой, осуществляя в семье своей принципы официального матриархата, так как муж ее был рядовым инженером. – А то бывали случаи: приходит такой гипнотизер в магазин и говорит: «Я – инкассатор! Сложите выручку вот в эту сумку…» И представьте: никакого оружия у него нет, а завмаг складывает безо всяких яких. Так же и в сберкассе… А если он подойдет ко мне на улице и скажет: люби меня?! Я и стану тут, значит, его любить, прямо на улице? Нет, таких людей надо контролировать, возле них охрану следует держать!

– Они и так на учете, эти иллюзионисты, – авторитетно заявила Мария Степановна, муж которой был крупным функционером по части сбыта продукции предприятий Худфонда. – Ведь их можно и для шпионажа использовать… А что? Очень даже просто. Ведь он куда хочешь может проникнуть. Мне рассказывали, что даже к Гитлеру такого подсылали. Усыпи его, говорят, и пусть воевать перестанет.

– И что же? – разом повернулись к ней остальные дамы, и даже кассирша Капа подняла глаза от кроссворда в журнале «Огонек».

Мария Степановна вздохнула.

– Плохо он языки знал, – сказала она. – Не твердо… Уже до самого кабинета Гитлера дошел, всех по дороге усыпил. И тут его итальянский фашист увидел, итальянцы тогда с Гитлером дружили. «Куда идешь?» – говорит. По-итальянски, конечно. А наш иллюзионист ему в ответ: «Шляфен! Шляфен!» Спи, дескать, голубчик. А тот по-немецки не знает и потому не спит. А как по-итальянски «спать» иллюзионисту неизвестно. Он и растерялся…

Тут охрана налетела. Всех он усыпить не мог. Он, гипнотизер, только на троих мог сразу работать. Вот они его и схватили…

То что произошло дальше, дамы узнать не успели. Зазвенел телефон на конторке рядом с кассой. Кассирша Капа цепко ухватила телефонную трубку.

– Салон красоты, – объявила она басом. – Марину? Ждите…

Она нажала кнопку на специальном табло, которое придумал и соорудил их шеф, Казимир Вячеславович, бывший инженер-электрик на заводе «Энергосила», а ныне заведующий салоном, и на столе Марины Резник зажглась зеленая лампочка: вызов к телефону.

Марина даже не стала извиняться перед клиенткой – про зеленую лампочку завсегдатаям было известно. Она быстренько закончила накладывание маски Анне Афанасьевне и направилась к телефону.

– У аппарата, – привычно сказала она. В свое время Марина услыхала, что так отвечает одна из ее посетительниц и это выражение показалось ей просто шикарным.

– Это Марина Резник? – спросил на другом конце линии мужской голос, в котором слышался явно нерусский акцент.

– Совершенно точно, – ответила Марина. – Согласно паспортным данным…

Ей показалось, что голос этот она уже слышала. «Кто-то из прибалтов, – подумала Марина. – Рудик Хинт из Таллина? Или Алекс Ленберг из Риги?»

– Кто со мной говорит? – спросила Марина.

– Вы меня не знаете, – ответил голос. – Пока… Но я привез вам маленькую весть от Бориса. Надо встретиться.

– Да-да! – заторопилась Марина. – Конечно… Но где?

II

Академик Колотухин принял Николая Колмакова в точно назначенное ему время. До этого майор обратился в бюро пропусков НИИэлектроприбор, где ему, согласно всем правилам, выписали по предъявленному паспорту соответствующий пропуск, заказанный лично Василием Дмитриевичем.

Чтобы не обнаруживать причастности к определенному ведомству в некоторых ситуациях, вроде вот этой, только что возникшей, у Николая Колмакова, как и остальных его коллег, наряду со служебным удостоверением был и обычный паспорт.

На проходной института пропуск тщательно проверил строгого обличья вооруженный пистолетом вахтер, внимательно сличил фотографию на паспорте с наружностью одетого в гражданское платье майора и как бы нехотя нажал педаль, которая освобождала турникет, закрывающий проход вовнутрь.

На этаже, где размещался кабинет академика Колотухина, у Николая Ивановича снова проверили документы. Посмотрела пропуск и паспорт Колмакова и секретарь директора, миловидная женщина лет сорока. По данным майора, ее звали Нина Григорьевна, фамилия ее была Минаева, и она давно уже работала с Василием Дмитриевичем.

– К вам товарищ Колмаков, – сказала секретарь, повернувшись к пульту с тумблерами и разноцветными лампочками.

– Я жду его, Нина Григорьевна, приглашайте, – ответил голос Колотухина.

Он встретил майора на полдороге от письменного стола до входа в просторный кабинет, где все было обычным: стол хозяина, стол для совещаний, низенький столик с четырьмя креслами и торшером для приватных бесед, шкафы с книгами, средне-русские пейзажи хорошего современного письма и старомодный фикус в углу. Это доброе дерево сатирики несправедливо превратили в символ мещанства, и те, кто боялись прослыть мещанами, начисто повывели их из кабинетов и квартир.

Заметив взгляд гостя на фикус, академик Колотухин улыбнулся.

– Удивляетесь? – спросил он, пожимая Колмакову руку. – Могучее дерево… Мне оно нравилось с детства. Отец тоже любил фикус, говорил мне, что помнит его ребенком в гостиной деда. А я к деду отношусь с великим почтением. Пионер русского радио, с Александром Степановичем Поповым работал вместе, помогал ему, кстати, в организации дальней радиосвязи в 1901 году. Тогда предел приема-передачи был полтораста километров…

– Увлечение эфиром у вас наследственное, – сказал Николай Иванович в тон хозяину.

– Да, – согласился Колотухин, – только вот на мне эта линия и кончилась… Сын подался на философский. А ведь и он радиоприемники в Доме пионеров мастерил. Потом как отрезало… Я заметил: наши дети упорно не хотят следовать за нами, их не интересуют профессии отцов. А ведь так хочется, чтобы сын пошел за тобой и шагнул дальше тебя. – Академик вздохнул.

– У меня дочь, – сочувственно улыбнувшись, сказал Колмаков. – Сдает экзамены в художественное училище. Сам же я рисовать абсолютно не умею, а жена по профессии врач.

– Да-да, – промолвил Василий Дмитриевич и спохватился: – Давайте перейдем к делу, Николай Иванович. Сядем вот здесь, поудобнее, в кресла. Не возражаете против чашки кофе? Или лучше чай?

– Если можно, то чай, – сказал майор. – У нас в доме все водохлёбы. И я привык, хотя и вырос на Северном Кавказе, в Моздоке. Там больше компот пьют, или, как его называют терские казаки, – узвар. А если чай – то калмыцкий, плиточный. С маслом, молоком и солью.

– Пивал я такой в Казахстане, – отозвался Василий Дмитриевич.

Он подошел к письменному столу и попросил Нину Григорьевну принести два стакана чая.

– Фирменного, – добавил академик.

Потом вернулся и сел в кресло, теперь их разделял с майором только низкий столик.

– У нас в доме и здесь, в институте, тоже предпочитают чай, – сказал он. – Сейчас попробуете чай «Наша марка». В нем разные сорта плюс особый набор трав.

Заметив, что Колмаков осматривается в кабинете, академик пояснил ему:

– Здесь я бываю редко. Совещания, встречи с людьми, звонки в Москву – телефон правительственной связи проведен сюда… Остальное время – в лаборатории. Она на этом этаже. Потом я покажу вам ее, познакомлю с ведущими сотрудниками.

– Вот этого не следует делать, Василий Дмитриевич, – мягко остановил Колотухина майор. – Ведь тогда вам придется сказать, кто я такой, а этого, кроме вас, никому знать не надо… Выдумывать мне иную ипостась – значит осложнить дело, поставить вас в неловкое положение.

– Но Лев Михайлович, который просил меня принять вас и побеседовать, дал понять, что вам поручено обеспечить…

– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, именно мне и моим коллегам поручено оградить вас лично и ваш институт от чужого любопытства… Но из этого вовсе не следует, что наши люди будут ходить за вами по пятам или торчать в каждом институтском углу. Мы постараемся все сделать так, чтобы никто ничего не заметил. Пусть ваши люди работают спокойно. Но вы другое дело, Василий Дмитриевич. Вы – глава этого института и кого-то из представителей нашего ведомства должны знать лично – для связи, координации мероприятий… Требуется защитить ваш НИИэлектроприбор от лазутчиков, которые, несомненно, в скором времени примутся окружать и лично вас, и ваших сотрудников, и сам институт плотным кольцом. Если уже не занялись этой работой.

– И вы считаете подобную опасность вполне реальной?

– Вполне реальной, Василий Дмитриевич, – сказал Колмаков. – Обычные люди, которые никогда не видели и, дай бог, не увидят живого настоящего шпиона, даже вообразить не могут тех усилий и тех затрат, на которые идут ЦРУ и другие секретные службы разведывательного сообщества.

– И много их? – поинтересовался Колотухин.

– Много, – ответил Колмаков. – Могу просветить. Бюро разведки и исследований госдепартамента, Разведывательное управление министерства обороны, Агентство национальной безопасности, разведуправления сухопутной армии, военно-морского флота и ВВС, Управление аэрокосмической разведки, атомный разведотдел министерства энергетики, ФБР – старшая сестра ЦРУ по возрасту, английская Интеллидженс Сервис, разведслужбы стран НАТО.

– Да, многовато, – сказал Колотухин.

Колмаков добавил:

– Советские люди не подозревают о той войне, которую развернули против СССР эти организации изощренных профессионалов. Ведь мы не всегда можем рассказать о нашей работе – законы оперативной работы требуют в большинстве случаев держать в строжайшем секрете даже успешно проведенную контрразведывательную операцию.

– Я еще понимаю, – сказал академик, – тотальный шпионаж в годы войны. Тогда действительно требуются разведчики всех рангов – от лазутчиков до глубоко законспирированных агентов. Но в мирное время… Конечно, я не исключаю опасности, которая подстерегает наш институт. На Западе могут в принципе вычислить, для чего мы создали НИИэлектроприбор. Но мы у себя предприняли строжайшие меры к тому, чтобы предотвратить малейшую возможность утечки информации.

– Не сомневаюсь в этом, Василий Дмитриевич, – заверил Колотухина майор Колмаков. – Но боюсь, что вы неправы, считая, что тотальный шпионаж возможен только в годы войны. Я не могу поделиться с вами нашей статистикой, это служебная тайна, но вот официально обнародованные сведения наших польских коллег: за послевоенные годы, примерно до восемьдесят второго года, органы государственной безопасности Польской Народной Республики обезвредили две тысячи сто сорок шпионов.

– Две тысячи с лишним! – воскликнул Колотухин.

– Представьте себе… Из них треть работала на Центральное разведывательное управление США. Семьсот тринадцать человек. Из Интеллидженс Сервис двести тридцать один агент. Двести с лишним человек из западногерманской разведки и столько же из французского «Второго бюро». Только за первую половину восемьдесят четвертого года зафиксировано триста сорок случаев особого интереса разведывательных служб стран НАТО к стратегическим оборонным объектам Польши. А в мае нынешнего года польские контрразведчики задержали дипломатов Англии и Соединенных Штатов, которые занимались шпионажем против ПНР. Вот вам факты, Василий Дмитриевич, вместе с цифрами. И конечно же политическая напряженность в этой стране усугубляется тоже не без помощи спецслужб.

– Да, это впечатляет, – задумчиво проговорил академик. – Поверьте мне, Николай Иванович, я с большим уважением отношусь к вашей профессии и хорошо понимаю степень обеспокоенности контрразведки. Разумеется, я дилетант в специфичных вопросах вашей службы, но знаю, что один из принципов военной разведки утверждает: если нельзя доказать, что противной стороне неизвестен какой-либо факт – а это доказать почти всегда невозможно, – то разведка должна исходить из предположения, что противнику известно об этом факте. Так ведь?

– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, – подтвердил Колмаков. – Поэтому нельзя рисковать, уверяя себя в том, что та сторона ничего не знает о существе ваших работ. Надо исходить из того, что им известно, по крайней мере, направление научных исследований НИИэлектроприбора. Значит, тем более следует ждать гостей из-за кордона. Возможно, они уже в Ленинграде. Возможно, по приказу ЦРУ, пробудились старые слиперы, получив приказ возобновить деятельность.

– Старые… Как вы сказали, Николай Иванович?

– Слиперы… Или еще консы. Так они зовут законсервированных агентов. Эти люди внедряются среди нас, живут, ничем не отличаясь от окружающих, и ждут сигнала.

– И долго ждут? – спросил Василий Дмитриевич.

– Порой десятилетиями… Чтобы потом в нужный для их хозяев момент и неожиданно для нас, контрразведчиков, начать действовать. Это самая опасная категория агентов.

– Мины замедленного действия…

– Вот-вот, – подхватил Колмаков. – Этих самых слиперов очень трудно обнаружить. Не занимаясь долгое время никакой шпионской деятельностью, они «следят» и становятся как бы вне подозрений. Зачастую их обнаруживают только после того, как они выполнили задание. Таких агентов держат в консервации столько времени, чтобы безошибочно и неотвратимо нанести удар… А термин «слипер» произошел от английского глагола «to sleep» – «спать»… Словом, эти спящие агенты – серьезная опасность, Василий Дмитриевич.

Академик Колотухин передернул плечами и откровенно поежился.

– Прямо скажем, ваши слова благодушному настроению не способствуют, Николай Иванович. Да, не способствуют… И к оптимизму не располагают. – Колмаков сдержанно рассмеялся и, как бы снимая напряжение, вызванное его жестким рассказом, медленно взял в руки стакан чая, отпил глоток.

– Но ведь на то и щука в море, чтоб карась не дремал, Василий Дмитриевич. Справимся и на этот раз. Главное, что вы сами хорошо понимаете опасность, которая может угрожать вашему столь важному делу. А уж что касается щита, то мы его вам обеспечим. В этом наш долг, Василий Дмитриевич.

– Спасибо, Николай Иванович, – просто сказал академик. – Мне думается, что коль контакты в этой области мы будем осуществлять, общаясь друг с другом, вам полезно будет знать, хотя бы приблизительно, чем мы тут занимаемся… Думаю, некоторое знание поможет точнее представлять направление удара, который затевают наши противники.

– Наверное, вы правы, – согласился Колмаков.

– Тогда, видимо, не надо говорить, что сам я являюсь специалистом по лазерам…

– Это мне известно, – кивнул Николай Иванович.

– Так вот сейчас мы работаем над созданием принципиально новой системы противоракетной обороны. Использование антиракет – это неэффективно, связано с большими затратами, не дает гарантии предохранения территории от поражения. В Соединенных Штатах, например, стоимость обороны городов оценивается почти в сто миллиардов долларов, но специалисты не могут гарантировать, что эти города действительно будут прикрыты.

Американские стратеги давно вынашивают идею создания спутниковой системы, которая была бы в состоянии перехватывать и уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты вскоре после их запуска, то есть до того, как они приблизятся к их территории. Один из проектов такой системы, зашифрованный словом «Бэмби» – это аббревиатура выражения «Ballistic Missele Boost Gutecept», – предусматривает запуск антиракет либо с орбитальных платформ, либо в виде серии кассетных боеголовок с земли. Содержание этой весьма ненадежной системы обходилось бы в полсотни миллиардов долларов в год.

Существует проект системы «Ника-Экс» с антиракетой «Спринт», которую американцы хотели еще оснастить и ядерной боеголовкой. Эта система позволяет межконтинентальным баллистическим ракетам пройти большую часть участка пикирования на цель. В этом случае плотные слои атмосферы помогут отсеять ложные цели от фактической ракеты. Но подрывать чужую ракету, когда она близко подошла к цели, опасно. Этот взрыв причинит ущерб территории, которая находится рядом с целью. Словом, идей и проектируемых систем противоракетной обороны предостаточно.

Колмаков улыбнулся:

– Я перед тем, как прийти к вам, Василий Дмитриевич, проштудировал отчет специальной группы изучения оборонной техники, которую возглавляет доктор Джеймс Флетчер, с предисловием Ричарда Делауэра, заместителя министра обороны США по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам… Кроме того, ознакомился с текстами интервью, которые дает направо и налево генерал-лейтенант Абрахамсон, шеф управления по делам стратегической оборонной инициативы.

– Тогда вы подготовленный собеседник, Николай Иванович, – в свою очередь улыбнулся академик. – Впрочем, и без этой специальной информации вы, конечно, знаете, что мы всякому новому виду наступательного оружия, а оружие «звездных войн» наступательное, что бы ни утверждали Рейган и его команда, противопоставляем оружие оборонительное. Вот и в данном случае разрабатываем установку, особый луч которой подстережет ракету противника еще до того, как она проникнет на советскую территорию, исследует электронную схему системы наведения этой ракеты в цель, а затем так перестроит эту схему, что та направит ракету в обратную сторону. Короче, как у Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Добавим только: от собственного меча…

– Но это же фантастика, Василий Дмитриевич! – воскликнул Николай Колмаков.

– Ничуть, – ответил академик. – Электронные боевые средства – давно реальность нашего времени. Еще в годы Второй мировой войны был разработан, например, неконтактный взрыватель, оснащенный микрорадаром, который размещался в головной части снаряда. На заданном расстоянии от цели по сигналу радиолокатора производился взрыв. И вот для того, чтобы нейтрализовать такой взрыватель, в Соединенных Штатах разработали портативный передатчик, создающий помехи в работе микрорадаров. Передатчик помещался в солдатский ранец, с его помощью можно было либо заранее подорвать взрыватель, либо вообще предотвратить взрыв.

– Значит, с помощью подобного устройства можно подрывать ракеты в воздухе? – спросил майор.

– В принципе можно, – подтвердил Колотухин. – Но мы ставим задачу шире и перспективнее. Не подрывать, это опять-таки ненадежно, а отправлять вражеские ракеты туда, откуда они прилетели.

Американские политики и пентагоновские генералы всегда исповедовали идею «первого удара». Наша установка любой первый удар превратит в последний. Они погибнут от собственного оружия.

– Да будет так! – торжественно-шутливо заключил майор Колмаков. – Работайте спокойно, Василий Дмитриевич. Думайте о щите для Отечества, а мы организуем защиту для вашего института. Как говорили когда-то: «Но пассаран!»

III

– И вы думаете, Джон, что Викингу удастся завербовать эту вашу бывшую пассию? – спросил Стив Фергюссон нового заместителя, майора Джона Бриггса, который еще недавно был известен, как судовой врач теплохода «Вишера» Борис Кунин.

– Я просто уверен в этом, – сказал Джон Бриггс. – Она влюблена в меня, как говорят в России, до потери пульса. А любовь – самое уязвимое в психике женщины. Влюбленную в тебя женщину можно заставить делать все что угодно. Обокрасть родного отца, выдать брата, предать родину… Все, дорогой мистер Фергюссон!

– Но в этом и слабость женщины-агента, – возразил Стив Фергюссон. – Если контрразведчик будет обладать такими же мужскими данными, какими обладаете вы, Джон, то он влюбит в себя нашу сотрудницу и легко перевербует, сделает из нее двойника. Тогда она и вас продаст с последними потрохами.

– Не исключено, – спокойно согласился Джон Бриггс. – Поэтому я, лично инструктируя Викинга, рекомендовал ему не торопить события, не раскрываться перед Мариной Резник раньше времени. У него хорошая крыша, у Викинга… Сначала он передаст ей записочку от меня, которую я якобы написал, когда заходил еще в прошлый раз в Ухгуилласун. Этого уже достаточно для первого знакомства… Марина любит рестораны, шикарные автомобили, заграничные тряпки, словом то, что их поэт называл иронически «изячной жизнью». Наш Викинг в состоянии вести именно такой образ жизни. Главное, Марина не знает пока о моем исчезновении. По нашим сведениям, русские молчат об инциденте с теплоходом «Вишера».

– Им просто некому предъявить претензии, – заметил Стив Фергюссон. – Но все-таки вы поступили легкомысленно, Джон, прихватив с собой русского штурмана. И эта потопленная шлюпка… Наверняка были жертвы, а их в подобном случае следовало бы избежать.

– За шлюпку спрашивайте с вашего Рекса! – огрызнулся Джон Бриггс. – Я еще толком не успел прийти в себя, как он развернул катер и протаранил русских. Его самодеятельность испортила все дело!

– Ну-ну, – примиряюще заговорил Стив Фергюссон. – За шлюпку Рекс свое получил… Но все-таки он был прав, когда предлагал вам ликвидировать штурмана. Теперь этот штурман живой свидетель.

– Он мертв! – возразил Бриггс. – Я убежден в этом. Иначе бы Давыдов объявился… Не может же он находиться в чужой стране и ничем не проявить себя? Давно бы пришел в полицию… Или попытался проникнуть в посольство. Но там мы повсюду расставили сети. Ему ведь нужно что-то пить-есть, необходимы деньги, какой-то кров… Нет, Стив, как ни жаль мне этого парня, но его больше не существует. Он наверняка утонул тогда у пирса.

– Я посылал туда наших аквалангистов, – сказал Стив Фергюссон. – Они не сумели обнаружить тела.

– Вынесло течением в открытое море, захватило потоком из озера Фелар… Да, жаль Давыдова. Но умер он как моряк. Ушел навсегда в море…

– Мир праху его, – подыгрывая Джону Бриггсу, в тон произнес Стив Фергюссон. – И вы по-прежнему настаиваете на необходимости подбросить полиции труп с документами этого человека?

– Конечно. Его паспорт я предусмотрительно прихватил с собою с «Вишеры». За сходную цену приобретем в морге труп какого-нибудь неизвестного бродяги, наши специалисты обработают его так, будто над ним усердствовали волны и прибрежные скалы, и аккуратно оставим в подходящем месте на берегу. С советским паспортом моряка заграничного плавания на имя Олега Давыдова… Чего проще.

– Вы думаете, что после выдачи русским останков, они успокоятся?

– А что им останется делать? Зароют моего друга Олега Давыдова где-нибудь на Волковом кладбище – и делу конец.

– Гм, – хмыкнул Стив Фергюссон, – в логике вам не откажешь, Джон. Кстати, вы мне позволите задать вопрос, так сказать, личного свойства? Поверьте, мною движет не праздное любопытство, а исключительно профессиональный интерес…

– Задавайте, Стив, – усмехнулся бывший судовой врач. – Теперь мне до конца дней отвечать на «профессиональные» вопросы коллег.

– Я просто восхищен вашей столь длительной миссией в России, Джон… Продержаться столько времени! Я уже не говорю о вашей столь необычной и отлично проведенной легализации… Представляю, как вам было трудно в первые дни, недели, месяцы!

– Трудно было все эти годы, Стив, – перебил Фергюссона его заместитель.

– Не сомневаюсь, – согласился Фергюссон. – Но я хотел спросить о другом. Что заставило вас, Джон, так срочно просить руководство об экстренном вывозе? Возникла реальная опасность провала? Впрочем, если вам не хочется, не отвечайте. Я не обижусь, Джон.

– Нет, отчего же… Мне известно, Стив, что вы первоклассный специалист нашего ведомства, не раз бывали за кордоном нелегально и знаете, что такое жить под чужим именем. Я вас тоже как-нибудь попрошу поделиться своими собственными впечатлениями…

Джон Бриггс взял из пачки тонкую коричневую сигарету, прикурил от протянутой Стивом Фергюссоном ронсоновской зажигалки.

– Я попросту устал, дорогой Стив, устал… И до этого накатывало, но в этот раз, когда ждал выхода «Вишеры» в море, почувствовал: до такой степени исчерпал силы, что выйду на Невский проспект и заору изо всех сил: «Люди! Вяжите меня! Я американский шпион!»

– Совсем в русском духе, – понимающе улыбнулся Стив Фергюссон. – По Достоевскому…

– Верно, – согласился Джон Бриггс. – Впрочем, за эти годы я, наверное, стал более русским, чем был по происхождению. Ведь у меня есть русские корни… Да… Вот я и струсил… Конечно, заявлять о принадлежности к ЦРУ на Невском проспекте я не стал бы, но тот факт, что стал думать об этом, пусть и с мрачным юмором, напугал меня. А тут еще узнаю, что заход «Вишеры» в Ухгуилласун отменен.

– Это мы перестарались, – пояснил Стив. – Организовали Балтийскому пароходству слишком крупный фрахт.

– Тогда я и потребовал забрать меня по аварийному каналу… Понимаете, Стив, это накатывает сразу. Еще вчера ты был первоклассным агентом: хладнокровным, расчетливым, невозмутимым, логически мыслящим, рассчитывающим каждый шаг. И вдруг сегодня ты неожиданно превратился в выжатый лимон. Многие разведчики потеряли голову, когда не сумели остановиться у крайней черты! Психику нельзя напрягать беспредельно. Разведчик, если чувствует приближение срыва, должен немедленно уходить.

«Он прав, – с горечью подумал Стив. – И у меня тоже чувство приближения срыва… Только страх ко мне пришел уже здесь… А что будет, если меня отправят в Россию?»

Додумать эту неотвязную теперь мысль шефу «Осьминога» и экономическому директору морской агентской конторы «Эвалд Юхансон и компания» не удалось. В кабинете появился сотрудник фирмы, один из тех, кто пришел сюда вместе с ним и числился одновременно в кадрах ЦРУ.

– Извините за беспокойство, мистер Фергюссон, – сказал сотрудник, – но чрезвычайные обстоятельства вынуждают.

– Что случилось, Фред?

– В контору явился посетитель. Он требует встречи с руководством фирмы. Мистер Юхансон здесь, но я решил доложить об этом именно вам.

– Что за посетитель, Фред? Выкладывайте!

– Этот русский, мистер Фергюссон! Второй штурман теплохода «Вишера» Олег Давыдов…

IV

В тот день, когда Андрей Колотухин вернулся в Ленинград из Оренбургской области, в городе было непривычно жарко.

Из Пулкова, едва Колотухин-младший оказался в зале ожидания аэропорта, он позвонил домой, но там никого не было. По случаю воскресенья отец наверняка уехал на дачу и сидит сейчас на озере с удочкой в руках. Василий Дмитриевич считал рыбалку лучшим отдыхом для человека, занимающегося интеллектуальным трудом. Для него самого этот отдых заключался в том, что академик настраивал две-три удочки, запускал их в воду и тут же вынимал блокнот, черкал в нем, занимаясь сложнейшими расчетами, и не замечал, как рыбы объедали червяка или вообще отгрызали крючок вместе с наживкой.