Текст книги "Энциклопедия внутренних путешествий. Путь психонавта"

Эта матрица связана с внутриматочным существованием перед наступлением схваток. Мир переживаний этого периода можно назвать «амниотической вселенной». Когда происходит отождествление с зародышем во чреве, не существует сознания границ и различий на внутреннее и внешнее. Это отражается в природе переживаний, связанных с проживанием памяти о дородовом состоянии. Во время спокойного эмбрионального существования обычно возникают переживания широких пространств без каких-либо границ – межзвездное пространство, галактики или полностью космос. Схожим является опыт пребывания в море, отождествляясь с различными морскими животными, такими как рыбы, медузы, дельфины или киты, или даже превращение в сам океан. В этом есть некое отражение того факта, что зародыш является водным созданием.

Положительные внутриматочные переживания также могут ассоциироваться с архетипическими видениями Матери-природы – безопасными, прекрасными и безусловно питательными, подобно доброму чреву. Можно вообразить фруктовые сады, поля зрелой кукурузы, сельскохозяйственные террасы в Андах или нетронутые Полинезийские острова. Мифологические образы из коллективного бессознательного, часто появляющиеся в данном контексте, содержат изображения различных небесных сфер и райских мест, как они описываются в мифологиях различных культур, включая те, о которых мы не имеем интеллектуальных познаний. Тип экстаза, связанного с БПМ-1, можно назвать апполоническим или океаническим; для него характерны трансценденция времени и пространства, ощущение мира, спокойствия, ясности и космического единства.

Когда мы проживаем эпизоды внутриматочных беспокойств, воспоминания о «плохом чреве», у нас возникает чувство темной и тревожной угрозы и возникает ощущение, что нас травят. Возможны видения загрязненных вод и токсичных отходов. Здесь находит свое отражение тот факт, что множество дородовых беспокойств происходит от токсических изменений в теле беременной. Подобного рода последовательность может ассоциироваться с архетипическими видениями напуганных демонических сущностей или с чувством вездесущего и всепроникающего зла. Те из нас, кто проживает эпизоды более насильственного дородового вмешательства, такие как внезапный выкидыш или попытка аборта, обычно переживают некую тотальную угрозу или кровавые апокалиптические видения конца света. Это вновь показывает тонкие взаимосвязи между событиями нашей биологической истории и юнгианскими архетипами.

Следующий рассказ о психоделической сессии с высокой дозировкой ЛСД может послужить типичным примером опыта БПМ-1, который порой переходит в трансперсональную сферу.

Я ощущал какое-то острое недомогание, напоминающее простуду или грипп. Я поверить не мог, что высокая доза ЛСД, которая во время моей предыдущей сессии привела к грандиозным психологическим изменениям, в этот раз вызвала столь незначительную реакцию. Я решил закрыть глаза и внимательно понаблюдать за происходящим. В этот момент мне показалось, что переживание стало более глубоким, и то, что с открытыми глазами показалось взрослым переживанием вирусного заболевания, сейчас превратилось в реалистичную ситуацию зародыша, страдающего от каких-то странных токсичных симптомов в своем внутриматочном состоянии.

Я сильно уменьшился в размерах, а голова оказалась значительно больше других частей тела и конечностей. Я находился в толще жидкой среды, и в мое тело через пуповину поступали какие-то вредные химические вещества. Пользуясь какими-то невиданными рецепторами, я обнаруживал, что эти влияния чужеродны и вредны для моего организма. Пока все это происходило, я осознавал, что эти токсические «атаки» были как-то связаны с состоянием и деятельностью тела моей матери. Порой я различал воздействия, похоже, связанные с приемом внутрь алкоголя, нездоровой еды или курения. Кроме того, ощущался дискомфорт от химических реакций, сопровождавших эмоциональные изменения матери – тревоги, нервозность, гнев и конфликтные чувства по поводу беременности.

Затем ощущения болезни и несварения прошли, и я переживал все усиливающееся состояние экстаза. Это сопровождалось прояснением и увеличением яркости моего визуального поля. Было ощущение того, что многослойную паутину устраняют каким-то волшебным образом или как будто произошла фокусировка изображения кинопроектора или телевизора под рукой невидимого настройщика. Открылась панорама, и меня окутало невероятное количеством света и энергии, через все мое существо проходили тонкие вибрации.

На одном уровне я был все еще зародышем, переживающим бесконечное совершенство и блаженство хорошей утробы, или же младенцем, сливающимся с кормящей и дающей жизнь грудью. На другом же уровне я превратился в целую вселенную. Я стал наблюдать зрелище макрокосма с бесчисленными пульсирующими и вибрирующими галактиками – и одновременно я сам был всем этим. Эти сияющие, дух захватывающие космические картины переплетались с не менее чудесными переживаниями микрокосма, от танца атомов и молекул до происхождения жизни и биохимического мира отдельных клеток. Впервые в жизни я переживал Вселенную такой, какая она есть, – неисповедимой тайной, божественной игрой Абсолютного Сознания.

Какое-то время я перемещался между состоянием беспокойного приболевшего плода и блаженным и спокойным внутриматочным существованием. Порой тлетворные влияния принимали форму злобных демонов или вредоносных тварей из мира священных писаний или сказок. Во время эпизодов спокойного существования плода я испытывал ощущения глубокого отождествления и единства со Вселенной: это было дао, единство внешнего и внутреннего, «Тат твам аси» (Ты есть То) Упанишад. Утратилось чувство индивидуальности, мое эго растворилось, и я превратился в полноту существования всего.

Иногда это переживание было неуловимо и бессодержательно, а порой его сопровождали многочисленные прекрасные видения – архетипические образы рая, рог изобилия, золотой век, девственная природа. Я превратился в дельфина, резвящегося в океане; в рыбу, плавающую в кристально чистой воде; в бабочку, порхающую над горными лугами; в орла, парящего над морем. Я был океаном, животными, растениями, облаками, а порой – всем этим одновременно.

Ничего конкретного не происходило и далее, в полуденные и вечерние часы. Я провел большую часть этого времени с ощущением единства с природой и Вселенной, купался в золотом свете, яркость которого постепенно уменьшалась.

Во время проживания начала биологического рождения, как правило, возникает чувство, что нас засасывает в гигантскую воронку или заглатывает некий мифический зверь. Может также возникнуть переживание что происходит поглощение всего мира и космоса. Все это может вызывать ассоциации пожирающих и нападающих архетипических чудовищ, таких как левиафаны, драконы, киты, огромные змеи, тарантулы или осьминоги. Ощущение высокой степени витальной опасности может привести к острой тревоге и общему недоверию, граничащему с паранойей. Еще одной разновидностью переживаний начала второй матрицы может быть тема сошествия в глубины преисподней, мира мертвых или Ада. По красноречивому описанию Джозефа Кэмпбелла, это всеобщий мотив в мифологиях путешествия героя (Campbell, 1968, 1972).

Когда первая стадия биологического рождения доходит до своего полного развития (основание БПМ-2), маточные сокращения периодически сжимают плод, но шейка матки еще не открыта. Каждое сокращение вызывает сжатие маточных артерий, и плоду грозит нехватка кислорода. Проживание данной стадии рождения – одно из худших переживаний, доступных нам в самоисследовании и связанных с ним холотропных состояний. Мы оказываемся запертыми в чудовищном кошмаре клаустрофобии, подверженными агонии эмоциональной и физической боли, ощущениям абсолютной беспомощности и безнадежности. Чувства одиночества, вины, абсурдности жизни и экзистенциального отчаяния достигают метафизических пропорций. В подобном бедственном положении человек обычно теряет ощущение линейности времени, будучи уверен в том, что эта ситуация никогда не закончится и что никакого выхода нет. Характерной для данной стадии триадой переживаний является страх смерти, безумия и невозможности возвращения.

Опыт данной стадии рождения обычно сопровождается трансперсональными переживаниями, в которых задействованы люди, животные и даже мифические существа в бедственном положении, где царят боль и безнадежность, аналогичные тем, которые испытывает плод, захваченный мертвой хваткой сокращающейся матки. Здесь возможны отождествления с узниками в темнице, жертвами инквизиции, пленными в концлагерях или пациентами психиатрических лечебниц. Наши страдания могут принять форму животных, попавших в капкан, или же достичь архетипических масштабов.

Мы можем испытывать пытки грешников в Аду, агонию Иисуса на кресте или же невыносимые мучения греческих архетипических фигур, представляющих бесконечные страдания: Сизифа, катящего камень в гору в глубочайших безднах Гадеса; Прометея, прикованного к скале в горах Кавказа, чью печень выклевывает орел; Тантала, мучимого голодом и жаждой при виде соблазнительных плодов и воды, до которых он не в силах дотянуться; Иксиона, привязанного к горящему колесу, вращающемуся посреди подземного мира.

Находясь под влиянием этой матрицы, мы избирательно слепы и неспособны видеть ничего положительного в своей жизни и в человеческом существовании в целом. Связь с божественным измерением кажется разорванной и безвозвратно потерянной. Через призму данной матрицы жизнь представляется бессмысленным театром абсурда, фарсом картонных героев и бездушных роботов или жестоким цирковым представлением. В подобном состоянии ума экзистенциальная философия видится единственным достоверным и адекватным описанием существования. В этой связи интересно то, что на работу Ж. П. Сартра глубоко повлияла плохо организованная и незавершенная мескалиновая сессия с преобладанием БПМ-2 (Riedlinger, 1982). Сэмьюэл Бекетт был также увлечен смертью и рождением в своем поиске Матери, что выдает сильные перинатальные влияния.

Вполне естественно, что любой, кто сталкивается с этим бездноподобным аспектом психики, испытывает огромное нежелание иметь с ним дело. Углубление в этот опыт похоже на переживание вечного осуждения. И, как ни парадоксально, самый быстрый способ покончить с этим невыносимым состоянием – это полностью пережить глубину страдания и отчаяния, с которыми нам однажды довелось столкнуться в родовом канале, целиком покорившись и приняв их. Это приводит, казалось бы, безнадежную ситуацию БПМ-2 к БПМ-3 – проживанию стадии рождения, где набухшая шейка матки образует выход и становится возможным прекращение страдания. Св. Иоанн Креста описал это потрясающее переживание ужасающей тьмы и полного отчаяния как «темную ночь души», а К. Г. Юнг назвал это «путешествием по ночному морю». В своей автобиографии св. Тереза описывает ад как удушливое место невыносимых страданий, которые она испытала, будучи втиснутой в маленькое отверстие. БПМ-2 – это важная стадия духовного раскрытия, которая может иметь невероятный очистительный и освобождающий эффект.

Наиболее характерные черты БПМ-2 можно проиллюстрировать рассказом следующей психоделической сессии с высокой дозировкой:

Атмосфера была мрачной, и в воздухе витала скрытая опасность. Возникло ощущение, что вся комната начала вращаться и меня стало затягивать в самый центр опасной воронки. Я подумал о жутком описании похожей ситуации Эдгаром По в рассказе «Низвержение в Мальстрем». Когда предметы начали кругами летать вокруг меня по комнате, у меня в голове возник еще один литературный образ – ураган в «Волшебнике изумрудного города» Франка Баума, который уносит Дороти из монотонной жизни в Канзасе, и у нее начинается путешествие, полное невероятных приключений. Мои переживания также имели определенное отношение к падению в кроличью нору Алисы в Стране чудес, и я с большим волнением ожидал того, с каким миром я встречусь в Зазеркалье. Казалось, весь мир смыкается вокруг меня и ничто уже не остановит этот надвигающийся апокалипсис.

Я все глубже погружался в лабиринт собственного подсознания, как вдруг почувствовал приступ тревоги, переходящей в панику. Все стало вдруг темным, гнетущим и пугающим. Казалось, мир начал давить на меня всем своим весом, создавая невероятное гидравлическое давление, грозившее расколоть мне череп и превратить мое тело в малюсенький шарик. В уме стремительно пронеслась вереница воспоминаний из прошлого, показывающая полную тщету и бессмысленность моей жизни и существования в целом. Мы рождаемся нагими, напуганными и в агонии – и такими же покинем этот мир. Экзистенциалисты были правы! Все непостоянно, жизнь – это не что иное, как ожидание Годо! Суета сует, все суета!

Ощущаемое мной неудобство превратилось в боль, а боль – в агонию. Пытка усиливалась до тех пор, пока каждая клетка моего тела не превратилась в отверстие, рассверливаемое бормашиной дьявольского дантиста. Видения инфернальных картин и бесов, терзающих своих жертв, внезапно привели меня к осознанию того, что я в Аду. Мне вспомнилась «Божественная комедия» Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Казалось, из этой дьявольской ситуации нет выхода; я был обречен на веки вечные, без всякой надежды на искупление.

Многие аспекты этого богатого и яркого переживания можно понять по аналогии со второй клинической стадией биологических родов: прохождение по родовому каналу после открытия шейки матки, когда голова находится в области таза. На этой стадии маточные сокращения продолжаются, но шейка матки уже расширена, и это позволяет плоду постепенно продвигаться по родовому каналу. Здесь имеет место сокрушительное механическое давление, боль и зачастую высокая степень удушья. Естественно, что данная крайне дискомфортная и угрожающая жизни ситуация сопровождается переживанием сильной тревоги.

Помимо нарушения кровообращения, вызываемого маточными сокращениями и возникающей компрессии маточных артерий, кровоснабжение плода может нарушаться разнообразными осложнениями. Пуповина может оказаться пережатой между головой и тазом или обмотанной вокруг шеи. Может произойти отрыв плаценты во время родов, или же она может оказаться помехой при выходе плода (placenta praevia). В некоторых случаях плод может вдыхать различные формы биологического материала, встречаемого на этих завершающих этапах процесса, включая собственные фекалии (meconium), что еще больше способствует усилению ощущения удушья. Осложнения на этом этапе могут быть столь серьезными, что требуются интервенции с использованием инструментов, таких как гинекологические щипцы, вакуумный отсос или даже срочное кесарево сечение.

БПМ-3 – чрезвычайно богатый и сложный паттерн переживаний. Помимо фактического реалистичного проигрывания борьбы плода в родовом канале этот процесс может сопровождаться широким разнообразием трансперсональных образов, черпаемых из истории, природы и архетипических областей. Наиболее важными элементами являются атмосфера титанической битвы, агрессивные и садомазохистские проявления, опыт девиантной сексуальности, демонические сцены, скатологические эпизоды и столкновения с огнем. Большинство этих аспектов БПМ-3 можно отнести к определенным анатомическим, физиологическим и биохимическим характеристикам соответствующей стадии рождения.

Титанический аспект БПМ-3 вполне понятен в свете масштабности сил, задействованных в финальной стадии деторождения: мощные сокращения матки, сжимающей плод, голова которого зажата в узком тазовом проеме. Когда мы сталкиваемся с этим этапом третьей матрицы, мы ощущаем, как потоки энергии невероятной силы проносятся сквозь наше тело, превращаясь в заряды взрывчатки. В этот момент может происходить отождествление с явлениями природы, такими как вулканы, электромагнитные бури, землетрясения, приливы или смерчи.

Переживания также могут включать технологии с колоссальной энергией – танками, ракетами, космическими кораблями, лазерами, электростанциями или даже термоядерными реакторами и атомными бомбами. Титанические переживания БПМ-3 могут достигать архетипических пропорций и изображать битвы гигантских масштабов, таких как космическая битва между силами Света и Тьмы, ангелами и демонами, богами Олимпа и титанами или дэвами и асурами тибетского буддизма ваджраяны.

Агрессивные и садомазохистские аспекты данной матрицы отражают биологическую ярость организмов, выживанию которых грозит удушье, а также интроецированное губительное воздействие маточных сокращений. Сталкиваясь с этим аспектом БПМ-3, мы можем испытать невероятные жестокости и сцены насилия и убийств, самоубийств, изуверств и членовредительства, резню, кровопролитные войны и революции. Они часто принимают форму пыток, казни, ритуального жертвоприношения (принесение в жертву себя), кровавые схватки между людьми и садомазохистские практики. В подобных переживаниях насилие, деструкция и саморазрушение связаны с сильным сексуальным возбуждением.

Логика переживаний сексуального аспекта процесса смерти-перерождения не столь уж очевидна. Похоже, что человеческий организм обладает встроенным физиологическим механизмом, переводящим нечеловеческие страдания – в особенности удушье – в странного типа сексуальное возбуждение и в конце концов в экстатический восторг. Это прослеживается в опыте мучеников и флагеллантов, описанных в религиозной литературе. Дополнительные примеры можно найти в материалах концлагерей, в отчетах военнопленных и из документов Amnesty International. Также общеизвестно, что умирающие от удушья повешенные испытывают эрекцию и даже эякуляцию. В средневековом фольклоре мандрагора (Mandragora officinarum) – психоактивное растение, использовавшееся в ритуальной магии, – росло под виселицей, там, где проливали семя умирающие преступники.

Сексуальные переживания, возникающие в контексте БПМ-3, отмечены невероятной интенсивностью сексуального влечения, механистичностью, неразборчивостью и имеют эксплуататорский, порнографический, девиантный характер. Там возникают сцены с улиц красных фонарей и из сексуального андеграунда, экстравагантные эротические проявления и сцены садомазохизма. Столь же часты эпизоды инцеста, сексуальных домогательств и насилия. В редких случаях образцы БПМ-3 включают отталкивающие сцены крайностей криминальной сексуальности – эротически мотивированные убийства, расчленение, каннибализм и некрофилия.

Тот факт, что на данном уровне психики сексуальное возбуждение неразрывно связано с чрезвычайно проблематичными элементами – высокой опасностью, угрозами, тревогой, агрессией, причинением боли другому организму и наоборот, – создает естественные основания для для развития наиболее распространенных форм сексуальных дисфункций, вариаций, отклонений и извращений. Тесная взаимосвязь между сексуальностью и агрессией (направленной как внутрь так и вовне) присущая садомазохизму, – это задача, над которой бился Фрейд и которую ему так и не удалось решить при жизни. Для того чтобы найти разумное объяснение такому положению дел, необходимо выйти за пределы фрейдовской модели в перинатальную область.

Демонический аспект БПМ-3 может представлять собой особые трудности как для клиента, так и для терапевта и фасилитатора. Неблаговидный и жуткий характер связанных с этим аспектом проявлений зачастую ведет к нежеланию с ним сталкиваться. Наиболее распространенные темы, встречающиеся в этом контексте, это сцены шабаша ведьм (Вальпургиева ночь), сатанинские оргии и ритуалы черной мессы, а также обольщение нечистых сил. Общий знаменатель, объединяющий данную стадию деторождения с темами шабаша или ритуалами черной мессы, – это любопытная смесь переживаний смерти, девиантной сексуальности, боли, страха, агрессии, скатологии и искаженных духовных импульсов, им присущих. Данное наблюдение представляется особо актуальным в случаях отправлений сатанинских культов, о которых сообщают клиенты в различных формах регрессивной терапии.

Скатологический аспект процесса смерти-перерождения имеет свою естественную биологическую основу в том, что на последней стадии родов плод может приходить в тесный контакт с различными видами биологического материала – кровью, вагинальными выделениями, мочой и даже фекалиями. Однако характер и содержание этих переживаний значительно превосходят то, что младенец мог фактически испытывать во время родов. Опыт данного аспекта БПМ-3 может включать в себя такие сцены, как копание в отбросах или ползание в канализации, валяние в экскрементах, поглощение крови и мочи или участие в отвратительных сценах разложения. Это потрясающая интимная встреча с худшими аспектами биологического существования.

Когда переживание БПМ-3 близится к своему завершению, оно становится менее жестоким и беспокойным. В атмосфере доминирует чрезвычайная страсть и энергия пьянящей интенсивности. Образы включают в себя захватывающие завоевания новых территорий, охоту на диких животных, экстремальные виды спорта и посещение аттракционов. Все эти переживания однозначно связаны с видами деятельности, при которых выделяется адреналин – прыжки с парашютом, прыжки в пропасть на веревке, автогонки, акробатический дайвинг, опасные каскадерские трюки или цирковые представления и т. п.

В это время также могут встречаться архетипические фигуры или божества и легендарные герои, представляющие смерть и возрождение. Могут возникать видения страждущего и униженного Христа, крестный ход, распятие или же полное отождествление с его страданиями. Независимо от наших умственных познаний в области соответствующих мифологий, мы можем пережить такие мифологические сцены, как нисхождение шумерской богини Инанны в подземный мир для обретения эликсира бессмертия для своего умершего возлюбленного Думузи, воскрешение египетского бога Осириса или же смерть и возрождение греческих богов Диониса, Аттиса и Адониса. Переживания могут содержать похищение Персефоны Гадесом, жертвоприношение пернатого змея Кетцалькоатля и его путешествие в подземном мире или же злоключения близнецов майя, описанные в Пополь-Вух.

Прямо перед тем как возникает опыт психодуховного возрождения, довольно распространенной является встреча со стихией огня. Мотив огня может переживаться либо в своей обычной повседневной форме, либо в архетипической форме огня чистилища (пирокатарсис). Может возникнуть ощущение, что все тело горит, или видение горящих городов и лесов, а также отождествление с теми, кого приносят в жертву. В архетипической версии огонь сжигает все нечистое в нас, подготавливая нас к психодуховному возрождению. Классическим символом перехода из БПМ-3 в БПМ-4 является птица Феникс, сгорающая в огне и восстающая из пепла к новой жизни.

Опыт пирокатарсиса – это несколько загадочный аспект БПМ-3, поскольку его взаимосвязь с биологическим рождением не столь непосредственная и очевидная, как в случае с другими символическими элементами. Биологическим аналогом данного переживания может быть взрывное высвобождение ранее заблокированных энергий на финальной стадии деторождения или избыточная стимуляция плода неразборчивым «запуском» периферийных нейронов. Любопытно, что данная встреча с огнем имеет параллель в переживаниях матери во время родов, на этой стадии часто ощущающей, что ее вагина горит.

Несколько важных характеристик третьей матрицы отличают ее от описанной ранее стадии «выхода нет». Ситуация здесь непростая, но она не кажется безнадежной, и мы не ощущаем себя беспомощными. Мы активно вовлечены в ожесточенную борьбу, и есть ощущение, что страдание имеет конкретное направление, цель и смысл. В религиозном смысле эта ситуация скорее относится к чистилищу, нежели к аду.

Кроме того, мы не оказываемся в роли беспомощной жертвы. В данный момент нам становятся доступны 3 роли. Помимо наблюдения за происходящим мы также можем отождествиться и с агрессором, и с жертвой. Это может быть настолько убедительным, что становится непросто различать и разделять эти роли. И еще, в то время как ситуация «выхода нет» предполагает страдание, переживание борьбы смерть-возрождение представляет собой границу между агонией и экстазом, и даже их слияние. Такой вид переживания вполне можно назвать дионисийским или вулканическим экстазом, по контрасту с апполоническим или океаническим экстазом космического единства, связанным с первой перинатальной матрицей.

Следующий рассказ о сессии с высокой дозой ЛСД иллюстрирует многие типичные темы, связанные с описанной выше БПМ-3:

Хотя я никогда в действительности не видел родовой канал, я ощутил, как от его давления вот-вот раздавит голову и всего меня, и каждой клеточкой своего тела я ощущал, что нахожусь в процессе рождения. Напряжение достигало такой степени, которую, по моим представлениям, человеку не дано было пережить. Я ощущал неослабевающее давление у себя на лбу, висках и затылке, как будто меня зажали в стальных тисках. Напряжение в крови имело какое-то брутально-механическое свойство. Я представлял себя проходящим через чудовищную мясорубку или находящимся под гигантским прессом. Образ Чарли Чаплина, павшего жертвой техногенного мира современности, промелькнул перед моим мысленным взором.

Казалось, сквозь все мое тело проходят невероятные количества энергии, накапливаясь и выстреливая, словно взрывающиеся снаряды. Я испытывал потрясающие смешанные чувства; я задыхался, был напуган и беспомощен, а также разъярен и сексуально возбужден. Еще одной важной составляющей моих переживаний было чувство полного замешательства. Чувствуя себя младенцем, ведущим отчаянную борьбу за выживание, и осознав, что вот-вот произойдет мое собственное рождение, я также ощущал себя в роли собственной матери-роженицы. Умом я понимал, что, будучи мужчиной, никогда не смогу родить, и все же было такое ощущение, что я перехожу эту границу и что невозможное становится реальностью.

Не было сомнений в том, что я вступал в контакт с чем-то первозданным, древним женским архетипом матери-роженицы. Образ моего тела был наделен большим животом беременной и женскими гениталиями со всеми нюансами биологических ощущений. Я был огорчен тем, что не могу покориться этому стихийному процессу – рожать и быть рожденным, отпустить все и высвободить младенца. Громадный резервуар убийственной агрессии явил себя из преисподней моей психики. Как будто абсцесс зла был внезапно вскрыт надрезом космического хирурга. Мною овладевал не то оборотень, не то берсерк. Доктор Джекил превращался в мистера Хайда. Было много образов убийцы и жертвы, словно бы заключенных в одном человеке, подобно тому как ранее я не мог отличить рождающегося ребенка от матери-роженицы.

Я был безжалостным тираном, диктатором, подвергающим своих подчиненных невообразимым жестокостям, а также революционером, ведущим беснующуюся толпу на свержение тирана. Я стал бандитом, убивающим хладнокровно, и полицейским, убивающим преступника во имя закона. В один момент я пережил ужасы нацистских концлагерей. Открыв глаза, я увидел себя офицером СС. У меня было глубокое чувство, что он, нацист, и я, еврей, были одним лицом. Я ощущал в себе и Гитлера, и Сталина и чувствовал полную ответственность за все зверства человеческой истории. Я ясно осознал, что проблема человечества не в том, что существуют злобные диктаторы, но в этом спрятавшемся убийце, что таится в наших душах, если заглянем достаточно глубоко.

Затем характер переживаемого изменился и достиг мифологических масштабов. Вместо всех зол человеческой истории я вдруг почуял атмосферу колдовства и присутствие демонических элементов. Зубы мои превратились в длинные клыки, наполненные каким-то таинственным ядом, и я обнаружил себя летящим на больших крыльях летучей мыши в ночи, подобно жуткому вампиру. Вскоре на смену этому пришли пьянящие сцены шабаша ведьм. В этом странном, чувственном ритуале все те импульсы, которые обычно сдерживаются и подавляются, вышли на поверхность, ощущались и проявлялись в поведении. Я понимал, что являюсь участником какой-то мистической церемонии жертвоприношения в честь бога тьмы.

По мере того как демоническое постепенно исчезло из моего опыта, я все еще испытывал невероятное эротическое возбуждение и принимал участие в бесконечных фантастических оргиях и сексуальных фантазиях, в которых играл все роли. На протяжении всех этих переживаний я все еще одновременно продолжал быть ребенком, преодолевающим родовой канал, и матерью, рожающей его. Мне стало предельно ясно, что секс и рождение глубоко взаимосвязаны и что сатанинские силы имеют важные привязки к прохождению через родовой канал. Я сражался и боролся в различных ролях и против многочисленных врагов. Иногда я задавался вопросом, наступит ли конец моим злоключениям.

Затем в моем опыте появился новый элемент. Все мое тело покрыла некая биологическая грязь, она была скользкой и состояла из слизи. Я не мог понять, была ли то околоплодная жидкость, моча, мокрота, кровь или вагинальные выделения. Та же субстанция, похоже, была у меня во рту и даже в легких. Я задыхался, захлебывался, гримасничал и отплевывался, пытаясь очистить свои организм и кожу от этого. В то же время до меня доходило, что мне не нужно бороться. Процесс этот имел определенный ритм, и требовалось лишь подчиниться ему. Я вспомнил множество ситуаций из собственной жизни, когда я чувствовал необходимость сражаться и бороться, и задним числом было понятно, что это лишнее. Было ощущение, будто бы мое рождение содержало некую программу, которая заставляла меня видеть жизнь намного более сложной и опасной, чем она есть в действительности. По всей вероятности, данный опыт мог открыть мне глаза в этом смысле и сделать мою жизнь намного легче и игривее, чем прежде.