Текст книги "Фантасмагория"

Фантасмагория
Станислав Викторович Хромов

© Станислав Викторович Хромов, 2024

ISBN 978-5-4474-9063-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В третью книгу стихов величайшего русского поэта начала 21 века Станислава Викторовича Хромова включены стихотворения сборника «Фантасмагория».

Стихотворения Станислава Хромова проникнуты оригинальным ощущением неординарности. В своей работе Станислава Хромов ориентируется на младших современников Шекспира. Его стихи радуют многочисленных почитателей творчества поэта, стали основой для популярных песен.

Путешествие

 
Мы протомились сутки на вокзале,
А показалось – вечность протекла,
Играли дети, женщины вязали,
Мужчины говорили за дела.
Потом был поезд, купленное зелье
И шумных станций ярмарки порой,
И суета вагона, и веселье,
И дни, сплошной забитые мурой.
Они прошли – разгульно и небрежно,
Оставив нам безденежье и пшик,
Но как гуляли мы на побережье —
Как только может русский наш мужик!
Не соблюдая заданности строгой,
Решив нарезать знатного крюка,
Мы возвращались дальнею дорогой,
Покинув опустевшие юга.
Полны страстей и видом моложавы,
Везде найдя и крышу, и прием,
Исколесили чуть не полдержавы —
Мы знали, что нигде не пропадем.
И лишь теперь, спокойной жизни внемля,
Вхожу в какой-то заданный режим…
Поистине, величественно время
И механизм его непостижим!
И что бы мне на это не сказали,
Все кажется, что в длительный загул
Я жил одни лишь сутки на вокзале
И только на мгновение заснул.
 

В столовой

 
Уже давно в окне вечернем
Сгустилась ледяная мгла,
И шум, и гам по всей харчевне
Летит из каждого угла.
Кого-то мучает отрыжка,
Кого-то матерная вязь,
За стойкой женщина-ярыжка
Стоит, назад облокотясь.
И слышен голос приглушенный
Хмельных веселых мужиков:
– Мне дочь Рокфеллера бы в жены,
Пропил бы все и был таков!
За ними, возрастом постарше,
Попрятав в валенки ножи,
Сят какие-то не наши
В углу небритые бомжи.
Они рассказывают были,
Кого куда вела звезда,
А за окном в морозной пыли
Гремят на стыках поезда.
И мне уютно, я не скрою,
Сидеть здесь в сумерки, пока
Плывет угар над головою
И горький запах табака.
Здесь понимают с полуслова,
Здесь люди к бедам не глухи,
И потому вернутся снова
Сюда назавтра питухи.
Сижу и млею поневоле,
Смотрю в окно, курю «Опал»,
Как будто в дружное застолье
На дальней станции попал.
 

Монастырь

 
Пивной убогая каюта
И грязь на целую версту,
Но так на улицах уютно,
Когда черемуха в цвету.
И так светло и ясно станет,
Когда бредешь, как нетопырь,
Своими горестями занят,
И вдруг увидишь монастырь!
Дородный, каменный, старинный
Качает сонную реку
Под невесомою периной, —
Видавший много на веку.
И толпы сгорбленных строений
Сквозь временную кутерьму
И в летний зной, и в день осенний
Веками сходятся к нему.
Он помнит батыевы орды
И поступь броневых машин —
Здесь промелькнули все народы,
Прошли и схлынули с морщин.
Здесь в послушании и страхе,
Затеплив братскую свечу,
Молили строгие монахи
Победы русскому мечу.
Годами в каменных подвалах
Томились смерды и князья
Среди лишений небывалых,
Себя за прошлое казня.
Велик и в немощи и в силе,
В былом и в будущем един,
Он отражение России —
Хранитель, воин, господин!
 

Фантасмагория

 
Железный, каменный, бетонный…
А в стороне, как сирота,
Она забытою мадонной
Стоит над чашею пруда.
Терпя побои и увечья,
Они стекаются сюда,
Покуда быдло человечье
Его любимая еда.
Всегда поблизости и рядом
Над ним кружится воронье,
Клокочет он и дышит смрадом
На платье белое ее.
Вбирая соки весей разных,
Расправив щупальца дорог,
В мазутной скверне и соблазнах
Залег зловещий осьминог.
Коварный призрак недоступный
Нуждой и косностью храним,
И человеческие трупы
Еще шевелятся под ним.
На них, виновных и невинных,
В свой час обрушится гроза,
И ищут жертвы на равнинах
Его безумные глаза.
Присоской доменной горящей
Он выжег Каина печать,
Чтоб всуе всяк сюда входящий
Привык ее не замечать…
 

Рождение города

 
Здесь на расплющенном камне
мы собирались не раз,
Сколько отсюда кругами
вышло смертельных зараз!
Здесь на расплющенном камне
век не закончится наш.
Снова, как было веками,
вместе справляем шабаш.
Здесь на расплющенном камне
к князю мы шли на поклон,
Вот он – в запарке и гаме,
имя ему легион.
Злые заблудшие толпы,
серые в дымке дома —
Все это лик его злобный,
сила и воля сама!
Где у заветного камня
с жабой венчается жид,
В полночь безвольно и срамно
пьяница горький лежит.
Где бесшабашно и праздно
мы веселимся гурьбой,
Ночью глухой и ужасной
темный творится разбой.
Здесь – на расплющенном камне,
глядя в бездонную высь,
Всеми своими богами
мы на крови поклялись!
 

Число зверя

 
Рука с наколкой… Он исчез,
Но я узнал его! О боже!
Он говорил: «Попутал бес,
Бывает в жизни, ну и что же…»
Бараки, чей-то жуткий крик,
Горит огонь в бездонной яме,
И мне представилось на миг,
Что там творится за дверями!
…Они сидели и в упор
Чело свербили напряженно —
Так смерть сама в жестокий мор
Приходит в дом за прокаженным.
И я, животный чуя страх,
Бежал позорно, без оглядки,
И все мерещились в глазах
Три перевернутых девятки!..
 

Водяник

 
Окружили домами высотными,
Тротуаров глухими полотнами —
Не вздохнуть,
И текут нечистоты зловонные,
Заполняют отдушины донные,
Давят грудь.
Берега завалили отбросами,
Поливают кислотными росами,
Чем невесть,
Мне на завтра уже не загадывать,
Пресмыкаюсь, не смея выглядывать,
Зреет месть!
Выйдет месяц ущербный над городом,
Заморенный тоскою и голодом
Покажусь над водой,
Буду тихо сидеть огорошенный
На бетонной развалине брошенной
И трясти бородой.
А пойдут по тропинке прохожие,
На пугливые тени похожие,
Притаясь,
Я последнему ноги опутаю
Заржавевшей тугой арматурою,
Брошу в грязь!
И скорей утащу, чтоб не видел кто,
Прямо в жерло бездонного омута
Уцелевшего…
Вы меня выживаете с родины,
Ну какого вам тут у болотины
Лешего?
А когда понаедут строители,
Уберусь из последней обители
К вам в дома,
То коварно, то дерзко орудуя,
Где есть капля воды – стану всюду я
Месть сама!
Буду в кранах рыдать и грозится
И болотной водой половицы
Окроплю,
И кого-нибудь в ванной из шалости,
Выбрав случай удобный, без жалости
Утоплю!
 

Прадед

 
Встрепенется испуганно птаха
И от страха замрет на лету…
Повернется надгробная плаха,
Отворив за собою плиту.
С неземною, чудовищной силой,
Разгребая наваленный гнет,
Встанет он над пустою могилой
И устало костяк разомнет.
Оглядится вокруг на деревья,
Поднимаясь в недюжинный рост,
И увидит родную деревню…
И за ним опустеет погост.
Перепутавши запах могильный
С ароматами сладкими нив
Нелюдимый, огромный и сильный,
Он ввалится, проход заслонив.
Скажет, чтоб не кудахтали бабы,
Чтоб еды и вина принесли,
Опустив на столешницу лапы
Заскорузлые, цвета земли.
И не слушая, как над поляной
Расточают свой пыл соловьи,
До утра понесет, полупьяный,
Непонятные речи свои…
 

Вий

 
Храня, внимательные слуги
Ведут его! И вот он здесь…
Он занимает красный угол,
Отодвигая все, что есть.
Вполне загадочного вида —
Большеголов, приземист, дик —
Лукавый монстр,
Квартирный идол,
Он в душу каждую проник.
Откроет медленное веко
И ищет, ищет… И найдет!
И словно нету человека,
И человек уже не тот.
Его встречая каждый вечер
Погибнешь ты в конце концов…
Он души светлые калечит,
Он воскрешает мертвецов.
Он расправляется жестоко
С любым, в ком теплится душа,
Вперяя мертвенное око
И мысли здравые круша.
Из нетей вышедший недавно,
Свою высматривает сыть,
И ты, как кролик на удава,
Глядишь, не в силах возразить.
Не примет он чужого мненья,
Мольбы, признания грехов,
Не видит крестного знаменья,
Не слышит первых петухов.
Застыл недвижным истуканом,
Раздвинув круг на целый мир,
В тебя уставился экраном
Твой князь, наставник и кумир!
 

Время ночи

 
Как пробьет на часах полночь,
Расстаюсь со спокойной маской,
Не зовя никого на помощь,
Озираюсь вокруг с опаской.
После часа гляжу в окошко,
Чтоб не видеть, как озверело
Начинает беситься кошка,
Словно где-то отравы съела.
В два я слышу, как стонут липы,
Как стучатся ветра о крышу,
И шаги, и глухие всхлипы
Из прихожей и кухни слышу.
К трем чужой становлюсь и грустный —
Что творится тогда со мною,
Когда входит, большой и грузный,
И стоит за моей спиною!
Нехороший ледок в четыре
Пробивает, плечи сутуля —
Расходившись в пустой квартире,
Он вокруг ворочает стулья.
А к пяти набегают тени
И в углах незаметно тонут,
Изо всех потайных видений
Остается небесный омут.
Отрешенность приходит к кошке —
Засыпает, в канат извита,
И оранжевый шар в окошке
Исчезает вдали из вида…
 

Бесы

1. Мелкий

 
Как стемнеет, в парке сонном
Перебью все фонари,
Прогуляюсь по газонам,
Как ведется исстари.
Заходи в мои пенаты,
Эй, влюбленные, не трусь,
Я хотя и не женатый,
Из-за девок не дерусь.
Наведу тоску-злодейку,
Если хочешь, брошу в дрожь,
Или вымажу скамейку
Солидолом – если хошь.
Притаюсь в кустах под лавкой
И тихонько до поры
Стану их колоть булавкой —
Будто жалят комары.
А потом зубами стукну,
Завожусь в своем кусту
И вдогонку так аукну,
Чтоб бежали за версту!
Если кто, дела забросив,
Ищет, где усугубить,
Я как будто бы не против —
Будем вместе водку пить.
Поздороваюсь из мрака,
Подскочу к нему нырком:
– Закусить, – скажу, – однако,
Не мешает вечерком.
Сядем где-нибудь под ивой
И устроим передых,
Я с улыбкой шаловливой
Расскажу о молодых.
Погутарим, похохочем,
Разобьем пустой пузырь,
Он заметит между прочим:
– Молодец же ты, упырь!
И нарежется без толку,
Хоть до дому волоки…
И тогда я прямо в холку
Запущу ему клыки!
 

2. Средний

 
Вечерний дым, раскаты рока
И крик, и ругань на бегу…
Он, притаясь в кустах до срока,
Сидит один на берегу.
Он отдыхает в предвкушеньи
Своих торжественных минут,
Когда же правильным решеньем
В сторонку парни отойдут,
Маячит тенью у забора,
Почти на лешего похож,
И ждет, когда в пылу разбора,
Быть может, вынут финский нож.
Тогда он вскочит и незримо
Шепнет у левого плеча,
И нож, уже летящий мимо,
Полет изменит сгоряча.
В неясном шепоте слышнее:
«Забудь, отбрось закона гнет!»
И напружиненную, к шее
Случайно руку подтолкнет.
И закружится в пляске дикой
По перекошенным устам
Толпы притихшей и безликой,
И захохочет по кустам.
А в тишине ночного парка
Увидит пьяный сторож вновь,
Как чья-то черная собака
С асфальта слизывает кровь.
 

3. Старший

 
Его в толпе узнаешь сразу —
Высок, нервозен, сухопар,
Сквозит, почти не видим глазу
Из пасти матовый угар.
Заметит вдруг, засуетится,
Расширит карие зрачки,
Взмахнет, как раненая птица,
Поправит мутные очки,
И обходителен не в меру,
Прилизан гладко и побрит,
Скорей потащит на фатеру,
И на ходу заговорит.
Увы, я знаю их повадки
И разговоры до утра,
На них охотливы и падки
Все фибры черного нутра.
Он вызывает в людях смуту,
Не развязать ее узлов,
Когда, забывшись на минуту,
Вникаешь в смысл этих слов.
Любым житейским катаклизмам
В душе как будто бы не рад,
И лишь прожженные цинизмом
Глаза восторженно горят!
Знакомства круг не ограничен,
Он всех приветствует любя,
И вечно пьян, и вечно взвинчен,
И бельмы пялятся в тебя.
Увы, я знаю их манеры —
Пойми, прими таким, как есть,
И сам останешься без веры,
И забредешь куда невесть…
Сводя в губительные круги,
С собой вербует души в ад,
А черных замыслов потуги
Потом другие завершат.
Его пронзительные глазки
Повсюду чудятся уже —
В холстах, в кино, в печатной краске,
И даже в собственной душе!
Он многолик, умен, проворен,
В дома распахнутые вхож,
Заговорит любое горе,
Когда по жизни невтерпеж.
О злой судьбе, о тяжкой доле
Ему расскажут без прикрас,
Но плохо тем, кто поневоле
Ему доверится хоть раз!
Среди друзей немых и скучных
Он весел, в радости – скушен,
Один на тысячу подручных
Во всех талантах искушен.
Он в жизни мухи не обидит,
Он в отношениях учтив,
Он все предчувствует и видит,
Себе на службу обратив.
И темных нет на нем пометин,
И в глубине кривых зеркал
Простому глазу незаметен
Его пугающий оскал…
 

Главк

 
Все в движении, дым коромыслом,
И невольно присвистнешь: «Ого!»
И не то, чтобы очень со смыслом,
Но, однако, и не без того.
То промчится какой-нибудь леший
И исчезнет в дверях за углом —
В эти двери ни конный, ни пеший
Не пробьется за ним напролом.
То, ныряя на лестницах гулких,
Их ватага сорвется в бега,
Помаячит в пустых закоулках
Заполошная баба-яга.
И в какие-то странные салки
Все играют листами с утра
Проносясь, секретарши-русалки
И кикиморы-бухгалтера.
Подивишься на гибкое тело
И на ноги, что чудно стройны —
Разве нет никакого ей дела
До меня, до других, до страны?
Но уносится, как на моторе,
От забот очумевшая вся
В нешироком сквозном коридоре,
Даже мельком глаза не скося.
Ты стоишь в стороне не дыша аж
И гадаешь, кто правит здесь бал —
Словно вдруг на чудовищный шабаш
Нежелательным гостем попал.
А в прохладной тени кабинета,
Не понять – то ли мертв, то ли жив,
Затаился невидимый некто,
Воспаленные очи смежив.
Он всему голова и опора,
Он божок этих скользких лядин,
Не вникая в кошмар коридора,
Восседает на троне один.
С тех времен, как поднялся и вырос
Его тощий, занюханный трест,
Он, порой поднимаясь на клирос,
Своих подданных поедом ест.
Мол, опять результат невысокий,
А вассалы жируют опять —
Тянет с вотчин последние соки
И за пядью ступает на пядь.
И уйдет он, не слушая хая,
И глаза по привычке закрыв…
И с проклятьями веси, вздыхая,
Ликвидируют новый прорыв.
 

Нарыв

 
Бывают странные прогулки,
Когда в удушье городском
Бредешь в глухие закоулки
Одним наитием влеком.
И вот он, парк, вернее то, что
На прежнем месте пролегло,
Но омерзительно и тошно
Теперь ступать через него.
В задах бетонного завода,
Где запустение и мразь,
Как жутко местная природа
На наш прогресс отозвалась!
Крадусь тропинкою по краю,
Прибавив шагу неспроста,
И настороженно взираю
На зачумленные места.
Гнойник разросшийся зеленый,
Глухой болезненный нарыв —
Ольха лишайная и клены
Сомкнулись, опухоль накрыв.
Сплошное месиво густое
В утробе скрыло провода,
Из труб, закисшая в отстое,
Сочится мутная вода.
Скелеты рухнувших скамеек,
Трясина ржавая аллей,
Да неизвестных юрких змеек
Движенье, скрытое под ней.
И ощущаешь как-то сразу,
Лишь стоит дух перевести,
Что только нечисть и заразу
Отсюда можно принести…
 

ПАТОЛОГОАНАТОМЫ

 
Уже давно в полете души —
Иные в райские миры…
И бьют до времени баклуши
На нарах скучные жмуры.
По всем углам и уголочкам
Покой как будто и уют,
И только бедным оболочкам
Гостить подолгу не дают.
Мастеровыми дел заплечных
Кантуют бренные тела.
И подопечных охраняют
От постороннего тепла.
Приняв положенные дозы,
Одни среди кровавых луж,
Здесь рассекают виртуозы
Пустые наволочки душ.
Пластают так, что даже жутко
За них становится порой —
Вот печень, сердце, часть желудка,
А вот проклятый геморрой.
И жизнь покажется химерой
Такой бессмысленною тут…
Не сомневаясь, той же мерой
И им коллеги воздадут.
Со знаньем дела и не робко
Возьмутся, крякнув, за пилу,
И вот уж черепа коробка
Лежит пустая на полу.
Мозги летят туда же следом,
И как, добравшись до аза,
Патологически при этом
Горят анатомов глаза!
И утолив дознаний страсти,
Они вздыхают, как Сизиф,
В куски искромсанные части
Обратно в трупы загрузив.
Вот так и мы! Вскрывая души,
Как те анатомы точь-в-точь,
Мы рады выяснить, послушав,
Бессильны чем-нибудь помочь.
 

Блок

 
Они рождаются невольно
В тенетах жалкой суеты,
Где просветление крамольно,
И мысли грешным заняты.
Они идут девятым валом,
И гул их сердце леденит,
Они ложатся покрывалом
На глянец мертвенных ланит.
В них все – и доброе и злое
Переплелось на много лет, —
Там есть грядущее, былое,
Лишь настоящего там нет.
И каждый звук несется к смерти —
До завершающей строки…
Не верьте гениям, не верьте,
Они безумно далеки!
 

Странный союз

 
В союзе с практикою чтобы
Познаний выморочить клад,
Мы, отрываясь от учебы,
Пришли на мясокомбинат.
И вмиг, в сравнении со школой,
Весь мир предстал наоборот, —
Там дух стоял такой тяжелый,
Тяжел и мрачен был народ.
И сердце билось как-то глуше,
Невольно впитывая страх,
Когда ободранные туши
Качаясь, плыли на крюках.
В огромной зале перед нами
Тела предсмертно бились там,
И парни дюжие ломами
Лупили их по черепам.
И в состоянии нирваны
Им в сердце правили ножи,
И кровь, стекающая в ванны,
Переполняла этажи.
Они шарахались по зале,
Порой зловеще хохоча,
И монотонно убивали
Под наблюдением врача.
И было тяжко, как под грузом,
Невольно видеть этот бред —
Они работали со вкусом
И с перерывом на обед.
И в этом реве, визге, гаме
Стоял я, скромный ученик,
Творилось странное с мозгами,
Я потерялся и поник…
Но с той поры во мне, признаться,
Как жутко душу не трави,
Презренье вегетарианца
Растет и пухнет на крови!
 

Чертово колесо

 
Ползешь на огромную спину,
Купив за полтинник билет,
Зловеще качает кабину
Реликтовый в парке скелет.
Вздымается хрупкая долька,
Скрежещет коварный металл —
И кто его выдумал только,
И кто его только создал!
Восходишь все выше и выше —
Почти что в простор голубой,
И низко окрестные крыши
Сгибаются перед тобой.
И смотрят архангелы с неба,
Как ты приближаешься к ним
Из толп, обитающих слепо,
Господней молитвой храним.
Как будто, найдя в себе смелость,
Над адскою бездной навис… —
Кому же хоть раз не хотелось
Без памяти броситься вниз!
Кого хоть на миг не сближало
С небесной мечтой колесо?
Опасной гордыни кружало,
Скользнувшее в небе лассо…
 

Свалка

 
За свалкой в густом перелеске,
Где людям ходить не с руки,
Плетут из неоновой лески
Свои невода пауки.
Такие проклятые дебри,
Что сердце заходится вдруг!
Наверное, дикие вепри
Тут рыщут ночами вокруг.
Вода, доходя до лодыжек,
Торопит прохожего прочь,
И редкий в траве кочетыжник
Цветет на иванову ночь.
И полем невидимой брани
Тлетворных и жизненных сил
Откроются в утренней рани
Провалы зловонных могил!
И с жадной тревогой над ними
Недаром кружит воронье —
Останками битвы одними
Дымятся гектары ее.
Назад обернешься со страхом,
И сквозь уплывающий дым
Живое покажется прахом
И мертвое станет живым.
Как будто на варварской тризне,
Где смерти бояться грешно,
И все, что положено в жизни,
На этих кострах сожжено.
 

В провинции

 
На широких проспектах столицы,
Разделяющих замкнутый круг,
Я не знал, что такая таится
Широта и бездонность вокруг.
И не мог я представить когда-то,
Что дожить суждено мне по гроб
Вдалеке от кольца и Арбата,
От бурлящих по улицам толп.
А теперь вот, открыв и другое, —
Ту Россию, которой не знал,
Будто самое мне дорогое,
Впечатлений храню арсенал.
И по мере возможностей малых,
Каждый день дополняя его,
Исправляю ошибки в анналах
И не ведаю сам для чего.
Ночь кромешная, темные воды,
Тихий омут, свечение луны…
Пароходы, лачуги, заводы,
Будто в прошлое отдалены.
Исчезаю в минувшем из вида
Не замечен никем и не зван,
Как отринутый временем идол,
Как поверженный в Лету болван…
 

Конь

 
Отойду в ночную нишу,
Приложу к глазам ладонь
И увижу, вновь увижу —
Скачет конь!
По холмам, по буеракам,
По степи летит немой,
Мимо сел, покрытых мраком —
По прямой.
Грива плещется на вые,
Кто-то путь его предрек?
А дороги все кривые
Поперек.
Под копытами тугими
Молодые всходы мнет,
Только тропами другими
Не свернет.
Будто вырвался из плена,
По оврагам, по грязи,
В диких травах по колено —
По Руси.
Пламя яростное вижу,
Из ноздрей валит огонь,
Все отчетливей, все ближе —
Скачет конь!
 

Белое

 
Здравствуйте, светлые рощи,
Мир незапятнанный мой,
Вновь из арктической ночи
Я возвращаюсь домой!
Много я знал невезений,
Много лишений терпел…
В небе над речкой весенней
Воздух по-прежнему бел.
Мыслей обитель святая,
Дарница чудной красы —
Перстнями с пальцев слетая,
Светятся капли росы.
В снежных пределах кочуя,
В мире зимующих сов,
Нет, ничего не хочу я
Кроме прохлады лесов.
Чтобы в краю васильковом,
В белых туманах весны,
Мирно уснув под альковом,
Видеть молочные сны…
 

Сумбурное

Дочери

 
Как я жил в этом брошенном мире!
Как любил, отчего тосковал,
И бренчал на расстроенной лире,
И чужих сторонился похвал,
Как, гуляя порою, под вечер
Шел один, без друзей и подруг,
И какие случайные встречи
Становились поэзией вдруг,
И еще, отчего мои строки
Темнотою болот налиты,
И в намеренных гранях не строги,
И безжизненны, знаешь ли ты?
Как неладное чувствовал кожей!
Ангелочек единственный мой,
Говорила: «А папа хороший…»
Возвращаясь с прогулки домой.
Но бросало меня от порога
Через тысячи жизненных призм,
И, порой, возносило до бога,
И ввергало в глухой демонизм.
И лились сатанинские строки,
И терновый ложился венец —
Твой отец был такой одинокий,
Может, самый счастливый отец!
Нет, не бог я, чтоб спорить с богами,
И не бог, чтобы спорить с людьми…
В этом рыке и лае, и гаме
Отрешенности чашу возьми.
Будут месть, оговоры, насмешки,
Но люби их! Себя не жалей!
Даже самый отъявленный грешник
От любви не становится злей.
Как и мир, неограненный Летой,
От поэзии ярче не стал —
Безграничный, тяжелый, заветный,
Никому не доступный кристалл…
 

Сотворение песни

 
Ничего не сумеем сказать,
И останется мир наш невидим,
Да и где откровенности взять,
Если сами себя ненавидим.
Не успеем достойно пройти
Даже жалкой немой половины,
Если сами в тернистом пути
И во всех неудачах повинны.
Но мы все таки будем любить!
Сколько можем и чувствуем это,
Ну а там разберемся, как быть —
На пороге не этого света.
До крови, до изорванных жил,
Не смущаясь ничем посторонним,
Как на сердце господь положил,
Может, душу когда-нибудь стронем.
Будем силиться, взявшись за гуж,
Из ошибок выуживать опыт
Под истошные вопли кликуш,
Улюлюканье, свисты и топот.
Эти рады ошибкам всегда,
Что, конечно, в земле и не дивно,
Пусть кричат, что основа взята,
И что песня стара и наивна.
Пусть не в цель попадет острие —
Мы не так уж пророчески зорки,
Но мы все же слагали ее,
А не только орали с галерки!