Текст книги "Медвежий праздник. Рассказ"

Медвежий праздник
Рассказ
Станислав Исмулин

© Станислав Исмулин, 2017

ISBN 978-5-4485-6629-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Подняв ружье со сгнившего пня, и закинув его на плечо Микола начал движение вперед, словно призывая Емельяна двигаться за ним. Внешне мужчины были весьма схожи. Ростом они были ниже среднего. Худощавое тело было покрыто расписной одеждой напоминающей длинную ночную рубашку, подпоясанную кожаным ремешком. Обувь была легкая, сделанная из оленьей кожи и украшенная расписным орнаментом. Широкие лица подчеркивались, сильно выделяющимися скулами, у уголка глаза виднелся ярко выраженный эпикантус, так называемая монгольская складка. Путь предстоял не долгий. Уже на горизонте за густыми зарослями, отражающими июльский зной, виднелась старая деревня, частично обнесенная покосившимся частоколом. Ветхие, почерневшие от времени дома выглядели как темные пятна, покрытые засохшим бледно желтым мхом. Издалека все дома смотрелись одинаково. Построены они были из бревенчатых срубов небольшого диаметра в один этаж. Крыша домов была двускатная, сделанная из тонких деревянных планок, обтянутых полосами выделенной бересты, сшитыми в одно большое полотнище, и покрыта накатником.

– Еще не много, ну и тяжелая нам дичь попалась сегодня. Ты посмотри, какие жирные гуси, а?

– Не то слово, жирные. Еле плетусь, отдохнем, немного, отец?

– Вот еще! Дома мальчишка Мирон в бабьем кругу вертится, негоже его надолго с ними оставлять. Еще чего доброго научат своим женским штучкам. Не отучишь потом.

Мирон рос приятным милым мальчиком с добрыми глазами и пухлыми щечками. Из-за отсутствия матери все соседи относились к нему с жалостью и запредельной нежной заботой. Мать мирона умерла при родах, от сильного кровотечения, следствием которого стало не вышедшее место ребенка. До года Мирон воспитывался в окружении трех женщин – своей крестной мамы, которая являлась его кормилицей и двух ее сестер. Спустя год после рождения, когда ребенка оторвали от груди, почувствовав чрезмерную заботу и угнетенный постоянным нахождение внука в женском обществе, Микола взял борозды воспитания внука в свои руки, запретив женщинам, видится с Мироном более одного раза в неделю. В воспитании ребенка, так же было отказано и отцу Мирона – Емельяну, который проживал с Мироном и Миколой под одной крышей. Характер Мальчику, впрочем, как и душа достались от матери. Он был совершенно не похож на своего деда и отца по духовной составляющей. Дед Микола временами злился на внука за то, что Мирон рос весьма сентиментальным и ранимым.

С молодых ногтей Микола приучал Мирона к культурной самобытности народов Манси. Едва ребенок научился ходить дед начал брать его на прогулки в лес, на озеро, на покрытые ряской болота. Старик много рассказывал о птицах и животных. Со страстным интересом рассуждал о хитростях рыбалки и охоты. А маленький Мирон лишь смотрел по сторонам, внимательно изучая окружающий мир, откладывая в своей памяти запечатленные образы и неведомые звуки, приятно ласкающие слух. И вряд ли то, что говорил ему дед, имело для него хоть малейшее значение. Он лишь временами захлебывался от приступа задорного смеха и постоянно посасывал свой маленький пальчик.

Миколу очень тревожил тот факт, что в начале ХХ века началось массовое слияние коренного населения вогулов (Манси) с русскоязычными иноплеменниками, пришедшими с Урала. Тем самым существенно сократилось численность местного коренного населения. Войдя на чужую землю со своими законами и устоями, иноплеменники казались неким апогеем, представляющим высшую степень развития цивилизации, примкнуть к которой являлось честью для некоторых единиц коренного общества. Культурное наследие и вековые традиционные основы стали угасать, местные обычая перестали почитаться с должным уважением. Мансийский язык стал медленно, но верно забываться. В обиход ворвался русский язык.

Заостряя внимание и анализируя происходящее вокруг Микола решил, что ему необходимо сделать все зависящее от него, что бы сохранить и оставить свой очерк в памяти будущих внуков и правнуков. Цивилизация развивалась стремительно, заставляя бежать с ней в одну ногу, но проблема была в том, что, если человек ловил ритм развития цивилизации, то дороги назад уже не было, и желание возвращаться в привычный ранее уклад отторгалось.

Предотвратить исчезновение народов Манси, как самостоятельную субэтническую единицу и предоставить народу право на существование – вот, что было жизненной задачей старика. С ранних лет Микола прививал Мирону достоинства народов Манси и многозначительность их сохранности, как этноса. И делал он это с весьма интересной подоплекой, опираясь на два главных алгоритма. По его мнению, воспитывать ребенка, со стороны навязанных идей и стереотипов, подкрепленных лишь страхом и угрозами, было не безопасно. Ребенок, услышав навязанные идеи, со словами «Ты должен», «Ты обязан» – отчуждал их подальше от себя, используя защитный рефлекс. Старик был уверен, что гораздо проще добиться желаемого результата через ненавязчивый разговор, который повторялся изо дня в день, забираясь в голову подобно программе, фактически являющейся зашифрованной пропагандой. А так же через игры, поскольку слово игра для ребенка ассоциировалось с веселым развлечением, никоим образом не связанным ни с работой, ни с учебой. Все заботы по дому начинались со слов, – «Мирон не хочешь сегодня поиграть?» Таким образом, ребенок начинал воспринимать, то, что преподносят, как аксиому. Единственное, что не учел Микола, то, что ребенок испытывает свое видение ситуации и подвластен внутренним чувствам, которые присуще характеру человека. Однако деда не интересовало мнение других людей, когда оно касалось воспитания. Его нельзя было назвать тираном, скорей приверженцем, а может и заложником своих принципов.

В декабре 1927 года Мирону исполнилось четыре года. Этот день был первым днем его осознанной жизни. На протяжении всей жизни, копаясь глубоко в памяти, он не мог вспомнить ни единого дня, которые были раньше. Лишь этот день при обращении глубоко в подсознание стоял перед глазами, словно отдавая отсчет его осознанной жизни.

Попавшая в нос, пылинка защекотала нос и Мирон в испуге проснулся от собственного чиха. Приподняв голову, он оглянулся по сторонам. В противоположных углах комнаты спали дед и отец. Дед лежал в правом нижнем углу дома, сопя через заложенный морщинистый нос. Это место принадлежало главе семейства. Над головой старика находился небольшой алтарь, прикрытый бархатной тканью, что находилось за ней, ни кто не знал. В левом углу дома спал отец Мирона. Высовывая наружу локоть, мальчик почувствовал освежающую прохладу. Огонь в чувале уже не горел, однако под шкурами животных холод был бессилен. Мирон выскочил из-под шкуры. Утренняя свежесть охватила его тело. Сквозняк поддувал ему под не подпоясанный суп. Сунув ноги в няры, Мирон устремился подкинуть сухих щепок в чувал в надежде, что угли еще горячие. Тихонько подползя к деду мальчик попытался подергать Миколу за редкую растительность на бороде, но она была настолько мала, что зацепиться за нее не смог даже ребенок с маленькими пальчиками. Зажав одной рукой деду нос, а второй хватаясь за две косы, которые были крепко и аккуратно заплетены с педантичностью присущей молодым барышням Мирон начал дергать за них.

– Что, что такое?

– Дедушка, я проснулся сегодня раньше всех, вставай, сегодня я тебя бужу – сказал мирон, прыгая коленями деду по животу.

– Встаю, встаю, хулиган. Прекращай деду, на живот давить, а не то я тебя вместо завтрака проглочу.

– Неужели сын, ты научился сам просыпаться, – сонно произнес Емельян.

Щепки в чувале начали потрескивать охваченные маленькими языками пламени. Подкинув дров в чувал Мирон разбежался и снова прыгнул на деда.

– Дедушка, ты мне обещал сегодня сходить на охоту, ты помнишь? Мне даже папа вчера лук сделал.

– Помню, помню, Мироша, но даже не знаю, возьму ли я тебя с собой за твое поведение.

– Ну, деда, вы же меня с папой поднимаете каждый день так рано, а я всего один раз.

– Хорошо, собирайся. Раз обещал после завтрака пойдем.

Разумеется, охота предполагалась быть ненастоящей. На улице стоял крепкий декабрьский мороз, и ребенок мог замерзнуть. Тем не менее прогулка в течение получаса не могла навредить мальчику, к тому же сильное рвение к охоте тешило душу Миколы, и старик изрядно хотел это желание внука подпитать.

С трудом открыв тяжелую, присыпанную снегом дверь Мирон с дедом вышли на улицу. Метели уже не было, в небе нависла белая дымка. Белоснежный снег поблескивал повсеместно мириадами слепящих глаз бриллиантов, хрустящая снежная саванна открылась перед глазами Мирона.

– Деда, а почему ты без ружья, как ты будешь охотиться на зверя?

– Ну уж я то как ни будь, поймаю его, за меня ты не переживай, главное сам смотри в оба.

Идя по глубокому снегу Мирон вошел во вкус и начал дурачиться, имитируя охоту на животное. Он стрелял из разных положений с лука, создавая модель зрелого охотника.

– Дедушка, я похож на настоящего охотника Манси?

Дед, опешил, остановившись и переведя удивленный взгляд на внука.

– Статус охотника Манси нужно заслужить, сынок. Ты пока что ученик, быть охотником это целое призвание, здесь нужен холодный ум, и полная отвлеченность от сантиментов. Но когда ты станешь настоящим охотником, я буду гордиться тобой до самой смерти. Тебе стоит еще подучиться мастерству, но ты справишься и будешь готов.

– Готов к чему, дедушка?

– К Медвежьему празднику.

Рвение к охоте и любопытство к рассказам деда, которые Мирон мог слушать часами напролет, прогрессировали с каждым днем. Несмотря на соблазны сверстников, Мирон держался от них особняком и больше походил на Миколу, с которым и проводил львиную долю своей жизни. К семи годам мальчик стал полноценно и самостоятельно заниматься рыбалкой, которую он называл рыбьей охотой, временами принося домой рыбу уже к рассвету, когда отец и дед еще спали. Дед не скупился на похвалу, а Мирону это было по душе. Похвала от деда была высшей наградой для внука, приводившая мальчика в восторг.

Ожидание приближения медвежьего праздника становилось все сильней. Приготовления шли полным ходом. Уже семь лет прошло с того момента, как отмечался медвежий праздник в последний раз. Праздник этот и по сей день является работающим, как тотем, являющийся символом единения обско-угорских народов.

Поздней ноябрьской ночью, Мирона разбудила пара мужских рук. Одна рука принадлежала деду, вторая отцу. Открыв покрытые пеленой глаза, он увидел два темных силуэта.

– Мирон, немедленно вставай, нам пора выходить, – сказал Емельян, ударяя мальчика по плечу.

– Как же хочется спать, можно я не пойду сегодня?!

– Вот еще! Мы этого дня семь лет ждали. А ну вставай, мальчишка! Ты ведь хотел быть настоящим охотником или уже совсем перехотел? – подхватил Микола.

Выйдя на улицу и наполнив легкие свежим воздухом трое мужчин во главе с Миколой усевшись на нарты направились навстречу горизонту. Старик двигался впереди на больших нартах запряженных пятеркой оленей. Рядом с Миколой на нартах лежало ружье, запасная обувь, теплые, сухие вещи, завернутые в березовую бересту, и поверх всего сидел Мирон, закутанный не по погоде сильно. Емельян сидел на нартах среднего размера запряженных двумя оленями, его нарты были пусты за исключением ружья и двух пар дополнительных упряжек.

– Дедушка, а почему мы выехали так рано на охоту?

– Это нечто больше чем охота сынок. Шесть лет назад, на нашей с тобой охоте, кажется, я говорил тебе, что скоро ты будешь готов к Медвежьему празднику. Этот день настал. Медвежья охота для всего без исключения народа Манси является священным ритуалом. Охотники Манси испокон веков выходили рано утром, на медвежью охоту, что бы женщины не увидели их. Древняя поговорка гласит: «женщины не достойны, смотреть медведю в глаза». Если вдруг, по дороге на медвежью охоту ты по пути увидишь женщину – возвращайся назад. Это явно не к добру.

Длинная дорога уходила глубоко в тайгу. Наблюдая, вокруг себя лес и белую равнину Мирон начал теряться в пространстве. Ему становилось не по себе, ведь здесь он находился впервые. Впрочем, находясь под могучим крылом деда и прикрытием отца он чувствовал себя уверенней. Заезженная нартами дорога начала сужаться, становясь совсем незаметной, словно струйка песочных часов, а затем и вовсе закончилась. Проходя по глубокому, мягкому снегу олени начали проваливаться, подворачивая копыта. Остановив нарты Микола сказал:

– Дальше на оленях не пробраться. Иначе нам их не уберечь. Отсюда пешком пойдем, с две версты будет.

Привязав нарты к широкому основанию ели, Микола и Емельян вытащили из них оружие, теплые вещи, последним сняли Мирона.

– Так, Емелька, ты пойдешь впереди, будешь нам прокладывать тропу, а мы с Мироном пойдем за тобой, только держаться будем подальше.

Солнце начало подниматься. Темно-синие утренние сумерки опустились куполом на землю, деревья тихо поскрипывали на легком ветру. Емельян шел впереди, прокладывая дорогу. Он старался протоптать ее максимально широкой и свободной от снега, делая большие шаги, не поднимая ног, а передвигаясь, словно на лыжах. Мирон шел за отцом оберегаемый чутким и пристальным вниманием деда. Пройдя четверть версты, Емельян заметил пред собой заваленное дерево занесенное снегом.

– Отец, овраг впереди, надо бы привал сделать отдышаться, уж очень много снега намело.

– Время есть. Передохнем. Одно радует – обратно налегке пойдем, смотри, какую ты тропу протоптал.

– Не думаю, что с медведем легче будет, – усмехнулся Емельян.

– Ишь, ты какой. Медведя еще найти нужно и уговорить с нами пойти в деревню.

– Ну, это уж мы уговорим, правда Мирон?

– Ага

Встав на заваленное дерево, Емельян оглядел окрестности, и смело шагнул вперед, на высшую точку оврага. Земля под снегом содрогнулась, послышался хруст переломленных веток. Не успев опомниться, Емельян упал под обледеневшие, широкие корни дерева, ударившись о них лбом. Ружье слетело с плеча и провалилось глубоко, под снег. Микола устремился на помощь. Едва добравшись до ноги Емельяна, старик отскочил назад, таща за собой Емельяна за шкирку и отталкиваясь пятками от снега.

– Здесь медведь, ты посмотри. Быть того не может, но это точно медведь в берлоге, – удивленно сказал Микола.

– С чего ты взял, отец?

– Снег растоплен и покрыт, желтым налетом. Это от медвежьего дыхания.

Емельян поменялся в лице и начал нервно искать ружье под снежным покровом.

– Похоже там медведица с потомством. Иначе бы она глубже ушла в тайгу, здесь им небезопасно находиться. Они не останавливаются вблизи людских троп. Надо нам ее разбудить. Видишь березку тоненькую сзади Емелька, пойди ка сруби верхушку ствола и пошурши подле берлоги, а я тебя подстрахую. Мирона сзади оставь, возле дерева.

Срубив ствол дерева, больше похожий на широкую ветку, Емельян стал наощупь засовывать его, сквозь сплошную снежную стену. Снег на верхушке берлоги пошел, едва заметной трещиной из берлоги послышался устрашающий возглас. Сильнейший удар выбил, словно спичку ствол из рук Емельяна. Молниеносно, захватив на мгновение бдительность охотников, медведица выпрыгнула, из берлоги, словно находясь под давлением, и кинулась на Миколу, прикрывая своим телом, напоминающим пятиконечную звезду выбегающих из берлоги медвежат. Послышался первый выстрел, маленькие медвежата кинулись в россыпную по бескрайней тайге. Взрослая самка продолжала рычать, но уже не от ярости, а скорее от бессилия, как то противостоять человеку. То, вставая на задние лапы, то снова заваливаясь на бок. Послышался второй выстрел. Он попал в область могучей ключицы медведицы. Внезапно, перезаряжая ружье Микола произнес:

– Мирон, а ну иди сюда, дело за тобой. Пришла пора, покончить с воображаемой охотой на животных и стать настоящим охотником манси. Сегодня твой выстрел будет последний. Тебе, как хозяину предстоит данная честь.

– Нет, дедушка, я не могу. Я не буду этого делать.

– Возьми ружье Мирон, один выстрел и все закончится. Ты обязан низвести медведицу.

– Как же так дедушка, она ведь была со своими детьми, что с ними будет теперь? Они же погибнут, как вы можете…

– Сынок, жизнь тяжелая штука. Мы все рождаемся, убиваем, умираем, если мы не станем убивать, мы умрем, это естественный отбор, и ты должен пройти этот этап. Мы убиваем не забавы ради, а лишь для того, что бы быть уверенным в завтрашнем дне, что мы сможем подняться с постели и пойти снова добыть себе еду. Сынок, ты ведь любишь вареную оленину. Не думаешь ли ты часом, что олень убивает сам себя и сам себе отрезает рога, которые висят над твоей кроватью, а? Ты должен взять свое злосчастное ружье, незнающее жалости ни к одному живому существу и сделать выстрел. Не выстрелив сегодня, ты погибнешь завтра. Не доводи себя до этого.

Медведица едва поднималась выше уровня земли, подпирая огромное тело могучей лапой, но ей было тяжело, силы покидали могущественный стан. Не издавая ни единого звука, словно смирившись со своей судьбой, слегка слышались ее медленные вздохи и тяжелые выдохи, сопровождаемые густым паром из черных ноздрей. Мирон взяв тяжелое ружье, которое было выше его и, не боясь подошел вплотную к медведице вытирая слезы жестким замерзшим рукавом. Глаза хозяйки тайги смотрели на него, взглядом преданной собаки, сделавшей все возможное, что только зависело от нее. Мальчик склонился перед ней на колени и произнес, ласково трогая зверя:

– Прости меня!

Громкий выстрел рассек таежную тишину и распространился в разные стороны, отскакивая громким эхом в голове Мирона. Сидя со спущенной вниз головой, Мирон заметил, как последние силы вышли из медведицы. Голова ее упала в мягкий снег, оставляя на нем отпечаток в профиль напоминающий посмертную маску. Мирон склонился на колени перед медведицей и заплакал изнуряющим плачем, порицая себя за смерть хозяйки тайги.

– Не вини себя. Я горжусь тобой, Мирон. Ты совершил важный поступок, который поможет в дальнейшем с наименьшими душевными истязаниями перейти на новую ступень становления. Мы не убийцы, Мирон. Ружье, которое выпустило пулю – вот настоящий убийца, которому нет прощения, – произнес Микола, вставая с колена.

– Самим нам не донести. Нужно идти за нартами, – тут же продолжил Микола, резко переключившись.

– Так ведь олени не пройдут, отец

– Тропа хоть и узкая, но не глубокая. Протоптали мы ее изрядно, да и прошли всего четверть версты. Возьмем трех оленей и запряжем их в одну линию. Мирона посадим на нарты, а сами поведем оленей за собой.

Пройдя четверть версты в полной тишине, под монотонный хруст снега, охотники дошли до нарт. Олени, увидев своих хозяев значительно оживились.

Мирон, не хотел возвращаться в то место и яро желал, что бы это чудовищное мучение скорее закончилось. Ему было ненавистно увидеть обратную сторону своего родного деда и отца. Эти люди отличались от тех родителей, с которыми он жил под одной крышей десять лет. Дед и отец, являющиеся для него яркими личностями в одночасье превратились в опальных зверей, которым чужда жалость и чувство сострадания.

Микола и Емельян напротив выглядели бодрыми и находились в хорошем расположении духа, единственное, что смущало их, то, что медведица лежала в низине оврага, и вытащить ее было проблематично. Нарты следовало провезти вдоль оврага и спустить по более пологому склону. Таким образом, прибавлялось еще полверсты. Оленей приходилось останавливать, едва ли не каждые пять минут, для того, что бы Микола мог проверить не протоптанную дорогу. Припорошенная снегом земля могла быть коварна, как промоины на реке и провались олень даже не в большую яму, с легкостью мог потянуть за собой остальных, которые под собственным весом переломали бы друг другу хребты. Малейший перелом копыта у оленя был равноценен смерти. Ошибки были непростительны, поэтому приходилось идти наощупь.

Время в пути затянулось на несколько часов, хоть и составляло не больше версты. Однако усердные старания энтузиастов не были напрасны. Микола и Емельян вдвоем протаптывали дорогу на ширину нарт, проводя оленей практически по вытоптанной тропе. После полудня дело было сделано без потерь. Нарты шуршащим накатом остановились возле тела медведицы.

Только сейчас, придя в себя, Мирон мог дать оценку той самой медведице. Увидев бездыханное тело, он опешил и начал прозрачным взглядом монотонно и безынтересно рассматривать крупный стан.

Шерсть страдалицы была светло коричневая и пестрила рыжеватыми оттенками, напоминающими перья. В длину она была не более полутора метра. Огромная голова, смотрелась величественной, из-под скул торчал кончик языка, желтые окровавленные клыки вылезали наружу, будто язвительно улыбаясь. Большие лапы были прикрыты длинными когтями, превышающими размер пальцев Мирона в полтора раза. Вокруг тела скопились красные льдинки льда.

Размер нарт был около трех метров в длину, метра в ширину и чуть больше полуметра в высоту. Затащить на них тушу медведя вдвоем не представлялось возможным. Поэтому Емельян утопил нарты в снег, что бы хоть немного сравнять их с уровнем земли. В свою очередь Микола распорол живот медведице и выпотрошил внутренности, которые были бесполезны, как в быту, так и в еде. Навскидку туша весила порядка ста восьмидесяти килограмм.

– Так, сейчас привяжем ее и довезем до основной упряжки, а там разделаем. Так удобнее будет и быстрее. Емелька, давай ка затянем ее.

Медведицу растянули на нартах, и привязали кожаными ремешками за четыре лапы для распределения нагрузки и устойчивости на тропе.

Мирон сел на нарты сзади медвежьего тела, олени тяжело тронулись, осаживаясь на полусогнутые копыта. Стальной хваткой вцепившись в крепкие ремни, Микола с Емельяном тянули нарты в горку, как могли, помогая оленям. Преодолев овраг, дела пошли значительно лучше. Олени выпрямились и пошли грациозно на полностью выпрямленных копытах.

Накормив всех оленей, Микола с Емельяном растянули тело медведицы между двух деревьев для свежевания. Мясо и шкура медведя должны были находиться в разных нартах. Мясо уложили на большие нарты, а шкуру и голову на маленькие. Закончив все приготовления и ловко усевшись на нартах Микола торжественно произнес:

– Ну, вперед, родимые. Медвежий праздник начался.

Время близилось к вечеру, однако, солнце еще было высоко. Оно светило ярким, далеким пятнышком. На горизонте показалась деревня. Выйдя из тайги на замерзшую гладь озера, казалось, будто попадаешь в ледяную, промерзшую степь, на которой раскрывается прекрасный вид северной зимы. Дома стремительно приближались навстречу нартам, десятки чувалов выпускали густой дым, следовавший на запад.

– Ну, что отец, пора?

– Давай Емелька, пора!

Выстрелы послышались один за другим, интервалом в несколько секунд. На открытом озере, окруженным с трех сторон стеной из деревьев они усиливались, словно рупором, и отскакивали от деревьев точно по направлению к деревне. Люди на том берегу начали значительно оживляться и послышались радостные возгласы, крики, свист и ликование. После семи поочередных выстрелов наступила тишина, и масса людей на противоположном берегу стремительно направилась в левую сторону. Туда, где находился дом Мирона, Миколы и Емельяна.

Нарты подъехали к дому под радостные выкрики взбудораженной толпы. Внезапно на охотников ледяным фонтаном опустились хлопья снега. Хлипкие снежки, не успевая долетать разрывались в воздухе орошая наших героев, совершая тем самым обряд очищения.

– Мирон, а ну лови, – сказал Емельян, бросая снежок точно в шапку Мирону с расстояния вытянутой руки. Что-то ты вообще грустный сынок, иди ко мне. Нам нужно очиститься снегом, только и всего. Такие забавы тебе ведь всегда нравились, правда?

– Я устал сегодня, мне хочется ничего.

– Мирон, сегодня придется потерпеть и провести все до конца, давай очистимся вместе со всеми.

Мирон нехотя взял снежок в руку и стал один за другим бросать в деда, со злостью и презрением свойственным маленьким детям. Микола, обратив внимание на Мирона, наверное, впервые за сегодняшний день вспомнил, что перед ним его родной внук. Это маленьких ребенок, которого он воспитывал и поднимал с самого рождения. В большой деревенской суете Микола поднял над собой голову медведя и передал ее из рук в руки, бушующей толпе. Взять в руки голову хотел каждый. Выиграв несколько минут Микола взял Мирона за руку и отвел в сторонку, что бы ни кто не слышал их разговора и неуместного отступления от праздника.

– Мирон, я вижу, что ты очень расстроен и подавлен, это так?

– Я не хотел убивать медведицу. Она спокойно спала в берлоге вместе с медвежатами, а я убил ее и ее медвежат. Они не выживут, как ты не понимаешь этого?

– Мирон, сынок ты рассуждаешь еще, как ребенок и я это понимаю, поэтому я хочу рассказать тебе одну историю именно сейчас, как мне кажется сейчас самое время, ты хочешь этого?

– Хочу

– Вот и славно. Много лет тому назад, медведь жил на небесах и у него был отец – Торум. Медведь много смотрел на землю, его привлекал земной шар, раскрашенный в десятки разных оттенков. Каждый раз, когда он опускал свой взор, у него проявлялось непреодолимое желание побывать, внизу на земле. Его занимала земная жизнь среди бурных голубых рек и густых зеленых лесов, его привлекали пышные снега могучего севера. Ему казалось, что жизнь на земле на много лучше, чем жизнь в окружении звезд и вечного космического мрака. Медведь дважды просил Торума спустить его на землю и дважды получал отказ, а на третий раз отец все же опустил его, дав определенные напутствия. Медведь дал клятву отцу, что на земле он будет жить не нарушая человеческих законов и будет следить за порядком, как хозяин тайги. Он обещал быть справедливым и ни в коем случае не причинять вреда человеку и его дому. Но однажды медведь нарушил правила, и охотники были вынуждены убить его. С тех пор медведь считается возвышенным животным. Низводя медведя, мы делаем это с почетом и уважением, воспевая и восхваляя его дух. Опустив его сегодня, мы помогаем ему заново переродиться. Этот праздник испокон веков сопровождал наших предков, и до сегодняшних дней является самым древним праздником, в точности сохранившим свои обычаи, обряды и ритуалы. Низводя медведя, в него входит душа, одного из погибших ранее родственников, и кто знает, Мирон, быть может, именно сегодня это душа твоей мамы.

– Мама… Я никогда ее не видел. А что же будет с медвежатами?

– Медвежата обязательно выживут, тайга – это их стихия. Они не так малы, как кажутся и вполне самостоятельны. Я их хорошо разглядел.

– То есть вы с папой не собирались в них стрелять?

– Мы не настолько плохо живем, Мирон, и голодный год еще не настал.

– Дедушка, а расскажи еще о медвежьем празднике

– Сегодня ты увидел и услышал многое, а сейчас пора принять участие, ты – охотник, опустивший медведя. Это твой праздник.

В этот день дом поменял свой облик и стал таким, каким Мирон не видел его никогда. Комнаты была обставлена узорчатыми берестяными коробами, орнаментными выделками из оленьего меха, разноцветными бисерными поделками, в центре комнаты стояла обрядовая медвежья люлька. Стол был украшен резной деревянной посудой, в углу комнаты находился древний музыкальный инструмент манси – Санквылтап. Санквылтап представлял собой узорчатую продолговатую плоскую дощечку с заостренным концом, с виду он был похож на уменьшенную в размерах модель весельной лодки. Струны Санквылтапа изготавливались из оленьих жил. Шкура медведя лежала в правом переднем углу. Голова находилась на главном столе в центре комнаты покрытая расписным платком. Глаза медведицы были закрыты двумя медными монетами. Перед головой хозяйки тайги стояли угощения, вино и фигурки оленей, слепленные из теста, а также березовая дымящаяся чага. Каждый зашедший в дом целовал лапу медведицы. Угощения в виде конфет, печений, вареного оленьего мяса и вина смягчали тяжелое бремя хозяйки тайги, оленьи фигурки олицетворяли жертвоприношение. Шкура медведя так же была украшена разноцветными лентами, на когтях сверкали кольца.

Мирон, Микола и Емельян заняли почетные места рядом с головой медведицы.

– Мирон, сейчас начнется отряд отречения. Ты должен будешь извиниться, и сказать, что виноват не ты, а твое ружье, ты меня понял? – тихо прошептал Микола

– Хорошо, а что потом?

– Потом будет танец, имитирующий нашу охоту.

– А что я должен делать?

– Ты должен воспроизвести сегодняшнюю охоту в танец. Показать все то, что ты сегодня видел и чувствовал.

– Ладно, я постараюсь, но не уверен, что все получится.

– Все получится, просто сделай то, что делал сегодня, только уж постарайся не плакать, мальчишка!

Микола стукнул Мирона кулаком по коленке, призывая встать. Мирон застенчиво поднялся. Толпа затихла, при виде поднявшегося с табуретки хозяина дома. Подойдя к голове медведицы, Мирон с дрожащим голосом громко произнес:

– Прости меня, я не убивал тебя, ты же все это время смотрела мне в глаза и знаешь правду. Это ружье мое проклятое выстрелило, а его как ты знаешь, сотворил не я. И опустили тебя мы ненароком.

Микола с Емельяном подключились к Мирону. Вышли из-за стола и произнесли в один голос.

– Прости ты нас, мы нечаянно, больше не быть такому греху.

Санквыпал и бубен зазвучали в унисон. Протяжным звоном растянулась обрядная песня Миколы и Емельяна, совокупившись с танцем. Мирон стоял растеряно, с озадаченным взглядом рассматривая отца и деда, пытаясь хаотично и нелепо повторить их телодвижения. В своем танце они обращались к наивысшему – Торуму, отдавая честь и хвалу низведенной медведице воспроизводя из своей памяти в танец последние минуты охоты, в точности, как это было. Затем Микола внезапно остановил беспорядочные движения внука, вручив ему руки ружье. Почувствовав тяжесть оружия Мирон, остановился и начал смотреть по сторонам. Звуки музыкальных инструментов затихли, оставаясь лишь вибрацией в воздухе. Люди насторожились. Обратив голову в небо, проникновенным взглядом, словно наблюдая, то, что ни кто увидеть не в состоянии он произнес последнюю фразу, которую слышала хозяйка тайги:

– Прости меня!

И выпустил воздух изо рта, подражая звуку выстрела.

Ликование возобновилось сию минуту. Музыкальные инструменты мелодично зазвучали, издавая десятки разных звуков, на удивление идеально сочетающихся. В центр дома, выскочили люди в берестяных масках, напоминающие различных птиц. Начали кудахтать, чирикать, свистеть, изображать охотников ставящих капкан, рыбака вытягивающего из озера сеть и всех лесных обитателей. Среди толпы прорисовывалась маска лисы, которая скрывалась от взглядов толпы. По маске сложно было разглядеть в ней лису. Она была похожа больше на собаку или на мышь. Одно выдавало ее, пушистый хвост, собранный из соломы, который она всячески пыталась скрыть. Микола увидев хвост, достал из огня горящую щепку дерева и внезапно поджог его. Лисица с громким криком выбежала из дома, зазывая за собой народ. Последними выходили хозяева дома, неся в руках темную мохнатую голову. На уличных празднованиях медвежьих гуляний для священной головы предусматривался отдельный стол. Вокруг стола стояли чаны с похлебкой, вареной олениной, жареной рыбой, издававшие аппетитные ароматы густого бульона с летними пряностями. Представление продолжалось на улице. Люди веселились, меняясь ролями животных и яркой одеждой. Микола натягивал тугой лук в пробегавшего мимо лося, лось падал, совершая пародию на мертвое животное, затем вскакивал и с истеричным смехом вновь продолжал движение по кругу.