Текст книги "Узнать, хранить, не умереть"

Глава IX

– Мы с улицы людей не берём. Ты в курсе?

Майя в строгом брючном костюме была бы привлекательной женщиной, если бы не холодный взгляд и брезгливо выпяченная нижняя губа.

– Нет, я же у вас впервые, – пожал плечами Чеботарёв. Он на голову, а то и на две был её выше.

– Теперь будешь знать, – отчеканила Майя.

– Хорошо. Спасибо, что уделили время. До свидания, – он повернулся, чтобы уйти.

– Садись, – Майя указала на стул, сама села на край стола. Раскрыла папку, которую Чеботарёв принес с собой, и стала перебирать листки бумаги. Чеботарёв послушно опустился на один из стульев возле стены и огляделся. Небольшой кабинет с минимумом мебели. Плакат со схемой пожарной эвакуации. За спиной хозяйки – в окне двор с парковкой. Кусты по периметру.

Утром он пришел к назначенному часу. Майя уже ждала на крыльце. Оценивающе оглядела, уточнила, как звать, кивнула головой, мол, пошли. Пройдя через рамку металлоискателя, они миновали широкий вестибюль, их фигуры отразились в полированном граните пола. Прошли пустынный первый этаж с картинами в золотых тяжелых рамах на стенах и в дальнем крыле здания остановились у двери с табличкой «Служба безопасности «Трастинвест». Сысоева М. К.».

Майя, сидя на столе, покачивала ногой и рассматривала соискателя.

– Ты хоть учился или только в бассейне плюхался? – спросила она. Голос её потеплел, но не стал дружелюбным.

– Школу закончил. Подал на заочный в строительный колледж, – почему‐то краснея, ответил Чеботарёв и добавил: – Водительское, категория «В».

– Невнятно и непонятно, – бросила Майя, – в смысле твоих мозгов. Идём!

Она спрыгнула со стола и вышла из кабинета. Чеботарёв поспешил за ней. Они спустились по лестнице. Майя толкнула невзрачную, выкрашенную серой краской дверь. Комната с одним узким окном, выходившим на парковку, была заставлена металлическими шкафами, выкрашенными в безликий серый цвет. Посередине на таком же сером металлическом конторском столе высился компьютер с большим экраном. Сидевший за компьютером охранник в сером с красным комбинезоне жевал бутерброд. При их появлении он поспешно встал и выскользнул из комнаты, жуя на ходу. На столе остался картонный стаканчик с остатками кофе.

Майя взяла со стола четвертинку бумаги, чиркнула что‐то и пододвинула Чеботарёву.

– Найди этого человека. Он где‐то здесь в городе, – сказала и выразительно показала экран телефона с бегущей секундной стрелкой.

Чеботарёв устроился за компьютером, предварительно выбросив грязную картонку. Мельком взглянув на урну в углу комнаты, бросил стаканчик, тот, перевернувшись в воздухе и, не пролив ни капли, юркнул точнехонько в корзину.

Спустя несколько минут Чеботарёв, щелкнув по клавиатуре в последний раз, развернул от себя экран и показал короткий список.

– В городе таких трое. Информации недостаточно, чтобы отыскать одного.

– Ладно, для первого раза сойдёт, – она спрятала мобильник и продолжила. В голосе зазвучали менторские интонации: – Безопасность – в первую очередь прогнозирование и оценка рисков. Это основа. Исходим из этого. Камеры слежения, ограничения, блокировки, меры противодействия, – это все потом. Если сотрудник безопасности тупо стоит у ворот, он бесполезен. Сотрудник должен оценивать поведение человека, прогнозировать. Мало ли придурков ходит! Как, доступно? Не сложно?

– Немного витиевато, но ничего, доходит, – кивнул Чеботарёв и озорно улыбнулся.

Сысоева помолчала, раздумывая – ей нравится в этом парне, что он дерзит, или он просто ей нравится? Совсем мальчишка, с сожалением подумала она и подошла к окну. Возле только что припаркованного «Бентли» стоял мужчина. Сысоева поманила пальцем Чеботарёва.

– Видишь человека возле машины? Что можешь о нём сказать?

Мужчина, несмотря на жару, был одет в дорогой костюм. Галстук, вероятно, тоже не из дешевых – Hermes или что‐то похожее. Лет пятьдесят. Держит себя в форме. Лицо загорелое, но загар не городской и не из солярия. Где‐то на море. Машина, как и галстук, дорогая и подобрана к костюму или к загару. Руки холеные, пара перстней. Держится свободно, но без вызова.

– Не придурок точно. Очень себя любит. Особенно свое отражение. Бабник, жён меняет… Спокоен, хотя такие обычно жуткие паникеры. Сейчас стопудово уверен в себе. Как‐то даже по-хозяйски спокоен. Погодите… – Чеботарёв повернулся к Сысоевой: – Он ваш начальник?

Сысоева неожиданно хихикнула и тут же сделала строгое лицо:

– Владлен Сергеевич Шлыков – генеральный директор! Давай, двигай за мной!

Они вернулись на этаж, снова пересекли вестибюль и поднялись по широкой мраморной лестнице. Наверху через широкие двустворчатые двери вошли в приемную генерального. Секретарь – женщина неопределённого возраста и с начальственными манерами – предложила им подождать. Тут же в кресле в ожидании аудиенции сидела красотка лет сорока с полными губами неестественного происхождения, на диване боком примостился тучный мужчина. Одной рукой он держал запотевший стакан с пузырящейся водой, а другой непрестанно обмахивался цветастым платком.

Владлен Сергеевич вошел стремительно, просматривая что‐то в телефоне. Мельком взглянул на поджидавших и обратился к Майе:

– У тебя срочно?

– Стажер, Владлен Сергеевич, – быстро, по-военному отрапортовала Сысоева.

– Рекомендации, проверка? – он чуть замедлил шаг.

– Для стажера вполне!

– Оформляй! – и скрылся за дверью.

Оформление – процесс скучный. Прочитать и подписать! Сначала соглашение о конфиденциальности. Типа, сболтнешь по пьяни что‐нибудь секретное, – три раза расстреляют и проклянут до седьмого колена. Второе – Кодекс поведения сотрудника. Точная копия Моисеевых заповедей, только под подпись. Если бы при крещении соблюдали такой порядок – крещение под подпись, – то либо грешников было бы меньше, либо крестились реже. Самое важное – договор о найме на работу.

– Пока на три месяца, – пояснила Сысоева, пододвигая Чеботарёву скрепленные листы договора, – а там посмотрим. Подойдешь, возьмем на постоянную и зарплату дадим раза в два больше. Подписывай здесь и вот здесь. Теперь служебная инструкция. Что можно, что должно и что запрещено. Читай и подписывай.

Чеботарёв углубился в чтение. Перевернув последнюю страницу, поинтересовался:

– Тут по ходу всё запрещено. А если какой‐нибудь чел невменяемый начнет агрессировать? Звонить 911?

Сысоева достала из стола и положила перед ним серого аспидного цвета палку и рядом газовый баллончик в яркой желтой раскраске.

– ПР‐73М. Палка резиновая. Модернизированная. Специально для придурков. Получишь после испытательного срока.

– А это, – Чеботарёв, который с интересом разглядывал мини-арсенал, ткнул пальцем в газовый баллончик, – перцовый, что ли?

– Нет. Газ ChDm – кемикал дрим, – она улыбнулась, – 1 5– 20 минут здорового освежающего сна. Тебе хватит позвонить 911?

* * *

Жизнь Чеботарёва изменилась к лучшему. Он радовался чудесному развороту к стабильности, покою и сытости. После выписки из больницы он реально бедствовал. Безденежье, неприкаянность казались ему бесконечными. Он терял веру в собственные силы, но хуже всего было чувство одиночества и ненужности. Это подавляло желание действовать, хотелось просто лежать и уныло таращиться в потолок. В коммуналке, где он делил комнату с тихим, молчаливым таджиком, жили фрики с пирсингом на всех выступающих частях тела. Один из них, особенно выдающийся, круглый год носил шубу на голое тело и красил бороду в цвета южноафриканского флага.

– Почему южноафриканского? – однажды спросил его Чеботарёв.

– Там тепло, – резонно заметил бородач.

По темному длинному коридору неслышно, как тени, проплывали, блестя белками глаз с красной каймой, инопланетные существа. Парень, который жил в комнате напротив – в странной треугольной, без единого окна комнате, – спросил его однажды:

– Ты чо, в завязке, что ли? Почему не куришь, не колешься?

Чеботарёв удивился, сказал, что нет, вообще не употребляет.

– Оттого у тебя и депрессуха! – безапелляционно заключил сосед и тут же объяснил: – В тебе нет врожденной энергии. – И добавил, что депрессия Чеботарёва – от провинциальности. – В провинции, – втолковывал он с убежденностью проповедника, – господствует иерархия рода, патриархальность. Вы там застряли в средневековье, время идёт мимо вас, вы зависли, как на речной отмели, в стороне от цивилизации. Замкнулись, схлопнулись, как мидии, и не прогрессируете… летаргия, чо! От вас тотальный игнор, вы ксенофобы и гомофобы! В мегаполисе всё по-другому! В мегаполисе движуха! Личность может себя проявить. Вам колхоз подавай, а тут колхоза нет. Вот тебя депрессняк и ломает!

Чеботарёв всё чаще и чаще уходил из своей клетушки на улицы города. Бесцельно бродил по гранитным плитам набережных, сидел на скамейке Михайловского сада или на ступеньках портика Росси, глядел на закатное небо, отражающееся в воде, на ранние звезды, едва различимые в светлом небе. Всё, что случилось после маминой смерти – катастрофа, мальчик в автобусе, больница, пролежни на спине, теперешнее нищенство, – всё это лишь подготовка к чему‐то важному, думал он. С ним обязательно произойдет преображение, откроется истина, объясняющая его жизнь.

Сейчас, после встречи с Большаковым, когда у него появились работа, люди, которым он интересен, крыша над головой, ему не хотелось думать, что это и есть та истина, о которой он задумывался, сидя голодным под светлым ночным небом. В то же время ему нравились перемены. Нравился старинный особняк с колоннами при входе и с тенистой подъездной дорожкой. Нравился небольшой сад позади здания и поляна с изумрудной травой перед крыльцом. Негромко журчащий посреди лужайки фонтан с мраморным дельфинёнком на постаменте. Кусты роз и ряды аккуратно подстриженных туй вдоль дороги. Канули в небытие южноафриканская борода, фрик из треугольной комнаты и молчаливый таджик.

Чеботарёву нравилось то, чем он занимался. Он приходил в приветливое здание, с ним проводили занятия приветливые люди. Все вокруг улыбались и готовы были помочь. В первые дни его удивляло отсутствие суеты в здании и на прилегающей территории. Как будто они – их организация с названием «Трастинвест» – существовали за пределами шумного и беспокойного города, как будто город и его маленький мирок принадлежали к разным реальностям.

В один из дней его инструктировал оператор автоматических систем, подробно объясняя действия в ночное время. Инструктаж проходил в комнате цокольного этажа, где находился центральный пульт. Перед ними на нескольких экранах в режиме реального времени строились разноцветные криптограммы, ползли кривые, возникали и пропадали столбики цифр.

– Днём я за всем этим слежу, – говорил парень в рыжей майке, с выбритой головой и пирсингом на нижней губе, – ночью система уходит в автоматический режим. Задача дежурного, то есть твоя, – каждые два часа проводить процедуру RPG. Английский знаешь? Random password generator[10]10
  Генератор случайных паролей.


[Закрыть].

Чеботарёв, внимательно следивший за мониторами, энергично тряхнул головой:

– Понятно!

– Чего тебе понятно? – недоверчиво переспросил оператор.

– Окно с буквами RPG, – показал пальцем Чеботарёв, – появляются цифры – я их повторяю, ввожу вот сюда, в окно, которое всплывает слева.

– Соображаешь, – одобрительно кивнул парень с пирсингом, – тут главное – сопли не жевать. Собьёшься, проморгаешь момент – кирдык! Софтина зависнет. Восстановить – куча бабла, куча времени. Врубился?

– Типа того! – улыбнулся Чеботарёв.

На следующее утро его поставили на дежурство – проверять все въезжающие машины и клиентов, прибывающих пешим ходом. Главным тут был долговязый Глеб, который в эти жаркие дни маялся от фурункулёза. Шея и лицо его были в постоянно вспухающих буграх, наливающихся воспалением и гноем. Глеб страдал от жары, морщился от боли, но на больничный не уходил.

– Гормональное все это, – объяснял он Чеботарёву, поправляя пластырь на шее, – мне один патологоанатом сказал.

– Не верь ему – он заманивает, – советовал Чеботарёв, вникая, как работать с планшетом. Планшет был соединён с базой данных всех посетителей.

– Знаешь, ты лучше со своими эмоциями разберись. Хмурый, злой прямо с утра! А ты улыбнись, ты порадуйся! – не зло троллил напарника Чеботарёв.

– Каждое утро новый чиряк на шее! Какая тут радость!? Болит нереально!

– И что тебе в морге посоветовали?

– Женись, говорит, и всё пройдёт, – Глеб пожимал плечами, – а на что мне жениться? Не нагулялся ещё! Гляди, опять кто‐то едет!

К ним, тихо шелестя шинами, подъезжал «Майбах». Оба охранника подошли к машине. Глеб приготовил телескопическое зеркало и пошел осматривать машину. Чеботарёв в планшете сбросил изображение недавно проехавшей «Теслы» и отыскал «Майбах». Сверив номера, он подошел к водителю. Стекло бесшумно опустилось, на Чеботарёва пахнуло прохладой. За спиной водителя Чеботарёв разглядел чопорного старика. Тот отвернулся, как будто изучал качество тонировки заднего стекла. Его крупные кисти, испещрённые старческими темными пятнами, покоились на трости с серебряной рукоятью в виде бегущей борзой.

– Ты что, новенький? – водитель, снисходительно улыбаясь, показал документы. – Я тебя раньше не видел.

– Я тебя тоже, – огрызнулся Чеботарёв. Очень он не любил, когда ему тыкали.

– Ты, салага, не наглей! Давай открывай! – буркнул водитель и закрыл окно.

Машина отъехала, и Глеб проводил её взглядом.

– Ты, парень, не нарывайся! Ну их на фиг! – посоветовал старший и скрылся в тени навеса.

Чеботарёв тоже вернулся на лавочку.

– А что такого? – поинтересовался он.

Глеб присел рядом.

– Ты как в охрану попал?

– Тренер помог.

– Тренер? – озадаченно протянул Глеб. Он внимательно посмотрел на напарника. – Тренер твой в ФСБ тренер?

– Вроде нет, – пожал плечами Чеботарёв.

– Меня вот через полиграф прогнали, про дядю в Киришах спрашивали, картинки с кляксами показывали, – Глеб задумчиво помолчал. – Тренер, говоришь? Может, ты чего не знаешь про своего тренера?

Стажировка шла своим чередом, дежурства сменялись днями отдыха. Он работал сутки через двое. Обзавелся деньгами, сменил старенький, побитый в автокатастрофе мобильник на новенькое южнокорейское чудо. Скачивая телефонную книжку, он споткнулся о знакомый номер. Аня, Анна – та самая, с которой была то ли любовь, то ли отношения, то ли что‐то третье.

Они были знакомы давно, с тех пор как он из своего провинциального городка мальчишкой переехал в большой город. Спортклуб снял ему комнату в том же доме, в котором жила Аня. Получилось, что они стали соседями по одной парадной. Ходили в одну школу, но в разные классы – он был старше ее. Встречались всегда на бегу: он летел вверх по лестнице, она степенно спускалась. Это когда ломался лифт. А если был исправен, они часто сталкивались по утрам и молча спускались, почти не глядя друг на друга. Он не замечал ее, маленькую, в бантиках, а зимой в вязаной шапочке, как в детстве не замечают привычные кустики у детской площадки. И сам тоже не вызывал ее интереса. Нечто странное, долговязое и пугающее – существо из чуждого ей мира противоположного пола. Каждый из них жил своими детскими заботами. Потом она пропала. Он даже не сразу заметил отсутствие соседской девчонки, а заметив, тут же забыл. Соседи говорили, что её отдали в пансион на воспитание.

И вдруг она объявилась – повзрослевшая, вытянувшаяся и обретшая ту таинственность женственности, которая заставляет мальчишек при встрече останавливаться, смотреть вслед и от которой в груди у них что‐то начинает испуганно биться, словно пойманная птица.

Прошел ещё год, и в последнюю свою школьную весну Чеботарёв, вытянувшийся до метра девяносто и разговаривающий уже устоявшимся баритоном, неожиданно обнаружил, что они с девчонкой с десятого этажа стали чуть ли не дружны. Началось с того, что Аня появлялась у лифта ровно в тот момент, когда он собирался зайти в кабину. Каждый раз она хмурила брови, показывая всем своим видом, что она‐то его уже раскусила, и ему не обязательно притворяться, что все происходит случайно. Да, она красивая, а вот таких, как он, уйма! Чеботарёв при каждой встрече смущался, словно и вправду был закоренелым притворщиком. Потом привык и, завидев её, радовался. Они вместе выходили из парадной и, бывало, вместе доходили до школы.

Её дед часто бывал в отъезде, и Анна на несколько дней, а бывало, и недель оставалась одна, но будучи предоставленной самой себе, она счастливо избежала соблазнов юности отчасти из-за того, что её больше интересовал Чеботарёв, а также сказалось, как она шутливо говорила, дедовское воспитание. Иначе говоря, это время было для них временем влюбленности, робких поцелуев и трогательной душевной близости. Так казалось ей, а Чеботарёв во всем с ней соглашался.

Аню нисколько не смущало, что он старшеклассник и по школьным меркам почти старик. Скорее наоборот, она обращалась к нему запросто, иногда свысока и покровительственно. Говорила:

– Чеботарёв, что у тебя за манеры? Возьми мой рюкзак. Девушка не должна носить тяжести.

И он почему‐то послушно брал ее вовсе не тяжелую сумку и нес до школы.

В тот последний год перед выпуском, начиная с января, он готовился к очередному турниру и каждый день до занятий в школе и после них ходил на тренировки. Вечерами она поджидала его у входа в бассейн, и они вместе возвращались домой.

Аня спрашивала:

– Устал? Дай надену на тебя шарфик.

Привстав на цыпочки, она укутывала его до подбородка своим пушистым, хранившим ее тепло шарфом. Однажды сказала:

– Чеботарёв, когда ты станешь олимпийским чемпионом, тебе подарят «бэху», а ты водить не умеешь. Я буду тебя учить.

Оказывается, она ездила на машине. Правда, только на даче у деда и втихаря по глухому проселку, и управлять она умела только одной машиной – хлам и уродливая, с пятнами ржавчины дребезжащая развалина под названием «Волга».

– Дед не заругает? – опасливо спросил Чеботарёв.

– Дед у меня супер! – отмахнулась Аня. – Тем более он сейчас занят – они с другом чинят Queen Elizabeth. Это корабль, если что.

В воскресенье они поехали на дачу, на озера. Аня выкатила авто на безлюдную, заброшенную асфальтовую дорогу и действительно стала его обучать премудростям вождения.

– Не сложно, совсем не сложно, – наставляла она его, – правой ногой тормозишь или газуешь, левой выжимаешь сцепление. Всё на координации – левой-правой, левой-правой! Думать не надо! Ты же спортсмен, у тебя получится!

Там, на заброшенной дороге, когда он под Анин визг скатился в кювет, они поцеловались тем особенным поцелуем, который отделяет пубертатный всплеск гормонов от вселенной чувственности, в которой счастье и страдание неразделимы.

Там же в лесу, загнав машину в кустарник, они впервые сделали «это».

Аня сказала:

– Постой, у деда точно должны быть презервативы в бардачке.

Чеботарёв, мучительно краснея под ее взглядом, надел один из них.

– Только не спеши, – сказал Аня, касаясь его щеки распухшими от поцелуев губами и пристраиваясь к нему на колени, – я сделаю все сама.

Вечерело, они вернулись на дачу. Бревенчатый добротный пятистенок, построенный лет сорок тому назад, стоял на опушке у самого леса. Рядом метрах в ста темнел сарай с сеновалом под крышей. За огородом возле низкого подлеска журчал ручей с дощатым настилом.

Оставив машину возле изгороди, условно делящей поляну на двор и не двор, они тихо, пряча глаза, как убийцы или как второгодники, отхватившие двойки по поведению, подошли к дому. Деда там не оказалось – вероятно, заночевал на своем корабле.

Они повеселели. Аня согрела какую‐то еду, они с аппетитом ели, целуясь и хохоча. Ночь была теплой, и они, загасив огни в доме, пошли спать на сеновал. Толстый колючий от набитой в него травы матрас на сеннике под самой крышей, сладкий запах сухих полевых цветов, светлое небо сквозь щели в дощатой стене.

Аня рассказывала, как ей нравится эта глушь, этот дом на берегу озера. Здесь, приезжая из пансиона, она проводила летние каникулы и, просыпаясь ясными ночами, видела россыпь звезд и черное бездонное небе. В непогоду её будило гулкое дрожание кровли, ходившей ходуном под ударами ветра. Со страхом приоткрывая глаза, она видела стремительно бегущие низкие тучи, брюхатые седыми космами, и тогда куталась в одеяло, счастливо улыбалась, засыпая, всякий раз желая увидеть во сне папу. Уже семь лет, как его нет. Первые годы он часто ей снился. Во сне он снова собирал её в детский сад. Торопливо надевал на неё вязаную шапочку с длинными шнурами и меховыми шарами на их концах. Шары путали шнуры, шнуры завязывались в узлы, папа нервничал. Нервничал, а она завороженно глядела на отца.

Во сне они с папой шли по морозной, заиндевевшей улице. Он смотрел на неё, улыбался и почему‐то молчал, хотя она непрестанно и требовательно задавала вопросы. В последнее время он появлялся во снах всё реже и реже. Теперь его лицо бывало зыбким, словно отражение в воде. Оно колыхалось, теряя четкость, а то и вовсе, однажды появившись, вдруг, словно от налетевшего ветра, раздробилось на множество теплых пятен и исчезло. Может, спрашивала она Чеботарёва, я повзрослела, изменилась, и, может, я уже и не та маленькая девочка? Та, прежняя, осталась в прошлом? Там же, где и папа?

Она лежала, подперев рукой голову и выжидающе смотрела на Чеботарёва.

– Ну и пусть! – она улыбнулась. – Пусть она, то есть я, останется там. Маленькая, вся в слезах девочка, пусть. А я – взрослая, я счастливая. Сильная и самостоятельная! Тебе не будет стыдно со мной идти рядом? Олимпийский чемпион и просто сильная и самостоятельная девушка?

– Выходи за меня замуж, – сказал Чеботарёв, целуя её.

– Чеботарёв, ты меня с восьмого класса зовешь! – Аня обняла его за шею.

– Ну! – требовал он.

– Я тебя и так люблю, чего тебе ещё? – засмеялась она и тоже поцеловала.

Они лежали обнявшись, их дыхание смешивалось, и от легких касаний сладкая дрожь пробегала по телу. Им казалось, что весь подлунный мир наконец обрел гармонию и заключил их в объятья.

Они тихо смеялись, проваливались в сон, будили друг друга поцелуями, снова засыпали и в конце концов крепко заснули. Аня, свернувшись калачиком, спряталась в его больших руках, он доверчиво уткнулся носом в её теплую макушку.

С восходом солнца воздух над озером, остывший за ночь, вполз на берег, толкнул, а потом растащил на белесые клочья туман и очистил поляну. В подлеске за домом сгустились неясные тени и задвигались среди невысоких стволов. Два человека шли к дому. Первый высвободил из-под полы короткого плаща штурмовой автомат и подошел к крыльцу. Второй, сняв с предохранителя пистолет, встал за угол рядом с окнами. Первый легонько толкнул незапертую дверь. Еле слышно скрипнули петли. Мягко ступая, человек вошел в дом. Он крадучись миновал прихожую, держа наготове оружие, скользнул в большую комнату, направляя ствол автомата то в угол, то, резко отдернув ситцевую занавеску возле печи, в пустую лежанку. Остановился перед дверью в соседнюю комнату. Прислушался. Распахнул тяжелую дверь и влетел в комнату. Неразобранная кровать у окна, рядом комод, напротив зеркало с патиной в тяжелой старой раме – и никого.

Он вернулся на крыльцо.

– Никого, – бросил он, – ушел недавно. Еда на столе.

– Давай по-быстрому, – второй спрятал оружие.

Первый убрал автомат под плащ и направился к стоявшей невдалеке «Волге».

Чеботарёв резко открыл глаза. Его разбудил короткий неясный звук снаружи.

– Что это? – прошептал он.

Аня сонно потянулась, изгибаясь под его рукой.

– Наверное, дед вернулся. Спи, рано ещё, – и тут же вскинула голову, – почему так рано?

Они прильнули к щелям между досками. От дома к «Волге» шёл незнакомец. Высокий, грузный, в светлом коротком плаще. Открыл и стал рыться в багажнике автомобиля. На траву полетел пластиковый ящик с инструментами, промасленные тряпки, домкрат. Наконец, почти нырнув в глубину багажника, он ухватил канистру. Достал её рывком, потряс, проверяя содержимое. Открыл крышку и принялся поливать автомобиль бензином. Подошел второй – был он в кожаной короткой куртке с красными аппликациями «Red Bull», – дождался, пока «Волга» залоснится радужными разводами бензина, взял из рук напарника канистру и двинулся к сараю. Сарай был старый, сложенный из толстых брёвен лиственницы, потемневших с годами и растрескавшихся от солнца. «Red Bull» выплеснул остатки бензина на бревна, поджег клок сухой травы и бросил на стену, влажную от пролитого на неё горючего. Брёвна занялись синеватым пламенем. Тут же вспыхнула «Волга». Жирные черные клубы пламени неспешно потянулись вверх. Двое поджигателей поглазели на пламя, потом заторопились назад в подлесок. Среди низких сосен и осин темнел «УАЗ». Двое забрались в кабину – «плащ» уселся за руль, «Red Bull» рядом, – машина взяла резко с места, проскочила несколько метров среди чахлых берез и выбралась на просёлок.

– Надеюсь, ему хватит ума понять намёк, – раздалось с заднего сиденья.

Аня и Чеботарёв лежали в высокой траве у самого леса, смотрели, как горит, наливается пламенем сарай, как закипает и лопается пузырями краска на крыше «Волги». Они видели двух убегающих в лес, слышали удаляющийся звук мотора.

– Что это было? – наконец спросил Чеботарёв. В горле у него пересохло, и он закашлялся.

Когда «Плащ» стал поливать машину бензином, Аня за руку дернула Чеботарёва, загипнотизированного ужасом происходящего. Она потянула его к лестнице, сбитой из двух жердей, и приложила палец к губам. Крадучись они спустились по раскачивающейся хлипкой лестнице, выскользнули через заднюю дверь и юркнули в высокую траву в тот момент, когда вспыхнул сарай.

Аня посмотрела на Чеботарёва. Его поразила произошедшая в ней перемена. Сейчас она походила на рысь, изготовившуюся к прыжку. В её глазах не осталось прежней теплоты и мягкого света. Взгляд был холоден и неподвижен.

Она криво усмехнулась:

– Дед! Его предупреждают.

– Дед? Он у тебя кто? – Чеботарёв смотрел на неё растерянно и удивленно.

Внезапно грохнуло так, что у них заложило уши. Огромное клубящееся огненное облако рвануло, разрастаясь вверх, опалило их мгновенным жаром, и тут же опало, оставляя после себя едкий бензиновый дым и горящие куски железа.