Текст книги "Август-91. До и после"

– Лиха беда – начало. У них там все это недели тянулось. А у нас еще дня не прошло.

– Я разочарован, – повторил Райзман.

Ось пожал плечами.

– Илюш, тебе свитер не нужен? – поинтересовалась Кирка.

– В смысле?

– Да вот мы тут принесли одному. Он-то сам-то, вроде, из Армавира откуда-то. Ну, ясное дело, собирался на ночь оставаться. А теперь мы вот чегой-то его не найдем.

– А он точно?..

– Что?

– Ну, это, остался?..

– А как же?

– Ну-ну… – Райзман опять покачал скептически головой. – Почапаю, пожалуй…

– Ну, дело хозяйское. – Ось резко перекинул лом через плечо, едва не прибив им Кирку.

– Пока.

– Пока.

– Пока.

Ось начал злиться. Лом с лопатой раза три уже торжественно проплыли вокруг Белого дома. Получили оценки курильщиков. Ткнулись в бумажку «Штаб самообороны», криво приклеенную скотчем на дверь главного, Первого подъезда. Но никакой дружины (бригады? команды?) никто нигде не сколачивал. Вы, значит, сами найдете путчистский танк и с криком «ура!» ляжете под гусеницы. Россия Вас не забудет.

Мелкий дождик нудно падал в мертвый фонтан перед присутствием.

– Может, нам у охранников поспрошать? – предположила Кирка.

– Может.

Стильная скромность униформы нет-нет да и проскакивала в ворохах демократического тряпья. Первым попался, весь в черном, боец охранного кооператива «Алекс». Однако лицо ниндзя не потерял. Не выдали тайны и мальчиши-милиционерики, охранявшие седьмой подъезд. Отговорились всепогодным «мы не местные».

– А вона, у двадцать пятого, – заметила Кирка, – никак чегой – то заваривается.

– Пошли туда.

Перед двадцать пятым подъездом уже закрутилось столпотворение. Случайный инициативный человек под ударами толпы только чудом успевал составить список своей десятки. Записавшиеся выстраивались. Тут же шеренгу начинали перехлестывать новые волны волонтеров, любопытных, сумасшедших. Отряд сумрачно раздвигал массовку и покидал сцену.

Какой-то парняга в мокрой джинсе на голое тело вертелся царем цветочной тумбы. Сверху он силился придать процессу формирования десяток хотя бы видимость упорядоченности. «Мужчина в болонье! – голос организатора сорван был до страшного шепота. – Вы записались? Тогда отойдите, отойдите, я вам говорю». И уже всем: «Повторяю! Вначале на запись! Потом в шеренгу!»

Рискуя упасть в фонтан, Ось по парапету подобрался к тумбе и подергал царя за брючину.

– Эй! У меня есть лом и лопата.

– А! Хорошо, – тот сразу присел на корточки. – Я могу записать тебя ко мне в десятку. Меня зовут Тимур.

7

Баррикады, как родных, приняли десантников. Щур не верил глазам. Эйфория демшизы зашкаливала: в сплошную какофонию слились свист, крики ура и матерщина. «Воистину не ведают, что творят», – ворочалось в Щуровой голове.

От избытка восторгов толпа даже тормозила роты. Спеша пропустить головную БМД, баррикадники бросились разворачивать громадную металлически) трубу, однако, поскольку процессом никто не руководил, труба только с органным ревом провернулась на месте. Кому-то отдавили ноги. Бронеколонна то и дело останавливалась, но все равно каким-то макаром перла вперед.

«Пробьемся»? – подумал генерал.

– Лешка! С нами?! – Щуру из толпы вдруг выкатилось небольшое шарообразное в кителе полковника с сине-бело-красным значком народного депутата России на барабанной груди.

Хмурый охранник из спинжаковских, приставленный присматривать за Щуром, механически откатил шарообразного.

– Провокация! – заголосил полковник, – Провокация!!!

Толпа в раз озверела. И следа не осталось от единения армии с народом. Баррикадники пошустрее вмиг повзлетали на броню, закрывая обзор механикам-водителям. Одновременно на каждую БМД навалилось человек по сто. Колонна встала.

«Что делать, Паша?» – полушепотом прошуршал Щур в подсунутую ему радистом гарнитуру – и тут же вернул ее. Злосчастный полковник (Клешко? Кличко?) как в воду канул. Командир разведроты и несколько разведчиков стали отжимать людей от головной БМД. Те вроде бы и не сопротивлялись: отходили. Но одновременно уже другие, словно илом, обволакивали технику телами. Батальон на глазах тонул в людском болоте.

– Где ваши командиры? – Щур схватил за рукав какого-то парня с черной повязкой на голове.

– Нету у меня командиров, – был ответ.

Генерал сплюнул и снова пошел в Белый дом.

В кабинете Скатова теперь было хоть топор вешай. Здесь сбились Руцкой, Спинжаков, Кобец – всего с десяток сановников, мало или совсем незнакомых Щуру. Двор сосредоточенно курил.

– Что-нибудь случилось, Алексей Иванович? – бесстрастно поинтересовался Скатов.

– Рекомендую всем желающим посмотреть в окно, – пророкотал генерал.

С высоты четвертого этажа хорошо было видно, как сорок с лишком бронемашин – батальон с разведротой – стоят, вытянувшись по широкой дуге от Калининского проспекта до самого Белого дома. На каждой машине лежали люди.

– Лично мне смысл сего неясен, – громко, для всех произнес Щур. – Но если анархия будет продолжаться, решение Президента о взятии под охрану здания Верховного Совета РФ останется невыполненным. Кто будет за это отвечать?

– Не горячись, Алексей Иваныч, – вступил генерал Кобец, – Решение президента будет выполнено.

В кабинет вкатился растрепанный депутат-полковник Кулько. Разбирательство инцидента на площади заняло три минуты. Постановили: паника. Кулько обиженно вышел, нарочито стараясь смотреть мимо Щура.

– Не здорово получилось… – безразлично посетовал Скатов.

– Да уж… – посочувствовал кто-то.

– Надо возобновить движение колонны, – не выдержал, наконец, Щур. – Кто пойдет со мной к ополченцам и объяснит, что произошло недоразумение?

Вельможи державно шелестели бумагами. Руцкой, громыхнув стулом, вышел.

– Товарищ генерал-полковник, – Щур в упор посмотрел на Кобеца. – Вы здесь старший по званию. Примите решение!

– Что ты такой горячий? Подожди. Дай подумать.

– А Кулько? – подсказали вполголоса.

– Верно! – сразу оживился Кобец. – У нас же Кулько есть. Он эту кашу заварил, он ее пусть и расхлебывает.

Снова послали за Кульком – и не нашли Кулька. Бардак у демократов пропирал отовсюду. Это было логично. Нелогичным было другое: комитетчики (Щур все не мог привыкнуть к бесовской аббревиатуре – ГКЧП) доселе противопоставляли демократическому бардаку только свой, еще почище демократического. Порядка было ждать не от кого.

Вместо Кулька явился Руцкой.

– Решение принято, – важно сказал он, не глядя на Щура. – Под стены Белого дома десантников заводить не будем.

– Прошу пояснить, – немедленно отреагировал генерал. В голову ему сразу же вступило – будто клин вогнали с затылка, и перед глазами все поплыло: и овал окна, и рыла придворных.

– К Белому дому будет допущена только одна рота, – с нарочитой монотонностью начал объяснять Руцкой. – Она прикроет самый слабый участок – по Глубокому переулку. Трем другим ротам отводится позиция у моста. Это – примерно двести метров от здания Верховного Совета.

Руцкой победно посмотрел на Кобеца, потом на Скатова.

– Поскольку это решение согласовано с президентом, – многозначительно добавил он, – обсуждать его не вижу необходимости.

– Правильное решение, – одобрил кто-то.

«Необходимости он не видит! – подумал Щур. – А хвост тебе в задницу и крыло под мышку – полетишь? Так точно, шмякнешься. Для полета два крыла потребны. И фюзеляж».

– Вы предлагаете разорвать батальон на части, – сказал генерал вслух. – Он потеряет боеспособность.

– Это – решение президента, – бесстрастно возразил Руцкой.

– Если это второе решение президента, – упорствовал Щур, – то оно противоречит первому.

Генерал чувствовал, что Руцкой говорит правду. Но смириться с тем, что его, Щура, вдруг разом лишили возможности выполнить приказ (да хоть бы и Пашки!), он все еще не мог. Ему было непонятно, почему вдруг с плюса на минус изменилось отношение к десантникам всей этой братии: и ополченческого разночинья внизу, и здесь, на верхах – самого президента с присными. Тут крылся какой-то маневр…

– Я прошу подтверждения, – добавил генерал, – либо первому решению Бориса Николаевича, либо второму.

– Вы что, мне не верите? – неуверенно возвысил голос Руцкой.

– Ну, Алексей Иваныч, ты даешь! – искренне подивился Кобец.

– Ладно, – Скатов примирительно выставил белые ладони.

– Мы – вот я и Александр Петрович, – он кивнул на Руцкого, – сейчас пойдем к Борису Николаевичу и еще раз все проясним. Добро?

– Воля ваша, – Щур понурился.

Глубинная, откуда-то от позвоночника разраставшаяся головная боль медленно, но верно подчиняла себе генерала. Прикажи ему Ельцин утопить батальон в Москва-реке, он, наверное, бы утопил – за укол. Счастье есть отсутствие боли. Однажды в училище так сказал ему ветеран-фронтовик, преподаватель по арттех. А он, мальчишка, решил тогда: чушь. Зря…

8

Последняя десятка у двадцать пятого подъезда сколачивалась битый час, на чем десятичная самодеятельность и кончилась. Без списка отряд не признавали, а добровольных делопроизводителей больше не нашлось.

Инженер дождя тестировал режим ожидания. Любопытствующие-колеблющиеся независимо носили туда-сюда свои зонтики, отводили глаза друг от друга, относили свои зонтики куда-то за Белый дом. Ряды баррикадников поредели до прозрачности, а кое-где и до призрачности. Крот истории рыл глубже Метростроя.

Тимур сунул тощую пачку отрядных списков орлу-майору. Птица улетела – кругом остались только свои. Командир призвал народ построиться.

В Тимуровской десятке Ось насчитал человек пятнадцать. Плюс четыре или пять девчонок до тридцатника. Плюс вообще одна нимфетка, лисенок в узких лосинах в лодыжку.

Неожиданно Ось пожалел, что на нем все рыбацкое: бейсболка, скроенная Фро из доисторических каких-то джинсов, застиранная ветровка, ветхие «Рэнгли», годные разве что для расчленения на новые бейсболки. Да и не в моде ныне у юношества старые добрые «Ранглера» и «Левиса» на бедрах. Мальчишки сплошь в шароварной ширины «бананах», девчонки, вроде лисенка, в лосинках. На кой ляд ей мой лом? «О чем это я? – вдруг прорезалось. – Мы ж тут помирать».

– …так что жизнь продолжается. Верно, брат? – Тимур, безголосо сипя, снизу вверх допрашивал детинушку, к шеренге по росту привычно пристроившегося первым.

Тот пробурчал там что-то.

– Твоя как фамилия? – Тимур выпростал из нагрудного кармана жеваную бумажку. («Дубликат списка?» – удивился Ось.)

– Радостев.

– А? Отлично! – Тимур сверился со списком. – Радостев Анатолий. Радость! А ты говоришь – купаться. Вода-то холодная.

– Кипятильник вставим, – вставил пацан с виду лет пятнадцати. – Язову в задницу.

Шеренга зашелестела. Командир – с юмором. Пёр.

– Как фамилия?

– Иванов.

Тимур опять посмотрел в список.

– Андрюха?

– Так точно.

– Назначаешься сыном полка.

– Есть.

– Молодец! А вы, извините?.. – Тимур бережно навис над лисенком.

– Лисицына. Женя. А это мой муж, – она кивнула на скуластого, угловатого. – Игорь.

– Отлично! – Тимур быстро пометил что-то в списке огрызком карандаша. – Семейное предприятие – прогрессивная форма.

– …Встаньте полукругом, – к концу построения Тимур вовсе обезголосел. Он то хрипел, то шептал. Отряд затаил дыхание. – Посмотрите друг на друга, постарайтесь запомнить. Вначале лица, потом имена. Потом телефоны, – он подмигнул Кирке. – Наша позиция – прямо здесь: от двадцать пятого подъезда до фонтана. В случае штурма мы просто должны построиться в шеренгу, вот как сейчас, и стоять… – он помолчал. Молчали и другие, – Мы должны просто стоять. И все. Вопросы есть?

– А если в тебя пуля попала? – уточнил «Сын» полка.

– Тогда можно лечь, – согласился Тимур. – Еще вопросы?

Одни ответы, подумал Ось.

– Ближайшая задача – разжечь костер, – прохрипел Тимур. – Предлагаю так: ребята остаются, а девушки пробуют прошмонать соседние дворы насчет дров. Кто поможет девушкам?

Молчание. Гэкачеписты атакуют Белый дом, а ты в это время будешь рыться на свалке, как бомж? Черта с два.

– Позвольте на позиции остаться, товарищ командир! – сорвался «Сын».

– Тут тебе товарищей нету, – назидательно заметил Антошка – студент, с черной – в знак непримиримости, что ли? – повязкой на лбу.

– Кроме девчонок, за дровами идут «Сын» и Антон. Остальные торчим здесь. – Тимуру сунули сигарету в зубы, и он сразу затянулся.

– Падла, – добавил сдавленно, – три года не курил.

– Хоть чем мужичкам да поможем, – Кирка, как колобок, катилась между группками любопытных на Калине.

– Ну, конечно, костер, тепло…

Военные машины на площади, тысячи людей, бесчисленные грязные кроссовки – все это никак не умещалось в голове Фро. Происходящее лежало вне пределов судьбы, по которой она, как охотничья собака, шла верхним чутьем, ни о чем особенно не задумываясь. Фро просто верила – Осю, Кирке, себе. Может, оно еще как-нибудь образуется, верила она.

На перекрестке Калининского проспекта и Краснопресненской набережной громоздился помпезный сталинский «угловик». Фро зажгла подсветку часов: на циферблат выкатились одни нули. Она показала их Кирке – та понимающе закивала. Через гулкую арку баррикадницы прошли в сумрачный полуночный двор.

Возле мусорных контейнеров (из одного ведьмой вылетела кошка) разбросано было много мелких, но годных в костер дощечек. Посреди двора еще торчала, покосившись, увечная скамейка без ножки, но это была не их добыча. Они просто не могли сдвинуть с места инвалидку. Пришлось копаться в слякоти у помойки, собирать дощечки.

Посреди этого занятия на баррикадниц наткнулась малорослая арбатская аборигенка в голубых ботах.

– Девочки, а что вы здесь ищите?

– Дрова.

– Дрова? А посмотрите в нашем гараже. Муж там всегда хранил – для шашлыков…

– Да что вы! Сколько дров может быть в гараже? А нам много надо. Спасибо вам.

– Хозяйк, попить служивым не дадите? – из тьмы выступил мужик, хрустя кожзамом. За ним торчали два лома в пятнистых телогрейках, с автоматами.

– Конечно-конечно… – заплюхали боты.

– Кому служите-то, служивые? – Кирка даже зажмурилась от собственной смелости.

Кожзам притворился, что не услышал, весь сгорбился над аборигенкой, всё приглушенно расспрашивал ее о чем-то.

Это не наши солдаты, вдруг поняла Фро. Наши ходят в летней форме и автоматами под нос не тычут. А главное – зачем рыскать за водой по темным дворам? Вон, у Белого дома полно мест, где и поят, и кормят.

Огибая автоматчиков, Фро чуть не выронила свои дощечки обратно в грязь.

– Девочки, а у вас тут что, дровами топят?

Боец покрупнее браво загыкал над шуткой боевого товарища.

…Сами не свои от страха баррикадницы вернулись на проспект.

– Гад, сука, хер моржовый! – Случайная тетка опаской уступила Фро дорогу. – Честное слово, если б не костер, я б ему этими дровами череп проломила!

– Ох, не нравится мне это, – ворчала Кирка. – Прям под носом шастают, супостаты.

– Хотите новость, девчонки? – вывернулся какой-то в «дутой» болоньевой куртке. – Назарбаев-то ихний – взял да и отказался в Казахстане чрезвычайку вводить.

– Правда, что ли?

– Побожись.

– «Свобода» натрендела.

– Класс! Молодцы! – Поддержка Ельцина Назарбаевым была первой доброй вестью за весь день. Смысл ее до конца оставался не ясен Фро. Но она почувствовала: часть республик еще сопротивляется. Значит, не беспредельна власть ГКЧП…

– Ты бы, соколик, нам дровишки помог донесть, – подсказала практичная Кирка.

– Нет вопросов, – «Дутик» споро перехватил у девчонок часть дров и сразу поволок их через проспект к Белому дому.

Больше они его никогда не видели.

Фро постаралась покрепче перехватить свои дощечки. Под фонарем на мокрой древесине вдруг жучками ожили жемчужные, свежей лакировки ногти. Ей сразу стало горько до слез… Еще вчера жизнь шла своим чередом, хуже или лучше, но шла. А сегодня уже все остановилось: час зеро в городе зеро. И скоро начнут убивать…

– Фро! – Кирка обернулась. – Ты чего там?

– Да-а-а…

«Ладно, – подумала Фро, – пусть я совсем ногти переломаю. Черт с ним, с маникюром. Зато теперь можно разжечь костер. Ребятам будет тепло. И, может, не так страшно».

Дом правительства России существовал одновременно и вместе, и врозь с баррикадами. Только два или три окна светились на бескрайних плоскостях белодомовских стен. Все подъезды были заперты, их охраняли люди с автоматами. Лишь изредка на втором или третьем этаже распахивалось окно, и черный человек жестом сеятеля разбрасывал листовки. Их сразу расхватывали.

Осю досталась полуслепая ксерокопия воззвания российских вождей «К гражданам России». В полутьме он сходу начал читать: «мы имеем дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом», – но толком ничего понял. Пришлось выгребать под фонарь.

Руководство России заняло решительную позицию по Союзному договору, стремясь к единству Советского Союза. Наша позиция по этому вопросу позволила существенно ускорить подготовку этого Договора, согласовать его со всеми республиками и определить дату его подписания – 20 августа с.г.

Такое развитие событий вызывало озлобление реакционных сил, толкало их на безответственные, авантюристические попытки решения сложнейших проблем. Ранее уже предпринимались попытки осуществления переворота.

Мы считали и считаем, что такие силовые методы неприемлемы. Они дискредитируют СССР перед всем миром, подрывают наш престиж в мировом сообществе, возвращают нас к эпохе холодной войны и изоляции Советского Союза от мирового сообщества.

Бумажка вся уже была закапана дождем.

Это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти так называемый комитет. Соответственно, объявляем незаконными все решения и распоряжения этого комитета.

Безусловно необходимо обеспечить Президенту страны ГОРБАЧЕВУ возможность выступить перед народом. Требуем немедленного созыва Чрезвычайного съезда народных депутатов.

Мы абсолютно уверены, что наши соотечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов. Обращаемся к военнослужащим с призывом проявить высокую гражданственность и не принимать участия в реакционном перевороте.

И подписи:

Президент РСФСР Ельцин Б.Н.

Председатель СМ РСФСР Силаев И. С.

И.о. Председателя Верховного Совета РСФСР Хасбулатов Р.И.

Бумага, вроде, всё расставляла по своим местам. Заключили бы сегодня договор, каюк был бы всем этим язам и пугам. Империя бы развалилась, и они бы стали – никто. А хотят – всё.

Теперь главное оружие против путчистов – отмена чрезвычайного положения. Соберутся нардепы России, однозначно отменят чрезвычайку. А значит, считай, и ГКЧП каюк.

Однако в бумаге не хватало чего-то очень важного – Ось так и не понял, чего. Он сложил листовку вчетверо и засунул ее в джинсы. В крайнем случае, можно и выкинуть незаметно. А найдут на трупе – один хрен.

Время от времени рупоры Белого дома обрушивали на баррикадников что-нибудь воодушевляюще-фантастическое. Однажды даже – что на сторону «российского руководства» перешла подмосковная Таманская дивизия. Ось вдруг вживе увидел преторианский строй таманцев, печатающих шаг по Красной площади. Кто поверит краснопресненским агитаторам?

Штурм был не страшен. Страшно было без конца повторять вопрос: когда? «Скорей бы уж», – носилось в воздухе.

Но стрельбы, с которой, как казалось Осю, начнется решающая атака, все не возникало. Над городом висела свистящая, иссасывающая тишина. Словно сам Космос взасос целовался с Москвой…

– Хр-р-р, хр-р-р… – Ось в очередной раз прислушался к хрипу рупоров. – … И танки майора Евдокимова занимают позиции по периметру Белого дома.

Баррикады грянули ура.

Ось сорвал с головы кепку и по-революционному принялся подбрасывать ее в черное небо. Один раз кепка упала ему на руки, другой – плюхнулась в слякоть под ногами.

Исподволь стал нарастать глубинный, будто из-под земной коры, рокот бронетехники. Толпа стихийно качнулась на угол пандуса, ударили прожектора кинокамер – и тут же их ослепили источники света куда более мощные, с грохотом надвигавшиеся по эстакаде прямо на телеоператора, на разбегающихся зевак, на растерянную тетку с корзиной биг-маков.

Но это были не танки. Вызубренное в институте на «военке» Ось помнил как «Отче наш». Мимо фасада Белого дома ползли боевые машины десанта – БМД. Головная скорее походила на какую-нибудь штабную – с членистыми усами антенн и высокими поручнями вдоль корпуса. Но никакого майора Евдокимова ни на ней, ни рядом с ней не было и в помине. Радио соврало.

За командира десантников народ принял юного старлея с острыми скулами. В три кольца его окружили журналисты. Старлеевы реплики были будто отмерены на аптекарских весах: скупы и точны.

Чтобы не тратить время, Ось пошел к ближайшей БМД.

– …Ну а задачу-то вам какую поставили? – спросил у сержанта, торчавшего на броне.

– Охрана Дома советов. – Сержант половчее расположил на коленях укороченный, десантный автомат.

– А от кого?

– Мало ли… В общем, мы за порядок. А вы – нет? – Десантник вдруг посмотрел разведчику прямо в глаза.

– Ну, ясное дело, – развел руками Ось.

– …А он чего? – Тимур по-пролетарски досасывал бычок, зацепив его кончиками большого и указательного пальцев.

– Больше ничего. И все они так: молчат, отводят глаза. В общем, Троянский конь, гадом буду.

Тимур неспешно докурил, загасил сигарету о мрамор парапета, почесал курчавую мокрую голову.

– Только ребятам не говори, – прохрипел. – Один хрен мы будем стоять здесь.

По радио Белого дома попросили женщин, у которых есть еда, покормить танкистов – они не ели весь день. Мы с Киркой взяли банку тушенки и отдали на первый попавшийся танк (у Горбатого мостика).

Сходивши до ветру, мы услышали рев еще каких-то танков. Судя по звуку, они шли с Калининского проспекта. Мы рванули им навстречу. Это было как в кино о последних днях Отечественной войны – мирное население встречало освободителей. К Б. д. шли туляки и рязанцы-БМД (а может, и БМП или БТРы), перешедшие на нашу сторону.

Конечно, историю делают массы, но решения о том, как ее делать, в критические моменты принимают личности. Солдатики поначалу испуганно шарахались к своим БМД, вглубь крытых грузовиков, когда мы кидались к ним. Их целовали, давали сигареты, кричали ура. Рядом с нами орала девчонка лет восемнадцати, с повязкой на голове, в длинном свитере. И делала она это так искренне и так радостно, да еще махала при этом руками, что я ей позавидовала, как в 87-м завидовала ребятишкам, плясавшим прямо перед сценой на концерте Бригады-С. Мы так не умеем.

В два часа Ось отправил нас с Киркой домой. Последний час-полтора мы сидели на парапете над бассейном и кемарили. Трудное дело – спать с зонтом в руках. Дождь лил проливной. Уходя, я оставила мой прозрачный плащ «Сыну» – не столько от дождя, сколько для тепла.

Мы шли сначала по набережной в сторону Смоленской, потом по Плющихе. Видели несколько военных машин, какие – то очередные БМП или БМД. Они стояли как брошенные – ни души рядом. Навстречу нам попадались люди, и по обрывкам их фраз было ясно, что идут они к Белому дому. Где-то в середине Плющихи я поняла, что сил у меня больше нет, и тогда я затянула «У павильона пиво-воды». Попели всласть.

На Пироговке нас подобрал троллейбус и довез до самого дома. Пока мы шли по Плющихе и пели песни, я думала, что надо будет тяпнуть по 20 грамм, но хватило нас с Киркой только на чашку чая и сигарету…

Теперь я один, подумал Ось.

Легкая грустная мысль.

На другом берегу Москва-реки в фиолетовой темени тусклым скифским золотом мерцала сталинская цитадель-гостиница «Украина». Пока Ось бродил среди баррикадников, крепостной шпиль будто бы отдалялся, теряя в стати и значимости. Но стоило Осю, неспособному противостоять сну, присесть, как цитадель придвигалась, нависала, гнула долу.

Прошел слух: на верхних этажах «Украины» сидят снайперы. Когда начнется атака, они ударят по Белому дому. Ось ясно представил себе своего снайпера.

Здоровяк наподобие Андрюши-туши (был в его жизни такой персонаж), но в камуфляже, до пупа рассупоненном от духоты апартаментов… Время от времени снайпер поглядывает сквозь зеленый ночной прицел на копошение штатных мишеней.

Вот один какой-то, в джинсовой кепке с козырем на полметра («Хули ему неймется?» – шипит туша), то у костра посидит перед подъездом, то побродит, то в кусты зайдет («Поссать?» – смекалка снайпера), то опять идет бродить. «То ж мне герой, – ерепенит себя ефрейтор по инструкции. – Дерьмократы сраные»…

Задор белодомовских рупоров поугас. В случае штурма громогласные доброхоты предписывали баррикадникам лечь на асфальт, по-особому («Как при ядерном взрыве», – отметил Ось) прикрыть голову руками и пропускать нападающих через себя. «Останавливать спецназ, – долдонили рупоры, – не ваша задача».

Но народ на пандусе настроен был биться. У баррикады на центральной лестнице Ось заметил аккуратно выстроенные в ряд бутылки с бензином. Паренек повострее нет-нет, да и являл из – под куртки кусок арматуры миру. «Хоть замахнусь свободным человеком!» – объяснил один такой группе непротивленцев.

Подругу лома – лопату – под сурдинку скоммуниздили. Одинокий теперь лом стоял, прислоненный к гранитному ограждению декоративной клумбы у фонтана. Мокрый металл мутно бликовал в полумраке.

Последнюю каплю в чашу Осиных опасений добавил студент Антон. Довольно долго он писал магические круги вокруг заветной клумбы, но в какой-то момент сердце героя не выдержало. Он оторвал лом от асфальта и словно бы взвесил его на руке.

– Положь струмент, – негромко порекомендовал Ось.

– А что? – Очки Антона растерянно сверкнули. Он явно не ожидал, что за ним пригляд.

– Ты когда-нибудь видел атакующего коммандос?

– А ты?

– Я – видел, – спокойно соврал Ось. – И тебе, старик, я этого не пожелаю.

– Ладно, – Антон понурился. – Право собственности священно.

Лом ткнулся клювом в асфальт.

«Спецназ!» – завопил тут кто-то из Глубокого переулка. Немедленно к западной стене, охраняемой десантниками, метнулась галдящая толпа добровольцев. Башня старлеевой БМД, как живая, развернулась пушкой на шум. Человек триста разом навалились на парапет, орали, свистели и размахивали в воздухе обломками арматуры.

Ось взял холодный лом обеими руками и бережно опустил его на клумбу. Влажная мягкая земля с готовностью приняла груз. Мокрые анютины глазки лепестками сомкнулись над ломом.

Тревога оказалась ложной. Арматурщики разочарованно расходились кто куда. Кто-то просил прикурить; кто-то опять включил транзистор, постоянно настроенный на русское Би-би – си; кто-то доцеживал остатки чая в крышку термоса.

Борясь со сном, Ось в очередной раз отправился побродить вокруг Белого дома. Въезд на пандус был по-прежнему перегорожен трехосным КРАЗом. В сени исполина пара экзальтированных баррикадниц собирала подписи под воззванием против хунты. Ось, не понимая зачем, подписался.

На проспекте ни черта было не понять. Десятка два БМД сгуртовались у въезда на Калининский мост. Их пушки смотрели куда попало, некоторые – прямо в Белый дом. «Привет участникам Броуновского движения!» – провозгласил Ось про себя.

По морю колышущихся мокрых зонтиков плыл ослепительно – белый автобус с громадным красным крестом и надписью: «МНТК «Микрохирургия глаза»». «И Св. Федоров снизошел к ним», – подумал Ось.

– И слепцы прозрели, – добавил зачем-то вслух.

– Что? – вскинулась непрошеная демократка.

– Извините, – Ось поежился: капля дождя соскользнула ему под воротник. – Это я сам с собой разговариваю.

С тыла Белого дома шел круглосуточный митинг: певцов сменяли политики, тех – поэты, тех – попы. Гигантский триколор от биржевиков крепко набряк под дождем и обвис синусоидой.

– Смотрите, Чумак, – почтительно выдохнул кто-то.

Алан Чумак медленно шел через толпу: крупная светлая голова, очки прорицателя.

– Вы можете оказать на все это какое-нибудь влияние? – кинулся к экстрасенсу какой-то восторженный в рваных кедах.

– Здесь не надо влиять, – слегка нараспев произнес гипнотизер. – Я чувствую над всем светлый ореол, все чисто и светло.

Ось вернулся к фасаду Белого дома. Неподалеку от фонтана, вокруг полумертвого дымного костра сгрудились всякие странные, ни в какие отряды не принятые: молодящаяся пергидрольная блондинка в трениках, сивобородый бомж на узлах вонючего тряпья, цыганка с младенцем…

Женским, в цветочек, зонтиком некто, до странности похожий на Андерсена, стал изо всех сил подгонять свежий воздух к умирающему огню. Едкая смесь дыма с пеплом разлеталась от зонтика на четыре стороны света.

Ось сходил к двадцать пятому подъезду, позаимствовал из отрядных запасов несколько старых паркетин и принес их Андерсену.

– Спасибо вам. – Тот восторженно посмотрел на Ося сине – красными, слезящимися от дыма глазами. – Сегодня великий день!

Люди, сидевшие у костра, все время начинали говорить о чем – то, но не договаривали. Было непонятно, почему упрямо не умирает, живет рыжее жаркое пламя на серебряном офсете асфальта.

Гостиничный шпиль за рекой тем временем растерял всю свою мрачную значимость. На череп ночи точно нахлобучили клоунский колпак. Каким-то чудом баррикадники дожили до утра.

9

– Вот и сообрази, садовая ты голова, кто всех кормит? Мужик! Мужику, мне тоись, и землю дайте! – земледелец осекся, чмокая пивом. – А никакой, там, положим, димократи, там, прав ваших да слабод – нам не надоть. Одно безобразие, димократь ета. Вы мне – землю. А слабоды всяки-разны – на што мне?..

– Чего распиздился, дуроконь? Ну, дадут тебе сегодня земли – жопой жри. А завтра придет любой мусор, и тебя с нее – на хуй, – харкнул на кафель работяга-путеец в оранжевой робе. – Чего вон Валенса в Польше говорит? За нашу и вашу свободу! То же и наша Опора, профсоюз наш: землю – крестьянам, фабрики – рабочим.

В стороне фальцетом отслаивали:

– Бысть во Саратове ветер и занесе мя в кабак; и рекл ми целовальник: «Человече, чего хочеттти?» И отвечах ему: «Зелья водошнаго». И сложил той свои пять персты воедину и бия мя по зубам. И, биен, пал…»

– А видали вы, братаны, када-ньть пришельца в натуре? – напирал бритоголовый бугай в кожаной куртке на двух таких же, в коже, бритоголовых бандитов.

Но поверх всего накатывал расстроенный, кто в лес – кто по дрова, хор обывателей, из которых одни были в офицерских мундирах, а другие – в гражданском, но все вместе без всякой страсти, а так себе, скорее, по привычке тянули: «Не ну-у-ужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна-а-а».

Полна была пивная: сошлись сюда и местные – посадчане, и офицеры расквартированного в Посаде стройбата, и народишко из ближней деревушки Почечуевки, и откуда еще – одному Богу ведомо. Парко было в пивной: в ледяное пиво тут и там подливали из-за пазухи запретную водку, образуя ерша; некоторые лопали руками с блюдечка вонючие сосиски.

В одном углу путеец-профсоюзник уж схватился за грудки с чернобородым почечуевцем – и с дребезжаньем разъехались по кафелю стулья; за соседним столиком собутыльникам исповедовался попик из недавно принявших сан и уже расстриженных; а в другом углу толковали с похмелья про инопланетных пришельцев местные, посадские лиходеи.