Текст книги "Капкан на маршала"

Долго скитался беспризорник в тот день по развалинам некогда красивого, старинного пригорода столицы, названия которого он не знал. В конце концов уставшие ноги привели к почти полностью сохранившейся вилле. В подобных, более-менее целых, развалинах Януш предпочитал не задерживаться. Чаще всего такие дома, как подсказывал жизненный опыт, давно были облюбованы либо немцами, либо местной властью, либо какой-нибудь стаей таких же, как и он сам, «крыс». Ни от тех, ни от других, ни от третьих добра ждать не приходилось. Но есть очень хотелось. Желудок болью требовал кинуть в него хоть что-нибудь. И мальчишка, заглушив в себе страх, решил рискнуть.

Где перебежками, где ползком по битому кирпичу соседних развалин он пробрался к дому, через выбитое окно проник вовнутрь. Осмотрелся. Лестница на второй этаж. Там делать нечего. Разве что отдохнуть на чердаке. Но нельзя – можно попасться. А прыгать со второго этажа на битый кирпич – ноги сломаешь. Верная смерть. Нет, нужно быстро отыскать кухню и бежать отсюда как можно скорее.

Януш кинулся в одну комнату. Кресла, сломанная мебель, рояль. Всё не то. Даже одежды нет. Где еда? Вторая комната. Тоже не то. Кладовая. Пусто. Видимо, очистили ещё до него. Так, а в этой комнате что? Кухня!

Хруст битого стекла под чужой ногой, за спиной, заставил мальчишку остолбенеть. Острый, подростковый кадычок на тонкой шее нервно дёрнулся.

– Обернись. – Голос с акцентом. Немцы.

Януш, сжавшись, втянув в плечи голову, медленно развернулся. Фашист был один. Офицер. В фуражке с высокой тульей. В форме мышиного цвета. В начищенных сапогах. Сытый. Тщательно выбритый. Пышущий ароматом дорогого одеколона. Именно запах одеколона лишил мальчишку сил и надежд. Таким дорогим одеколоном некогда пах его папа. Голова закружилась. Ноги подогнулись сами собой.

Мальчишка стянул с головы рваную кепку, которую нашёл неделю назад, и упал на колени.

Офицер обошёл беспризорника со всех сторон, внимательно изучая бездомного бродягу. Снова встал напротив мальчишеского лица.

– Что ты здесь делаешь? – акцент немца неприятно резал слух.

– Ищу еду, – честно признался Януш.

– Здесь ничего нет.

– Я в этом уже убедился.

– Ты один?

– Да.

– Не врёшь?

Януш отрицательно мотнул головой.

– Где твои родители?

– Погибли. Я сирота.

– Почему ползаешь здесь… как это сказать… в одиночестве? Где твои друзья?

– Мне не нужны друзья.

– Тебе нравится быть одному?

Януш промолчал. Он никак не мог понять, что от него хочет немец. Другой бы на его месте достал пистолет и пристрелил воришку. А этот – нет, всё что-то тянет. Вон как таращится своими бельмами белёсыми.

– Сколько тебе лет?

– Двенадцать.

Немец вынул из кармана галифе платок, снял фуражку. Сначала вытер лоб, а после принялся тщательно протирать внутренний обод головного убора.

– Когда ты родился? День!

– Первого октября.

Рука немца замерла.

– Не врёшь?

– А зачем мне врать? Вы ведь меня всё равно убьёте.

Немец свободной рукой показал жестом, чтобы мальчишка встал на ноги.

– Идём.

Офицер первым, не оглядываясь, прошёл в комнату, где стоял рояль.

– Ты умеешь играть на таком инструменте?

Мальчик отрицательно помотал головой.

– Держи.

Немец протянул Янушу фуражку, после чего вернул платок в карман галифе, подтянул к музыкальному инструменту единственный, чудом сохранившийся целый стул, присел на него, открыл крышку рояля.

Януш почувствовал, как в горле образовался комок, который полностью блокировал дыхание. Вслед за комком на глаза навернулись слёзы. Фуражка мелко задрожала в худых, грязных мальчишеских руках.

В пыльной, грязной, полуразрушенной, разворованной комнате зазвучал Шопен. Это было настолько сюрреалистично, что даже сам офицер, после того как мелодия смолкла, несколько минут не мог найти слов для выражения своих чувств.

Немец встал, закрыл крышку инструмента, взял из мальчишеских рук головной убор, натянул себе на голову.

– Ты знаешь, что я только что исполнял?

Януш всхлипнул:

– Ноктюрн Шопена. Си-бемоль.

Брови офицера в удивлении вскинулись вверх:

– Откуда тебе это известно, бродяжка?

– Мама часто его играла для нас с сестрёнкой.

– Даже так… Твоя мама выступала на сцене?

– Нет, моя мама просто любила музыку.

Немец с минуту внимательно смотрел на беспризорника, после чего протянул руку и неожиданно положил ладонь на затылок мальчишки, взъерошив его волосы.

– Тебе нельзя здесь находиться. Скоро в этом доме расположится штаб моего полка. Уходи.

– Мне некуда идти, – глухо отозвался Януш. – У меня нет дома.

– Но и здесь тебе делать нечего. – Рука офицера после секундной заминки вторично мягко провела по грязным волосам мальчика. После чего офицер вновь изъял из кармана платок, брезгливо вытер им руки и так же брезгливо выбросил его в разбитое окно. – Следуй за мной.

* * *

Ключ с хрустом открыл замок. Старков прошёл внутрь кабинета, аккуратно прикрыл за собой дверь, прошёл к столу, тяжело опустился на стул.

За окном вечерело. Глеб Иванович встал, распахнул створки: прохлада моментально заполнила небольшой кабинетик. Дышать стало легче.

Старков расстегнул крючок на вороте кителя, потом верхнюю пуговицу. Снова опустился на стул.

Рука потянулась к верхнему ящику стола, чтобы достать документы, присланные из штаба Четвёртой танковой армии 1-го Украинского фронта, которые попали к ним во время боев под Львовом, в районе Яворово, где располагалась разведшкола абвера, как тут же приостановила движение. Старков понял: пока не решит вопрос, который мучает его вот уже как полдня, никакое другое дело на ум не пойдёт. А вопрос-то как раз и не решался.

«Может, пойти к Фитину, поделиться сомнениями? Нет, тот и так на нервах. Пашину семью пока из Москвы вывозить не стали. Было решено спрятать их, как только начнётся активная фаза противостояния. Иначе у Абакумова и Берии мог появиться повод для преждевременных подозрений».

Мысль моментально переключилась к недавней встрече с Рокоссовским.

«Интересно, имел ли Костя разговор с Жуковым? И как тот поведёт себя после сегодняшнего Указа? По большому счёту, на хрена ему нужен наш геморрой? Вон как «хозяин» его обласкал! Вторая Звезда Героя. Гений стратегии. Один из лучших в Ставке. Точнее, самый лучший. Старков усмехнулся: вот ведь как ловко придумали – Маршал Победы. Звучит. Даже САМ его так назвал. Маршал Победы… Маршал Победы… Маршал Победы…»

Старков всем телом тяжело навалился на стол.

«Боже, как всё просто».

Усмешка медленно сползла с губ чекиста.

«Стареть ты начал, Глебка, – мысленно проговорил сам себе чекист, – память стала подводить. Забыл, насколько Коба предсказуем? Забыл. А не должен был забывать! Этого не мог знать Ким, потому, как он не был близко знаком с “усатым”. А ты “хозяина” хорошо знаешь. Ещё с двадцатых годов. И ты должен, – кулак чекиста с силой грохнул по столешнице, – обязан был помнить: тот никогда и ничего не придумывает нового. У него просто мозгов для этого не хватает. Всегда идёт только по проторенной и проверенной тропе, которая некогда дала стопроцентный результат. Вот как вышло в тридцатых, так он это повторяет и сейчас. А ты забыл! Забыл… Но слава богу, шкура твоя ещё помнит, как над ней измывались, потому-то тебя на уровне подсознания и встревожил текст Указа. Точнее, его оптимистичное, праздничное содержимое. Сталин повторил сам себя. Хищник приласкал жертву. Успокоил её. Для того чтобы в скором времени нанести ей неожиданный удар. Как Коба это делал всегда. Как сделал в тридцать седьмом. Когда перед арестами повысил в званиях и должностях, обласкал всех тех, кто вскоре встал вместе с Тухачевским к стенке. В том числе был обласкан и сам Тухачевский. Как же они потом удивлялись, сидя в тюремных казематах, что их, только что награждённых, возвышенных, воспетых – и вдруг объявили врагами народа. Да не было никакого “вдруг”. Всё было продумано и тщательно спланировано. Но сантименты в сторону».

Старков встал, сунув руки в карманы галифе, прошёл к окну: под свежий ветерок лучше думалось.

«Итак, я допустил ошибку. Не Паша, а я. Я пошёл под настроением Фитина, в фарватере его эмоций. А потому решил, будто удар будет нанесён через нас по Рокоссовскому и рикошетом по Жукову. А на самом деле Костя – фигура проходная. Центральный персонаж во всей этой истории – Константинович. Маршал Победы. Всё правильно. Война на нашей земле заканчивается. Мы входим в Европу. Боевые действия перемещаются на чужую территорию. И в памяти, в истории должно сохраниться только одно имя победителя. Имя того, кто будет возглавлять войска – освободители. И это имя не Жукова. С выходом войск к границе, Маршал Победы стал не нужен Кобе. Даже наоборот. Константинович своим авторитетом мешает “хозяину”. Давит, унижает. Унижает в глазах других военачальников. А если так, если Сталин хочет свалить Жукова, то…»

Старков прикусил нижнюю губу.

«…То мы сами, я, Фитин, Костя, едва не заглотнули крючок и не подставились под удар».

Глеб Иванович почувствовал на губах солоноватый привкус крови, но не обратил на это внимания. Потому как следующая мысль просто шокировала:

«То есть как это – едва не заглотнули? В том-то и дело, что заглотнули. Господи, пальцы рук старика принялись с силой тереть виски, да ведь ОН именно этого и ждёт, чтобы мы организовали заговор. Он нас подвёл к нему, а мы клюнули. Телефонный разговор с Костей… Наверняка нас прослушивали».

Старков и сам так частенько поступал: сажал на коммутатор своего человека.

«И прослушивают скорее всего все номера. Любопытно, кто курирует работу “прослушки”? Абакумов? Вполне возможно. Бог с ним, с Абакумовым, вернёмся к телефонным разговорам. Богдан. Отпадает. Гавриленко я звонил с аппарата Ступникова. Ступников – СМЕРШ, сомнительно, чтобы Абакумов стал сейчас проверять ещё и своих. Костя? Что я сказал Косте, и что тот ответил мне? С моей стороны никакого компромата не было. С его стороны – только два слова: “Я согласен”. Всё. Положил трубку. Эти два слова ничего Берии не дадут. Но это только на первый взгляд. Они могут дать очень многое, если мы уже в разработке. Точнее, уже дали повод для подозрений. А сие означает, что и за ним, и за Костей будет установлено наблюдение. Почему будет? – тут же подкорректировал мысли чекист. – Уже установлено. Но тогда выходит, – пальцы рук сами собой сжались в кулаки, – Ким уехал в Прибалтику не один. Второй прокол в твоей работе, товарищ Старков. Как писали Ильф и Петров: морду за такие вещи бить надо. Да и того будет мало. Стоп. А о чём я говорил по телефону с Кимом?»

Кулак с силой грохнул по подоконнику.

«Твою… – в голос выматерился Глеб Иванович и тут же мысленно грязно выругал себя: – Как же ты… Пацана под арест подвёл. – И новая мысль обожгла кипятком: – А что если Берия просчитал меня полностью? И понял, для чего выехал Ким? А что если они уже его арестовали и Шилов тоже у них? – Старков едва не захлебнулся от злости на самого себя. – Думал, самый умный? Всех перехитрил? А накось – выкуси! Обштопали тебя, милок, со всех сторон обштопали. Да ладно, если бы одного, а то ведь втянул в это дерьмо и Костю, и Фитина, и Рыбака с девчонкой. Что делать? Что делать?»

Чекист прижался лбом к тёплому оконному стеклу в том месте, где две приклеенные клейстером бумажные ленточки скрестились на стеклянной поверхности.

Думай! Думай!

Ну, во-первых, не паниковать. Даже если они арестовали Кима, что возьмут с пацана? Подписать-то он может всё что угодно, а дальше? И на кого подпишет? Правильно, на него, Старкова, как он ему сам и приказал сделать, проинструктировав перед отбытием капитана. А вот тут у Берии и наступит тупик. Потому как он, Старков, хрен им, а не Рокоссовского выдаст. Яд с собой, уйти успеем. Но уйти просто – позор. Уйти нужно громко хлопнув дверью. Так, чтобы линзы на очках Лаврушкиных треснули. Чтобы печка под бериевской задницей раскалилась. Чтобы сам почувствовал, как это – быть на подозрении».

Старков машинально смахнул пот с лица. «Смотри-ка, вспотел». И не заметил.

«Итак, предположим, связь на “прослушке”. Что я говорил Киму? Как прозвучала фраза? Бегом ко мне? Нет. Не так. Собирайся? Да, точно, собирайся. Звонил мой друг, дал согласие. Друг? Точно? Да, я не назвал ни имени, ни фамилии Рокоссовского. Просто друг. Далее: предупреди мать, тебя не будет в городе некоторое время. Вроде всё».

Глеб Иванович налил из графина воды в стакан, в два глотка её выпил. С силой вытер рукавом рот.

Берия не дурак, поймёт, о чём шла речь. Но понимать – одно, а вот факты – совсем иное. И если мы не дадим эти факты в руки Лаврентия, вся их с «хозяином», комбинация рассыплется, как карточный домик. Отсюда вывод: нужно всё сделать таким образом, чтобы поставить Берию и Кобу в тупик. То есть сделать то, чего они от нас никак не ждут. А после злой «хозяин» спустит всех собак на своего соплеменника. Ну, да это уже будет без него, Старкова.

Полковник вернулся к столу, бросил взгляд на телефонный аппарат. «Итак, все звонки исключены. Только личный контакт. С глазу на глаз. Нужно срочно связаться с Костей. Но как? Письма, записки, посредники исключены. Встретиться с его семьёй? Тоже исключено. Самому вылететь к нему? Не пори ерунду. Кто тебя из Москвы выпустит?»

Глеб Иванович развернул стул к окну, тяжело опустился на него.

«А если через Жукова? Что, если Константинович предупредит Костю, чтобы тот затих? Это идея. Маршал обязан будет не сегодня завтра прилететь в Москву. Для получения звезды. Значит, его будут вызывать через секретариат. А там сидит хороший знакомый – полковник Тугин. Он должен будет знать, когда приблизительно, убудет маршал после встречи с САМИМ. Естественно, связываться с Тугиным придётся мне самому и с чужого аппарата. Но это не проблема. Теперь вопрос: где Жукова встретить? Самый идеальный вариант – возле дома, в котором живёт семья маршала. На улице. В подъезде нельзя – стоит охрана, пропускают только по документам. На весь разговор – минут пять. А то и меньше. А потому никаких разглагольствований. Исключительно сжатая информация, но такая, чтобы маршал насторожился, всё проанализировал и сделал соответствующие выводы.

Потом… Потом нужен фотограф. Когда Шилов год назад проходил подготовку, Фитин специально привозил фотографа, чтобы зафиксировать агента. Съёмки проводились скрытно, сквозь специальные щели в стенах в нескольких помещениях. Нужно пересмотреть все фото. Если не ошибаюсь…»

Старков откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и впервые за день легко вздохнул. «Эх, жаль, не увижу отупелое выражение на изрытом оспинами, усатом лице. Ну, да бог с ним. Главное, что это выражение на лице… Нет, – с удовольствием мысленно поправил себя Глеб Иванович, – на роже Сталина обязательно проявится. И не только у него».

* * *

Армстронг, кряхтя, присел на бревно, принялся перетягивать шнурки на правом ботинке.

– После ранения никак не могу совладать с узлом. Туго затянешь – больно ходить. Слабо – развязывается.

– Где ранили? – поинтересовался Букмастер, присаживаясь рядом.

Полковник Тейлор, с сомнением глянув на грязную поверхность бревна, остался стоять. По его внешнему виду было видно, что он чем-то крайне недоволен.

– У вас, в Лондоне. Во время авианалёта. В феврале сорок первого года.

– Вы были в Лондоне? И мы не встретились?

– Ничего удивительного. – Американец поправил брючину, после чего двумя резкими движениями ладони правой руки стряхнул с неё пыль. – Я состоял при посольстве США, советником по гуманитарной политике.

Букмастер хмыкнул:

– Никогда не имел дел с гуманитариями.

– Я с тех пор тоже. – Армстронг достал сигареты, закурил. – Итак, господа, наша совместная работа, судя по всему, подошла к концу.

– И всё-таки не понимаю, – взорвался Тейлор, – почему мы не можем арестовать этого…

Полковник в возмущении не смог подобрать подходящего слова.

– А что я вам говорил? На мосту? Помните? – Армстронг извлёк из нагрудного кармана сигареты, прикурил, с силой затянулся сигаретным дымом. – Только не подумайте, будто я оправдываю решение «бульдога»[8]8
  Бульдог – Армстронг имел в виду Уинстона Черчилля.


[Закрыть]. Просто, будь на месте господина Черчилля мой президент, нисколько не сомневаюсь, он бы поступил точно так же. Даже уверен: если немецкий шпион будет обнаружен в штабе Айка, мы поступим идентично.

– Но почему? Почему мы не можем арестовать его и заставить работать на нас? – не сдавался Тейлор.

– По одной причине. – Опередил с ответом американца Букмастер. – Если предатель действовал из корыстных соображений – он пойдёт на полный контакт с нами. А если из идейных? – Британский разведчик покачал головой. – Никто не гарантирован в том, что у него оговорены какие-то дополнительные знаки в сообщении, через которые агент может дать знать о том, что его раскрыли. Тогда вся игра не будет стоить выеденного яйца.

Тейлор проводил взглядом колонну автомобилей с ранеными.

– Из-за него погибло много моих ребят. Разве это стоит того?

– Стоит. – Армстронг с силой кинул окурок на землю и затушил каблуком ботинка. – Погибли сотни, выживут тысячи. Вот такой расклад в наших играх. Простите, господа, мне пора. – Полковник протянул руку. – С вами, Букмастер, скорее всего в скором времени мы не встретимся. Потому желаю удачи. Ну, а вас, Тейлор, жду в штабе. И никаких эмоций. Слышите? Никаких! Всё должно быть, как прежде. Этот человек ни в коем случае не должен почувствовать фальши с вашей стороны.

– Я не комедиант, чтобы спектакли разыгрывать, – огрызнулся Тейлор.

– Господин полковник…

– Вы слишком много от меня хотите! Это ваши игры, а не мои. Вот вы в них сами и играйтесь!

Армстронг развёл руками:

– Он мне здесь всё испортит.

– Полковник… – обратился Букмастер к Тейлору, но тот не дал разведчику договорить.

– Не указывайте мне! Это не вы, а я должен написать сотни похоронных листов. – Голос Тейлора сорвался на хрип. – Не вам, а мне смотреть в глаза их жёнам и матерям. Не вам, а мне смотреть в глаза той… – Офицер снова не смог подобрать нужного слова.

– Полковник, – Армстронг повернулся к Букмастеру, – заберите его.

– Я не могу…

– Джек, эта истеричка сорвёт всю работу.

– Но я тоже не нянька! – Теперь вспылил Букмастер.

– Джек, – Армстронг заложив руки за спину, с силой сцепил пальцы, – вы профессионал. Как и я. И если бы мой человек мешал вам, я бы сам, лично, убрал его с вашего пути. Вы же видите: Тейлора нельзя здесь оставлять. Он – пороховая бочка, готовая взорваться каждую минуту. Хотите, чтобы наша операция была сорвана?

Букмастер хотел ответить, но только и смог, что развести руками:

– Мне нужно разрешение руководства…

– Вы его получите! Я поговорю с Монти.

Тейлор с силой пнул лежащий под ногами камень:

– Да идите вы… Оба!

И, грязно выругавшись, направился в сторону штабной палатки.

* * *

По прибытии в Рим Канарис, как ни странно, первым делом предложил Шелленбергу встретиться с… женщиной.

– Вальтер, – смеясь, с едва слышимой хрипотцой, проговорил адмирал, увидев недовольную физиономию бывшего коллеги, перед тем постучав медным молоточком в деревянную лакированную дверь, – не смешите меня. Это только представительница слабого пола, не более того. Кстати, Иосиф Фоше, помните такого?

– Если не ошибаюсь, министр полиции Наполеона?

– Именно. Так вот, – молоточек вторично ударил по медному пятаку на двери, – Иосиф Фоше своим подчинённым при расследовании каждого уголовного дела постоянно твердил одну и ту же фразу: Cherchez la famme. Ищите женщину. Старик был искренне убеждён в том, что за любым преступлением стоит девица.

– Ну, не такой уж он был и старик, – тут же заметил Шелленберг. – К тому же мы не Франция.

– Вы не верите в то, что за всеми нашими поступками стоят женщины?

– Я не верю в то, что женщины смогут нам помочь.

– Напрасно. – Дверь чуть приоткрылась. Канарис тут же стянул шляпу, слегка кивнул головой. Дверь распахнулась шире. – Поверьте, мой юный друг, – проговорил старый разведчик, первым входя в дом, – если кто в этом деле и сможет оказать нам помощь, так это только женщины. С их потрясающей чувственностью. С их эмоциональностью и самопожертвованием. Чем мы, мужчины, и пользуемся.

Хорошо сохранившаяся старуха, что приняла их в своём небольшом флигельке, обладала отличной фигурой, довольно симпатичным лицом и носила имя Паскуалина Ленерт. Шелленбергу это имя ничего не сказало, а потому он, еле скрывая раздражение, терпеливо приготовился к ожиданию, когда старик уединится в одной из комнат с этой старой проституткой и удовлетворит своё естественное, хотя и довольно странное, влечение. Однако ожиданиям молодого генерала не суждено было сбыться.

Женшина, судя по всему, поняла, о чём думает молодой человек. Потому как узкий, открытый, без единой морщинки лобик женщины вдруг наморщился по причине сведения чёрных, как смоль, бровей над переносицей, а презрительный взгляд окатил холодом всю фигуру гостя, с головы до ног.

– Вильгельм, – хозяйка поставила перед каждым из мужчин по бокалу с лёгким сухим вином утолить жажду, – ты нас не представишь?

– Не вижу смысла. – Канарис слегка пригубил из своего сосуда, хитро глядя то на женщину, то на генерала.

– Может быть, ты и прав. – Госпожа Ленерт дождалась, когда молодой, для неё, человек поднёс бокал к губам, и проговорила: – Как вам вино, господин Шелленберг? Или вы предпочитаете иные сорта?

Разведчик едва не поперхнулся. Вот тебе и старуха.

– Откуда вам известно моё имя?

– Мир маленький, – послышалось вместо ответа из уст хозяйки дома. – И хрупкий. Это вы нами интересуетесь, только когда припечёт. А вот мы за вами наблюдаем постоянно. Пейте, молодой человек. Пока мы с вашим другом пообщаемся, по-старчески.

Женщина всем своим сухим, словно древесная щепка, телом развернулась к адмиралу.

– Пиджак тебе не к лицу. Тебе всегда шла форма. Надолго снял китель или временно?

– Всё будет зависеть от этой поездки. – Канарис ответил серьёзно, без тени улыбки.

– Понятно. Чего ты ждёшь от меня?

– Поддержки. И совета.

Женщина снова повернулась в сторону Шелленберга, кинула на того прямой, долгий жёсткий, оценивающий взгляд.

– Он тебе не поможет.

– Я знаю.

Старуха снова встретилась взглядом с адмиралом.

– Так чего ты ждёшь от меня?

– Помощи.

Канарис сделал ещё один глоток.

– Ты же знаешь: на меня можешь всегда рассчитывать.

– К сожалению, в этот раз одной твоей помощи будет мало.

– Тебе нужна встреча с Джузеппе?

– Да, – выдохнул адмирал.

– Я поговорю с ним.

– Это нужно срочно.

– Поговорю сегодня вечером. Но ты же знаешь, он будет общаться только с тобой, тет-а-тет.

Шелленберг вскинул быстрый, пронзительный взгляд на старуху, но та никак не отреагировала на реакцию молодого человека.

– И ещё, – продолжила женщина, скрестив перед собой руки. – Тот человек, о ком мы с тобой говорили год назад, ничего не будет знать о предстоящей встрече.

– Это невозможно. – Канарис допил вино одним глотком. – Именно он прислал меня в Рим.

– Придётся тебе что-то придумать, – сказала, будто вынесла приговор, старуха. – Где вы устроились? Вы нуждаетесь в ночлеге?

– Нет, – на этот раз первым отозвался Шелленберг. – Мы остановились в гостинице.

Разведчик соврал. Ни в какой гостинице они не останавливались. Их приютили люди генерала Вольфа, части которого располагались в Италии. Эти же люди сопровождали их по всему Риму: Шелленберг не мог позволить Канарису сбежать. И этот разговор с непонятной, мутной старухой его порядком встревожил.

Уже на улице, перед тем как сесть в авто, Вальтер не сдержался и спросил адмирала:

– Что это только что было? Кто эта женщина? И кто такой Джузеппе, с которым у вас намечается тет-а-тет?

Шелленберг не смог скрыть волнения в голосе. Что моментально вызвало улыбку на лице адмирала.

– Что это было? Разговор двух старых друзей. Которые год не виделись. Кто та старуха, вы ведь именно это имели в виду? Любопытная особа. Которая сможет оказать нам помощь. Она прислуга того самого Джузеппе, который вас так заинтересовал. Ну, а Джузеппе, друг мой, есть не кто иной, как сам Папа Пий XII. В миру более известный под именем Эудженио Мария Джузеппе Джовани Пачелли.

* * *

Сразу по прибытии в Москву Георгий Константинович прямо с аэродрома позвонил в приёмную Сталина. Трубку поднял Александр Николаевич Поскрёбышев.

– Георгий Константинович? Да, знаю, вам назначена встреча. Но время не уточнено. Отдохните, будьте дома, я вам перезвоню, когда Иосиф Виссарионович захочет вас принять.

Жуков облегчённо перевёл дыхание: ну, слава богу, увижу своих. Сегодня явно был его день. Всё складывалось как нельзя лучше.

Через полчаса маршал входил в дом на улице Грановского.

Первыми на шее повисли дочери, маленькая Эллочка и уже подросток, да какой там подросток – девушка, Эра. Супруга, Александра Диевна, с трудом дождалась своей очереди, крепко обняла мужа, прижалась к нему.

– Я ненадолго, – шепнул в ушко муж.

Женщина кивнула головой: понимаю.

Уже позже, в машине, после звонка Поскрёбышева, который сообщил о том, что Иосиф Виссарионович ждёт, Георгий Константинович вспоминал, как Эра завизжала от восторга, когда узнала последнюю новость: папка стал дважды Героем Советского Союза! Да, будет теперь чем похвастать в школе…

Сталин принял командующего сухо, сдержанно, будто утреннего, почти дружеского телефонного разговора не было и в помине.

Помимо САМОГО в кабинете присутствовали члены Ставки: командующие фронтами Василевский, Баграмян и Черняховский. Также на заседании присутствовал и Поскрёбышев.

Основным докладчиком Сталин захотел видеть Жукова.

Иосифа Виссарионовича снова интересовала обстановка на фронтах.

Георгий Константинович вторично доложил о дальнейшем развитии итогов Белорусской наступательной операции.

– Считаю, – стоя у огромной карты, висящей на стене, уверенно закончил выступление Жуков, – Белорусская операция создала для нас благоприятные условия для разгрома гитлеровских войск на территории самой Германии. Единственное, что тормозит стремительное продвижение наших войск: восточно-прусская группировка вермахта. Для её разгрома необходимо усилить наши наступающие войска боевой техникой и личным составом.

– Сколько потребуется войск и техники для разгрома немцев в Восточной Пруссии? – поинтересовался Сталин.

Иосиф Виссарионович стоял у своего стола, потому Жукову пришлось развернуться всем телом к нему, спиной ко всем остальным присутствующим.

– По моим расчетам, следует усилить 1-й Белорусский фронт тремя танковыми дивизиями и сотней самоходных орудий. 2-му Белорусскому понадобится две пехотные дивизии и стрелковый корпус. Не помешало бы усилить их и двумя танковыми дивизиями. 3-й Белорусский нуждается в авиации и артиллерии…

– Рокоссовский поддерживает ваше мнение? – перебил Жукова Сталин.

– Так точно, товарищ Главнокомандующий. К тому же должен сообщить, именно Рокоссовский…

Маршал не успел закончить мысль.

– А как быть с другими фронтами, товарищ Жуков? – Сталин в упор смотрел на докладчика. – Или они нам уже не нужны? Вы, наверное, забыли, что у нас помимо Белорусского есть Украинские фронты, Прибалтийские… – С последними словами Иосиф Виссарионович кивнул головой в сторону Ивана Христофоровича Баграмяна. – Они ведь тоже нуждаются в танках, в авиации, в артиллерии. Или их уже следует закрывать? – Сталин взял в руки несколько лежащих на столе листов, исписанных рукой маршала: его докладную записку. – Это ваши расчёты, товарищ Жуков?

– Совершенно верно, товарищ Сталин, – несколько растерянно отозвался маршал. – Это мои расчёты. Они согласованы с командующими фронтами. Но сделаны в расчёте на двадцать второе июля. Иначе говоря, устарели. Обстановка стремительно изменяется. А потому, если мы хотим как можно скорее овладеть Берлином, то должны в первую очередь усилить 1-й и 2-й Белорусские фронты, которые на данный момент, в ходе успешных наступательных боёв, основательно выдохлись и несут большие потери, и, сразу же, вслед за их усилением, нанести решительный удар в направлении Люблин – Варшава.

Сталин, никак не отреагировав на последние слова докладчика, сделал несколько шагов к карте. Со стороны казалось, будто Иосиф Виссарионович внимательно изучает обстановку на фронтах. На самом же деле в голове «великого кормчего» в тот момент мысли были далеки от Украинского и Прибалтийских фронтов, в защиту которых он только что выступил.

Рвётся в Берлин. 1-й Белорусский фронт, Рокоссовский. Дружки хотят усилить позиции. Ну, ну… Мы вам их усилим. Дайте только срок. Сталин в докладе Жукова выделил только те моменты, которые укладывались в ход его рассуждений. А рассуждения были таковы: «Хочешь взять все лавры себе, Маршал Победы? Накось, выкуси! – Сталин мысленно свернул фигу и показал её стоящему рядом с ним Жукову. – Ты у меня даже в тюрьме гнить не будешь. Не успеешь. К стенке и тебя, и дружка твоего, поляка, поставим. Маршалы, мать вашу…»

Однако внешне Иосиф Виссарионович никак не выдал себя.

– Вот что, товарищи, – Сталин повернулся к членам Ставки, – пока мы отложим рассмотрение данного вопроса. Чтобы не допустить ошибки. Думаю, нужно ещё раз всё детально продумать. Товарищи Жуков и Василевский, в секретариате лежит специальный обзор о положении дел в Германии и в Европе на данный момент. Ознакомьтесь с ним на досуге. Думаю, эти документы помогут вам в только что озвученном вопросе. Товарищ Жуков, вы говорите, войска 1-го Белорусского фронта изрядно устали?

– Так точно, товарищ Сталин. Но если их усилить…

Однако Иосиф Виссарионович, будто не слыша маршала, продолжил мысль:

– Давайте сделаем для товарища Рокоссовского временную передышку. Она ему не помешает. И вернёмся к этому вопросу через несколько дней. А сейчас, товарищи, поздравим наших «именинников» с заслуженными наградами.

* * *

В тот момент, когда машина Маршала Советского Союза Жукова въезжала в ворота Спасской башни Кремля, Лаврентий Павлович Берия сидел в своём рабочем кабинете, за столом, и в освещении настольной лампы внимательно изучал фотографию, лежащую перед ним. Собственно, на данном фотоснимке ничего особенного и уж тем более криминального не было. Это была групповая фотография руководителей и членов Ставки Главнокомандующего и командующих всеми фронтами, сделанная два месяца назад по просьбе Академии наук. Для будущей статьи в Советской энциклопедии. Историки уже писали статьи в энциклопедию о Великой Отечественной войне, которая ещё шла и конца которой никто не видел. Только предполагал. Но то был хороший знак. Раз люди начали заниматься историческими исследованиями о войне, дух оптимизма и вера в победу имеет место быть в народе. Главное, чтобы те статьи были правильно написаны. Но этим займётся Коба. Лично. А вот снимок в издательство выслан будет только после войны, рано ещё выставлять на публику всех военачальников. Да и вряд ли все стоящие и сидящие на данном фото люди будут достойны того, чтобы их лица попали на страницы энциклопедии.