Текст книги "Остров, одетый в джерси"

Станислав Востоков
Остров, одетый в джерси

© Станислав Востоков, текст, 2020

© Екатерина Андреева, иллюстрации, 2018

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2020

Вместо предисловия

Вы не читали книги Даррелла? А я читал. Если бы не читал, то ничего бы и не произошло. А я вот прочитал, и произошло. Что же произошло? Да, в общем, ничего такого. Прочитал и думаю: дай-ка письмо Дарреллу напишу – мол, книги ваши понравились, особенно про животных, спасибо вам, пишите еще. Ну написал и написал, но с другой стороны, мог ведь и не написать…

А он мне взял да и ответил (через секретаря, конечно) – мол, спасибо за пожелания, обязательно буду писать дальше, раз вы просите. Не хотите ли приехать ко мне в зоопарк, поучиться?

Так я попал на остров Джерси, а ведь мог и не попасть…

1

На кормокухне Элунед, под начало которой я попал, рубила апельсины. Раз! Нож с чмоканьем врезается в апельсин. Два! Разрубленный фрукт катится в ведро, обливаясь желтыми слезами.

– Сейчас пойдем кормить варей, – сказала она.

– Каких Варей? – удивился я.

– А ты их не видел? Они вместе с каттами живут. Только вари катт все время по клетке гоняют.

Страшную картину нарисовала Элунед.

– Вы держите в клетках людей?

– Каких людей? Люди у нас, как положено, по дорожкам ходят и бумажками мусорят. В клетках – звери и птицы.

– А Вари? А Кати?

– Так они не то что не люди, они даже не обезьяны!

– А кто же?

– Полуобезьяны, или, говоря проще, лемуры. Не хочешь ли ты помыть айву?

Я бросил айву в раковину и стал ее мыть. От этого на кормокухне поднялся такой звон, будто бы я намывал пушечные ядра.

– Затем пару бананов, штуки три огурцов и несколько морковок. Только не мельчи. Бери покрупнее.

Я стал выбирать огурцы и морковку покрупнее и в итоге выбрал такие огромные овощи, что с ними можно было идти на врага. В ведро они не поместились и выглядывали оттуда, как солдаты из окопа.

– Помыть и порезать?

– Точно.

– Какой студент толковый! – удивился парень по имени Доминик, который тоже что-то мыл в соседней раковине. – Вот у меня прошлый год один студент был, сначала резал, а уж потом мыл. Он из одной жаркой страны приехал. «Зачем, – говорит, – мыть? Мы на родине никогда ничего не моем».

– Почему?

– Табу. Им религия водой пользоваться запрещает. Они считают, что в воде злые духи живут.

Помыв и нарезав что следует, мы отправились к Варям, которые вроде бы жили вместе с Катями.

Мы прошли вдоль клумбы с фиалками, миновали заросли бугенвиллий, обогнули давно отцветшую сирень и остановились у куста жасмина.

– Как у вас цветов много! И какие разные!

– Это Джон Хартли все. Как за границу поедет, обязательно какие-нибудь новые цветы привозит. «Они, – говорит, – напоминают мне о наших иностранных проектах». Если он еще пару проектов организует, ходить будет негде.

Вскоре мы очутились в какой-то незнакомой мне части зоопарка. Тут имелись шири и даже просторы.

– А зоопарк-то, оказывается, немаленький!

– Администрация соседнее поместье прикупила. Хочет там суперпроект сделать: «Панорама бразильской фауны». А вот, кстати, и варя!

Мы стояли перед железной сеткой, а из-за нее на нас смотрела неприятная хитрая морда.

«Любопытной Варваре на базаре нос оторвали» – вспомнил я.

Черная как ночь, она глядела глазами желтыми, как молодая луна. По этим желтым глазам совершенно ясно читались мысли, наполняющие черную голову. Конечно, они были черными.

– Это Бандерша, – сказала Элунед, – вожак стаи.

«Главная Варя» – понял я.

Перед большой клеткой, в которой обитали Вари, находилась другая, совсем маленькая. Формой и размерами она напоминала лифт.

– Это тамбур, – сказала Элунед, закрывая наружную дверь и открывая внутреннюю, ведущую в вольеру. – Он предохраняет от бегства животных.

– Понятно, – сказал я. – Как интересно.

Едва мы появились в клетке, черная морда задвигалась, сморщила нос и стала нюхать мои ботинки. Затем вдруг поднялась на задние лапы и сильно дернула передними за карман комбинезона.

– Чего это она, а? – я отодвинулся к сетке. – Нападает, что ли?

– С ней надо быть покруче, – сказала Элунед и замахнулась на Бандершу ведром.

Почувствовав твердую руку, Бандерша откатилась в глубину и стала собирать банду. Из-под кустов, с деревьев, из зарослей травы к ней стягивались другие черно-белые разбойники.

Лемуры вари были красивы. Каждый волосок их пятнистых шуб стоял отдельно и сиял как солнце. Видно было, что над этим мехом хорошо поработали языком.

На лемурьих затылках сидели мохнатые шапки-ушанки. Уши их не были завязаны под подбородком и лихо торчали в стороны. Одно слово – бандиты.

Со свистом, с улюлюканьем налетели они на нас.

– Кидай в них апельсинами! – скомандовала Элунед и первая метнула в черно-белую толпу оранжевый фрукт. Половина апельсина оказалась эффективней целой лимонки.

Банда, пораженная апельсином в самое сердце, закрутилась на месте и задергалась, хватая очаг поражения когтистыми лапами.

Из-за фрукта началась свара. Черные лапы стали бить по черным мордам. Засверкали белые зубы. Показались краснейшие языки.

– Разбрасывай скорее еду! Половины апельсина надолго не хватит!

И верно. В тот же момент из центра свары вынырнула Бандерша. В челюстях ее, словно золотой кубок чемпиона, горел апельсин. Она клацнула зубами, всосала мякоть и плюнула кожурой в родственников.

Оплеванные бандиты, поняв, что больше апельсинов нет, ринулись к нам.

Мы отстреливались яблоками, айвой и морковью. Наибольший урон врагу нанесли бананы. Враг, съедая мякоть, скользил на кожуре и буксовал. Атака захлебнулась.

– Без бананов сюда даже не входи.

– Я бы и с бананами не пошел, – ответил я. – Как же Кати с ними живут? Чем отстреливаются?

– Им отстреливаться нечем. У них вся надежда на скорость.

– Тяжелая какая жизнь.

– Нелегкая. Бери ноги в руки. Надо катт покормить, пока вари отвлечены.

Слева от нас был склон, справа пруд, между ними дорожка. По ней мы и побежали. Мы подпрыгивали на кочках, яблоки прыгали в ведре. Мысли в голове тоже прыгали, как шары в лотерейном барабане.

«Что ж это за жизнь? – думал я. – Есть, только когда твой враг ест. Убегать, когда враг прибегает. Разве это жизнь? Прозябание какое-то».

Скользя на сырой земле, оставляя на ней длинные борозды, мы поднялись на холм. Здесь стояла клетка, и на ней плечом к плечу сидел отряд кольцехвостых лемуров. Видно было, что общая беда сплотила их коллектив. Иногда они вставали и, примяукивая, наблюдали, не закончил ли враг трапезу? Не хочет ли напасть? Тут-то я понял, что это не Кати, а катты – что в переводе с языка древних римлян означает «кошачье».

Но ничего, совсем ничего кошачьего в их облике не было. Хотя нет, было какое-то общее неуловимое кошачье впечатление.

– Чего задумался? Кидай остатки на клетку!

Элунед махнула ведром, будто хотела выплеснуть из него воду, и в лемуров полетела пища: яблоки, огурцы и бананы.

Катты хватали фрукты и овощи на лету, как знаменитый вратарь Яшин. Не прекращая наблюдать за местностью, они культурно откусывали по кусочку и словно бы негромко совещались друг с другом:

– Не виден ли враг, товарищ лейтенант?

– Никак нет, товарищ сержант, не виден. Кушайте спокойно.

Катты были аккуратнее, хрупче варей и в миллион раз интеллигентней. Именно за это последнее им и доставалось. Хапуги и хулиганы не любят интеллигентов, поэтому интеллигентам приходится избегать встреч с грубиянами. Они, конечно, могли бы задавить противника интеллектом, но им жалко изводить умственную энергию на такую ничтожную цель. Убегут от хапуг, залезут на дерево и давай думать о вечном, о прекрасном.

Грудь катт украшает белая салфетка, но на ней нет ни следа от съеденной пищи. Глаза их охватывают черные очки, а лапы – лайковые перчатки. Салфетка, очки, перчатки – это ли не верный признак интеллигента? Он никогда не наденет вздорной шапки-ушанки и пошлой черно-белой шубы. Разве что в очень сильный мороз.

Но вот где-то позади нас раздался хруст веток и треск сухой древесной коры. Шум усиливался так быстро, что стало ясно: скоро ветки и кора будут трещать рядом с нами.

Катты побросали недоеденные овощи-фрукты и прыжками, прыжками, словно огромные серые белки, стали возноситься на деревья. Их белые хвосты, обвитые черными кольцами, напоминали пограничные столбы, которые отступали вместе с пограничниками. А банда варей была похожа на оккупантов, которые безуспешно пытаются нарушить постоянно ускользающую границу.

Неприятно хрюкая и визжа, они старались добраться до катт, но тонкие ветви не выдерживали их грузных тел. Ветви ломались, и вари, махая шубами и переворачиваясь в воздухе как кошки, летели в траву.

И приземлялись они сразу на четыре лапы.

Уничтожив последние огурцы и заключительные яблоки, вари некоторое время громко сквернословили, а затем удалились, волоча животы по траве, приминая ее грубыми дубинообразными хвостами.

2

Вслед за варями двинулись к выходу и мы. Теперь нам не нужно было торопиться, и я смог подробнее рассмотреть загон, который, к слову сказать, назывался «Лемурий край». Но, на мой взгляд, ничего лемурьего в этом краю не было. Лемуры сидели на совершенно английских дубах и среди желудей выглядели неуместно. Желуди и лемуры – есть ли более несовместимые предметы? Нет, нет, не складывались эти деревья, трава и земля в пейзаж южного острова Мадагаскар – родины лемуров. Да и могучим словом «край» это место назвать нельзя. Скорее – уголок.

Углом, широким клином охватывала сетка-рабица правый берег пруда. В центре небольшого водоема находился остров, напоминающий панцирь морской черепахи. Над ним поднимались какие-то треноги, похожие на опорные столбы электролинии. Но вместо проводов на треногах висел толстый крученый канат. Точно посреди панциря стояла хижина. Наверное, в такой когда-то жил знаменитый Робинзон Крузо. Но, если бы эта постройка действительно принадлежала отважному герою, ему незачем было бы сидеть двадцать восемь лет на острове в ожидании корабля. От большой земли остров отделяло не более десяти метров воды.

«Для кого же построена хижина? – удивился я. – Обитаем этот остров или нет?»

Вдруг на острове раздались плач и крики. В криках слышалась угроза, в плаче – мольба о пощаде. Видимо, там кто-то кого-то бил. Тут из хижины вылетел рыдающий карлик и залез на треногу. Волосы у него на голове стояли дыбом. Затем появился карлик кричащий. Он залез на другую треногу и стал оттуда в чем-то упрекать своего плачущего собрата. Удивительно, но и у второго карлика волосы на голове стояли стеной – наверное, от ярости. Я видел, что его рыдающий соплеменник находится на грани срыва – то ли его предали, то ли бросили. И судя по всему, предал и бросил именно тот, кто упрекал. Бросил, предал, а теперь упрекает! Какой цинизм! Какое холодное равнодушие! Плачущий в отчаянии вполне мог броситься в воду или сделать с собой что-нибудь еще более ужасное. Передо мной разыгрывалась настоящая человеческая драма.

Но оба карлика были обезьянами со странным названием эдиповы тамарины. Конечно, от этого их беда не казалось менее значительной. Нет-нет! Хотелось помочь им, успокоить вопящего, указать на ошибки кричащего.

Вдруг крики стихли. Рыдающий тамарин побежал по канату навстречу кричащему. Кричащий бросился к рыдающему. Они встретились точно в центре, обнялись, прослезились и пообещали никогда больше не предавать и не бросать друг друга.

Мы давно уже вышли из вольеры варей и глядели на остров с дорожки, стоя среди прочих посетителей.

– Разобрались, что ли? – сказал какой-то джентльмен. – Слава Богу!

– Стресс! Какой сильный стресс! – то ли огорчалась, то ли восхищалась высокая леди. – Им нужна помощь психолога!

Мы с Элунед обогнули пруд и снова оказались перед тамбуром. И опять за сеткой появилась чернейшая морда с глазами цвета яичного желтка.

– Сколько же здесь всяких морд! – удивился я.

– Четырнадцать. В этой клетке четырнадцать. И с той стороны пруда четырнадцать. Всего двадцать восемь.

– Двадцать восемь морд и ни одного лица! Какой ужас!

Обитающие в этой вольере вари были одеты в пошлые лисьи шубы. Глупо и странно выглядела собачья черная морда в обрамлении лисьего воротника. Или ты лемур, или лиса. Надо выбрать что-то одно. Но лемуры с собачьими мордами выбирать не хотели, они хотели совсем другого.

– Лопайте, лопайте, – приговаривала Элунед, разбрасывая яблоки и бананы. – Трескайте.

Лемуры ели много, но ни трескаться, ни лопаться не собирались.

И в этой вольере вместе с варями жили катты. Они ничем не отличались от родичей с правого берега. Но жизнь у них была, несомненно, труднее, потому что деревьев, на которых можно укрыться от варей, тут было куда меньше.

Значительную часть дня катты отсиживались в старом покосившемся сарае, что стоял на берегу и был похож на человека, собирающегося нырнуть в воду.

Когда, наконец, рабочий день завершился, я отправился в усадьбу Ле Ное, где жили все студенты. Проходя по кленовой аллее, я вдруг заметил, что на деревьях уже не осталось ни одного листа, и удивился тому, как быстро пролетело время со дня моего прибытия на Джерси. Я вспомнил, как долго, невероятно долго добирался до острова и какое облегчение почувствовал в Лондоне, когда понял, что мне осталось сделать последний из четырех перелетов, чтобы добраться до места учебы.

3

Я стоял в аэропорту и смотрел на рекламу с изображением острова Джерси.

На плакате он был похож на пирог, который откусили сразу с нескольких сторон. Я немало удивился, узнав, что этот северный остров славится своими курортами.

Неожиданной новостью было и то, что Джерси – это отдельное государство. Со своим парламентом и собственной валютой. Главный на острове – бейлиф. На заседаниях парламента бейлиф появляется со скипетром. Надо заметить, что это один из самых больших скипетров в Европе. Его когда-то подарил острову король Карл, в благодарность за то, что джерсийцы укрыли его во время лондонского мятежа. Это время, надо думать, король не терял даром. Он хорошенько позагорал, укрепил здоровье морскими ваннами и, вернувшись в столицу, сразу навел в стране порядок.

А рядом с Джерси есть другой остров – Гернси. Это тоже отдельное государство.

Я закинул сумку на плечо и направился на паспортный контроль.

4

Через полчаса после вылета из Лондона лайнер завалился набок и поплыл над Джерси. Не прекращая горизонтального движения, он стал плавно снижаться. Едва шасси самолета коснулись земли, царящая в салоне атмосфера солидного покоя мигом исчезла. Леди и джентльмены передо мной мелко затряслись, вдруг нырнули вперед, будто бы пытаясь порвать свои привязные ремни, и наконец дружно откинулись на спинки.

К нашему лайнеру подъехала желтая машина, зацепила его длинной железной палкой и потащила к зданию аэропорта.

– Мадам и месье! – объявил стюард. – Наш самолет произвел посадку в столице острова Джерси – Сент-Элье. Благодарим вас за то, что вы отдали предпочтение именно нашей авиакомпании. Надеемся, что в следующий раз вы не измените своих принципов и снова сделаете правильный выбор. Позвольте пожелать вам приятного отдыха. Оревуар!

Где и каким образом дамы и джентльмены успели превратиться в мадам и месье? Что за название – Сент-Элье? Где мы вообще, в Англии или, может, уже во Франции?

Нет, конечно, мы не были во Франции. До нее отсюда еще довольно далеко. Но не были мы и в Англии. Никогда ни один джерсиец не назовет свою землю английской. Земля эта, разумеется, джерсийская. Правда, говорят тут все-таки по-английски, но живут на улицах с совершенно французскими названиями. И совсем удивительно, что на улице с французским названием можно зайти в китайский ресторан «Династия Мин» или в бистро с веселой вывеской «Занзибар».

Я неспешно поднялся, взял сумку и вышел из самолета.

5

Взлетное поле было похоже на черное зеркало. Тут не то что ногам, глазу не за что было зацепиться.

Единственным, что притягивало взгляд, был бело-красный флюгер-колдун, развевающийся над аэровокзалом. Когда ветер наполнял его, то казалось, что полосатый носок обтягивает прозрачную ногу невиданного размера. Воздушные потоки на острове меняются чуть не каждую минуту. И летчикам обязательно надо знать, куда ветер дует. В прямом, конечно, смысле.

«Хорошо бы, чтоб кто-нибудь меня встретил, – думал я, входя в здание аэровокзала. – Да кто ж меня встретит?»

Но я оказался в корне не прав.

В вестибюле меня ожидал сам Джеральд Даррелл.

Несмотря на то что уже наступил сентябрь, он был одет в рубашку с короткими рукавами, летние туфли и белые брюки. Хотя он был сед, над сединой стояла радуга. Лицо озаряла отеческая улыбка.

У ног Даррелла сидели два кошачьих лемура. Они смотрели на него с обожанием и восторгом.

Над знаменитым звероловом висел пузырь, в который он говорил: «Добро пожаловать на Джерси!»

Все это было изображено на огромном плакате.

Под ним в стене чернели две дыры. Из левой дыры лента конвейера выезжала нагруженная багажом пассажиров, а в правую втягивалась уже пустая. Только позабытый кем-то пластиковый пакет без конца крутился и крутился на конвейере, как спортсмен-марафонец.

Я подхватил свой рюкзак, повесил его на плечо и двинулся к выходу.

Перед аэровокзалом находилась автобусная остановка. На ней стоял одинокий желтый автобус, разделенный вдоль толстой красной полосой и оттого напоминающий бигмак с кетчупом.

Я почему-то надеялся, что этот автобус идет прямо в зоопарк, но он ехал совсем в другое место.

Над лобовым стеклом значилось: «Сент-Элье – Сент-Клемент». Кроме того, отсюда можно было уехать в Сент-Брелад, Сент-Питер, Сент-Оуэн, Сент-Мэри, Сент-Джон и так далее.

Все это – районы Джерси, которые называются интересным словом «парижи»[1]1
  «Парижи» Джерси не имеют отношения к Франции. Это слово образовано от английского «parish», то есть «приход». Всего Джерси делится на 12 приходов.


[Закрыть].

Можно было бы, конечно, поинтересоваться у водителя машины, как добраться до зоопарка. Но кабина за широким лобовым стеклом была пуста.

Не зная, что делать, я вернулся к дверям аэропорта. Но входить внутрь не стал, а притормозил неподалеку и принялся наблюдать.

Часто стороннее наблюдение может дать больше, чем суетливые расспросы.

Делая вид, что читаю путеводитель, я стал наблюдать за прилетевшими пассажирами. Но им пока тоже уезжать было особенно не на чем, и я сосредоточил свое внимание на снующих в небе самолетах местных линий.

Эти летательные аппараты отличались тем, что имели некоторые черты вертолетов. У них были очень короткие крылья, на которых, разрубая облака в клочья, вращались невидимые винты. Желто-черная полосатая окраска фюзеляжей наводила на мысль о пчелах. Воздушные суда то, жужжа, уносились в облака, то опускались на землю и вкатывались в ангар, похожий на гигантский улей.

За полчаса я увидел множество самолетов, а автобус как был, так и остался в единственном экземпляре.

Между тем количество пассажиров перед аэровокзалом сильно поубавилось. Спохватившись, я возобновил свое наблюдение за ними и наконец понял, что уезжают они отсюда не на автобусах, а на такси.

Это меня не обрадовало, поскольку я находился в режиме жесткой экономии. Однако джерсийцев, как я узнал позже, вопрос экономии денег не волнует, потому что чуть ли не каждый десятый здесь – миллионер.

6

Вот уже и не осталось никого перед аэровокзалом. Лишь я томлюсь на остановке, одинокий, как космонавт Алексей Леонов во время своего знаменитого выхода в открытый космос.

Солнце из желтого сделалось апельсиновым. Глядя на него, я понял, что хоть меня миллионером и не назовешь, ехать все же придется на такси.

Словно услышав мои мысли, водитель проезжавшего мимо такси затормозил и подкатил ко входу в аэропорт.

В окне автомобиля я увидел джентльмена самого простецкого вида. Одет он был в свитер-джерси, а на голове имел кепку «а ля Холмс».

– До зоопарка подвезете? – спросил я.

– Садись, сынок!

Я открыл дверь и сел на заднее сиденье.

Машина начала движение бесшумно и плавно.

Пейзажи, проносящиеся за окном, были столь красивы, что их хотелось вставить в рамку и повесить на стену. То я видел зеленый пологий холм, утыканный коровами, то элегантную усадьбу в облаке бугенвиллий. Вдруг пейзажи кончились, и вдоль обочины выросла гранитная стена.

Через минуту стена провалилась куда-то вниз, показав на некоторое время живописные развалины старинного замка, но тут же вновь выскочила на поверхность. По дороге она все время то проваливалась, то поднималась снова, напоминая солдата, который исполняет команду «лечь-встать».

А дорога-то узка! Машина неслась между стен, как пуля в стволе, и места для еще одной пули здесь не было.

«А если встречный автомобиль? – подумал я. – Скорость километров восемьдесят. И у встречного восемьдесят. Вместе получается сто шестьдесят! А свернуть-то некуда!»

Некоторое время я, окаменев, ожидал встречный автомобиль.

Тогда я еще не знал, что на Джерси множество дорог с односторонним движением. И здесь нередко ехать в нужное место приходится по одной дороге, а возвращаться по другой, причем эти дороги могут проходить по разным частям острова.

Между тем гранитные стенки сблизились настолько, что сжатый между ними и автомобилем воздух начал громко свистеть.

Со свистом мчалась машина, как пуля, летящая в стволе, и никак не могла из этого ствола вылететь. А ствол извивался, закручивался. И непонятно было, как снаряд, выпущенный из такого ствола, может угодить в цель.

В этот момент, когда водитель должен быть особенно внимательным, шофер полуобернулся ко мне.

– Учиться приехал?

Я понимал, что ответить надо побыстрее. Но стены за окнами вводили в паралич. В любую секунду они могли обрушиться на машину.

Тут водитель обернулся ко мне полностью, желая узнать, почему я молчу. На лице его был написан большой вопрос.

– Учиться, учиться приехал, – почти закричал я. – Вы на дорогу смотрите!

Шофер удовлетворенно кивнул и некоторое время действительно смотрел на дорогу.

Но вот кепка дрогнула и снова двинулась в мою сторону.

– А откуда приехал учиться-то?

– Из России. Из России приехал. Вы за проезжей частью следите!

– А чего за ней следить, у нас движение спокойное.

С этими словами – нет-нет, да что же это такое! – он сунул в рот трубку, отпустил руль, стал хлопать себя по карманам, разыскивая спички.

Гранитные стены должны были немедленно расплющить машину, изломать двери, расколотить стекла.

Между тем ничего ужасного не произошло. Машина как по ниточке катилась по середине дороги и поворачивала там, где нужно. Но немногие седые волосы, которые есть у меня, появились именно в тот момент.

Наконец, водитель закурил и снова повернулся ко мне, намереваясь продолжить разговор.

Но я не давал ему особенно разговориться и умудрялся отвечать на вопросы, когда они только зарождались под его кепкой.

Шофер был большим любителем задушевной автомобильной беседы. Художественное автомобильное слово для него, безусловно, было важной деталью пассажирского извоза. А я душил его слово на корню.

Но я боролся за свою молодую жизнь. И за его пожилую, между прочим, тоже. В итоге водитель умолк и до конца пути не проронил ни звука.

Тем временем гранитная стена на обочине ожила и превратилась в живую изгородь. Ехать стало веселее. В какой-то момент изгородь расступилась, и наша машина юркнула в образовавшийся проем. Она скатилась с горки и, захрапев как лошадь, остановилась.

За окном виднелась часть каменной стены с окном. Трудно было сказать, зданию какого века она принадлежит, но я мог сказать совершенно точно, что к зоопарку оно не имеет никакого отношения.