Текст книги "Театральный маньяк"

– Просто в нашем возрасте у всех есть клетки, из которых нет выхода. Работа. Семья. Дети… Уже не сорвешься, ничего не поменяешь. Мы все в заточении. Без разницы какого цвета прутья – черные, белые, золотые… Главное: выхода нет.

– А я сразу подумал про шахматную клетку, – Эдик налил всем по стопочке. – Обрадовался. Там же четко, по клеточкам. Количество черных и белых заранее определено – поровну. И если знать, что в жизни будет 32 беды на 32 счастья, то в принципе, не так уж обидно.

– С другой стороны, получается, не стоит сильно радоваться, когда начался позитивный период, – продолжал гнуть свою линию Генка. – Ты движешься по белой диагонали и загоняешь себя в угол. Безвыходный!

– И люди вокруг тоже, как фигуры шахматные – либо черные, либо белые? – уточнил Жорка.

– Хуже. Мы серые. И становимся серее год от года…

– Эх, надо было тебе в детстве набор фломастеров подарить, – подытожил Костик. – Двенадцать цветов. Глядишь, заиграла бы жизнь новыми красками.

За это и выпили.

10

– Знаете, мы все время живем, будто черновик пишем, – не унимался Генка. – Помните, на выпускном экзамене сочинение писали – я со страху столько ошибок наделал. Потом переписал заново, получил пять. С минусом, правда. Вот я и думаю: может, хорошо, что мы в жизни ошибки совершали? Теперь пишем начисто, без помарок и клякс.

– А шпаргалками пользоваться разрешается?! – настроение Эдика резко менялось, от горькой тоски и задумчивости до истеричной веселости. – У тебя же огромная коллекция блондинок, брюнеток и каштанок.

– Ты осторожнее, – поддержал друга Костик, но совершенно серьезным тоном. – А то, не приведи Господи, узнает жена и конец твоему сочинению. Придется и впрямь с чистого листа начинать.

Генка плеснул себе водки. Выпил, не поморщившись. Сбил набежавшую слезу мизинцем.

– А она уже узнала…, – и снова потянулся к графинчику. – Приехала от мамы – неделю гостила, – и с порога: здесь ночевала другая женщина. Я в панике озираюсь по сторонам. И ведь вроде никаких улик. Собрал волосы с расчески, пропылесосил, запахи чужих духов перебил своим одеколоном. Отнекиваюсь. Жена стоит на своем и показывает на зеркало в прихожей. О, ужас: помада. Красная. Видимо, одна из моих макияж подправляла, пальцем помаду тронула. А потом пыль с зеркала смахнула, чтобы лучше видеть… Бросился в ноги – прости. Жена повернулась и ушла. Удачно, говорит, что вещи не успела распаковать. Месяц живет у подруги. Со мной не разговаривает. На развод подавать будет. А мы ведь с ней десять лет вместе… Были.

Генка уже не стесняясь размазывал кулаком пьяные слезы. Друзья сочувственно смотрели в стол.

– Все ошибки, которые мы совершаем – из-за женщин, – начал Эдик утешительно.

– Ну, нет, – перебил Жорка. – Все наши ошибки от глупости. Прав Костик, мы сами привозим себе неприятности. И незачем винить женщин, мужчин, партию и правительство или инопланетян. Я, например, как сел в тюрьму? Однажды зимой, за полночь звонит девушка, которую я любил – тайно и безнадежно. Бьется в истерике, кричит: я человека сбила! В двух шагах от моего дома. Оделся наспех, выскочил на улицу. Зима, холодина лютая… Она у машины мечется, как птица с перебитым крылом. Обнимаю, чтоб утешить и понимаю – пьяная. Не в стельку, конечно, так, на пару коктейлей. Смотрю: мама родная, сбила-то двоих – парочка дорогу переходила. В положенном месте – все есть: и знак, и «зебра». Судя по крови на снегу, врачи уже не помогут. Виновата, со всех сторон виновата… И пришла мне в голову идея: спасу любимую. Сунул ей ключи, отправил к себе в квартиру – рыдать и прятаться. Сам думаю – спишу на метель, видимость плохую и скользкую дорогу. Дадут пару лет условно. У меня же характеристики идеальные: не был, не состоял, не привлекался… Собрался звонить гаишникам, а тут машины с мигалками. Видимо, кто-то из окна увидел, вызвал. Скрутили меня, особо не слушали. Повезли в участок. И тогда вспомнил – вот в чем глупость-то: я тоже вечером выпил водки. Из головы вылетело, стресс же, а экспертизу не обманешь… Дальше вы знаете, в газетах читали: пьяный отморозок на чужой машине сбил Ромео и Джульетту, которые только-только поженились. За особый цинизм получил восемь лет. Никогда бы и самым близким друзьям не рассказал. Но девушку защищать больше нет смысла…

11

Первым догадался Костик. Не мудрено, он ведь был самым трезвым.

– Элька?

Жорка кивнул. Приятели смотрели на него с раскрытыми ртами. Один Эдик не выглядел удивленным.

– Ты знал? – спросил его Генка.

– А ты как думаешь?! – отгрызнулся Эдик. – Только устроился в полицию – молодой, борзый, до самых корней докапывался. Мне поручили допросы проводить. Конечно, знал. Но не мог посадить любимую девушку…

– Зато посадил лучшего друга, – печально подвел итог батюшка.

– Он сам выбрал свою судьбу, – жестко сказал Эдик. – Никто не заставлял.

Резко встал и пошел к выходу. Вернулся.

– Генка, я накину твой пиджак. А то стоит полицейский на улице, курит. Я же должен пример подавать. Пусть и в жопу пьяный… Честь мундира, мать ее!

Рекламщик махнул рукой, впрочем, сейчас он думал о другом. Даже не думал. Мозг бился в конвульсиях. Отказывался вмещать всю эту историю.

– Он прав, – не стал спорить Жорка. – Каждый выбирает по себе. Не знаю про религию, но женщину и дорогу – однозначно. Я сам ввязался в это дело. Элька меня ни о чем не просила.

– Почему она набрала твой номер, а не Эдика? – с подозрением спросил Костик. – Да, вы оба были в нее влюблены, но Элька-то отвечала взаимностью не тебе. Да и в той ситуации звонок полицейскому, пусть и начинающему, был бы куда полезнее.

– Прямо отец Браун из старых детективов, везде тайны видишь. А реальность скучна и банальна: вы к тому времени разъехались кто куда. Ты в монастырь, Эдик в общагу на другой конец города. Генка квартиру снимал, чтоб родители меньше пилили… Так что в нашем многоквартирном муравейнике только я и остался. Ближе всех к месту аварии, – Жорка жестом подозвал официанта. – Посчитай-ка нам, любезный.

– Любой каприз, – молодой человек вытянулся по стойке смирно. – Один, два, три, четыре…

«Пионер» подмигнул, причем сразу двумя глазами – как у него получилось?! – и положил на стол красную кожанку с чеком. Опытный работник заранее чувствует, когда компании пора расходиться.

Генка полез в карман пиджака за конвертом с премией. Хлопнул себя по бокам. Подозрительно уставился на пустой графинчик.

– А, да! Эдик вернется, пиджак мой принесет и я счет закрою. Не спорьте! – он тяжело поднялся со скамейки. – Если хотите, чаевых побольше оставьте. А я пока пойду… Надо того… Душу излить.

И нетвердой походкой зашагал к туалету. Костя проследил взглядом его хаотичную траекторию.

– Помнишь, Жорка, мы в пятом классе ходили в зоопарк. У тебя был мячик прыгучий. Ярко-синий. От него еще пальцы красились, не отмоешь. Эдик его медведю в клетку кинул. А тот в секунду сожрал, не разжевывая.

– Еще бы, – улыбнулся Жорка. Искренне улыбнулся, впервые за вечер. А может и за все эти годы. – Мы потом неделю спорили: переваривают ли медведи каучук. Потом про то, совпадает ли диаметр попы хищника и шарика. И главное, какого цвета будут у мишки… Отходы. Синие или нет. И эти вопросы казались нам такими важными!

– Да я о другом, – вздохнул Костик. – Ты ведь совсем не обижался на Эдика, который отнял игрушку. Причем исключительно из зависти, что у него такой не было…

– Тогда все было легко и просто: мирись, мирись, больше не дерись… Костик, зачем мы повзрослели?

– В том-то и беда… Мы не повзрослели. Не только мы, целое поколение. Так хорошо было в детстве, что мы решили в нем задержаться на подольше. Да, обросли мышцами, бородами и проблемами. А в душе остались мальчишками. Обиженными, злыми, напуганными… Надеемся, придет кто-то и за нас решит. Позовет добрым голосом из форточки: ужинать пора! Но ведь и здесь мы эгоисты – хотим перекладывать на других свои косяки. На маму, жену, друзей, шефа, дьявола в конечном итоге… Не замечая, что все зло мы творим сами. Заигрываемся, оголтело и увлеченно. А кто вазу разбил? Это не я. Ее неудачно поставили. Никто не спешит признать вину, потому что не понимает, как жить с ней дальше. С каменюкой неподъемной, которая давит, и давит, и давит… Знаешь, почему я в церковь-то ушел? Хотел сбежать от ответственности. Крутил в институте сразу с двумя девчонками и так получилось, они в одну неделю объявили, что ждут ребенка. Детей. Моих детей, понимаешь? Я представил, что дальше начнется: разборки, метания, с кем остаться, кого бросить и прочее. Среди ночи отправился в ближайший монастырь. Наплел чего-то, уже и не помню. Думал, Бог простит и успокоюсь. Но нет… Одна подруга сделала аборт. Вторая родила девочку. Катюшей назвала. Сколько ей? Лет десять. А я с ней ни разу не разговаривал, видел издали.

– Отчего же не подошел?

– Зачем? Ее воспитывает другой человек, которого она называет «папа». И все эти годы я живу в одном режиме: пытаюсь научиться любить и прощать. Всех. Как в детстве. Мы, недовзрослевшие мальчики, как назло не смогли сохранить в себе именно это. Самое важное. Только ты сумел. Завидую. Хотя и грех… Что-то Генки долго нет, – он оглянулся на темный угол. – Пойду, проверю.

12

Генка предсказуемо рыдал. Ему было жалко. Жорку, который отсидел семь лет за чужую вину. Эдика – он ведь потерял и любимую, и друга. Жену-красавицу, которая прожила столько лет с лживым изменщиком. А больше всех, конечно же, себя. Дурака. Гниду пьяную.

– У вас ведь жизнь. Страсти. Эмоции. По-настоящему, – обрушил он на Костю цунами из слез и соплей. – А я как в дешевом сериале, где все насквозь фальшивое. И нет никаких шансов это изменить. Еще вру, что пишу на чистовик… Костик, я ведь сейчас понял, насколько низок и жалок. Ведь если бы Элька сбила людей возле моего дома и набрала мой номер, я бы не вышел к ней. Я ведь трус. И бездарь. Думаешь, почему на самом деле пишу один слоган, а не десять?! Да потому что не в силах придумать больше одного. Скажи, что делать, Костя? Что мне делать?!

– Для начала, давай-ка, умойся, – утешать священник умел. – Нашел место, чтобы важные вопросы задавать! Да и вообще, лучше поговорим на свежую голову. Давай, приходи завтра в храм. А пока нужно решить, как разъезжаться будем… Я-то на самокате. А вас, алкоголиков и тунеядцев, не в метро же грузить?!

Приглушенный крик раздался в зале ресторана. Потом заголосили на полную громкость: «Уби-и-и-или!!!»

Генка перестал рыдать и почти протрезвел. Друзья столкнулись в дверях, замешкались на пару мгновений. Но к столику первым добежал Костик. Он гнал от себя страшную картинку, не хотел верить, а подсознание рисовало скрюченного, окровавленного полицейского и яростный оскал бывшего зэка. Но лицо Жорки было умиротворенным. В глазах ни тоски, ни боли, которые раньше нет-нет, да проскальзывали. А по груди расползалось рубиновое пятно, так бывает, когда бокал бордо на себя опрокинешь…

Но вино в тот вечер друзья не заказывали.

Жорка лежал на полу. Шебутной поросенок бегал вокруг, повизгивая, толкая пятачком то в бок, то в колени – поднимайся, чего же ты… Официант сидел на корточках и пытался нащупать пульс. Истеричная блондинка за соседним столиком нервно кричала что-то в мобильник по-французски. «Забери меня отсюда», – машинально перевел Костя, вспомнив школьные уроки. Администратор тоже звонил по телефону, но четко и собрано. Вызывал полицию.

– Ваш друг, чудо-богатырь… Пришел с улицы. Заспорили. Выхватил из кармана нож, ударил… Я даже движения не заметил, – рыжий-конопатый говорил извиняющимся тоном, как будто мог остановить трагедию.

– Где… – хрипнул Генка, – где Эдик?

Администратор, не отрываясь от телефонной трубки, показал на выход.

13

Фонари горели ярко, как церковные свечи. Народу на тротуарах было много, все возбужденно галдели. Иммунитет опять подвел: не каждый день увидишь майора при полной форме и в пижонском клетчатом пиджаке. С окровавленным ножом.

– Смотри, вот он! – Костя потянул Генку в соседний двор. На детскую площадку. Там в песочнице сидел Эдик. Сгорбившись. Руки его хаотично двигались, и когда друзья подошли ближе, стало понятно почему. Эдик играл в ножички – сам с собой. Выкидуха, испачканная кровью, раз за разом втыкалась в рыхлый песок.

– Смотрите, все получается. А челочка – нет, – Эдик поднял глаза. Священник попытался разглядеть в них признаки раскаяния или безуминку. Но серые колодцы поразили своей пустотой.

– Я ведь боялся сегодняшней встречи. Ждал конфликта. Упреков. Драки, – Эдик сжал огромные кулаки, аж костяшки побелели. – Ненависти ждал. Я бы понял. А он…

– Простил, – прошептал Костик.

– Вернулся с перекура. Вас нет. Жорка мне и рассказал то, что не хотел при всех… Элька к нему в колонию приезжала. Мне соврала, про фестиваль какой-то музыкальный. Всю правду ему и выплакала. Это ведь не она в ту ночь за рулем сидела, а я…

– Как… ты… мог… – задохнулся от возмущения Генка.

– А что было делать? – взревел Эдик раненым зверем. – Мы тогда крепко выпили. Отмечали с Элькой мой первый успех в полиции. Начало большой карьеры… Я сразу просчитал, Жорка захочет прикрыть любимую девушку. Эльвире пообещал: обязательно отмажу, тюрьма ему не грозит.

– Соврал, тварь! – продолжал яриться Генка.

– Кто же знал, что Жорка тоже пил в тот вечер… Но я сегодня ждал от него как раз такой, агрессивной реакции. Обматерит. Ударит. Я бы понял. На колени перед ним бухнулся и умолял простить… А он молчал, – Эдик продолжал втыкать нож в песок, и стало заметно, насколько сильно у него дрожат пальцы. – Потом спросил: Элька из-за этой истории с наркотиками связалась? Вину пыталась заглушить? А я ведь сам ее погубил. Сначала заставил соврать из любви ко мне. Потом застукал со шприцом… Надо было отправить лечиться. Но стал ей героин со склада вещдоков таскать. Боялся, вдруг в клинике проговорится в беспамятстве о моем преступлении… Бедная девочка. Угасла за год. Я Жорке как на духу страшные факты выложил. А он в ответ: ты сам себя наказал. Страшнее никто не накажет. Но мне не нужно его снисхождения. Я ждал суда, приговора. Очиститься хотел. А тут… Нащупал в кармане пиджака этот проклятый нож…

Вдали послышался вой полицейских сирен. Собаки, бегущие по следу волка, подумал Генка. А вслух выдал совсем другой образ:

– Ты хуже паука, который своим ядом отравляет все вокруг. Ты столько людей погубил. Дружбу нашу растоптал. Тебе нужна ненависть? Я тебя ненавижу. Жалею, что смертную казнь отменили. Ничего, будешь сидеть в тюрьме, пока не сдохнешь. Сволочь!

«А я жалею о том, что мы так и не научились прощать. Не только ближнего, но и самих себя», – хотел сказать Костик. Но не сказал. Молча обнял Генку за плечи и повел прочь.

Сирены выли все ближе.